Затерянные в солнце

==== Глава 17. Жертва ====

Ледяной снег жег ступни Ингвара, а морозная ночь вонзила клыки в обнаженные плечи. От всего тела валил пар, словно он только что вышел из горячей бани на холод, но ему было все равно. Ярость, опьяняющая, сводящая с ума ярость клокотала в крови, пульсировала в висках, билась в горле, делая каждый вздох таким тяжелым, будто грудь стянули железными цепями. Но в этом было и что-то неуловимо прекрасное, такое нужное ему все эти месяцы. Ощущение жизни.

С черного чистого неба на голову сыпались острые кристаллики звезд, а обломок луны висел над самым горизонтом, скалясь на него, словно бросая вызов. Только он сейчас почти что ничего и не видел, все окружающее превращалось в размытые тени, скользящие перед глазами и смешивающиеся в одно пятно. И в этом пятне вниз медленно летела одна единственная, рубиновая, пронизанная светом капля крови.

Черная ярость поднялась и захлестнула голову, и Ингвар почти что ослеп от боли в диком глазу. Держать его закрытым было так сложно, невыносимо сложно, как никогда в жизни. Почти так же больно, как когда умирал Родрег. Слова бестолкового глупого щенка растревожили рану в груди. Что он мог знать о том, что такое любовь? Как он мог понимать, каково это — нести ее в своей груди все эти годы? Глупый мальчишка, так невыносимо похожий на Родрега, такой далекий. Всем, кого я любил, не было никакого дела до этого. И это верно, потому что любовь дает силы жить. Мучая и разрывая нас на куски, она дает нам ощущение борьбы и жизни, и если не будет его, не будет и самой жизни.

Сжав зубы, Ингвар отогнал прочь медленно падающую каплю. Ему сейчас было не до воспоминаний, не до грусти. Анатиай, проклятые отступницы из тех, что забили своим бредом голову его единственного сына, осмелились показаться на границах его лагеря, а Ингвар прекрасно знал: где трое анатиай, там и вся армия. Их нужно было убить немедленно, чтобы не донесли весть. Если они успеют подготовиться, победить их будет сложнее. А Ингвар не хотел терять людей, если можно было сохранить их для битвы с ратью Неназываемого. И пусть битва эта будет проиграна, он с честью сразится в ней. И никто не сможет сказать, что вельды струсили или отвернулись. Вельды примут вызов и будут биться до конца, но сначала исполнят свой священный долг.

Длинные ноги несли его через полутемный лагерь вельдов. Со стороны посадочной площадки для макто протрубили сигнал об обнаружении вражеской разведки, и Ингвар едва не зарычал от ярости. Он должен сам собственными руками убить этих анатиай и показать своему сыну свою правду. Потому что если мальчик не раскроет глаз и продолжит упорствовать, его действительно придется отравить. Крылатый вельд не нужен трону. Он может быть нужен лишь своим крылатым собратьям или этим потаскухам с гор, но не вельдам. Орунг распорядился их судьбой еще две тысячи лет назад, и никто не вправе идти против нее.

Вокруг из палаток начали высовываться сонные всклокоченные головы наездников. Все они замечали царя и низко кланялись ему, а потом торопливо выбегали следом, кое-как натягивая на плечи летную форму и перепоясываясь ятаганами. Ингвар только морщился от этого, чувствуя ярость. Хотя, с другой стороны, может оно и лучше. Пусть увидят уже, наконец, как он зарежет этих анатиай, пусть убедятся, что царь не размяк и не ослабел за долгие годы без священных походов.

— Отец, остановись! — раздался сзади хрипловатый голос Тьярда.

Ингвар только оскалился себе под нос. Пусть покричит, пусть побегает за ним, все правильно. Как только он увидит, как анатиай нападают на вельда, сразу же одумается. А нет, так этот вопрос можно будет решить и другим способом.

Шаги сына приближались, как и его торопливое дыхание. Потом он догнал Ингвара и пристроился рядом. Крылья за его спиной нервно подергивались, будто у почуявшего опасность макто.

— Отец, мы не должны этого делать! Мы должны договориться с ними, слышишь? — в голосе Тьярда звучала настойчивость. — Если ты продолжишь эту войну, вельды погибнут!

— Замолчи, сын. Ты ведешь себя неучтиво по отношению к царю на людях. Это недопустимо, — заметил Ингвар.

— Иртан! — едва не застонал Тьярд, а в глазах его пылала ярость. — Ты выслушаешь меня или нет?

— Я уже достаточно услышал, — Ингвар тяжело взглянул на него. — Хватит сотрясать воздух, сын. Твои речи не делают тебе чести.

Тьярд прорычал ругательство сквозь стиснутые зубы, но рот закрыл, и за это Ингвар был ему благодарен. Он не хотел бы бить собственного сына на глазах других наездников. Это пошатнуло бы его авторитет, не говоря уже об авторитете самого Тьярда. Тот все еще номинально являлся Сыном Неба, а это придавало ему особую сакральность. И если щенок все же одумается и согласится вместе с Ингваром вести войска, воины в них должны уважать его. Нет более жалкого зрелища в этом мире, чем полководец, которого не уважают его солдаты.

В темноте впереди виднелись ровные ряды сигнальных факелов, окружающих посадочную площадку. У ограждения уже метались какие-то фигуры, а еще большая черная тень недовольно рычала, утробно и низко, клацая своими длинными острыми клыками. Ингвар взглянул на своего макто, и Ферхи вывернул голову через плечо, отвечая ему долгим взглядом своих золотых глаз. В груди сразу же потеплел золотистый комок его чувств, и Ингвар передал ему часть своей ярости и жажды крови. Макто взревел, забил крыльями по воздуху и замотал головой из стороны в сторону; держащие его наездники отступили на шаг, чтобы не попасть под удары мощных крыльев.

Навстречу Ингвару выбежал стражник, низко кланяясь и поднося ему блюдо дымящейся конской крови. Царь всегда наносил ритуальные узоры на лице и теле кровью перед тем, как выступать в священный поход. И пусть он сейчас летел навстречу не всей армии анатиай, а какой-то жалкой кучке разведчиц, все равно можно было считать, что сейчас начиналась его война. Кивнув, Ингвар запустил руку в таз с кровью, наслаждаясь ощущением теплой вязкой жидкости, которая на морозе казалась почти что горячей, а потом провел окровавленными пальцами полосы на лбу и щеках, прося Орунга принять жертву.

— Ваша летная куртка, царь Небо! — проговорил рядом голос его стражника, но Ингвар лишь отмахнулся.

— Принеси лучше вина, чтобы отметить первую смерть, — бросил он через плечо.

Тьярд неловко протолкался через глазевших на него стражников и встал напротив, едва не отпихнув крылом в сторону наездника, что держал поднос с кровью. Выглядел он перепуганным до смерти, но решительным. Может, и не так плохо, что паренек слетал на север? Во всяком случае, сопли он жевать перестал.

— Отец, — твердо проговорил Тьярд, глядя ему в глаза. — Остановись. Ты совершаешь очень большую ошибку.

— Я все сказал тебе, сын.

— Царь Небо, наездники готовы взлетать по вашему приказу! — отрапортовал один из десятников, молодой аристократ, сын Гвидо Фирзаха.

Ингвар взглянул на него и отрезал:

— Никому в небо не подниматься. Я сам разберусь с анатиай. Все ясно?

— Да, мой царь! — вытянулся по струнке Фирзах младший, лицо его было каменным.

— Если я увижу в небе хотя бы одного макто, я сам собью его, — предупредил Ингвар.

— Слушаюсь, мой царь!

Развернувшись, Ингвар зашагал к своему макто. Сын еще что-то настойчиво кричал ему вслед, но Ингвар уже не слушал. Его звало небо и битва.

Ферхи зашипел на держащих его стражников, оскалив длинные зубы, и они попятились. Ингвар негромко свистнул ему сквозь зубы, и макто припал брюхом к земле, стегая в ярости своим длинным хвостом. Ухватившись за переднюю высокую луку, Ингвар легко взлетел в седло и принялся пристегивать ноги длинными ремнями, позволяющими управлять высотой полета макто. Копье в руке слегка мешало ему, но за долгие годы он уже давно научился привязываться одной рукой.

Стражники отошли прочь, отпуская поводья Ферхи, тот высоко вскинул голову и замотал ей в предвкушении, громко шипя. А прямо к его боку подбежал Тьярд. Выпрямившись во весь рост он встал перед Ингваром, глядя тому в глаза.

— Отец, во имя Иртана, остановись, — тихо сказал он, и что-то такое было в его голосе, что Ингвар на миг замер.

Он еще раз взглянул на Тьярда. Что-то неуловимо изменилось в нем. Плечи развернулись, шея была напряжена, а казавшиеся сейчас совсем черными глаза не отрывались от лица царя. Ингвар знал это выражение и не раз видел его у тех, кто шел на смерть. И в этот момент он ощутил странное и мягкое чувство — гордость за своего сына.

— Я говорил тебе, сын. Прими свою судьбу.

Он затянул последний ремень на щиколотке. Стремена холодили голые ступни, но так было даже лучше: он кожей теперь чувствовал макто и мог управлять им гораздо более успешно. Гикнув, Ингвар намотал на левую руку поводья и ударил Ферхи пятками в бока. Ящер неуклюже поднялся на лапы, а потом забил крыльями, постепенно поднимаясь все выше и выше над землей.

Ледяной ветер сжал в тиски его тело, и Ингвар вдохнул его полной грудью, чувствуя истинное наслаждение. Он получил благословение своего бога и его знак: ведунов кортов, что теперь сражались за него. Его сын вернулся домой после долгого отсутствия, и он смог обхитрить Хранителя Памяти и раскрыть его план. Ему удалось объявить священный поход, и это означало, что с той самой минуты, как Ингвар нанес на лицо узоры наездника, он больше не принадлежал самому себе. Я — разящий меч в длани твоей, Орунг. Направь меня.

Ферхи поднимался мощными рывками крыльев, и фигурки людей на посадочном плато стремительно отдалялись. Мигнули огоньки факелов далеко внизу, прямо под Ингваром россыпью углей лежал огромный лагерь вельдов и кортов. А навстречу ему неслось огромное усыпанное звездами, ледяное и бездонное небо. Гикнув, Ингвар толкнул Ферхи еще раз, ослабляя ножные постромки, и с громким криком макто плавно нырнул вперед, а потом полетел вверх.

Пригнувшись к его спине и крепко сжимая поводья левой рукой, Ингвар внимательно оглядывался по сторонам. Ночь позволяла видеть далеко, а ему и нужно-то было немного: всего лишь несколько горящих точек на огромном черном полотне. Вряд ли бы он перепутал их свет со звездами, только вот точек все не было. Ингвар нахмурился и поднял Ферхи еще выше, внимательно оглядываясь по сторонам, задрав голову и глядя вверх над собой. И все-таки увидел.

В стороне от лагеря в снегу горели три крохотных огонька. Судя по всему, отступницы зачем-то спустились на землю. Спрашивается, зачем? Они должны были слышать рог вельдов, объявляющий о присутствии рядом врагов, и по логике — должны были или попытаться затаиться и переждать, или как можно быстрее улепетывать отсюда, надеясь уйти от погони. Эти же словно нарочно ждали приближения царя, потому что поднялись в воздух и направились прямо в его сторону. Ингвар прищурился. Что им вообще делать так далеко от своих земель, глубоко в Роуре? И не является ли их появление именно сейчас, в темноте, когда их так хорошо видно со стороны, ловушкой? В любом случае, я зарежу всех троих, и проблемы больше не будет.

Покрепче перехватив копье, он вознес молитву Орунгу и направил Ферхи в сторону трех быстро поднимающихся с груди степей огненных точек. Напряжение росло внутри Ингвара, а дикий глаз немилосердно жгло. Сейчас, вот прямо сейчас начинается его время, священный поход, которого он ждал столько мучительно долгих лет. Сейчас он наконец-то сможет отомстить.

Буквально в каких-то пятидесяти метрах от морды Ферхи, анатиай брызнули в стороны. Одна из них ушла под брюхо макто, еще две взмыли в воздух с двух сторон от него. Ингвар знал этот маневр, отступницы постоянно его использовали. Та, что снизу, должна была подрубить сухожилия на лапах макто, а верхние нацелились в крылья. Такая тактика срабатывала, когда вельды двигались строем, и маневрировать было сложно. Но сейчас толку от нее не было.

Вместо того, чтобы уйти вбок, Ингвар резко оттянул назад носки сапог и лег на шею Ферхи, дернув за поводья. Ящер прямо в воздухе подломился, закрутился в юлу и штопором рухнул вниз. Ферхи был громадным и тяжелым, но, как и сам Ингвар, поразительно быстрым. Черные крылья закрутились вокруг Ингвара, образуя кокон, Ферхи вертикально падал вниз, вытянув длинную шею вперед. Ингвар ощутил удар, оборвавшийся вскрик, а потом дрожь макто: тот на лету рвал зубами тело незадачливой антаиай, не успевшей разгадать маневр и уклониться.

Прими жертву, Орунг Грозный!

Ингвар выдвинул ноги вперед и медленно отклонился в седле назад, потом резко лег спиной на спину макто. Ящер взвыл и из горизонтального ушел в вертикальный штопор. Крылья его с шумом резали воздух, он рывками вытягивал себя вверх, каждым взмахом преодолевая силу земного притяжения. Ингвар чувствовал, как перекатываются под толстым роговым панцирем макто железные мышцы. И это было правильно.

Две анатиай сориентировались, попытавшись окружить его с двух сторон. Судя по всему, они поняли, что маневр с подныриванием под крыло не пройдет, потому что бросились на него сверху вниз, обе, заходя со спины. Ингвар успел заметить, что у одной из них были две катаны, а другая вооружена длинной нагинатой с хищно поблескивающим лезвием. Вот эта была опаснее всего, а это означало, что поединок будет славным.

Дождавшись, когда анатиай подлетят вплотную, Ингвар в последний момент бросил Ферхи в сторону. Макто перекатился через собственное крыло, закручиваясь в горизонтальную бочку, и крылом сбив одну из них с траектории полета. Ингвар скорее почувствовал, чем увидел, как она с криком отлетает прочь, едва не обрушившись на землю. Это была как раз та, что слабее, вооруженная двумя клинками. Рывком царь вывел макто из бочки и дернул в сторону, не давая ей оправиться. Ящер поднырнул под нее, и воздушные потоки от его крыльев на один миг поколебали ее равновесие. Надо отдать должное девчонке, она все-таки попыталась ударить Ингвара катанами, но было поздно. Из-за сбитого равновесия удар прошел плашмя. Лишь один клинок распорол ему грудь, но не сильно: лишь кожу надорвал. В ответ Ингвар вбил ей прямо в грудь наконечник копья.

Анатиай задохнулась, повиснув на длинном острие. Ровно один удар сердца ее полные ненависти глаза отражали ненависть Ингвара, а потом он резко дернул копье в сторону, и отступница слетела с острия. Крылья ее погасли, и она кулем полетела вниз, на белый снег.

Осталась лишь одна. Ингвар начал разворачивать Ферхи, чтобы увидеть ее, и только его воинская выучка спасла ему жизнь. По наитию он успел перебросить копье за спину, и в следующий миг в древко с силой ударила нагината. Лезвие со звоном отскочило прочь, наконечник собственного же копья Ингвара чиркнул его по лопаткам. С ревом он вновь швырнул макто в бочку, уходя прочь от острого лезвия анатиай.

Впрочем, оно достало Ферхи. Послышался громкий треск, когда лезвие прошло насквозь через кожистое крыло и дорвало его до середины. Потом макто крутнулся, и лезвие исчезло. Ферхи сразу же просел на один бок, жалобно курлыкнув. Боли он не чувствовал: нервных окончаний у макто на перепонках не было, но вот в маневренности полета потерял сильно. Это уже не первый раз случалось с Ферхи: крылья макто царя были заштопаны во многих местах, оборваны и обрезаны по самому краю, но сейчас это было совсем некстати. Эта последняя анатиай была сильна, гораздо сильнее и опытнее двух предыдущих, а это означало, что Ингвару требовалось все возможное преимущество.

Он развернул Ферхи, ища ее глазами. Проклятая отступница постоянно держалась у него за плечом, не давая ни на миг расслабиться. У нее-то крылья были собственные, да и она была гораздо легче массивного макто, а потому в воздухе маневрировала с завидной быстротой. Впрочем, Ингвар был наездником почти что с самого рождения, а это означало, что в небе ему нет равных.

Огненнокрылая тварь опять ушла ему за спину. Ингвар дернул Ферхи вверх, и ящер начал вертикально взлетать, со всей мощи работая крыльями. Она мелькнула на миг прямо перед лицом Ингвара, занося нагинату. Он еще успел увидеть жесткий стальной глаз, некрасивое лицо, пересеченное шрамом, который уходил под черную повязку на месте второго глаза, а потом их копья столкнулись.

Удар у отступницы был очень сильным, и Ингвар невольно восхитился. Да и сама она была здорова как медведь, не уступая ему в росте. Все же, он был сильнее, потому, рыча, оттолкнул ее нагинату прочь и ударил сам, метя в сердце. Древко из железного дерева приняло на себя удар, копье соскользнуло в бок, выбив искры. Потом вновь мелькнуло, метя прямо в грудь Ингвару.

Сжав зубы, он резко швырнул Ферхи вниз. Макто нырнул вперед, сильно ударив хвостом по воздуху. Ингвар вновь ощутил рябь по телу ящера: отступницу он все-таки задел, но не сильно. Падая в вертикальный штопор, Ингвар вывернул голову через плечо: она отставала, для нее из-за ее веса такая скорость была невозможна.

Царь вжался в спину Ферхи, стремительно соображая. Земля кружилась прямо перед ними, приближаясь так, будто прыгала ему в лицо, но Ингвар не волновался. Ферхи был силен и быстр, он может выйти из штопора и прямо над самой землей, не получив ни царапины. Нужно было решить, что делать с этой одноглазой. Она явно успела повоевать с вельдами в отличие от первых двух, погибших так глупо и быстро. И не просто повоевать, но изучить соперника. Впрочем, Ингвар тоже много лет сражался с анатиай и изучил их досконально. Ни одна из них не одолеет его, что бы ни делала.

Уже над самой землей он дернул поводья на себя, выходя из штопора. А потом послал Ферхи по широкой дуге на подъем. Вывернув голову, Ингвар нашел глазами отступницу. Она ждала его, вися в воздухе в нескольких сотнях метров в стороне. Что-то было с ее правой рукой, видимо Ферхи задел хвостом, потому что анатиай переложила нагинату в левую и не пыталась больше зайти сбоку или атаковать. Она требовала прямого боя, а это Ингвар запросто мог ей устроить.

Ветер донес какой-то крик, слабый и отдаленный, и Ингвар прищурился, глядя туда, откуда он пришел. С земли, проваливаясь в воздушные ямы, отчаянно колотя крыльями, болтаясь, словно сухой лист на гребне волны, взлетал Тьярд. Он махал отступнице горящим факелом и отчаянно кричал:

— Уходи! Я договорился с Лэйк дель Каэрос о мире! И сдержу слово! Вельды больше не враги анай! Уходи, пока можешь!

— Бхара, — проворчал сквозь зубы Ингвар, разворачивая Ферхи и наблюдая за своим глупым сыном.

На него смотрела и отступница, видимо, не совсем понимая, в чем дело. А Тьярд, с пустыми руками, совершенно незащищенный, кое-как поднимался к ней, изо всех сил вопя и размахивая факелом.

— Она же сейчас зарежет щенка, — проворчал Ингвар, чувствуя лютую ярость, скрутившую внутренности.

Впрочем, анатиай не двигалась с места, лишь переводя взгляд с Тьярда на Ингвара и обратно. Лезвие нагинаты в ее руке хищно посверкивало, ловя слабые лучи лунного света. Нужно ударить, пока Тьярд ее отвлекает. В любом случае, теперь осталось только добить. Ингвар припал к седлу и мощным ударом в бока послал Ферхи вперед.

Ветер засвистел в ушах, ящер вытянулся в струну, почуяв ярость наездника и набирая скорость. Анатиай подняла голову, сгруппировалась и выставила перед собой нагинату. Ингвар ощутил, как искривляются в улыбке губы. Вот и все. Сейчас он нанесет последний удар, и жертва Орунгу будет принесена.

Удар немыслимой силы вышиб его из седла. Ингвар соскользнул вбок, видя, как мимо него скатывается через спину Ферхи что-то большое и темное. Он попытался ухватиться за луку седла, но руки соскользнули. Ферхи, каркнув, метнулся вбок, потерял равновесие, надломился. Ингвар повис на крепежных ремнях и поводьях, держась изо всех сил, ящер нырнул в воздушную яму, почти что падая на землю и начиная стремительно снижаться. Царь заорал от боли в вывернутом бедре. Правое ножное крепление с треском лопнуло, и он ухнул вниз еще раз, едва не сломав своим весом шею Ферхи, повиснув на поводьях. Ящер взвыл от боли, пытаясь вывернуть голову. Ингвар еще успел оглянуться через плечо и увидеть, как огненнокрылая анатиай медленно и тяжело летит на запад, а потом Ферхи рухнул в снег.

Ингвар успел сгруппироваться, но удар все равно был слишком силен. Снег обжег ледяным прикосновением, а потом он врезался головой и плечом в твердую землю. Ингвар вскрикнул, кожаные постромки дернули его, и он перевалился через катившегося по земле Ферхи и глубоко зарылся лицом в снег.

Пожалуй, только это и позволило ему сохранить сознание. Едва чувствуя от боли во всем теле собственные руки, Ингвар приподнялся в глубоком снегу, хватая ртом воздух и озираясь на своего макто. Ферхи болезненно каркал, поджимая крыло и пытаясь подняться на отбитую от удара лапу, но подламываясь и падая в снег. Ингвар моментально проверил его ощущения: сильная боль терзала макто, но перелома не было, а это означало, что все в порядке.

Он попытался сесть, но левая нога взорвалась острой болью, и Ингвар тяжело и хрипло вскрикнул. Ему все-таки удалось перевернуться на спину и сесть в глубоком снегу, покрытому быстро расплывающимися пятнами его собственной крови. Левая стопа лежала под неестественным углом, и Ингвар осторожно и быстро ощупал ее. Кости были целы, но сустав свернут набок. Сжав зубы, он сжал руками быстро распухающую стопу и одним рывком поставил ее на место.

От боли из глаз хлынули слезы, Ингвар громко выругался, не забыв помянуть при этом и анатиай, и своего безмозглого сына. Зато теперь стопа двигалась. Он поглубже зарылся ей в покрывающий землю снег, и боль притупилась. Потом царь поднял голову и посмотрел на небо.

Огненная точка крыльев анатиай стремительно уменьшалась на горизонте. Летела она рывками, крылья мигали, а это означало, что ранена она серьезно. Что ж, значит и догнать будет легко. Развернувшись в другую сторону, Ингвар увидел Тьярда, прихрамывая, ковылявшего к нему по снегу. Вид у него был всклокоченный, черты лица тревожно заострились, вся одежда облеплена снегом, а перья топорщились в разные стороны, словно у воробья.

Ингвар сплюнул в сторону кровь из разбитого рта.

— Отец! — еще издали крикнул Тьярд. — Ты в порядке, отец? Ты ранен?

— Ты мне больше не сын, — хрипло ответил Ингвар, чувствуя внутри лютую ярость. Тьярд замер на полдороги к нему, словно громом пораженный. — Ты предал все, что только мог предать, и больше не являешься ни моим сыном, ни вельдом. Я приговариваю тебя к казни, отступник, за измену царю, пособничество врагам священного похода и нападение на вельда.

Несколько мгновений Тьярд молчал, крепко сжав зубы и зажмурив глаза так, словно изо всех сил сдерживался, чтобы не зарыдать. Ингвар отвел от него глаза, глядя, как со стороны лагеря вельдов к ним приближаются стражники верхом на лошадях. Видимо, увидели падение со стороны и спешат на помощь, чтобы лечить своего царя. Ничтожества.

Тьярд открыл глаза, и они у него были сухими, словно степь в середине лета.

— Я отказываюсь повиноваться твоему приказу, вельд Ингвар. И по праву крови бросаю тебе вызов на звание царя. Твое правление станет крахом для народа вельдов, и как только об армии Неназываемого узнает Совет Старейшин, ты будешь смещен и предан казни за предательство своего народа и игнорирование прямой угрозы существованию города-государства Эрнальд, — твердо и внятно произнес он.

Ингвар ощутил, как взорвался болью дикий глаз. Жжение в нем было таким сильным, что он зарычал сквозь стиснутые зубы. Сейчас казалось, словно тысячи макто вцепились пастями в его веко, стремясь открыть его, и вся воля Ингвара, вся, до самой последней капли, уходила на то, чтобы не дать им этого сделать. Отступила прочь боль в вывернутой ноге, боль, доходящая до него по связи от Ферхи. Ушло прочь все, кроме первозданной природной ярости, сметающей на своем пути все преграды.

Рука сама потянулась к поясу, но кинжала на нем не было: Ингвар не взял с собой из оружия ничего, кроме копья, а его выронил, когда падал на землю вместе с макто. Трясущимися от ненависти пальцами он сжал толстые кожаные крепления, оставшиеся на левой ноге, и напряг руки. Рана на груди вздулась и лопнула, как и та, что была на спине, и по черным татуировкам наездника побежала свежая алая кровь. А потом с громким щелчком лопнули и крепления. Ингвар оперся о снег и медленно встал в полный рост.

В голове не было ни одной мысли, только бесконечная, ничем не сдерживаемая ярость. В диком глазу пылало так, что полголовы объяло огнем, и сквозь зубы вырывалось рычание. Он сделал шаг к Тьярду, но тот не отступил. Только расправил плечи и вскинул голову, ожидая удара.

На один удар сердца Ингвар увидел вместо него в снегу совсем другого человека. Такого же упрямого, самодовольного и глупого, такого же красивого, сильного и вероломного. Он видел Родрега, его мощный подбородок и холодные глаза, его раздувающиеся от ярости жилы на шее, его ходящие ходуном плечи. Он любовался им в последний раз. Я убью тебя прямо сейчас собственными руками. Так повелел Орунг.

Расшвыривая во все стороны комья снега, подъехали всадники. Самый смелый из них еще издали крикнул:

— Царь Небо! С вами все в порядке?

Ингвар не ответил, не отрывая немигающего взгляда от Тьярда, который точно так же смотрел на него. А потом протянул руку стражнику и проговорил:

— Мой мех и меч.

Уже успевший оценить обстановку стражник спешился и поспешно передал царю Небо то, что тот просил. Холодная рукоять меча легла в руку, и Ингвар ощутил приятную родную тяжесть, сопровождающую его всю жизнь. Вот, для чего он родился, — чтобы сражаться и умирать каждый раз, как его рука отнимала жизнь того, кого он любил. Именно в эти моменты он чувствовал себя странно, остро, особенно живым.

— За тебя, Тьярд, — глухо произнес он. — Спи спокойно, мой мертвый сын.

Стражник вздрогнул, испуганно глядя на Тьярда. А Ингвар зубами вытащил пробку из меха и сделал несколько глубоких глотков. И красное вино текло по его подбородку, смешиваясь с кровью на его груди и приятно шипя. А потом вниз сорвалась одна единственная красная капля, которая медленно-медленно падала через вязкую вечность на белый снег.

Тьярд смотрел на своего отца и видел в его единственном открытом глазу свою собственную смерть. Зрачок Ингвара вновь сжался в крохотную росинку, которая дрожала в белом молоке глаза, будто умирающий мотылек. И Тьярд знал: сейчас отец допьет проклятое вино и зарежет его. Только вот страшно ему не было.

Невероятная тишь спустилась на Тьярда, объяла все его тело своим мягким прикосновением. Тускло светили звезды из далекой черноты, и месяц, балуясь, рассыпал по снегу щедрой рукой целые горсти искр. Ночь была холодна и прекрасна, как никогда. И ее олицетворением сейчас был грозный царь вельдов, покрытый своей и чужой кровью, обнаженный по пояс, стоящий в глубоком снегу с мечом в руке, который через несколько мгновений должен был вспороть грудь Тьярда. Только откуда-то Тьярд знал: этого не будет.

Он уже умер один раз, он прошел такой долгий, такой тяжелый путь не для того, чтобы пасть от руки собственного отца. Чьи-то теплые тяжелые ладони опустились на его плечи, и голос шепнул ему в ухо одно только слово: верь. В этом голосе было все: и небо, и луна, и звезды, и задумчиво спящая под снежным покрывалом степь, и золотые глаза макто, и теплые летние травы, и журчание Хлая, и смешной маленький Кирх, смущенно протягивающий Тьярду ладошку, на которой лежала вырезанная из дерева миниатюрная фигурка макто. Этот голос был и мужским, и женским, и детским, и шумом дождя, и грохотом войны, и теплым шуршанием прибоя. И Тьярд поверил.

А в следующий миг что-то случилось. Ингвар вдруг выронил мех, а следом за ним и меч, а зрачок в его глазу застыл на месте, перестав дрожать.

— Отец? — Тьярд непроизвольно сделал движение вперед.

Ингвар выглядел так, словно в следующий миг должен был повалиться на землю и умереть. Только случилось другое. Царь одеревенел всем телом, словно каждую мышцу под кожей свело в судороге, а потом, все также глядя на Тьярда, медленно открыл свой дикий глаз.

Кровь. Тьярд отшатнулся, ощутив мощную волну ненависти, ярости, безумия и боли, ударившую в него так, как несколько минут назад ударила земля, когда он упал на нее с высоты. Глаз царя был кровавым, алым, светящимся, бурлящим, словно грозовое небо. Зрачка в нем не было, только переливающаяся кровь под тонкой роговицей, зловеще поблескивающая в темноте.

— Твою ж!.. — успел выдохнуть стоящий рядом стражник.

А Тьярд все еще никак не мог понять, что произошло. Царь смотрел на него, через него, словно змея, гипнотизирующая жертву, только в его взгляде больше не было ничего, ни капли разума, ни проблеска сознания, ничего, за что можно было бы зацепиться.

В полной морозной тишине лежащий рядом с царем в снегу Ферхи вывернул голову и взглянул на вельдов. Оба его глаза были такими же кровавыми, как глаз царя, и Тьярд ощутил ледяную волну ужаса, пронзившего все его тело насквозь. А потом Ингвар и макто одновременно вскинули головы и закричали, и рев их был полон боли, гнева и желания убивать.

Рефреном позади раздался подобный же рев, и Тьярд непроизвольно обернулся. Издалека было видно плохо, но что-то происходило у темного квадрата посадочной полосы вдали от лагеря. Оттуда долетал точно такой же рев, который он слышал прямо сейчас. Словно все макто, все до единого, что были в лагере, одновременно потеряли разум.

Стражники попятились, трясущимися руками выхватывая оружие, и Ингвар повернулся, следя за движением, и одновременно с ним повернулся и Ферхи. Один из стражников наставил оружие на царя, и ятаган ходил в его руках так, словно сам он подпрыгивал на месте. Ингвар улыбнулся, и в следующий миг Ферхи змеей метнулся вперед и ударил.

Тьярд не ожидал от макто такой скорости и не успел уклониться. Крыло макто врезалось ему в бок, и он отлетел в сторону, нырнув головой в снег и больно ударившись об землю. Это растревожило его отбитые падением с высоты кости, и Тьярд не сдержал стона. Как только он все-таки смог выпутаться из сугроба и поднять голову, сердце ушло в пятки. Ферхи рвал на куски двоих стражников, прижимая их лапами к земле и зубами отрывая лохмотья плоти. Те вельды, что еще не успели спешиться, уже гнали своих лошадей к лагерю, отчаянно колотя их пятками по бокам. Только вот, все было зря.

Он мог лишь молча смотреть, как над лагерем поднимаются в воздух тысячи макто. Издали они походили на стаю птиц, снимающихся с места, только были гораздо страшнее птиц. Со стороны посадочной площадки долетал все растущий и растущий рев ярости и смерти, в который начали вплетаться и людские надтреснутые крики. Ночь превратилась в безумие, и причиной тому стал обезумевший царь.

Тьярд видел и ничего не мог поделать. Ингвар вдруг резко поднял голову, глядя в сторону лагеря, и его жест в точности одновременно с ним повторил Ферхи. А потом они медленно пошли вперед, как-то неправильно пошли, боком, рвано и запинаясь, словно бешеные животные. Да так оно, скорее всего, и было. Царь потерял разум, понял Тьярд, и при этом каким-то чудом умудрился взять под контроль всех макто лагеря.

Вильхе! Мысль прошила его вдоль всего позвоночника леденящим ужасом, и Тьярд вскочил на ноги. Все тело болело, покрытое синяками и ссадинами, протестующее ныли крылья за спиной, в которые он завернулся, падая, чтобы не переломать себе шею. Только Тьярд сейчас не мог ни о чем думать. Хромая и падая, он побежал к лагерю параллельно с медленно приближающимся к нему отцом, отчаянно надеясь, что успеет. Он должен был успеть! Должен!