Запах гари

19

Котиль не сразу понял, что это был сон. Ещё какое-то время затуманенным взглядом шарил он по окрестностям, выискивая серых человечков, которые жгли костры и наслаждались запахом дыма. Но никого рядом с ним не было. Даже небо, синь которого совсем недавно была испоганена клубами едкого дыма, было уже первозданного, завораживающего глаз цвета. Тотчас ему пришла в голову мысль, что как раз это его уже и не радует — ему нужен теперь дым пожарищ, запах гари, смрад нефтяных отстойников.

Дурацкие видения сна странным образом придали ему решимости действовать дальше. Чего стоит он один? Что за жизнь в одиночку, посреди тайги, в дикие морозы зимой, которая не за горами; вечно прятаться от двуногих хищников, человеческая жизнь для которых имеет чёткий прейскурант. Он ни на мгновение не сомневался, что убийство лейтенанта повесят на него, плюс сгоревшую забегаловку и побег из автозака. Это всё дополнительный повод схватить его, запереть в тюрьме-лаборатории и расчленить на множество кусков, чтобы выяснить, как сделать тысячи таких серых человечков, совсем как во сне.

Не без труда он приподнялся и сел, положив ладони на колени. Спина его продрогла от земли, он явственно чувствовал слабость. Его снова стала охватывать ярость, изо всех сил он сжал кулаки и скрипнул зубами, скорчив страшную рожу. Нет, просто так он им не дастся.

Он чувствовал голод и всё увеличивающийся упадок сил, словно гигантская пиявка высасывала из него жизненные соки. Надо искать еду и грязную воду, и все это можно найти в реке. Он знал, в какую сторону идти, но буровая располагалась ниже по течению, и здесь он мог не найти дохлой рыбы и нефтяных разводов. Покрепче затянув шнурки кроссовок, он повесил на плечо автомат, поднялся и пошёл, не спеша и спотыкаясь.

Прислушиваясь и с опаской поглядывая в сторону буровой, он дошел до реки. Нефтяных разводов не было, но вода вряд ли была чистой. Он спустился на камень и напился, зачерпывая воду ладонями. Дохлой рыбы видно не было.

Котиль посидел на берегу, на бугорочке, решая, как ему лучше добраться до города, и что он там станет делать. За ним, скорее всего, устроят настоящую охоту, и с его стороны будет безумием идти к ним в руки. Но углубляться в тайгу означало спасаться бегством, признать своё поражение, отдать жену с нерождённым ребенком им на растерзание.

Вдруг краем глаза среди деревьев он заметил какое-то движение. Грешным делом тотчас он подумал, что это серые человечки, порождение его самого, его плоть и кровь — так повлиял на него странный сон. Но здравый смысл и чувство опасности тотчас возобладали в нем, и что-то настораживающе кольнуло в грудь. Он напрягся, как трос подъёмного крана, который удерживал предельный груз, и впился взглядом в заросли. Среди кустов смородины и стволов елей он разглядел усталое лицо человека, одетого в защитную форму. Котиль вскочил, поудобнее перехватил автомат и стал напряжённо думать, что же ему предпринять. Убивать этих ментов, которых гнали силой, он не хотел, а бежать ему было до того противно, что он скорчил на лице мучительную гримасу, не в силах разрешить дилеммы.

Он раньше почувствовал опасность спиной, чем до ушей его донеслось едва слышное тяжёлое дыхание. Обернувшись, он увидел ещё одного, целившегося из автомата ему в ногу. Глаз стрелка был прищурен, тело застыло, будто вместе с пулей он хотел устремиться к своей жертве и вонзиться ей в плоть. Словно в замедленной съёмке Котиль увидел, как палец его нажал на спуск. Котиль отскочил, развернувшись, скорее почувствовал, чем услышал, как пуля вонзилась в дерево позади него. Он бросился бежать, пригнувшись, надеясь скрыться за кустами можжевельника. Тот час он услышал ещё выстрелы. Они уже не целились в ноги, а стреляли на поражение, стремясь усмирить его побыстрее, так их вымотала эта опасная погоня. Тот, который стрелял в ногу, желая снискать лавры умелого бойца, теперь ругал себя последними словами, не скрывая этого, — попасть в туловище шансов было больше. Котиль чувствовал настроение людей, терзаемых неопределенностью, страхом и злобой. Чтобы добавить им смятения, он выстрелил одиночным в воздух.

Котиль недооценил их, недооценил их командира — это стало ему очевидно. Несмотря на потери, преследования они не прекратили, и собирались идти, по-видимому, до конца.

Котилю вдруг вспомнился рассказ Джека Лондона, который он читал в детстве. Рассказ был о том, как белые люди на одном из островов в океане преследовали негров. Самый упорный из туземцев, решивший бороться до конца, занял очень выгодную позицию в горах, и убил уже не одного белого. Обойти его из-за характера местности было невозможно. Но охотники на людей, проявляя необъяснимое упорство, всё ползли и ползли, невзирая на потери, невзирая на кровь, которой они уже щедро полили узкую горную тропинку, ведущую к цели. В конце концов, именно это их железное упрямство, это пренебрежение человеческими жизнями и позволило им добиться цели.

Ситуация грозила повториться в точности до мелочей, разве что здесь не было гор. Он, Котиль, играл роль гонимого правдоискателя, угнетаемого с серой физиономией. А белые люди, как и сотни лет назад, идут за ним, словно голодные звери по кровавому следу, несмотря на опасность и потери, вознамерившись добиться своего любой ценой. Опасная зараза, короста, которая охватила мир и стремится любой ценой удержать власть.

Занятый подобными мыслями, Котиль выбежал на поляну. Открытая местность представляла для него смертельную опасность, и он шарахнулся в сторону, под защиту таёжных зарослей. Едва успел он вломиться в кустарник, как снова услышал выстрелы; пуля прожужжала, как шмель, рядом с его головой.

Он побежал по зарослям, пригибаясь и раздумывая, как бы провести преследователей, и чем всё это закончится. Временами он останавливался и прислушивался, слышал хруст веток под ногами, шелест листьев, и снова бежал. Чем дальше отходили они от буровой и города, тем больший упадок сил он чувствовал. Воздух становился чище, и дышалось ему тяжелее. Листва и даже хвойные иголки казались ему зеленее, чем на деревьях рядом с буровой, которая пропахла углеводородами, где земля пропиталась нефтью, и корни деревьев, казалось, впитывали не воду, а этот украденный из недр, пролежавший миллионы лет сомнительный дар богов. Котиль не думал уже, куда ему бежать, полагаясь на обострившийся инстинкт, руководивший его действиями, и чутьё вывело его на городское кладбище.

Устроенное посреди тайги, соединённое с городом дорогой, в сезон дождей едва проходимой для «Уралов», оно раковой опухолью врасталось в лесные дебри. Это было словно напоминанием, ультиматумом людей ещё невырубленной, не загубленной пока тайге: вот мир мертвых, убитых, искалеченных, которые познали при жизни отчаяние и боль, и нашли упокоение здесь, вдали от людских глаз.

Не останавливаясь, Котиль трусцой двинулся по кладбищу. Лавируя среди могил и оборачиваясь, чтобы высмотреть преследователей, по странному состоянию души он воспрял духом. Ему даже стало смешно: погоня со стрельбой и убийствами — и кладбище как венец затеянному людьми безумию.

Увидев двоих полицейских, с опаской вышедших из зарослей, он припал к земле прямо на одной из могил, без оградки, но с памятником из гранитной крошки, за которым можно было спрятаться от пуль. Пригибаясь, преследователи его смешно вытягивали шеи, пытаясь разглядеть исчезнувшую из глаз жертву. Котиль снова одиночным выстрелил в воздух, и полицейские упали, прижавшись к земле и прикрыв головы руками. Но вслед за тем опять поползли, уже осторожнее подымая головы и всматриваясь, выискивая его среди памятников.

— Вы что, сами, без майора, рвёте сердце? — заорал Котиль. — Совсем из ума выжили? Мало вам?..

Один из полицейских сделал другому знак, что-то сказал и пополз, намереваясь обойти со стороны. Первый двинулся прямо, волоча по траве автомат.

— Не зря мы забрели на кладбище! — кричал Котиль. — Одумайтесь, пока не поздно, иначе останетесь здесь навсегда!

Котиль услышал выстрел, и пуля отбила кусок мрамора от памятника, за которым он прятался.

— Ну, дурак! — закричал тот. — Да нет же майора! — Скажете, что не нашли меня! Тайга большая!

Не успел он выкрикнуть последние слова, как услышал шум мотора. Бросив взгляд в сторону дороги, ведущей к городу, он увидел приближавшийся «Урал».

Съехав перед кладбищем с дороги, мощная машина, подпрыгивая на кочках, неслась по пересеченной местности мимо могил, подминая кустарники и сшибая молодые деревья, которые бессильно хлопали кронами о землю, как хвостом рыба, выброшенная на сушу. Доехав до залёгшего в траве полицейского, который уже сжался для прыжка в сторону, «Урал» остановился и замер, как чудовище, уверенное в своих силах и выбирающее жертву.

Через короткое время мотор снова взревел, и «Урал», разворачиваясь, двинул прямо на кладбище. Лязгнула проржавевшая оградка, рассыпался памятник из крошки, мощное колесо раздавило могильный холмик, а машина всё набирала скорость, исторгая из своих недр всё более сумасшедший рёв. Одну за одной «Урал» сносил оградки и памятники, кресты и помпезные барельефы, подминал их под себя, впрессовывал в землю, разнося на куски.

Котиль не сразу понял, что происходит и кто сидит в кабине. Отскочив к соседней могиле за секунду до того, как памятник, укрывавший его, был разнесён бампером, краем глаза он заметил ожесточённую физиономию майора. За рулем сидел совсем молоденький полицейский, который с увлечением, почти с восторгом, чувствуя себя героем боевика, крушил кладбищенские памятники. Майор выставил в окно руку с пистолетом и быстро выстрелил два раза. Котиль вжался в землю, после чего, удивляясь упрямству противника, прицелился, ещё не зная, куда же он будет стрелять. Он не был готов убивать, но тут в его сторону дали автоматную очередь. Котиль снова припал лицом к упругой, пахнувшей прелью траве, после чего вскочил, перебежал дальше от «Урала» и упал за памятником.

— Ну, ты, с серой рожей! — заорал майор. — Хватит бегать, как заяц! Хочешь жить? Я спрашиваю — жить хочешь? Бросай оружие и выходи с поднятыми руками!

— Не дождёшься!

Котиль с удивлением, осторожно приподнял голову и осмотрелся. Кроме него такое выкрикнуть было некому, и на мгновение он даже усомнился в способности контролировать собственные поступки. Майор, прищурив глаз, глядел мимо него.

В нескольких десятках шагов вглубь кладбища, рядом с двумя берёзками, посаженными каким-то романтиком, за выкрашенной зелёной оградкой торчала голова. Волосы на ней, нестриженные и нечёсаные со времен трилобитов, были вымазаны землёй. Лицо имело серо-землистый цвет, глаза были красными от спиртного. Рядом с головой глядел в небо сдвоенный ружейный ствол.

— Еще один! — с иронией и удивлением обронил майор. — Ты кто такой?

— Тебя сюда не звали! — огрызнулся тот уже откровенно пьяным голосом и громко икнул.

— Полиция! — закричал майор. — Ну-ка, брось ружьё и выходи с поднятыми руками!

— Счас! — нагло ответил ещё кто-то, и рядом с серо — землистым лицом показалась красная, как свекла, упитанная физиономия человека более молодого, одной рукой судорожно вцепившегося в оградку. Запухшие глазки его тоже были красными и глядели зло.

— Вы чего тут, могилы копаете? — догадался майор. — Да копайте себе на здоровье! Сто лет вы мне нужны со своими могилами. Можете хоть все кладбище перерыть! Лишь бы жмурики не были против.

— Они нам разрешили! — с полной серьёзностью заявил обладатель землистого лица.

— Ну, вот и хорошо! А мы хотим выловить одного… который тоже хотел могилы рыть, ваш кусок хлеба забрать! Хотите ящик водки заработать?

— Врёшь ведь!

— Смотрите сюда! — майор извлек из чрева кабины бутылку водки и торжественно вознес её над головой. — Держите! — он швырнул бутылку, которая шлепнулась рядом с одним из памятников, чуть не угораздившись о гранит.

— Бросай аккуратнее, у меня аж сердце стало! — заорал краснорожий. — Чего делать надо?

— Я сейчас выгоню его прямо на вас, а вы тупо стреляйте. Желательно по ногам. Ну, а если не по ногам, то и чёрт с ним. Он выродок — живучий! Он вообще не человек!

— Врёшь, скотина! — закричал Котиль. — Это ты уже не человек! Он же вас подставляет вместо себя!

— Вишь, как огрызается! Но вы его не слушайте! Выродки всякие бывают, а власть — она одна. С властью лучше дружить, правда? Тем более если она идет навстречу. Будете теперь заниматься своим промыслом без оглядки, я разрешаю! Зубки у покойников выдирать, или еще что. Гляньте, как мы кладбище разворотили! К вам теперь никаких претензий. Таким моментом грех не воспользоваться!

— Не слушайте его! Не даст он вам ни….

— Поехали! — рявкнул майор. — Разворачивай, гони его!

Водитель с готовностью включил передачу, и, круто разворачиваясь, попер по могилам. Котиль прицелился прямо в его физиономию, на которой застыло глуповато — блажное выражение, выражение удовольствия от вседозволенности, когда то, чего всегда хотелось, наконец разрешили. Он бы выстрелил ему в ногу, или в плечо, хотя в плечо попробуй попасть; проще угодить в грудь или промахнуться вообще, — а ноги были надежно укрыты двигателем. За лобовым стеклом, доступная его, Котиля, пуле, была только молодая глупая физиономия, голова с заполненными всякой дрянью мозгами. Здесь, на кладбище, нетрудно было представить гнетущую атмосферу похорон, всю в черном убивающуюся мать, сгорбленного горем отца, до конца не осознающую произошедшего младшую сестру…

Вряд ли он выстрелил бы и в самоуверенную физиономию майора, даже если бы она хорошо была видна. Но майор благоразумно пригнулся. Он не скрутился калачиком, не опустил голову чуть не до пола, чтобы не дать подчинённому лишнего повода для страха. Он лишь убрал голову с линии обстрела, словно ему и дела не было, а просто понадобилось завязать шнурки.

С камнем в душе, зарычав от злобы, Котиль вскочил и побежал. По правую от него сторону залегли в траве двое полицейских, а вдогонку, рыча двигателем и сокрушая памятники, нёсся «Урал». Ему оставалось бежать прямо на двоих алкашей, занявших оборону в разрытой могиле. Обладатель землистой рожи громко заорал что-то нечленораздельное, дико выпучив глаза. Дрожащими руками навёл он двустволку и выстрелил, сам вряд ли веруя, что может попасть. Ухнули сразу оба ствола. За мгновение до выстрела, повинуясь чутью, Котиль грохнулся на землю, а ещё через долю секунды уже снова бежал, широкими шагами меряя межмогильное пространство. Съезжая по земляной насыпи в яму, он сходу двинул старшего, с землистым лицом, рукояткой автомата по голове. Тот, закатив глаза и не произнеся ни звука, скатился на дно могилы. Краснорожий, словно за компанию, тоже съехал и растерянно застыл, не зная, что делать. Он глядел то на серое лицо Котиля, то на автомат в его руке. Котиль пнул его ногой в живот, ударил несильно, но тот издал громкий звук, словно желудок его изъявил желание извергнуть наружу содержимое, и скрутился как бублик.

Только сейчас Котиль обратил внимание, что стоит на крышке гроба. Захоронение было недавнее, и крышка еще не прогнила, но угрожающе трещала под весом человеческих тел. Котиль взглянул вверх. Яма, учитывая вал выбранной земли, была выше его роста.

— Эй, ты, — бросил он краснорожему, — ну-ка стой, я вылезу.

Котиль забросил автомат за спину и взгромоздил ногу ему на плечо, пробуя, надежная ли опора. Краснорожий понял, что от него требуется, и, не подымаясь, покорно сжался в комок. Котиль разогнулся и погрузил пальцы в рыхлую землю насыпи.

Шагах в десяти от себя он увидел мощный бампер «Урала», который нёсся прямо на него. Рёв двигателя, из которого выжимали всё, на что он был способен, заполонил, казалось, вселенную. Спасаться можно было только в одном направлении — вниз, и Котиль спустился на крышку гроба, присев и с опаской взглянув вверх.

Урал, снеся оградку, накрыл разрытую могилу, как вражеский танк накрывает окоп, и остановился. Двигатель заглох, левое колесо угодило в яму и просело. Машина брюхом улеглась на земляную насыпь, прочно перекрыв все выходы. В могиле стало темно и тихо.