Запах гари

35

Как только новая волна землетрясения сотрясла недра, Котиль, поднявшись, схватил Вику за руку и потащил за собой. Она, оцепеневшая от ужаса, не хотела никуда идти, не хотела подыматься с пола, скрутившись клубком, как зародыш в чреве матери. Казалось, она предпочитала в таком положении отдаться на волю случая, чем броситься в полное шокирующих событий, бурлившее море жизни. Но Котиль силой заставил её подняться и дойти, переступая через трупы и лужи крови, к дверному проему, где был шанс уцелеть, если начнут падать плиты перекрытия. Неподалеку от них, в кровавой луже, лежало, раскинув ноги, распростёртое на полу мощное тело Бардаганова. На лице его навсегда застыло выражение недоумения, непонимания того, что произошло. Грязно белая, как жирное прокисшее молоко, его кровь, вытекшая из многочисленных ран, смешалась с красной кровью Кащея, образовав смесь поразительно красивого, ярко — алого с переливами и оттенками цвета. Кащей лежал рядом с Бардагановым, изрешечённый осколками гранаты, с оторванной по локоть рукой, в скрюченной позе. Он словно бежал куда-то, полз, продирался из последних сил, с надрывом, любой ценой надеясь спастись, намереваясь раздобыть денег и пожить хоть неделю, хоть день в своё удовольствие. Рука, отброшенная взрывной волной, с судорожно сжатым кулаком, лежала возле изрытого вмятинами операционного стола.

Трясло довольно сильно, но уже не так, как в первый раз. Земные недра словно выпустили пар, остыли, ослабили свой гнев. Вика, попискивая от страха, стояла полупригнувшись, закрыв лицо руками, но не плакала. Котиль стоял рядом с ней, сквозь боль в ушибленном кулаком Бардаганова позвоночнике, боль в ране на груди, сквозь слабость стараясь наблюдать за всем, что творилось вокруг. Он понимал, что надо бежать, уводить Вику, прыгать, если понадобиться, из окна, спасаться. Силой приведя её сюда, в дверной проём, под иллюзорную защиту, он не дотрагивался до неё больше, понимая, что это может быть ей неприятно. Он стоял рядом с ней с чувством вины, и горечи в сердце, и злобы на мир, разрушивший их жизнь. Рана в груди болела всё сильнее, плечо начало неметь, голова гудела от кулаков Бардаганова. Тело медленно, но уверенно охватывала слабость, и он боялся, что не сможет, не успеет спасти Вику, вывести её отсюда; а уж если начнут рушиться стены… Ему нужен был прилив сил, хотя бы на время, хотя бы дорогой ценой. Всё, что говорил ему профессор, было правдой. Наркотик, дающий временную встряску, бурный всплеск энергии, порой казавшейся безграничной, отбирает годы жизни, лишает будущего, как эликсир сатаны, как сам повелитель тьмы, обещающий много за малую плату — всего лишь за душу… И пусть. Он ждал, он знал уже, что должно произойти нечто, что даст ему эту энергию.

Едва прекратились подземные толчки, он почувствовал запах нефти. Он был поначалу настолько слабым, что Котиль подумал: не обман ли это чувств. Но запах не исчезал, а с течением времени усилился настолько, что сомнений уже не оставалось. Он подошел к окну в коридоре и посмотрел в него. Во внутреннем дворе, что-то тревожно выкрикнув, пробежал человек в рабочей спецовке, за ним семенила женщина в белом халате, прихрамывая на одну ногу. Никаких разрушений видно не было, никакой нефти не было и в помине, и на мгновение могло показаться, что ничего не происходит, жизнь катится неспешной своей чередой. Но Котиль уже знал, что это не так.

Через считанные минуты нефть, подчиняясь могучему напору, уже лилась из окон первого этажа, и Котиль радовался, с трудом контролируя эмоции. На какое-то время он даже забыл о Вике, о том, что её надо спасать, что она совсем не разделяет и не может разделять его восторгов. То, что для него было жизнью, для нее являлось ядом. Вику следовало выводить отсюда, несмотря на её нежелание видеть его, быть с ним рядом. И к его восторгам добавлялась боль, что-то в нём раздваивалось, словно внутри уживалось два существа — серое и то, кем он был ещё совсем недавно.

Он схватил за руку Вику, которая всё так же стояла в дверном проеме, дрожала от страха и ждала, что потолок вот-вот рухнет на голову, и потянул за собой. Она снова поначалу упиралась, не желала покидать безопасного места, предпочитая жить здесь и сейчас, не полагаясь на неверный случай, но он был настойчив и даже груб. Они спешно прошли в коридор, мимо распахнутой настежь металлической двери, ведущей в бокс, где лежала изрешечённая пулями перерожденная белая собака. Взглянув на неё, Котиль почувствовал и радость, и жалость одновременно. Он потащил Вику дальше, где лежал труп молодого охранника, убившего Васильева. Тут же, в двух шагах, лежал в крови и Васильев, спасший Котилю жизнь и отдавший за это свою. На лестничной клетке только сейчас пришёл в себя охранник, оглушённый Котилем. Он непонимающе, словно пьяный, моргал глазами, сидя на бетонном полу, делал неуклюжие движения и пытался понять, что происходит. «Вставай, беги!» — заорал ему Котиль, и, схватив за воротник, приподнял. Рана в груди его тотчас отозвалась болью, и он мимовольно отпустил его. Охранник, снова усевшись на пол и узнав Котиля, испуганно отшатнулся, но стал всё же медленно подыматься. Котиль, удерживая Вику за руку, побежал по ступенькам вниз. Он до сих пор чувствовал себя плохо, но знал, что это ненадолго. Запах нефти стоял такой, что, казалось, в нём можно было плавать, воспаряя над твердью, как при невесомости.

На лестничной клетке они увидели десятка два крыс, и Вика уже не кричала от омерзения и ужаса, а только с опаской глядела на них. Животные метались и с громким визгом дрались между собой. Серые мелкие крысы нападали на одну чёрную, которая отбивалась с поразительной ловкостью. Подгадав момент, она бросилась в разлившуюся внизу, на нижних ступеньках нефть, и поплыла. Серые двинулись было за ней, но все как один остановились, принюхиваясь, у самого нефтяного разлива.

Котиль всей грудью вдохнул густой, сладкий запах нефти, вошёл в неё, не обращая внимания на крыс, зачерпнул ладонями и отпил пару глотков. Лицо его, вокруг рта измазанное нефтью, было страшным, и Вика попятилась от него, но он, гневно свернув глазами, грязными руками подхватил её и понес по ступеням вниз. Нефть дошла ему почти до колен, когда он опустился на площадку первого этажа. Бурными потоками, клокоча и пенясь, она выливалась из коридора, и могла сбить с ног. Твёрдо ступая, он начал спускаться к выходу.

Сзади него кто-то заорал павлиньим голосом. Он мимовольно обернулся и увидел низкорослое существо неопределенного пола, одетое в подобие больничной пижамы, с белой, как у Бардаганова, кожей, с лицом, заросшим редким светлым волосом, что делало его похожим скорее на животное, чем на человека. Существо, обеими руками закрыв нос и рот, стояло по колени в бурлившей нефти, с ужасом осматривалось вокруг и не решалось что-либо предпринять. Пока оно сомневалось, тряслось от страха, отвращения и всхлипывало, поток добавил мощи, забурлило, закрутило вокруг сильнее. Не устояв на слабых ногах, существо упало, и его понесло к ступенькам. Ударившись спиной о ноги Котиля, оно поднялось, сморщив перекошенное от отвращения лицо и крупно вздрагивая всем телом, снова стало терять равновесие и вцепилось в рукав футболки Котиля. Рукав затрещал, Котиль пошатнулся, не ожидая такого; рана в груди не давала ему войти в полную силу. Пошире расставив ноги, он взглянул на существо зверским взглядом. Повинуясь первобытному импульсу, рождённому ещё до того, как гуманистическое воспитание в человеческой натуре дало первые ростки, он почувствовал злобу, ненависть, отвращение, животную жажду раздавить это существо, которое было другой крови. Он сам был не совсем человеком, и оно было не человеком. Человек стоял где-то рядом с ними, как веха, определяющая то ли цель, к которой надо стремиться, то ли этап, который следует преодолеть.

— Спаси меня! — едва разобрал Котиль невнятный лепет существа, по-видимому, женского пола. Первым побуждением его было толкнуть, уничтожить её, с ног до головы выкупав в бурном потоке, вырвавшемся из земных недр, в этой губительной для неё среде. Ты сама этого хотела, доведя свою жизнь до ручки; во что вы превратили себя, твари!

— Всех не спасёшь… пошли быстрее! — визгливо воскликнула Вика, крепче схватившись за его шею. Она смотрела на существо с брезгливостью и ненавистью, с возродившимся вдруг эгоизмом животного, которому угрожает смертельная опасность. Чтобы выжить самой, пусть погибнут другие!

— Держись сильнее, — с остервенением прохрипел Котиль перерожденке, и почувствовал, как тонкие пальцы с впечатляющей силой впились ему в локоть. Перехватив Вику поудобнее, он двинулся дальше.

На улице нефти было меньше. Розы, заботливо ухоженные сотрудниками института, а теперь обречённые, выглядели последним бастионом прекрасного посреди безумного разгула ядовитой стихии. Вдоль аллеи медленно несло изъеденный крысами труп добермана, то притапливаемый потоком, то всплывающий на поверхность. С другой стороны, навстречу дохлому доберману, брела серая псина, прежнюю породу которой определить было невозможно. В зубах она сжимала белую крысу, которая была еще жива и сучила розовыми ножками, жалобно попискивая. Остановившись в нескольких шагах от Котиля, псина злобно зарычала, не выпуская добычу. Зеленоватая шерсть собаки, на спине местами забрызганная, а на брюхе густо перемазанная нефтью, имела отталкивающий, тошнотворный вид.

Котиль остановился и взглянул на собаку. Крыса снова жалобно запищала, засучив ножками в последней попытке спасти свою жизнь. «Иди быстрее же, иди!» — кричала Вика над самым его ухом. Существо, вцепившееся ему в локоть, тоже стало дергать его, заверещав что-то нечленораздельное. У Котиля снова возникло желание пнуть его ногой, а вслед этой переродившейся твари бросить в разгулявшуюся стихию и Вику, и пойти спасать несчастную крысу. Перед глазами его, рождённая обострённым воображением, тотчас появилась картина, как он, выдержав очередную схватку с врагом, несет спасённую крысу, а она вместо благодарности вонзает в его плоть зубы, требуя идти быстрее, не отвлекаясь на помощь другим попавшим в беду тварям. Злобно сплюнув в сторону собаки, он тяжело побрёл к воротам.

У ворот двое существ, упав на четвереньки, барахтались в нефти, с ног до головы перемазанные ею. Когда Котиль, тяжело дыша, проходил мимо, одно из них, приподняв голову, внимательно поглядело на эту странную процессию. Это был горбун, серый перерожденец, ростом не выше школьника младших классов. Возраст его определить было невозможно, он был насквозь пропитан нефтью, капавшей с волос, одежды, подбородка. Напарница его по блаженным купаниям была, по-видимому, женщина. Она постоянно кашляла и утирала рукавом рот. Ростом она тоже не вышла, хотя горбатой не была. Длинные распущенные волосы, перемазанные нефтью, делали её похожей на фурию, дорвавшуюся, наконец, до чего-то вожделенного, чего хотелось больше всего в жизни.

— А-а, зараза белая! — с ненавистью прохрипел горбун, вперив взгляд в перерожденку, которая держалась Котилю за руку. — Припекло? Ещё не то будет!

Сплюнув чёрный густой комок, он неожиданно резво, хлюпая по нефтяному морю, подскочил к ней и крючковатыми пальцами с длинными ногтями вцепился в волосы. Та заорала каким-то странным криком, больше похожим на клекот потерявшей звонкость голоса птицы, чем на человеческий голос. Еще сильнее, уже обеими руками, она впилась в локоть Котилю.

— Ты чего?! — крикнул Котиль горбуну. — Пошёл вон!

— Кого защищаешь? — вызверился горбун. Неуклюже, едва не свалившись, он ударил белую перерожденку ногой и заматерился, корча отвратительные рожи. К нему на помощь, то ли подвывая, то ли порыкивая, поспешила его подруга. Глаза её, одна из немногих частей тела, не измазанных нефтью, сверкали чем-то жутким.

— Отдай её нам… зачем она тебе! — завыл дурным голосом горбун. Он и молил и требовал одновременно, как молят чего-то важного, без чего невозможно жить, и основательнее вцепился белой перерожденке в волосы. Котиль, для удобства немного развернувшись, пнул его ногой в пах. Тот заорал, скорчившись в припадке ненависти, и бросился в атаку, выставив пальцы, как зверь когти, и скаля мелкие кривые зубы. Котиль снова ударил ногой, но горбун ловко перехватил ее, чуть не свалив Котиля вместе с Викой.

— Брось её! — заорала Вика. — На кой она тебе сдалась!

— Я тебя брошу — на кой ты мне сдалась! — с прорвавшимся бешенством рявкнул Котиль и опустил Вику босыми ногами в бурливший нефтяной поток. Вика взвизгнула и стала топтаться на месте, высоко поочередно подымая ноги, словно нефть была горячей, и стоять в ней было невозможно. Котиль шагнул к горбуну и ударил его кулаком, но тот, прикрывшись, вцепился в руку Котиля и попытался вонзить в нее зубы. Он оказался на удивление цепким и сильным. Перерожденка, не отпуская локтя Котиля, мешала, оттягивая его назад и сковывая руку. Котиль снова пнул его ногой, но горбун был на чеку, и прикрылся, съеживаясь и завывая. Подруга его зашла с другого боку и пыталась царапаться ногтями, опасаясь приближаться слишком близко.

— Пошли вон! — заорала Вика, перетаптываясь на месте и с отвращением глядя на бесновавшихся перерожденцев. — Да брось же ты её! — кричала она уже Котилю, — спасай свою шкуру!

Но Котиль, осознавая необходимость уходить, не оттолкнул перерожденку, для которой он был последней надеждой на спасение. Мало того, удачно заехав горбуну кулаком в лицо, он приподнял его, упавшего и захлебывавшегося в нефти, за воротник, и крикнул изо всех сил: «Хватит! Вали отсюда, иначе сдохнешь!»

И тут словно некое откровение посетило его — он почувствовал близкое дыхание смерти. Что-то тягостное, как ненавистная работа, и неумолимое, как цунами, ощутил он у горла, против чего, он знал, уже не сможет бороться, не поможет ни нефть, ни дым пожарищ. «Так быстро!» — подумал он, вспомнив слова профессора о том, что чем больше он станет использовать углеводородов, этого наркотика для него, тем быстрее иссякнут силы, тем скорее выйдет срок жизни. Тотчас что-то схожее с отчаянием стало затапливать ему грудь, и некий демон начал нашептывать, чтобы он бросил всех, пусть тонут в разлившемся море нефти, пусть отправляются к дьяволу вместе со своими жалкими жизнями, ведь ему надо спасать свою!

Но, развернувшись, он побрёл в сторону ворот. Перерожденка, почти не ослабив хватки, брела за ним, повизгивая от страха. Он чувствовал, что она, как камень на шее, отбирает у него всё больше сил. Вика, дрожавшая от страха и омерзения, едва стоявшая на ногах от густого нефтяного дурмана, вцепилась ему в другую руку. Сделав два шага, она упала на колени, и её стошнило. Котиль с трудом поднял её и потащил дальше, чувствуя, как железное, неодолимое кольцо у горла сжимается все сильнее. Он зарычал и пошёл быстрее, назло этому игу, назло всему, что стояло на пути его устремлений, на пути его жизни. Он вспомнил, что орал Бардаганов незадолго до смерти о том, какие бы они дела творили вместе, два сверхчеловека, соединившись в одном порыве. И он пожалел Бардаганова, пожалел, что тот умер, изрешечённый пулями. Если бы он мог не допустить этого, если бы он мог вернуть его к жизни, если бы он мог изменить его натуру, что бы они могли сделать!

Едва Котиль успел дойти до места на пригорке, не залитого нефтью, в некотором удалении от ворот, из-за забора повалил густой дым. Перерожденка, которую Котиль спас, заорала писклявым голосом, и, сделав несколько тяжелых вдохов, бросилась бежать в сторону тайги. Котиль с ужасом представил, что было бы, если бы они не успели выбраться на чистое место. Из ворот центральной проходной, истошно крича и пылая живым факелом, выбежал горбун. Никогда Котиль бы не подумал, что такое маленькое существо может так громко орать. Отбежав шагов десять от проходной, горбун упал, поглощенный заполонившим всё вокруг морем огня.

Вслед за ним из ворот, визжа от боли, тоже весь охваченный пламенем и крутясь юлой, вынесся серый пёс. Он тоже не смог отбежать далеко, да и не было куда бежать. Покрутившись на месте, словно гоняясь за собственным хвостом, он упал и затих, мелко задрожав в агонии. На забор, заходясь криком и суетливо двигаясь, взобрался серый перерожденец. Огонь поначалу охватил только его ноги, и он лихорадочно пытался сбить его ладонями. Но жар бушевавшего вокруг пламени припекал немилосердно, словно дичь, насаженную на вертел. Не в силах больше терпеть, не имея возможности что-либо сделать, он потерял равновесие, свалился с забора и уже не подымался, не имея лазейки из пасти огнедышащего дракона.

Вика присела, съежилась и заплакала, отвернувшись от страшного зрелища. Слабость её прошла, но вскоре здесь невозможно стало дышать из-за валившего и треплемого ветром дыма, и они поспешили в сторону тайги. Котиль чувствовал всё больший упадок сил, и дым уже не помогал ему. Правая сторона груди болела, из раны кровь сочилась всё больше, и он закрывал её ладонью. Усевшись на траву, он оперся спиной о ствол ели. Сюда еще доносился запах дыма, но он слышал и запах хвои, который не был ему противен.

— Тебе плохо? — спросила Вика, упав возле него на колени. На щеках её блестели непросохшие слезы. Она погладила волосы Котиля, провела ладонью по его щеке.

— Тебе надо в больницу.

— Какую больницу? Где это есть такие больницы?..

— Ты прости меня, дуру. Прости… Слушай, у тебя волосы порыжели! Да, да, они снова становятся рыжими! Они станут такими же, как раньше! И кожа на лице посветлела!

— Что? — тихо, но с внутренним напряжением в голосе спросил он, и бросил колючий взгляд на Вику.

Ему было трудно дышать, и он знал, что причиной этому был не чистый таёжный воздух. Он опустил глаза и увидел на ладони, что кровь его была уже не явно серого цвета, а в ней появился едва различимый глазом алый оттенок.

Дыма, валившего с пожара, здесь уже почти не чувствовалось. Они услышали вой пожарных машин, визг тормозов, увидели над лиственной порослью струи пены, заливавшей огонь. Подъезжали еще большегрузные машины, возле которых, перекрикиваясь, суетились люди в камуфляжной форме.

— Господи, может, ты теперь хоть угомонишься… — с тоской и страданием в голосе стала причитать Вика, взяв его ладонь. — У тебя всё пройдет, уже проходит! И мы заживем нормальной жизнью, как все нормальные люди!.. И теперь я не буду делать аборт, нет! Нет, нет, у нас родится сын, и мы назовем его…

— Лучше сделай! — неожиданно твердо сказал Котиль, глядя перед собой. — Сделаешь аборт, куда ты денешься! — хрипел он. — Нормальной жизнью, как все нормальные люди!..

Он рванулся, хотел было подняться, в глазах его бушевало пламя. Но Вика удержала его, говоря что-то о его здоровье, тараторила о том, как у них теперь всё наладится, но Котиль, опустив веки, её уже не слышал.