Зимних дел мастер

Глава одиннадцатая И даже бирюзовый

Дин-дон!

Тиффани резко села, раскидывая солому. Но это только ручка звякнула о край железного ведра.

Миссис Амбридж доила коров. Тусклый свет просачивался сквозь щели в стенах. Она поглядела наверх, заслышав Тиффани.

– Ах, я так подумала, что кто-то из моих голубушек прилетел ночью, – сказала она. – Будешь завтракать, милая?

– Пожалуйста!

Тиффани помогла пожилой женщине с ее ведрами, сбила масло, потрепала ее старого пса, съела на завтрак жареный хлеб с бобами и затем…

– У меня тут есть кое-что для тебя, – сказала миссис Амбридж, направляясь к маленькому прилавку, служащему в Двурубахах почтовой конторой. – Так, куда же я его… ага, вот.

Она передала Тиффани связку писем и плоскую посылку, обе стянутые резинкой и испачканные собачьей шерстью. Она еще что-то говорила, но Тиффани почти не слушала. Что-то о возчике, который сломал ногу, бедолага, или это была его лошадь, бедное животное; что буря повалила деревья на дорогу и затем их занесло снегом, так что теперь там даже пешком не пройти; и одно к одному, почта ни на Мел, ни оттуда не доставлялась, да ее и не так уж много было…

Тиффани не обращала внимания на это шумовое сопровождение, потому что все письма были адресованы ей – три от Роланда и одно от ее матери – и посылка тоже. Посылка вглядела так деловито и когда она развернула обертку, в ней оказалась плоская черная коробочка, в которой, в свою очередь, оказались…

Тиффани никогда раньше не видела коробку с акварельными красками. Она и не подозревала, что бывает столько разных оттенков.

– Ах, краски, – сказала миссис Амбридж, заглядывая через ее плечо. – Какая красота. У меня тоже были в детстве. Ах, и даже бирюзовая краска есть. Очень дорогая краска – бирюзовая. Это тебе твой молодой человек прислал? – добавила она, потому что старушки любят обо всем выведывать.

Тифффани откашлялась. В своих письмах она старалась даже не касаться болезненной темы о рисовании. Может, он подумал, что ей хочется попробовать.

Краски в ее руках переливались, как пойманная радуга.

– Какое прекрасное утро, – сказала она. – И мне пора домой…

В ледяной воде, прямо перед ревущим Ланкрским водопадом, было причалено бревно. Матушка Ветровоск и Нянни Огг стояли на огромном, обточенном водой камне посреди течения и смотрели на него.

Бревно было усыпано фиглами. Они все были весьма воодушевленными. Впереди их ожидала верная смерть, но она не предусматривала – и это важно – написания разных длинных слов.

– Знаешь, еще никому не удалось выжить в водопаде, чтобы потом рассказывать об этом, – сказала Нянни Огг.

– Мистеру Паркинсону удалось, – ответила Матушка. – Помнишь? Три года назад.

– Ах, да. Он выжил, точно, но с тех пор ужасно заикается, – заметила Нянни Огг.

– Он записал свои впечатления, – сказала Матушка. – Он назвал их «Мой Упад В Водопад». Довольно интересное чтение.

– Но не рассказывал, – сказала Нянни. – Вот о чем я.

– Айе, дребедень, мы легки аки перышко, – сказал Величий Ян. – И ветер, поддувающий под килты, поддерживает нас на поветре.

– Вот на что я бы хотела взглянуть, – сказала Нянни Огг.

– Ну, все готовы? – спросил Роб Всякограб. – Вот и чудно! Будьте ласка, миссис Огг, отвяжите бревнышко?

Нянни Огг развязала узел и подпихнула бревно ногой. Оно немного отплыло и попало в течение.

– «Из-за острова на стрежнь»? – предложил Вулли Валенок.

– Чегось? – сказал Роб Всякограб.

Бревно стало набирать скорость.

– Почему бы нам песню не спевать? – спросил Вулли Валенок.

Стены ущелья быстро смыкались над ними.

– Лады, – ответил Роб. – Как-никак приятственная море-ходна песенка. И вот что Вулли, держи свой сыр от мя подальше. Не нравится мне, как он на мя узрился.

– У него очей нету, Роб, – кротко ответил Вулли, обнимая Горацио.

– Айе, об чем и реку, – кисло сказал Роб.

– Горацио вовсе не собирался тя есть, Роб, – смиренно продолжал Вулли Валенок. – И ты был ладный да чистый, когда он тя выплюнул.

– И как так получилось, что тебе прозвание сыра ведомо? – поинтересовался Роб.

Вода начала пенится вокруг бревна.

– Он сам мне сказал, Роб.

– Айе? – спросил Роб и пожал плечами. – Ох, лады, буду я еще с сыром сварится.

По реке плыли льдины. Нянни Огг показала на них Матушке Ветровоск.

– Этот снег сдвинул ледники, – сказала она.

– Я знаю.

– Надеюсь, что историям можно доверять, Эсме.

– Это старинные истории. Они живут своей собственной жизнью. Они жаждут повторения. Спасение Лета из пещеры? Очень древняя история, – сказала Матушка Ветровоск.

– Но Зимовой будет преследовать нашу девчушку.

Матушка проследила взглядом за бревном с фиглами, скрывшимся за поворотом.

– Будет, – ответила она. – И знаешь, мне его почти что жаль.

Итак, фиглы поплыли домой. В отличие от Билли Подбородища, им всем медведь на ухо наступил, но эта небольшая беда затмевалась другой, намного большей – тем, что они не утруждали себя пением в лад, не попадали в такт и каждый предпочитал свой собственный текст. Вскоре начались мелкие потасовки, обычные спутники фигловских забав, и поэтому бревно устремлялось к водопаду, сопровождаемое эхом от окрестных скал:

– Из-за остррроваххрагарг на стрейойойо остроостротрова на на на стрежаргх… КРРРИвеннннннс!

Бревно, нагруженное фиглами, наклонилось и исчезло вместе с песней в водной завесе.

Тиффани летела над вытянутой китовой спиной Мела. Хотя кит побелел, но снег на плоскогорье был не таким уж и глубоким. Ветра, заносящие равнины снегом, также и выдувают его. Деревьев на плоскогорье не было и стен не хватало, чтобы задерживать снег.

Подлетая к дому, она вгляделась в защищенные от ветра поля в низинах. Загоны для ягнят уже были установлены. Снега многовато для этого времени года – и чья в том вина? – но у маток свое собственное расписание, что есть снег, что нет. Пастухи знают, какой жестокой может быть погода во время окота, зима никогда не сдается без борьбы.

Тиффани приземлилась во дворе фермы и сказала несколько слов одолженной метле. Метла взмыла в воздух и устремилась назад, в горы. Если знать нужные слова, метла всегда найдет дорогу домой.

Вся семья собралась, было много смеха, чуток слез, обычные восклицания о том, что она растет как на дрожжах и уже мать свою догнала, и тому подобное, что обычно говорится в такие моменты.

Тиффани ничего не успела взять с собой – ни дневник, ни одежду, ничего, кроме крошечного Рога Изобилия, спрятанного у нее в кармане. Это не имело никакого значения. Она не убегала от, она бежала к – и вот она здесь, в ожидании самой себя. Она снова могла чувствовать свою землю под ногами.

Тиффани повесила остроконечную шляпу на дверь и пошла помогать устанавливать загоны.

Хороший выдался денек. Солнечным лучам удавалось просочиться сквозь серую пелену. На фоне белого снега все краски казались такими яркими, как будто само их пристуствие придавало им особый блеск. Старая упряжь в конюшне сияла, как серебро; даже коричневый и серый цвета, обычно казавшиеся такими тусклыми, приобрели новую жизнь.

Она достала коробку с красками и пару листов драгоценной бумаги и попробовала изобразить, что видела вокруг себя. Вот еще один вид магии. Перенесите на бумагу свет и тени в том порядке, в котором их оставляет любой предмет, и вы получите сам предмет. До сих пор ей доводилось рисовать лишь цветными мелками. Краски были намного лучше.

День был хороший. День был как раз по ней. Она чувствовала, как возвращаются, как проявляют себя спрятавшиеся до поры, до времени частицы ее самой. Завтра настанут будни, завтра на ферму придут нервничающие люди, чтобы просить ведьму о помощи. Когда боль слишком сильна, никого не волнует, что в последний раз он видел ведьму двух лет отроду, в одной нательной рубашонке.

Завтра… может быть что угодно. Но сегодня зимний день был полон красок.