Заклинатели войны

Глава 7

Вот ведь как оно бывает...

От постоялого двора, где на кровати осталось тело отца, и до самого Энира, до вот этого Довеска, Айри держалась молодцом. Стиснула зубы, не скулила, хоть ей и казалось, что внутри у неё всё завязалось в тугой узел.

А здесь, во дворе, Гекта сказала мужчинам:

– В дом ступайте.

А сама принялась помогать Айри распрягать Плясунью. Завела усталую страусиху в крошечный загон под навесом. А потом протянула к Айри обе руки и сказала негромко, ласково:

– Бедная ты моя...

Кем была для девочки эта старуха? Да почти никем! Айри виделась с нею несколько раз, ночевали с отцом в этом самом домике.

Но в тот миг Гекта вдруг показалась самым родным человеком. Айри, всхлипнув, кинулась к ней в объятья, разрыдалась на плече. А старуха ничего не говорила, только гладила Айри по волосам – и таял в душе лёд, ослабевал проклятый узел в груди.

Когда Айри, продолжая всхлипывать, отстранилась от Гекты, она уже не чувствовала ледяной тоски – лишь досаду на свою слабость.

– Не три глаза руками, – посоветовала старуха. – Видно будет, что плакала. Вот бочка с дождевой водой, умойся.

Айри молча кивнула, склонилась над бочкой, принялась плескать водой в лицо.

А Гекта вздохнула:

– Не кори себя за то, что поплакала. Нам, женщинам, без слёз жить – с ума сойдёшь. Завтра начнёшь работать – горе и уймётся.

– Работать надо, как сказал безногий безрукому, – согласилась Айри, подставив мокрое лицо вечернему ветерку. – Есть в городе бродячие циркачи?

– Никого нет.

– Плохо. Не одной же мне вокруг повозки выплясывать!

Айри взяла из повозки те пожитки, которым могла повредить вечерняя роса, и обе они прошли в дом.

Хозяйка захлопотала. Споро развела огонь в очаге, повесила над огнём котелок с водой. Выложила на широкое блюдо обе рыбины. Принесла из погреба полдюжины мочёных яблок. Сняла полотенце с глубокой миски – там обнаружились две лепёшки, почти не зачерствевшие.

И хозяйка, и гости, усевшись за стол, набросились на лепёшки, которые Гекта наломала крупными кусками, на мочёные яблоки и на жирную, нежную, сочную рыбу, отдающую дымком и травами.

– Можешь пока пожить у меня, – сказала хозяйка девочке. – Денег не возьму. Твой отец мне был как сын родной, я его гаданью учила. Мы с тобой в доме будем спать, а мужчин выставим на чердак. Ночи сейчас тёплые.

Мужчины дружно закивали: мол, спасибо, и на чердаке прекрасно выспимся. Никому не хотелось беседовать на улице с ночной стражей.

– Отец тебя перед смертью вспоминал, бабушка, – легко, без боли вздохнула Айри. – Сказал: я помню всё, что Гекта сделала для меня... За приют – спасибо. Начну работать – расплачусь едой. Бродячим актёрам еду чаще дают, чем деньги... Майс, пойдёшь со мной выступать?

Циркачка бросила этот вопрос без особой надежды. Просто вспомнила восхитительную рожу, которую её найдёныш скорчил стражникам.

Майс поперхнулся лепёшкой, замотал головой, но тут же сообразил, что может обидеть свою спасительницу, и сказал виновато:

– Прости, но какой из меня актёр? К тому же мне надо поискать в городе знакомых. Они тут раньше жили. Может, и сейчас живут.

– Ясно, – вздохнула девочка. – Ладно, придётся одной... хотя что это за представление – одна акробатка, да ещё без музыки...

– Музыка – ладно, а вот в одиночку, без мужчины, тебе в город лучше не соваться, – вздохнула Гекта.

Она встала из-за стола, шагнула к очагу. Сняв с полки холщовый мешочек, щедро сыпанула в кипящую воду смесь сухих трав, продолжая при этом говорить:

– Энир сейчас не тот, каким был раньше. Ты ведь только сегодня подъехала, верно? В сам город ещё не заезжала – сразу ко мне, в Довесок? Не слыхала про «вольных птичек»?

– В город не заезжала. А про «вольных птичек» слышала. Нам встретился фургон «Несравненных сестёр-близнецов» – ну, которые певицы и танцовщицы. Они как раз уезжали. Очень бранили этих пташек. Не советовали мне ехать в Энир.

– Может, и правильно не советовали, – мрачно отозвалась Гекта, вновь усевшись за стол.

– Скажи, добрая женщина, – робко подал голос Эшшу, – о каких птичках речь? И почему они всех так огорчают?

– У нас есть обычай, – обернулась к нему старуха. – Когда человек празднует день своего рождения, он покупает у птицелова птичку и выпускает её из клетки на волю. А когда день рождения празднует король, на волю в разных городах выпускают несколько заключённых. Выбирают кого побезобиднее. Скажем, ревнивый муж побил соперника. А в этот раз градоначальник учудил – отпустил разбойников, которым на каторге самое место.

– Мы с Майсом как раз об этом спорили, когда подъезжали к Довеску, – рассмеялась Айри. – Майс в этом усмотрел тонкий расчёт.

– Расчёт? – заинтересовался Стайни. – Какой?

Майс отложил недоеденное яблоко:

– Как бы объяснить... Кто-нибудь из вас варил соль?

Стайни кашлянул и склонился над жареной рыбой.

А Майс продолжил увлечённо:

– Этот раствор, для выпаривания... в нём специально ещё растворяют каменную соль, для полного насыщения. Казалось бы, глупость такая: растворять, чтобы потом вновь выпаривать... а вот нет! К этим кристалликам другие потянутся, вместе на дно осядут... Думаю, не зря выпустили из тюрем разбойников! К ним другие разбойники потянутся, прилипнут, в шайки собьются... Тут их стража и возьмёт. Разом.

– Очень уж хитро́, как сказала улитка лисе, – фыркнула Айри. – Думаю, разбойники просто дали кому надо на лапу.

– Может, и так, – кивнула Гекта. – А только жизнь в Энире пошла другая. Прежде у нас хватало и ворья, и жуликов... ну, следи за кошельком и не давай свиристеть себе в уши – и будет у тебя всё в порядке. Драки бывали частенько – но это уж как везде, у пьяных кулаки чешутся. Убийства – редко, из ревности или по нечаянности. Вот одного торговца родня отравила ради наследства... оно, конечно, злодейство, а всё-таки дело домашнее. Грабежи... это не у нас, это в лесу на дорогах. В самом Энире разве что пьяного к стене прижмут да карманы обчистят, если никто не видит. А если творились дела похуже, то незаметно, скромно так. Как подо льдом ходит рыба – сверху не углядишь. Словом, тишина и спокойствие... до тех пор, пока не убили старого лекаря. Но тут нагрянула комиссия из столицы, поменяла градоначальника – и снова тишина, снова спокойствие... Подождите, у меня нааш готов.

От котла над очагом и впрямь расходился пряный запах, который не спутаешь ни с чем.

Гекта поднялась из-за стола. Прихватив котелок тряпкой за край, сняла его с огня. Взглядом пошарила по полкам:

– Вот незадача, у меня чашек всего четыре. Что ж, дело хозяйки – уважить гостей, а самой и потом можно...

– А давай, бабушка, мы вдвоём из одной чашки, – быстро сказала Айри.

– Давай, – легко согласилась старуха. Видно, ей не хотелось ждать своей очереди. А глиняные неуклюжие чашки с выдавленными на боках рисунками были большими, обычно из таких нааш не пьют.

Все притихли, вдыхая аромат, пока хозяйка разливала по чашкам густую зелёную жижу.

Нааш, любимец богачей и бедняков! Не пьянит, но соперничает с вином. Горьковатый, терпкий, иногда чуть пощипывающий язык (у каждого торговца свой рецепт травяного сбора), нааш прояснял ум, укреплял дух, утром придавал бодрости, вечером помогал сбросить дневные заботы и с лёгким сердцем отойти ко сну.

Хозяйка поставила чашки на стол. Никто к ним не притронулся. Все выжидали, пока напиток слегка остынет и полностью раскроет свой вкус.

Гекта огляделась – уже стемнело! Взяла с полки тростниковую свечу, зажгла от очага, вставила в железный светец и снова села к столу.

– Так о чём я?.. А, да! Почти все «вольные птички» упорхнули в лес, но трое остались в городе. Их главного все называют Снерк.

Эшшу уже потянулся за чашкой. Но, услышав последние слова, отдёрнул руку и спросил тревожно:

– Неужели есть человек, который терпит, когда его называют Снерком?

– Он сам себя так величает, – кивнула Гекта.

– Но тогда... тогда, наверное, он очень плохой человек?

– Не знаю, как ты догадался, – заухмылялась старуха, – но угадал верно.

Шаути обеими руками взял чашку. На его потрясённом лице было ясно написано: «О Мать-Змея, куда я попал?! В каком мире мне теперь придётся жить?!»

– Эти паскудники что придумали! – продолжила Гекта. – Собрали шайку таких же мерзавцев, как они сами, и ввели свой налог. Город платит королю, платит алонкеям – Снерк и подумал: а мне почему город не платит? Прежде-то он был на подхвате у людей посерьёзнее, а как пришлось тем в лес уйти, так этот мелкий зубастик вообразил себя крупным зверем. Сперва попробовал обложить данью воров... люди так говорят, – спохватилась старуха. – Но воров в Энире много, они крепко держатся друг за друга и не хотят делиться добычей со всякой возомнившей о себе сволочью. Пообещали собраться всей толпой и пустить Снерка и его ребят на стружки и опилки. Тот отступился. И шлюх пообещал не трогать, потому что шлюха для вора – первая помощница, наводчица и укрывательница. Тогда Снерк, чтоб его задолбал Чёрный Страус, решил взяться за тех, за кого заступиться некому. Его приятели потолковали со всеми бродячими сказителями в городе, со всеми уличными и трактирными певцами, музыкантами и танцовщицами. Со всеми, кто народ потешает.

– А к тебе не совались? – не сдержался Стайни.

– Совались, – спокойно ответила гадалка. – Но в Энире есть добрые люди, уважающие старость. Не дали меня в обиду. Крепко так не дали... Снерк потом прислал своего подручного Ба́фу ко мне извиняться. А вот сказителю Тами сломали руку в тёмном переулке. И ведь они, сволочи, не угрожают! Они предлагают помощь и защиту! Мол, если будете отсыпа́ть нам половину дневного заработка, мы приглядим, чтобы вас никто не обидел. А если кто отказался и с ним беда случилась, то «ах-ах, какая досада, а ведь мы предупреждали: город – место опасное!»

– Половину? – протянула циркачка. – Это ж хоть совсем работать не ходи. И так зрители кидают одни «мальки» без дырочек.

– Вот и я говорю: подумай хорошенько, – глянула ей в лицо Гекта. – Может, лучше тебе двинуть по рыбачьим деревням?

– Отец бы не уступил, – тихо, но твёрдо сказала Айри.

– Не уступил бы, да, – неохотно признала старуха.

– И ещё... дурные вести быстро разлетаются. И дурные люди есть везде. В других городах найдутся свои Снерки. Куда ни приеду – везде улыбаться и платить? Нет уж. Не дождутся.

– Знаете, как говорят: подушка даст умный совет. – Гекта поднялась из-за стола. – Ложимся спать. Но сначала помогите мне, старой. Вот ты, – кивнула она шаути, – возьми за дверью ведро и сбегай за водой. Задняя калитка выходит к речке. Только осторожнее: в тростнике могут быть змеи! Во дворе-то я траву выкашиваю, змеям негде спрятаться. И вдоль всей изгороди протянула колючую верёвку, чтоб не заползли. А на берегу – да, попадаются.

– Сейчас, добрая женщина! – Эшшу с готовностью встал и вышел за дверь.

– А вы, оба, подниметесь на чердак, – обернулась хозяйка к Майсу и Стайни. – Там два матраса, набитых сухими водорослями. Вы их снимете, выбьете на дворе палками и снова затащите наверх. Втроём уместитесь как-нибудь на двух матрасах.

– А я посуду помою, бабушка, – вызвалась Айри.

– Помой, а я пока с другим делом управлюсь. Ты, приёмыш, очень уж истрепался в дороге. А Майс не может и дальше ходить в шутовском наряде. Есть у меня в сундуке кое-какое старьё, только подогнать надо, чтоб ладно сидело. Не обещаю нарядить вас обоих, как королевских сыновей, но выглядеть будете пристойно. Вот ты – встань-ка, повернись.

Стайни послушно повертелся под внимательным взглядом старухи.

– Штаны ушью малость, а рубаха и так сойдёт, – пробормотала та и царственным взмахом руки отпустила парня.

Затем откинула крышку массивного сундука и принялась рыться в каком-то тряпье. Извлекла оттуда штаны из плотной коричневой материи, повертела их в руках, села поближе к свече и принялась за шитьё.

Айри мыла посуду в глиняном тазу и краем глаза поглядывала, как проворно орудует иглой старуха.

Весьма быстро Гекта отложила иглу, довольно встряхнула штаны на вытянутых руках и сказала девочке:

– Позови-ка Стайни.

Айри подхватила таз с грязной водой, вышла за порог, выплеснула воду с крыльца и велела Стайни идти в дом.

Парень охотно бросил палку, которой выбивал матрас, и вслед за Айри вернулся в комнату.

– На, примерь, – протянула ему штаны хозяйка.

Стайни растерянно глянул на Айри.

Старуха понимающе кивнула и сказала:

– Айри, что-то наш шаути долго ходит за водой. Сбегай, глянь – не цапнула ли его и впрямь змея? Только сама за калитку не выходи.

* * *

Айри стояла у распахнутой калитки и затаив дыхание смотрела на открывшееся перед глазами сказочное зрелище.

В небе сейчас была лишь одна из лун – Сохо. Её ровный, сильный свет заливал берег. Высокий тростник в этих лучах казался дорогим парчовым занавесом.

И на фоне этого роскошного шелестящего занавеса медленно танцевал мужчина.

Сейчас шаути не казался смешным. Мягкий серебристый свет превратил его нелепую одежду в наряд, достойный принца.

И словно драгоценные украшения, его оплели три змеи.

Одна обвилась вокруг шеи, опустила голову, глядя на босые ноги шаути, легко переступающие по траве. Две змеи потоньше застыли, словно браслеты, на запястьях, подняв точёные головки. В танце мужчина подносил к лицу то одну руку, то другую – словно ожидал, что змеи ему что-то скажут.

Движения танцора были неспешны, легки и плавны, тело перетекало из одной позы в другую красиво и естественно. Музыки не было... нет, музыкой стал сам вечер, в музыку слились шелест тростника, кваканье лягушек, стрекотание цикад.

Шаг, поворот... шаути оказался лицом к калитке – и увидел Айри.

Он прервал танец. Присел на корточки, коснувшись руками травы. Все три змеи, скользнув по его рукам наземь, быстро исчезли в тростнике.

А Эшшу спокойно кивнул девочке, взял стоящее рядом ведро с водой и вошёл во двор. Поставив ведро, закрыл калитку, задвинул деревянный засов и потянулся снова к ведру.

– А ну стой! – страшным шёпотом сказала Айри. – Ты что же – диким змеям приказывать можешь? Не дрессированным?

– Прости, девочка, я никогда не слышал это слово... «дрессированным». Что оно означает?

– Это когда зверя или птицу ловят, держат в клетке и обучают делать всякие забавные штуки.

– А! Нет. Я никого не ловлю и не держу в плену. Если хочу поиграть со змеёй – подзываю её к себе. Подчиняю своей воле. Все жрецы так умеют.

– Колдовство, да?

– Колдовство. Простое. Некоторые шаути, даже не жрецы, могут уговорить змею уползти с дороги. Я в детстве хорошо это умел. Поэтому меня взяли на Змеиный остров. Если я когда-нибудь убью змею – потеряю свой дар.

– Слушай, эти пляски со змеями... На них можно смотреть простым людям, не жрецам? Таким, как я?

– Конечно. Жрецы танцуют, шаутис смотрят.

Айри облегчённо вздохнула. Она боялась, что восхитительные танцы окажутся жреческой тайной.

– Ты вроде говорил перед ужином Майсу, что у тебя нет ни дома, ни работы?

– Это так.

– Как ты собирался жить в Энире?

– Ещё не знаю. Я мог бы стать рыбаком, но меня, наверное, не пустят к себе шаутис из рыбачьей деревни, ведь я изгнанник. Рыбаки-вайтис меня точно прогонят, так сказала Гекта. И ещё она сказала, что я не найду работу на огородах. Хозяева вряд ли захотят принять мою помощь и дать за неё денег. Я, правда, не понял почему...

– Потому что лучше они наймут работника-вайти, – кивнула девочка. Ей нравилось, когда с нею говорят серьёзно и уважительно, безо всяких «не твоего ума дело, малявка».

– А какая разница? – не понял Эшшу. – Если кто-то умеет работать – разве имеет значение, кто он такой?

– Ладно, это тебе потом растолкуют... А сейчас слушай меня. Ты знаешь, что такое цирк?

– Мне рассказывал наставник. Цирк – это несколько человек, которые умеют делать необычные, удивительные вещи. Они показывают своё мастерство другим людям, а те смеются и в знак удовольствия хлопают ладонью о ладонь.

– Во, точно. А главное, бросают циркачам монетки. В знак удовольствия, да. И твой танец со змеями – готовый цирковой номер.

– То есть если я буду танцевать на улице со змеёй, мне за это дадут денег? – переспросил шаути, не вполне уверенный, что правильно понял девочку.

– Если просто так начнёшь танцевать, тебя заберут стражники, – поспешно уточнила Айри. – И посадят в тюрьму. А если приедешь в город на раскрашенной повозке, да остановишься на рыночной площади, да ещё я начну зазывать публику, кувыркаться и жонглировать...

– Жонглировать?

– Бросать вверх разные предметы и ловко их ловить. Людям это нравится, как сказал палач про толпу на площади.

– Прости, кто сказал?

– Не важно. Главное, нам с тобой обязательно дадут денег и еды... Эх, ещё музыку бы нам!

– Какая сложная жизнь у вайтис! – вздохнул Эшшу. – Я не всё понял, но хочу попробовать. Гекта посчитала мои деньги и сказала, что их надолго не хватит. Нельзя, чтобы меня кормила старая женщина.

– Нельзя, – серьёзно отозвалась девочка. – Вот завтра сами на ужин заработаем. Только надо тебе соорудить наряд поярче и...

Айри замолчала. Резко обернулась.

Из-за приоткрытых ставней донеслось негромкое треньканье лютни.

– За мной! – свирепо скомандовала Айри. – Брать его живьём!

И кинулась к дому.

Эшшу подхватил ведро, поспешил за ней.

* * *

– Ты прости, я без спросу взял... – Стайни смущённо взглянул на девочку, ворвавшуюся в дом, словно вражеская армия. – Она лежала тут, а я соскучился... Но я осторожно, я её не расстроил...

– Почему ты сразу не сказал, что умеешь играть на лютне? – Айри глядела на парня, словно стражник – на пойманного воришку, который ещё смеет отпираться.

– Это как? – не понял тот. – Я что, каждому встречному-поперечному должен представляться: «Здрасте, я Стайни, играю на лютне и флейте...»

– Ещё и на флейте?! – Айри произнесла это так, что парень понял: плохи его дела.

А девчонка победно обернулась к Гекте:

– Трое – уже труппа! Я жонглирую, Эшшу танцует со змеями, и всё это под музыку!

– Эй, постой! – перебил её Стайни. – Меня кто-нибудь спросит, хочу ли я на публике бренчать?

– Спросят, – успокоила его циркачка. – Вот прямо сейчас и спрашиваю... Вот только не знаю, во что бы тебя нарядить почуднее, чтоб издали в глаза бросалось.

– Уймись. Остынь. Я не гожусь для цирка.

– Погоди, дай угадаю... – Айри подбоченилась. Её зелёные глаза облили парня презрением. – Ты прибыл в Энир, чтобы получить в наследство каменный дом и кучу золотых «кракенов», верно?

– Нет, но...

– Ты хочешь стать купцом и отрастить толстое пузо, а не честно зарабатывать весёлым ремеслом?

– Но я...

– Ты королевский троюродный племянник, тебе стыдно показаться на улице вместе с жалкими циркачами?

– Нет, я...

– Ну и всё. «Девчонку у колодца» сыграть сумеешь?

– Да я сто лет не держал лютню в руках! Пальцы загрубели, не слушаются!

– Это плохо, – признала Айри. – Это тебе придётся целыми днями играть, разрабатывать пальцы. Но пока сойдёт и так, как я в окно слышала.

– Да скажи ты ей! – вмешалась Гекта. – Она не из тех, кто со стражей шепчется.

Стайни замялся.

– Ловят тебя, что ли? – догадалась девочка. – Так ведь где и прятаться, как не на рыночной площади! Я тебе разрисую лицо цветной глиной – сам себя не узнаешь! Стражники будут бить в ладоши и бросать тебе монетки.

– А не боишься, что я какой-нибудь страшный злодей? – неожиданно для самого себя спросил с горечью Стайни. – Вдруг пожалеешь, что со мной связалась?

Айри и бровью не повела.

– Я тебя не на мусорной куче нашла, как сказала королева своей короне. Мы встретились в доме Гекты. Весь Энир знает, что у Гекты чутьё на людей. Злодея она бы за свой стол не посадила.

Стайни, сдаваясь, развёл руками:

– Я дурак. Сижу тут и думаю: как жить, где работу найти... А когда мне эту работу предложили, я затрепыхался... Словом, не знаю, будет ли с меня толк, но ты теперь моя хозяйка.

– Вот и славно... Эшшу, где ты? – Айри оглянулась, кинулась к стоящему у порога шаути, схватила за рукав, подтащила к Стайни. – Бабушка Гекта, вот моя труппа! Чем бы снаружи подпереть чердачную дверь, чтобы они ночью не разбежались?

– Но я сроду не выступал! И вот так, сразу... – вздохнул Стайни.

– Почему – сразу? Мы с утра на рыночную площадь не попрёмся. Утро – для циркачей время неподходящее. Народ в работе, в хлопотах, все занятые и злые, никому не до веселья. Ребятишки будут вокруг нас прыгать, но откуда у ребятишек деньги? А ближе к вечеру, когда у работяг на руках будет дневной заработок, на нас в охотку поглядят. Купят свой кусочек веселья и счастья. Так что быстро валите спать. Рано утром я вас подниму. До обеда будете репетировать, а мы с бабушкой попробуем поярче разукрасить вашу одёжку. И ещё надо купить немного краски. Отец перед смертью велел замазать на повозке его имя и написать просто «Цирк Шарго».

Она твёрдо, командно глянула снизу вверх на Эшшу и Стайни, каждому из которых была по плечо:

– Будем работать, парни!