Зелёная кровь

Мертвяк

В квартире Тео стало очень тепло. Сложно сказать, почему – но от присутствия собаки в любой квартире становится тепло, сразу, как она там появляется. Тепло и уютно. В холодной квартире Тео, слишком большой и пустой после смерти его родителей, обычно ненадолго теплело только когда к нему в гости заходили приятельницы – но ни одна из них не осталась надолго и никаких сожалений это не вызывало. Тео не поверил бы, что его донжуанство напоминает аскезу Хольвина и имеет те же корни, он считал себя продвинутым и современным молодым человеком – только вот холод иногда донимал. Теперь же, из-за общества Гарика, Тео казалось, что тепло будет всегда.

Разумеется, о матрасике для щенка Тео не подумал. Но тут же решил, что Гарик вполне может спать на старом диване – а уж сам щенок эту идею воспринял с восторгом, тут же опробовал диван и нашел его отличным. Потом Тео варил овсянку с мясом, а пока овсянка остывала, угостил Гарика пирогом. От соленой рыбы отрезал маленький кусочек; щенок, улегшись на диван, смаковал ее в человеческом виде, чтобы не упустить ни капли удовольствия. Еще немного позднее Тео рылся в стенном шкафу, разыскал там старый футбольный мяч и пластиковую «летающую тарелку», на которую Гарик посмотрел с веселым любопытством:

– Можно поиграть, да?

– Завтра на прогулке поиграем, – пообещал Тео. – Сейчас, если очень хочешь, мяч покатай.

– Ах, нет, – Гарик покосился на мяч и хахнул. – Сейчас я спать хочу, – и тут же запрыгнул на диван, свернувшись клубком.

Тео укрыл его потертым пледом, взял из книжного шкафа пестрый томик дешевого фантастического романа и уселся в кресло. Оставаясь один, он любил тишину и имел простительную слабость – отвлекаться от рабочих будней шизофреническими историями об отважных астронавтах, отстреливающих где-то на далеких планетах чудовищных монстров и влюбляющихся в сверхъестественных красавиц с ногами от ушей и серебряными глазами. В таких книжках все строилось настолько одинаково и просто, что над текстом можно было вовсе не думать, но, вроде бы, эти глупости все-таки меньше глушили мозг, чем аналогичные фильмы и музыка.

Но не успел Тео углубиться в приключения очередного звездолетчика, как зазвонил телефон. И судя по тому, что он играл не попсовый мотивчик «Я вся горю» и не мелодию «Ради жизни», звонили не девушки и не с работы.

Саундтрек фильма «Тропами леших». Хольвин.

– Добрый вечер, – весело сказал Тео.

– Включи телевизор, – сказал Хольвин.

Тео сел.

Он еще не выбросил древний телевизор с крохотным экраном, даже смотрел его иногда, на предмет каких-нибудь удивительных срочных новостей и статистики, но в устах Хольвина слова «Включи телевизор» были столь же естественны, как слова «Выпей синильной кислоты».

– Зачем?! – спросил Тео ошарашенно.

– Третий канал, – сказал Хольвин вместо ответа. – Передача «Диалог с незнакомцем». Скорее. Когда она закончится – перезвони, – и повесил трубку.

Тео включил телевизор и нашел третий канал. Он смутно помнил, что передача эта – сенсационные интервью с людьми в масках, признававшимися инкогнито в скандальных гадостях.

Не хватало откровений какого-нибудь урода, который соблазнил собственную бабушку или обокрал автомат, продающий газировку, успел подумать он, увидев на экране ярко освещенную студию, полную людей с вытянувшимися лицами, и сидевшего в кресле мужчину в отличном костюме и черно-белой маске с карнавальными перьями. Но тут зализанный ведущий с серьгой в ухе сказал:

– Итак, случай действительно беспрецедентный. Вы сами решили, что являетесь мертвяком?

Тео затошнило. По рядам зрителей пробежал шепоток.

– Можете называть меня и так, – вальяжно и спокойно сообщил человек в маске. – Но уж лучше альтернативно мертвым или танатоидом, если угодно. Придадим этой дикости видимость наукообразия?

– Так вы сами решили или нет?

– Нет, уважаемый господин. Я нахожусь в розыске, и инквизиторы убьют меня без суда, если найдут. Вы думаете, нормальный человек способен вообразить о себе такую чушь?

– Расскажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете? – ведущий вытер пот.

– Прошу прощения, – не без иронии сказал мертвяк, – а вы?

Ведущий замялся.

– Ну как вам сказать… Меня, как будто, чуть-чуть… тошнит… но…

– Вот, – мертвяк рассмеялся. – Но! Возможно, сливки в вашем сегодняшнем кофе лишний день простояли в холодильнике, возможно, погода меняется… А быть может, вам только кажется, потому что вы ожидали чего-то в этом роде. Вы можете утверждать, что в вашей тошноте виноват я?

В студии зашушукались громче.

– Пожалуй, нет, – ведущий тоже рассмеялся, но несколько нервно.

– Отлично. Вы спросили, как я себя чувствую? Прекрасно. Я не разлагаюсь на ходу, хотя возможно, что мое тело и рассыплется, когда меня убьют, – в голосе мертвяка снова слышался смешок, куда более свободный. – Если это только все эти гниения за минуту – не фокус СБ. Вы видите – я мыслю, я рассуждаю, я личность. Мне бывает весело или грустно. Скажите, пожалуйста, чем, собственно, я отличаюсь от вас?

В студии наступила тишина.

– Задавайте, пожалуйста, вопросы нашему… гостю, – сглотнув, спохватился ведущий.

– А как у вас с личной жизнью? – робко спросила крашеная блондинка из первого ряда.

– О, прекрасно. Мы с женой прожили уже шесть лет и достигли полного взаимопонимания. К сожалению, ее сын от первого брака – наркоман, и это все серьезно осложняет… но такого рода несчастье может случиться в любой семье, не так ли? Он тяжело пережил развод своей матери и невзлюбил меня, как это часто бывает с подростками. Переходный возраст, что поделаешь…

– Вы его ненавидите? – спросила та же блондинка вполголоса.

– Я ему сочувствую, – сказал мертвяк. – Но ничем не могу помочь. Я же не нарколог. Я сотрудник коммерческой фирмы. Я не умею решать проблемы такого рода.

Зрители в студии еле заметно оживились.

– Правду говорят, что мертвяки ненавидят животных? – спросила простенькая тетенька с настороженным лицом.

– Вот видите, господа, сколько предубеждений царит в обществе, – мертвяк снова рассмеялся. Он очень легко и непринужденно смеялся. – Нет, разумеется, это вздор. У меня, правда, нет зверинца в квартире, но это не говорит о ненависти, не так ли? В детстве я держал аквариумных рыбок, очень увлекался… теперь нет времени этим заниматься. Работа, работа… Есть лишь одно исключение – я не терплю собак-трансформов. Впрочем, кажется, я не единственный в этом зале, – улыбнулся он, оглядевшись. – Сложно любить противоестественных тварей, которые во все времена служили тоталитарным режимам и до сих пор готовы безнаказанно порвать каждого, кто придется им не по нраву. Собаки в принципе мне неприятны – восторженные холуи, по-моему, это мерзко… но когда тварь способна изображать некое карикатурное подобие человека, оставаясь по сути злобным псом, это просто отвратительно…

Камера проехалась по рядам. Зрители чуть расслабились, некоторые слушали с заметным одобрением. Плотный мужчина с открытым лицом и явно военной выправкой возразил:

– Ничего в них нет холуйского. Не больше, чем в людях, я бы сказал, а то и меньше. Просто псы чуют, что человек из себя представляет, вот и все. Боитесь – так и скажите.

– О, я не сомневался, что любители собак тоже найдутся, – усмехнулся мертвяк. – У нас в стране собак любят. Полезные животные – можно натаскать на что угодно, можно заставить стеречь узников концлагерей, можно натравить на невинного… отличное орудие зла. И как многим тешит самолюбие то, что хищный зверь перед ними на брюхе ползает, хвостом виляет, заискивает! Человек заводит пса, чтобы было кем командовать, господа. А общество поощряет разведение собак по тем же причинам, по каким финансирует выпуск слезоточивого газа и колючей проволоки. Нет, я не боюсь.

Кто-то в студии зааплодировал. Молоденькая девушка вскочила, зажимая рот платком, и выскочила из зала. Плотный мужчина презрительно рассмеялся. В ответ зашикали.

– Тише, господа, – воззвал ведущий. – Пожалуйста, будем корректны.

– А вас не тошнит? – спросил его плотный.

– А меня вот не тошнит! – воскликнула полная дама в деловом костюме с лицом офисного бойца. – Представьте себе, я считаю, что все это вздор! Я, знаете ли, три года работала с одной женщиной, за соседними столами сидели, а потом ее инквизиция застрелила, сказали – мертвяк. Чушь! Не хуже других была. И никогда меня не тошнило, и голова не болела, и депрессий этих не было. Все это нервы и придурь! Просто сваливают собственные болячки на других и все! Ишь, убежала, чистоплюйка! Небось, лет тридцать назад никто и не думал – мертвяк, не мертвяк, все знали, что надо держать себя в руках. Это теперь молодежь распустилась…

– Ну да, – отрезал хмурый парень с галерки. – Распустилась. Чуть что – головой с крыши, как моя сестренка. У нее начальник был мертвяк, только она не знала. Пока просто наезжал – терпела и валерианку пила, а как полез – сиганула с девятиэтажного дома и все. Я вообще не понимаю, как тут можно разговаривать. Почему мы до сих пор СБ не вызвали?

– Вас, молодой человек, легко понять, – сказал мертвяк. – Вы потеряли родственницу, мне очень жаль. Ее начальник был озабоченным мерзавцем. А я тут при чем? За что меня убивать?

– Вот интересно, – процедил парень, щурясь, – из-за вас никто с крыши не шагнул, а? В петлю не влез? Или только ваш пасынок себя убивает потихоньку?

– Знаешь, сынок, – встрял лысоватый, интеллигентного вида человечек, – это не слишком благородно – бить в больное место. Вы, молодежь, так легко обвиняете… а кто виноват, что мальчишка увлекся наркотиками? Давайте будем обвинять всех кругом в том, что он свихнулся! А ведь жить с сыном-наркоманом – это кошмар, вы об этом подумали?

– Вам тяжело с сыном? – спросила робкая блондинка.

– Я стараюсь не роптать на судьбу, – сказал мертвяк.

– Правильно! – воскликнула полная дама. – Вот это правильно!

– Слушайте! – выкрикнул хмурый парень. – Я сейчас тут на пол блевану или дам кому-нибудь в морду! Вы что ж, не видите?! Не чувствуете?! Мы же все в дерьме, тут даже воняет гнильем!

– Постыдились бы, хулиган, – укоризненно сказала простенькая тетенька. – Вас сюда пригласили – так ведите себя прилично. Ничем таким не пахнет…

– Да, господа, – сказал лысоватый. – Я думаю, не стоит перегибать палку. Я вижу, некоторые просто пользуются случаем, чтобы устроить скандал. Вам, наверное, трудно, – обратился он к мертвяку. – Часто вас обижают?

Мертвяк хмыкнул из-под маски.

– Когда никто не знает, никто и не бесится, – сказал он насмешливо. – Это все самовнушение, блажь. Молодому человеку хочется, чтобы на него обратили внимание, а еще, вероятно, неплохо было бы сорвать на ком-нибудь злобу. Я же сам сказал, что могу быть вполне подходящим объектом – можно даже вызвать инквизиторов и посмотреть, как меня убьют. Некоторым это доставляет удовольствие…

– Неправда! – закричал хмурый парень, сжав кулаки. – Это такие, как ты, наслаждаются чужими смертями! Это из-за вас даже дети в петлю лезут или на иглу садятся! Ты же ничего, кроме злобы, не чувствуешь, стервятник, только вид делаешь! Думаешь, никто не понимает?! Ты же просто труп, только делаешь вид, что живой! Что, рад валить с больной головы на здоровую?!

Мертвяк уселся поудобнее, закинув ногу на ногу.

– Юноша, – сказал он поучительно, – хоть мне и стыдно за вас, но я могу понять. У вас в семье несчастье, у вас нервы не в порядке… Я только хотел бы попросить вас по возможности избежать глупых выходок – передачу смотрят тысячи людей…

Оператор снова показал лица зрителей в студии. На парня смотрели осуждающе.

– Давайте обойдемся без скандалов! – сказала женщина, похожая лицом на воспитательницу. – Нехорошо кричать на кого бы то ни было. Злость никого не украшает.

– Господа, – сказал ведущий, вытирая лоб, лоснящийся от пота, – мне хотелось бы немного отвлечь вас от дискуссии. Встретимся после рекламной паузы.

Изображение на экране сразу стало ярче, заиграла громкая музыка. Веселый, загорелый юноша, показывая ослепительные зубы, обнимал красотку в бикини. Оба пили из пестрых жестяных баночек. Голос за кадром вещал: «Пиво „Солнечный день“ – заряд бодрости и веселья!»…

Тео отвернулся. Гарик сидел на диване, косясь на экран, громко и тяжело дышал. Поймав взгляд Тео, щенок смутился и отвернулся.

– Как думаешь, – спросил Тео, потрепав его по щеке, – этот тип – действительно мертвяк, или это все – гадкий спектакль, а?

– Ах, да я же не понимаю, – Гарик нервно зевнул. – Мне же не пахнет из телевизора, нет. Но это нехорошо. Правда, ведь это нехорошо?

– Нехорошо, нехорошо. Ложись спать.

Гарик снова зевнул.

– Я что-то передумал спать, – сказал он и улегся Тео на колени.

Тем временем зубные щетки закончили танцевать вокруг тюбика с пастой, а дородная дама договорила восторженный монолог о непревзойденной чистоте, организуемой неким ультрасовременным пылесосом. На экране вновь возник ведущий «Диалога с незнакомцем». Он истекал потом; Тео едва ли не кожей почувствовал, как в студии душно.

– Мы снова в эфире, – ведущий старался говорить весело и бодро, но ему приходилось слишком часто сглатывать. – Итак, у нас в гостях профессор Улаф, автор книги «Современная семейная психология», и доктор Хорт, который уже десять лет занимается проблемами танатологии. Предлагаю вам выслушать мнение специалистов – возможно, они помогут разрешить наш спор.

Камера переехала с маски, закрывающей лицо мертвяка, на столик, за которым сидели ученые. Профессор Улаф своим добрым и чуточку слащавым лицом напоминал Дедушку Хлебушка из старой детской сказки, доктор Хорт был собран, жесток и сух. Они оба поклонились зрителям.

– Я не общался с альтернативно мертвыми как исследователь, – сказал Улаф. – За психологической помощью они не обращаются, а других способов изучения мне не представилось. Зато я довольно часто встречался с членами семей тех, кто стал альтернативно мертвым, и могу сделать довольно определенные выводы. В разных семьях картина довольно-таки сходная: жизнь с танатоидом выглядит достаточно благополучно, со стороны семья кажется просто безупречной – до тех пор, пока влияние не достигнет некоей критической массы. В один прекрасный момент благополучие рушится сразу по всем направлениям; дети, выросшие в обществе танатоида, редко альтернативно умирают, чаще это случается со взрослыми членами семьи. Дети обычно кончают с собой разными способами или уходят в криминал. По последним данным шестьдесят семь процентов убийц – дети, воспитанные танатоидами…

– Простите, профессор, я слышал, что корреляция – это еще не твердое подтверждение факта, – заметил мертвяк. – Или исследование включало и другие факторы?

– Вы – очень интересный субъект, – сказал Улаф. – Вы подтверждаете многие мои гипотезы. К сожалению, я не ручаюсь, что выдержу долгое общение с вами – сердце пошаливает. Если бы не это, я попросил бы вас уделить мне несколько часов. Это продвинуло бы науку вперед…

– В общем, вы – противник мертвяков? – спросил ведущий. Пот сползал с его лица уже не каплями, а струйками, волосы прилипли ко лбу.

– Я стараюсь быть объективным, – сказал Улаф. – Иногда, общаясь с подростками, предпринявшими неудачную попытку суицида, я думаю, что меры, принимаемые нашим обществом, еще недостаточно решительны…

– То есть, вы считаете, что я заслуживаю смерти только потому, что у меня, как считается, темная аура? – спросил мертвяк с холодной иронией. – Любопытно, что в нашем гуманном обществе еще не санкционируется убийство больных распадом легких – это ведь смертельная болезнь, которой легко можно заразить окружающих, они тоже приносят вред…

– Дело в том, – мягко сказал Улаф, – что возбудитель альтернативной смерти не найден. Есть гипотеза, хотя и спорная, что заражение ею и, как следствие, новые свойства личности слишком непосредственно зависят от личных качеств субъекта…

– То есть, все альтернативно мертвые – подонки? – спросил мертвяк вызывающе.

Улаф вздохнул.

– Сложно сказать, что чувствует человек, с которым происходят такие изменения, – сказал он, – но… знаете, если бы я заметил, что на меня рычат собаки и дети начинают плакать в моем обществе, а мои близкие страдают депрессиями, то пошел бы в СБ. Или – сначала в церковь, потом в СБ. Мне кажется, что человек не может подвергать опасности жизнь беззащитных. Это грешно.

– Вы верите в Бога? – спросил ведущий.

– Скорей – в человека, – Улаф устало откинулся на спинку кресла. – Простите меня, господа. Здесь нестерпимо душно, а я уже не молод.

– А что скажете вы, доктор? – обратился ведущий к Хорту.

Хорт придвинул к себе папку.

– Душа – предмет темный, – сказал он с почти той же холодной усмешкой, какая звучала в голосе мертвяка. – Эксперты-парапсихики теперь работают в Службе Безопасности и в морге, но, по моему личному мнению, польза от них близка к нулевой. Несмотря на все принятые предрассудки, я считаю, что ауры – это иллюзия, так что рассуждения о том, темная аура у конкретного человека или светлая, ничего не прояснят. Я лично не думаю, что аура – это некий видимый абрис души.

– То есть, вы не верите, что альтернативная смерть – это смерть души, а не тела? – спросил ведущий. Теперь под его глазами сквозь грим темнели синяки, было заметно, что он очень устал. Пот тек крупными каплями; ведущий напоминал зажженную и тающую свечу, его лицо казалось совершенно восковым.

– Я не знаю, что такое душа, – сказал Хорт. – Будем опираться на факты. Танатоидами я называю индивидов, чье вполне физическое тело обладает рядом вполне физических свойств: при жизни оно обладает завидным иммунитетом к большинству инфекций, а после смерти – нормальной, заметьте, биологической смерти, подвергается молниеносному распаду из-за многократно повышенной активности гнилостных бактерий. Вот и все. И кстати: танатоиды – это не мой термин, и мне дико называть это состояние «альтернативной смертью». Это словосочетание явно выдумали невежды, которым невдомек, что смерть – это нечто совсем другое. Полагаю, что расхожее словечко «мертвяки» – это пережиток средневековых суеверий, равно как и суеверный ужас, вызываемый этими людьми. Ужас рассеется, как только выяснится простая и прямая причина, заставляющая бактерий пожирать конкретные трупы со стократно увеличенной скоростью. Тогда же найдется и способ излечения этого странного заболевания, если оно вообще таковым является.

– Доктор, – сказал мертвяк, – как вы расцениваете принятую в нашем обществе практику убийств танатоидов без суда?

– Как средневековое варварство, – ответил Хорт. – Как еще? Господин Улаф утверждает, что танатоиды провоцируют самоубийства, склонность к насилию и сексуальные девиации – это расхожее мнение, но доказательства этой теории представляются мне небезупречными. К тому же, полагаю, что в нашем обществе достаточно потенциальных суицидентов, криминальных личностей и сексуальных извращенцев, которых воспитали вполне обычные люди. У каждого из этих пороков есть свои конкретные причины, но правительству и общественному мнению удобнее и легче иметь козла отпущения. СБ – это громоотвод, это милое учреждение тратит деньги налогоплательщиков на охоту за призраками, только вот в результате гибнут не чудовища, а люди.

– Вы действительно так думаете? – спросил Улаф, почти не скрывая ужаса.

Изображение студии сменилось хроникальными съемками рейдов по зачистке. На экране служебные псы СБ рвали мертвяков в клочья, а ликвидаторы расстреливали их разрывными пулями – зрелище производило впечатление, оно было чересчур кровавым. Хронику смонтировали из одних только сцен ликвидации – в кадре ни разу не мелькнул отвратительный разваливающийся труп. У зрителей создавалось полное впечатление убийств живых людей.

– И вы считаете все это правомочным? – раздался голос Хорта за кадром. – Поскольку принято думать, что все это – смерти во благо, никто не подсчитал, скольким нашим гражданам стоили жизни эти суеверные страхи…

На экране снова появилась студия.

– Все это – неправда, вранье! – закричал хмурый парень из зала. Он был бледен и в поту, его явно тошнило. – Доктор, ты тоже мертвый!

Парень вскочил с места и, сжав кулаки, ринулся к сцене. Его перехватили люди в строгих костюмах, и камера отъехала в сторону, но было вполне слышно, что парня не просто рвет, а наизнанку выворачивает. Половина зала схватилась за носовые платки.

– Как отвратительно, что молодежь не умеет держать себя в руках, – громогласно возмутилась дама в деловом костюме. – Надо же иметь уважение…

– Простите, – привстал с места доктор Улаф. – Не могли бы вы позволить мне удалиться, господа. Я должен поговорить с этим юношей…

– На этом прискорбном инциденте мы закончим встречу, – вытирая позеленевшее лицо, сказал ведущий. Он стоял ближе всех к мертвяку, и уже не мог бороться с дурнотой. – Я благодарю уважаемых ученых и всех гостей передачи. Спасибо за внимание…

По экрану поплыли титры. Тео машинально щелкнул кнопкой на пульте. Картинка на экране сменилась. Нарисованная красотка в броне всадила огненную стрелу в фиолетовое чудовище с сотней извивающихся щупалец и страшной мордой, похожей на череп мастодонта. Грохнул взрыв, брызнула нарисованная кровь. Тео еще щелкнул. С экрана прямо на него взглянул невидящими глазами труп, полузасыпанный щебенкой; его окровавленное лицо пересекал кусок ржавой арматуры.

– …крупнейшее за последние триста лет землетрясение на Юго-Востоке, – послышался голос диктора. Теперь Тео видел широкую панораму города, стертого в щебень и пыль, снятую, вероятно, с вертолета. Посреди серых руин ярко выделялись оранжевые комбинезоны спасателей и желто-оранжевые попоны ищеек, вынюхивающих под развалинами чудом выживших людей. – Только по официальным данным чудовищная катастрофа унесла более тридцати тысяч жизней. Разрушены школы и больницы, целые области Юго-Востока остались без тепла и электроэнергии. Продолжаются спасательные работы. В числе спасателей – и наши соотечественники… А теперь – о новостях спорта…

Тео снова переключил канал. Его познабливало. На экране возник молодой рокер в черной хламиде, украшенной длинной цепью из золотых Бабочек Лиги, с лицом, выражающим холодное отчаянье, обнимающий старомодный микрофон. Стонали гитары, завывал орган, по лицу певца проносились красные блики, его голос был безнадежно насмешлив:

Запел телефон. Тео принял вызов.

– Необычная передача, правда? – спросил Хольвин.

– Что это за бесовщина? – растерянно спросил Тео. – Это вправду мертвяк? Что это за кошмар? Теперь это возможно – мертвяк, выступающий по телевидению? Что случилось?

– Землетрясение на Юго-Востоке, – сказал Хольвин. – Ты веришь в Зеленого, Тео?

– Что такое Зеленый? Я слышал от псов это словечко…

– Завтра все расскажу. Завтра заеду к вам из ветеринарной клиники. У нас в Лиге считают, что в мире кое-что меняется, и меняется не к лучшему. Я рад, что ты это видел. Легче поймешь. До завтра.

Тео положил телефон. Он вспомнил имя рокера. Грегор из команды «Влюбленный леший». Говорили, что он вместе с басистом и ударником группы состоит в Лиге, в отряде добровольцев. Насмешливый и печальный голос Грегора произносил вслух разрозненные, потерянные мысли самого Тео:

Песня оборвалась нежным гитарным рифом – и тут же загремела веселенькая рекламная мелодия. На экран выплыла счастливая харя, в экстазе созерцающая собственное отражение в кружке пива. Тео выключил телевизор.

Гарик как-то незаметно перекинулся и дремал, потявкивая во сне одним горлом. Тео погладил его шелковистое ухо. Гарик на секунду приоткрыл глаза, и тут же заснул снова.