Замок

Глава 2

Перед глазами вспыхнул яркий свет. Затем он начал медленно угасать, и зрение постепенно возвращалось в норму.

Мы оказались в центре круглой каменной башни без крыши. Под ногами располагалась каменная площадка со множеством вычерченных на ней пентаграмм, треугольников и прочих геометрических фигур, на которых были выведены то ли руны, то ли иероглифы, то ли просто какие-то знаки. Вокруг стояло множество свечей, горящих сине-зелёным пламенем, мисок с неизвестной гадостью и ещё много разного непонятного и довольно неприятного хлама. Всё это было очень хорошо видно, так как солнце стояло в зените прямо над головой, не оставляя в башне никаких неосвещённых мест.

Вслед за постепенно восстанавливающимся зрением, ко мне стали возвращаться и другие чувства. Сперва слух начал улавливать всё нарастающую суету за спиной, а потом и обоняние, которое уловило гадкий запах крови, дерьма и ещё какой-то мерзости. Вокруг нас стояло множество людей в белых рясах с золотой и серебряной вышивкой.

Глядя перед собой, я обратил внимание на худого старика лет восьмидесяти, потому что он стоял не в ряд с остальными людьми в рясах, а вышел вперёд на несколько шагов, осматривая площадку, на которой мы появились. Его редкие седые волосы, которые когда-то давно, судя по всему, были чёрными, и огромная, сантиметров пять, коричневая волосатая родинка на щеке, сразу бросающаяся в глаза.

Но не мерзкая родинка привлекала наибольшее внимание во внешности старика. Мой взгляд был прикован к его ушам. Они были длинными, с заострёнными кончиками. Именно с такими ушами изображали эльфов в разных фильмах.

Я кое-как отвёл взгляд от этих ушей, чтобы понять причину суеты, всё усиливающейся за моей спиной, но обернувшись, пришёл в шок увиденного.

Передо мной по краям круга стояли Лера, Джон, Лексус и Мириям, а в центре лежали, в прямом смысле слова, скрученные и вывернутые наизнанку, Азалия, Саид, Нона и Алина. Саид был ещё жив, но вывалившиеся из разорванного живота органы и бьющая фонтаном кровь, недвусмысленно говорили, что это ненадолго. Через пару секунд Саид издал последний болезненный хрип, устремив свой невидящий взгляд на солнце, освещавшее башню.

В тот момент я почувствовал, что ещё не до конца пришедший в норму рассудок вновь затуманивается. Меня резко затошнило. Сцена была мерзкой настолько, что я не понимал, как тут же не проблевался прямо на себя. Хотя, может быть, и проблевался — неуверен, так как в ушах стоял «белый шум», а сознание было спутанным.

В следующую секунду к телу вернулось чувство осязания, а вместе с ним меня настигла боль. Хотя, сказать боль — это ничего не сказать. Было ощущение, что во все мои вены, артерии и даже капилляры засунули колючую проволоку и начали её медленно двигать туда-сюда. Это чувство прошло по всем органам, всему телу, но сильнее всего оно било по мозгам. Казалось, что боль ощущается даже кончиками волос и ногтей. При этом кожа горела огнём, будто я сидел в котле с кипящим маслом. Ни в одном, даже самом страшном кошмаре, не смог бы представить, что может быть так больно. Некоторое время я держался на ногах лишь потому, что мышцы парализовало, не позволяя сделать малейшего движения.

Быстро приближающийся к глазам пол дал понять, что мозг окончательно потерял связь с телом. Удар лицом о каменную площадку — это последнее, что я почувствовал перед спасительным обмороком.

Как долго пребывал без сознания — не знаю.

Когда я стал первый раз приходить в себя, то не успел даже глаза открыть. Ощущения, как «колючая проволока» всё ещё ползает в теле, вернули меня в обморок раньше, чем сознание успело проясниться. Повторялось подобное пробуждение несколько раз, но с каждым разом переносить болевые ощущения становились всё легче.

После очередного возвращения в сознание, это незабываемое во всех смыслах чувство ещё присутствовало в теле, однако, на этот раз я не вырубился.

С трудом открыв веки, пришлось вновь их зажмурить. Солнечные лучи, падающие через окно прямо в лицо, вызвали резь в глазах.

Судя по ощущениям, я лежал на кровати. Пошевелиться не смог, так как тело на такую попытку отреагировало ударом электрического тока по нервам, и я снова чуть не уплыл в забвение. Пролежав недвижимо несколько минут, я так и не смог найти в себе силы что-то сделать и вскоре уснул. Не сбежал в обморок, как в предыдущие разы, а именно уснул.

Когда я вновь вернулся в реальность, тело жутко болело, глаза резало от любого источника света, а в ушах стоял гул. Очередная попытка пошевелиться показала, что боль была уже вполне терпимой.

Осмотрелся, стараясь понять, где нахожусь. Я лежал в комнате, стены которой были сложены из больших серо-коричневых каменных блоков. Они были разных размеров и форм, но при этом оказались хорошо подогнаны друг к другу.

В комнате было большое окно без стекла, но с деревянными ставнями и толстой металлической решёткой. Через него в комнату лился свет и проникал свежий воздух, пропитанный ароматами леса.

Перед окном у стены стоял небольшой, но добротный деревянный стол, а рядом с ним табурет.

Я с трудом повернул шею, преодолевая онемение в застоявшихся мышцах, и увидел, что рядом с кроватью сидит маленькая девочка лет восьми. На ней было надето коричневое платье, сшитое судя по виду из старого мешка из-под картошки. Это «платье» было даже не сшито — в мешке из грубой пеньки просто вырезали три дырки, для головы и рук, после чего напялили это безобразие на девчонку.

Она была вся чумазая, и смотрела на меня взглядом мёртвой рыбы. От этого взгляда мне стало не по себе — будто она на труп смотрит. Возникло сомнение, жив ли я на самом деле, но боль даже не говорила, а кричала, что жив, да ещё как.

Девочка своим тонкими ручками окунала в стоящее рядом с кроватью ведро тряпочку, смачивала её водой и обтирала мою многострадальную тушку.

Я хотел было что-то сказать, но не смог. Попытка произнести хоть звук закончилась резью в пересохшем горле и ударом где-то в мозжечке.

Осмотрев себя, я понял, что лежу на кровати голым, а моё тело покрыто кровавым потом, который эта девочка с меня и смывает. Поняв, что нормально функционировать всё ещё не могу, я откинул голову на подушку и снова уснул.

Очередное пробуждение далось гораздо легче. В этот раз я хотя бы проснулся, а не воскрес, как в предыдущие. Стиснув зубы, приподнял голову и, прилагая неимоверные усилия, смог сесть на кровать. Мышцы не хотели исполнять команды мозга.

На этот раз в комнате я был один. Всё так же голый и жутко вонючий. От собственной вони мне хотелось опустошить желудок. Вот только судя по ощущениям, он и так был пуст.

Сейчас было или раннее утро, или поздний вечер. Солнце стояло низко, лишь наполовину выглядывая из-за линии горизонта, поэтому освещение было слабым. Аромат леса, приходящий из окна вместе с лёгким ветерком, гуляющим по комнате, был всё такой же пьянящий, как и при предыдущем моём пробуждении.

Чтобы хоть как-то отстраниться от запаха собственного тела, я с трудом поднялся и в полусогнутом состоянии, придерживаясь за кровать, доковылял сначала до стола, а уже после, облокотившись на него, прильнул носом к окну и вдохнул полную грудь свежего прохладного воздуха.

Ещё минуту я стоял, наслаждаясь свежим воздухом. После чего тело устало, поэтому пришлось взгромоздить свою измученную тушу на табурет, стоящий у стола. Я сложил руки на столешнице и положил на них подбородок, придвинувшись поближе к окну.

Всё-таки было утро, потому что солнце неторопливо поднималось над горизонтом, давая всё больше света.

Так я и сидел, вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами растений, слушая пение каких-то птичек, щебечущих вдалеке, и смотря на верхушки деревьев и невысокие серые горы, которые были видны из окна.

Минут через сорок моего маленького умиротворения в замке щёлкнул ключ, и дверь медленно открылась.

В комнату зашёл старик-эльф, которого я видел ранее. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова. А я молча смотрел на него, пытаясь понять, настоящие ли это уши, или мне просто пытаются голову морочить.

— Ты пришёл в себя? — задал вопрос старик. — Это хорошо. Меня зовут Арнольд. Я настоятель этого храма. Именно я был ответственным за ритуал, в результате которого тебя и твоих друзей перенесло в наш мир.

Я всё так же молча смотрел на деда, скользя взглядом то по его мерзкой родинке, то по странным ушам. В теле была такая слабость, сочетающаяся с отголосками болевых спазмов, что просто ничего не хотелось говорить. Если честно, после пережитого, в голову приходила странная мысль, что лучше бы на месте Саида оказался я. Сдох бы быстрее и с меньшими мучениями, не проходя через всю ту агонию, которая сопровождала меня вплоть до сегодняшнего дня. Однако, каждый раз при появлении в голове этой суицидальной мысли, перед глазами вставал образ седобородого бога-старикана и его предупреждение о том, что будет за преждевременное прощание с жизнью.

Арнольд посмотрел на меня оценивающим взглядом и произнёс:

— Твои друзья сказали, что ты с рождения не слышишь и не говоришь, но читаешь по губам. Это так?

«Ого, а цирк-то продолжается!»

Медленно моргнул, показывая согласие.

— Что ж. Это странно. Такие заболевания в большинстве случаев лечатся магией исцеления. Пока ты был без сознания на тебя дважды накладывали исцеление, но ты до сих пор не слышишь меня. — старикан обвёл меня подозрительным взглядом.

«Меня что, раскрыли? Тогда зачем он спрашивал о моей глухоте? Нет, наверное, всё-таки не раскрыли».

— Печально, но такое всё же бывает. В нашем мире тоже встречаются подобные врождённые недуги, не исцеляемые магией, хоть и крайне редко. — старик сверлил меня всё тем же оценивающим взглядом, но мне в данный момент было настолько плохо, что я совершенно плевал на его слова, его мнение и него самого. — Когда ты окончательно придёшь в себя, мы попробуем высшее исцеление. Проверим, поможет ли это вылечить твой врождённый недуг.

«Не поможет. Я здоров. И хватит пялиться на меня подозрительным взглядом, всё равно без крайней нужды ни в чём не сознаюсь».

В эту секунду я опять вспомнил про седобородого и мои глаза широко открылись от возникшего предположения.

«Бли-и-и-ин… Только не говорите, что этот дед тоже умеет читать мысли?!».

Видимо, поняв моё изменившееся выражение лица по-своему, уши старика дёрнулись, он выпятил грудь и, горделиво задрав подбородок, произнёс:

— Да, сын мой, Церковь Света добра и благочестива. Если в наших силах помочь страждущим, то мы это сделаем. Если твой недуг можно вылечить, то ты получишь исцеление.

«Какая-какая церковь?»

— Твои друзья на ногах уже два дня, а ты только сегодня пришёл в себя. Но это неплохо. Ваши страдания связаны с тем, что прибыли вы из мира, лишённого магии. Тела из таких миров не умеют взаимодействовать с сутью магии, витающей в воздухе, называемой маной. Процесс привыкания организма к мане может быть немного неприятным. Но по нашим сведениям, чем сложнее даётся привыкание, тем большие результаты можно будет получить в будущем.

«Немного неприятным? Старый козёл, я хочу засунуть тебя в ванную с кипятком и бросить в неё провода под высоким напряжением. Посмотрим, как ты потом скажешь, что тебе было немного неприятно!»

— Родившиеся в этом мире создания ещё до своего появления на свет взаимодействуют с маной, будучи во чреве матери, поэтому их организм не образует больших резервов, думая, что маны и так всегда будет достаточно.

— Однако иномиряне, прибывшие из немагических миров иные. Ваши тела до появления в мирах магии, ничего не знают о мане. Мана сразу очень «нравится» телу, и тот начинает её «пить», как наркоманы пьют отвар мандрагоры, безостановочно, всё до последней доступной капли, не заботясь о последствиях. Мана в больших объёмах накапливается в костях, мышцах, венах и крови. Со временем способности к циркуляции маны организмом улучшатся, и понимание возможностей взаимодействия с ней будет более глубоким.

— Эффекты для переживших «перерождение» тела у каждого индивидуальны и зависят от изначального состояния организма до контакта с маной, а также от «жадности» этого организма. Но чем дольше и сложнее происходит привыкание, тем больший резерв получает тело.

Старикан вздохнул и сделал шаг, видимо, желая присесть на мою кровать, чтобы продолжить свою лекцию. Однако, лишь взглянув на матрац, он сморщил брезгливую рожу и вернулся на место, в центр комнаты.

— Объясняю я всё это тебе лишь потому, что люди, прибывшие вместе с тобой, обвинили нас в пытках. Но это не так. Не мы повинны в ваших страданиях. — сказал старикан всё это с полнейшим безразличием.

Ему, на самом деле, было глубоко наплевать, что я тут трясся, как эпилептик на электрическом стуле, и исходил кровавым потом, пытаясь проглотить свою печень назад, так как она уже пыталась сбежать из моей многострадальной тушки через глотку.

Я, с трудом скрывая презрение, посмотрел на престарелого эльфа и жестами очертил на полу круг, а потом поднял четыре пальца и изобразил вываливающиеся внутренности. Не знаю, насколько я был «красноречив», но Арнольд понял, что я попытался ему объяснить.

— А, другие четверо твоих соратников? Ну что ж, такое иногда случается. Наш ритуал призыва несовершенен и некоторые получают определённые ранения при переходе в этот мир. Раны бывают разной степени. Кто-то появляется просто без руки или ноги, ну или с другими травмами. Во многих случаях мы можем это исправить магией исцеления. Просто твоим товарищам совсем не повезло, они умерли ещё в процессе перехода. А молодой мужчина, оставшийся последним, был слишком тяжело ранен, поэтому милосерднее было даровать ему смерть, чем пытаться вернуть здоровье.

«Так вот чего было жаль седобородому и вот почему он назвал их криворукими. У них руки из задницы растут, и они никогда не могут провести ритуал без кровавых последствий… А моё состояние в предыдущие дни и было той са́мой ломкой, про которую бог говорил? Ну ни фига себе ломка, как я только не сдох от этого?!»

— Есть и другие ритуалы, более безопасные для призываемых, некоторые из них даже подготавливают организм к взаимодействию с маной, дабы исключить страдания сразу после перехода. К сожалению, мы подобными ритуалами не владеем. Да и пройдя через это испытание, призываемые зачастую получают некоторые способности, ещё даже ничего не сделав в нашем мире. Сплошные плюсы.

«Плюсы? Если бы я мог сейчас двигаться, я б тебе врезал, ушастый осёл».

Когда я попытался задать вопрос, эльф остановил меня жестом.

— На сегодня хватит. Все наши беседы будут позже. Вижу, что тебе уже гораздо лучше и ты почти пришёл в себя. Я пришлю рабыню, чтобы сменить твою постель, — это старый произнёс, снова с омерзением глядя на мою койку — и помочь вымыться. Сегодня отдыхай.

После этих слов он вышел, а дверь вновь закрыли на ключ.

«Стоп! Э-э-э… Рабыню?»

…

После того, как ушастый покинул комнату, я, как и до его прихода, сидел у окна и дышал благоуханием леса, которое в мою комнату приносил лёгкий прохладный ветерок.

Обнаружилась одна странность — сконцентрировавшись, я стал различать большое количество отдельных запахов в общем букете ароматов. Это было… непривычно, если так можно выразиться.

Как и с запахами, аналогичная ситуация сложилась и со звуками. Вся какофония, доносившаяся снаружи, воспринималась совсем не так, как это было раньше. Каждый звук казался отдельным, но все они сливались в единый фон. Выделять звуки было гораздо сложнее, нежели запахи. Чтобы разобрать какой-то определённый звук в общем шуме, приходилось сильно напрягать и слух, и мозг, отсеивая лишнее.

Так как заняться всё равно было нечем, я придумал себе развлечение — пытался выделить как можно больше отдельных запахов и звуков, а также понять их происхождение. Например, разобрать сколько птичек поют, в каком направлении они находятся, на каком расстоянии. Со временем получалось всё лучше и лучше, хоть и приходилось порядком напрягать мозг, концентрируясь на конкретных вещах.

Проводя свои «испытания», я понял, что остальные органы чувств такими удивительными изменениями не порадовали. Зрение стало гораздо лучше, но это изменение было не совсем понятным. Я не видел, как орёл, на километры, но стал лучше воспринимались очертания предметов и легче определять расстояние до них. Даже в море деревьев, макушки которых были видны из окна, мне удавалось определить примерное расстояние до каждой из них.

А вот осязание, кажется, стало даже хуже, чем было. Но пока ничего утверждать не стоило, потому что мышцы и кожу ещё наполняли отголоски боли, из-за чего все тактильные ощущения воспринимались как-то искажённо.

Примерно через три часа страдания вышеописанной ерундой, в двери щёлкнул замок, и она открылась. В комнату вошли четыре девочки от десяти до двенадцати лет. Они были одеты так же, как и та малышка, которая ранее обтирала меня влажной тряпкой — в мешки с тремя дырками для головы и рук, подвязанных на талии верёвкой. Все девочки были босыми, и на шее каждой из них был аксессуар в виде кожаного ошейника. Глядя на этих четверых, я пытался напрячь память и вспомнить, был ли ошейник на той, первой девочке, которая меня обтирала. Не вышло. Видимо, в том состоянии я не обратил на это никакого внимания.

«Рабыни, значит, да?»

Девочки прикатили огромную деревянную кадку и принесли шесть вёдер горячей воды. Малышки поставили эту посудину прямо посреди комнаты и вылили туда воду из пяти вёдер, а одно оставили в стороне.

Затем две из них подняли мой матрац и унесли из комнаты. Матрац представлял собой большой мешок, набитый чем-то мягким. Он был лёгким и для смены матраца потребовалось два человека не из-за его веса, а из-за объёма. Тащить этот громоздкий мешок этим малышкам по одной было бы неудобно.

Оставшиеся две девочки помогли мне залезть в «ванную», после чего одна из них сняла со своего пояса маленький тканевый мешочек и, не развязывая, опустила его в воду, начав взбалтывать. Из мешочка стала выступать мыльная пена с приятным травяным ароматом.

Пытаться помыться самостоятельно даже в голову не приходило. Тело ещё болело, и любые движения вызывали сильный дискомфорт, поэтому я решил просто лечь и расслабиться.

Одна из двух оставшихся в комнате девочек начала меня мыть, а вторая собрала пять пустых вёдер и удалилась. Через несколько минут вернулись те, что унесли мой матрац. Они притащили такой же объёмный мешок, только этот был новым и не пропитан потом, кровью и ещё чёрт знает чем, что там из меня лезло, пока я был в бессознательном состоянии. Взгромоздив матрац на место, рабыни его встряхнули и расправили.

После этих нехитрых процедур одна девочка ушла, а вторая, взяв оставленное в стороне ведро с водой, начала делать уборку. Протерев мокрой тряпкой стол, табурет и края кровати, девочка стала мыть пол.

«Видимо, старому хрычу находиться здесь было очень противно, раз он генеральную уборку заказал. Хотя, это к лучшему, самого тошнит от этой вони».

Мыли меня минут пятнадцать. Столько же длилась и уборка.

Закончив с делами, рабыни помогли мне выбраться из кадки и одеться. Было неловко и даже стыдно принимать помощь от детей, но в текущем плачевном состоянии самостоятельно я бы долго справлялся.

Среди принесённой девочками одежды были свободные штаны из тонкой мягкой тёмно-коричневой кожи. Такие, наверное, и в нашем мире пользовались бы популярностью, так как оказались действительно удобными. У меня дома были кожаные штаны в комплекте мотоэкипировки, но эти оказались значительно удобнее, если не брать в расчёт отсутствие карманов. Там же обнаружился тонкий кожаный ремешок, чтобы подвязать штаны, невысокие сапоги из мягкой кожи и рубаха из грубой светло-серой ткани. Надев рубаху, я сделал неприятное открытие — от этого материала всё моё тело сильно чесалось. К сожалению, других вариантов не было, а ходить с голым торсом не хотелось, поэтому пришлось пользоваться тем, что принесли.

Трусов не дали. Или подобное здесь не принято носить вообще, или я их ещё не заслужил.

После одевания доковылял до кровати уже своими силами и с облегчением уселся.

В связи с окружающим антуражем, я думал, что в местных матрацах будет сено, но наполнитель оказался на удивление мягким и воздушным. Возможно, в качестве наполнителя использовался пух, но развязывать мешок и заглядывать в него я не стал, хоть и терзало любопытство.

Сидя на кровати, наблюдал за дальнейшими действиями рабынь. Первой мыслью было, что девочки позовут кого-то на помощь, так как утащить такую здоровую кадку с водой у них физически не получится, но ошибся.

Они стали вычерпывать содержимое кадки ведром и выливать воду у стены на противоположной стороне от кровати. Посмотрев внимательнее, я понял, что там в полу есть неглубокий десятисантиметровый жёлоб, а в нижнем углу стены, на которой располагалось окно, не было одного кирпичика, вернее, камня. Вода, вылитая в жёлоб, просто вытекала наружу.

«Хм, продуманно».

После всех манипуляций девочки вдвоём наклонили кадку, вылили остатки воды в местную «канализацию» и покатили уже пустую ёмкость из камеры.

Встав с кровати, я попытался выйти вслед за рабынями. Боль в теле опустилась до терпимого уровня, поэтому стоило пройтись и осмотреться.

— Вам нельзя наружу. — одна из девочек повернулась ко мне и перегородила дверной проём, выставив свою тонкую ручку и дав понять, что выходить из камеры мне запретили. А то, что это именно камера, я даже не сомневался, глядя на металлическую решётку в окне.

Потом она указала пальцем на пустое ведро в углу, оставшееся после уборки, и произнесла:

— Ночной горшок.

Спорить не стал. Лишь проследил взглядом, как передо мной закрыли дверь.

«Ну всё. Я вновь заперт в своей одиночке…»

Так как заняться было всё равно нечем, прямо в одежде улёгся на кровать и уставился в потолок.

«Хм, а матрац действительно довольно мягкий и упругий».

Крутя головой, ещё раз осматривая комнату, мой взгляд остановился на ведре.

«Ну, прелестно. А ведь придётся всю ночь дышать собственным дерьмом… Э-э, а раньше ведро тоже как ночной горшок использовалось? А то я так-то, мылся из него».

Мои депрессивные мысли прервал щелчок в дверном замке и открывшаяся следом дверь. Одна из рабынь занесла поднос с расставленными на нём тарелками. Девочка молча подошла к столу, поставила на него поднос и удалилась из комнаты, даже не взглянув в мою сторону.

Приблизившись к столу, я увидел на подносе миску с горячей похлёбкой, нечто, напоминающее овощное рагу с небольшим количеством мяса, огромный кусок серого хлеба и глиняный графин с каким-то напитком. Кроме этого, на подносе была пустая глиняная кружка, видимо, для этого са́мого напитка, и деревянная ложка.

От запаха еды желудок заурчал с громкостью корабельной сирены, напомнив, что не работал по своему прямому назначению уже несколько дней минимум. Раздумывать я не стал, а сразу жадно набросился на принесённый обед.

Еда была… съедобной. Не отвратительной, не вкусной, а именно съедобной. По-другому это описать нельзя. Без грамма соли или каких-либо специй, да и сами ингредиенты богатым вкусом не отличались. Напитком оказался компот, сваренный из каких-то кислых фруктов без добавления сахара.

Сначала я думал, что тут будут пить разбавленное вино вместо воды, как древние греки, или что-то в таком духе, но напитком оказался именно компот.

Пообедав, я, не раздеваясь, завалился на кровать и стал прокручивать в голове всё, что со мной произошло. Тут я кое-что вспомнил.

«Как тот дед говорил? „Статус!“»