Заклинатели войны

Глава 1

3069 год, остров Фетти

– Ты хоть скажи, за что меня – на такую смерть?

– Не «за что», а «за сколько», – хмыкнул долговязый надсмотрщик Ду́мми. Сильными ударами он вогнал кол глубоко меж прибрежных камней в лохмах обмякших водорослей. Попробовал пошатать кол и довольно хмыкнул.

Отлив обнажил скалистый берег с наносами песка. Чайки мерзко орали, дрались над дохлой рыбой. От груды водорослей несло тухлой сыростью.

Второй надсмотрщик промолчал, меряя взглядом цепь от кола до лодыжки каторжника.

Неправильно это было. Нечестно. В «мокрый могильник» швыряют трупы. Это понятно. Чем возиться с ними, хоронить... Порой и живых бросают, кто покалечился или захворал всерьёз. Тоже дело насквозь понятное – здесь не Дом Милосердия, нечего со всякой сволочью нянчиться.

Но чтобы вот этак человека – на дурную, чёрную смерть... это надо за дело! Скажем, на побег сорвался или на надсмотрщика руку поднял...

А парень словно мысли угадал. Глянул в лицо:

– Господин Локе́рра, хоть ты скажи, в чём я провинился?

Ага, пытался растравить в себе злость надсмотрщик, теперь господин Локерра? А за глаза – Таракан да Таракан. И вообще дерзок, рыло каторжное. У надсмотрщиков имеется в бараке своё «ухо». Известно, о чём шушукается цепная рвань...

Нет. Не получилось у Локерры раздразнить себя. Потому что с этим самым Ста́йни до сих пор особых хлопот не было. Хоть и языкастый, а смирный. Такому и топор можно доверить, чтобы дрова рубить или терновые прутья для градирни заготавливать. А что дерзит, так это тоже понимать надо: парень-то из знати! Каково ему перед надсмотрщиками гнуться? Ну, ляпает порой вздор... беда невелика! Отхлестать на месте за длинный язык, вот и вся забота. Ну, разок подвесили наглеца за руки на воротах на радость мошкаре... так на то она и каторга, а не загородный дворец увеселений!

Зато в работе парень старается. Не причиняет неприятностей. Тянет свой коротенький, смешной срок – два года. Всего год остался – и на Тайре́н, в родимый замок, к папаше под крылышко...

Но тут мысли Локерры словно налетели на каменную стену.

Не вернётся Стайни в свой замок. Здесь кончилась его дорожка. В «мокром могильнике».

Упрямо, словно убеждая себя в чём-то, Локерра спросил:

– Может, про тебя что-то новое узнали? Может, ты не просто про короля лишнее болтал, а похуже что-то за тобой водилось? Ты же Вэлиа́р, а это имечко даже у нас на Фе́тти слыхали.

– Вот за имя здесь соль и выпариваю. За деда на мне отыгрались.

Не сдержавшись, Локерра угрюмо бросил:

– Сегодня из Вейта́да изволил приехать господин чиновник. С проверкой. «Око наместника». Вот он и...

– Ты кому объясняешь? – перебил его Думми. – Твари просоленной? Ты ещё прощения у него попроси! Долго ли ему ещё оставаться одним куском?

Каторжник дёрнулся, словно его вытянули плетью. Но не отвёл взгляда от Локерры. С последней надеждой выдохнул:

– Мой отец не пожалеет денег.

Думми хохотнул:

– Это как же должен раскошелиться твой папаша, чтобы мы за эти деньги скорчили рожу «оку наместника»?

Смертник обмяк, словно из него позвоночник разом выдернули. Сел, прислонился спиной к колу, обхватил руками исцарапанные, дочерна загорелые колени. Лицо закрыли тёмные лохмы с налётом соли. Длинная цепь змеиным клубком свернулась у босых ног.

Надсмотрщику жалость – только помеха. Но что-то шевельнулось в сердце Локерры – скользкое такое, неприятное. Чтобы избавиться от этого чувства, он заговорил негромко:

– А вот зря мучиться тебе ни к чему. Цепь длинная, набарахтаешься, пока тебя в клочья рвать будут. А ты закрути цепь вокруг кола, да так, чтоб стоять было нельзя. И ложись рядом. Как прилив подойдёт – быстро распутать не сможешь, захлебнёшься. Лёгкая смерть! Послушай совета: закрути цепь, а ещё лучше – узлом завяжи.

И тут в обречённого каторжника словно жизнь вдохнули. Стайни вскинул голову. Глянул прямо в лицо Локерре – так, как больше года глядеть не смел. И чётко, громко сказал, что именно должен завязать у себя поганый Таракан – и на сколько узлов!

Вот и будь добрым с каторжными харями...

Локерра был так поражён людской неблагодарностью, что даже не потянулся за плетью, торчащей за поясом. Просто плюнул на мокрый песок и пошёл прочь.

А Думми задержался, чтобы душевно пожелать:

– Счастливо тебе сожраться, шкура солёная!

* * *

О Джака́р Игрок, небесный хозяин удачи! О весельчак в пёстром наряде, что раз за разом швыряет на золотое блюдо пригоршню костяшек, подхватывает их и вновь бросает! Каждый удар костяшки о блюдо – изменение в жизни одного человека, везение или невезение, счастье или горе, смотря какой гранью выпадет костяшка, белой или чёрной...

О Джакар Хитрец! Люди знают, что ты мошенничаешь, и просят тебя: поверни мою костяшку белой стороной вверх!

Сколько молений ежечасно летит к тебе, Джакар!

И одно из них тонкой беззвучной ниточкой дрожит над хмурыми скалами и подступающей к ним водой.

«Ты всласть поиздевался надо мною, небесный шулер! Может, хватит? Не пора ли тебе выбросить белую костяшку?»

Молитва не отвлекала Стайни от дела: стоя на коленях, он расшатывал кол. Вернее, пытался расшатать: здоровяк Думми вбил проклятую деревяшку от души, с чувством.

Цепь крепкая, звено к звену. И под рукой нет подходящего камня, чтобы врезать по железной змеюке.

А волны уже бросают пену к ногам. И темнеет, темнеет, будь оно неладно!

Чайки больше не орут – расселись по скалам.

А вот Стайни хочется заорать. В голос. Потому что сквозь молитву богу-игроку пробилась простая и чудовищная мысль: а почему он безропотно дал посадить себя на цепь, словно пса у конуры? Почему плёлся на гибель, да ещё сам нёс кол и свёрнутую цепь? Это ведь тоже оружие! Почему он не напал на этих кабанов? Да, его убили бы – но в драке! Его не рвали бы заживо адские крабы, не жрали бы его плоть у него же на глазах...

Стайни изо всех сил налёг на кол. Рука сорвалась, оставив на необструганном дереве кровавый след, и плюхнулась в волну, жадно скользнувшую к человеку. Ссадину обожгло. Это была привычная боль, к ней приучила солеварня. Там на всём оседает соль, любая царапина – пытка. А кровавый след от плети соль быстро разъедает до язвы.

Соль, плеть и сознание своей беспомощности... полной зависимости от хряков-надсмотрщиков... от стражников, которых вином не пои – дай поиздеваться над «солёной шкурой»...

Неужели всё это сломало Стайни, сделало из него раба? Навсегда?

И это самое «навсегда» уже заканчивается...

* * *

А ведь ещё недавно он возвращался из леса вместе с Хло́ди Трёхглазым и фальшивомонетчиком Дэргом. Под бдительным взором стражника они тащили волокуши с грузом терновых веток – по ним в градирнях будет медленно стекать соляной раствор, насыщаясь при этом.

Все трое вымотались, как грешники в каменном слое ада, но то была славная усталость, потому что выпало дышать не проклятой солью, а лесным чистым воздухом. Впереди была возня с прутьями, из которых ещё надо вязать фашины. А потом, в густых сумерках, – вечерняя жратва.

Трое каторжников негромко переговаривались: а может, чиновник, приехавший с проверкой, завернёт на кухню, заглянет в котлы, увидит, какой тухлятиной кормят работяг? Может, хоть сегодня им перепадёт что-то съедобное?

Стражник, сопровождавший троицу, был настроен благодушно (или ему просто лень было велеть каторжникам заткнуться). И Стайни рассказал, как утром видел высокого гостя – «вот как вас, парни, вижу».

Парни дружно усомнились в том, что приезжий господин тоже тащил волокушу вместе со Стайни-из-замка, а потом потребовали подробностей.

Да пожалуйста! Стайни чинил утром ручку на двери амбара, отхваченную клешнями... нет, не соляного амбара, пусть дурень Хлоди не влезает в рассказ! На кой крабам соль, они до съестных припасов добираются. И добрались бы, будь клешни острые, а не закруглённые на концах...

Сменить курс? Бренчать про приезжего? Ладно. Только начал Стайни новую ручку приколачивать – проехала мимо амбара карета, три страуса в запряжке. Страусы – красавцы! Арконская порода, таких хоть в запряжку, хоть под седло. Великаны! Силачи! А карета – маленькая, двухместная, дорожная. Никаких всадников в сопровождении. Только кучер на козлах и слуга на запятках... правда, оба не выглядят комнатными собачонками.

Карета остановилась возле дома сотника. Вышел из неё высокий, плечистый господин в длинном плаще. Сапоги с широкими голенищами – видать, новая мода, в прошлом году такие не носили. Перчатки с раструбами, широкополая шляпа с чёрным накомарником – а как же без него при здешней мошкаре?

Неспешным, ровным шагом господин прошёл к дому сотника. Ветер откинул полу чёрного плаща... и вот чтоб ему, Стайни, сдохнуть на этом самом месте, прямо в запряжке, если на ножнах гостя не цветные кисточки! Не то две, не то три, не разглядеть было. Но что не одна – это точно.

Слушатели дружно обозвали рассказчика брехуном. Чтобы воин такого ранга приехал проверять захолустную солеварню? Да здесь и сотнику-то совестно называться сотником, у него всего три десятка рыл в подчинении...

Тут в беседу вмешалось одно из этих рыл. Обычно конвойные не снисходят до бренчания с солёными шкурами, но здесь уж больно интересный разговор образовался. И конвоир сообщил, что Стайни-из-замка на этот раз, как ни странно, не брешет. Приехавший воин и впрямь ранга такого высокого, что сотник даже не предложил ему разделить с ним кров, а подхватился и умёлся в казарму, оставив гостю дом. Слуга и кучер приезжего тоже устроились в казарме – видать, хозяин любит одиночество. А имени высокой персоны стражник узнать не успел: был отправлен конвоировать в лес троих уродов, мало поротых за свои длинные языки...

* * *

Стайни вздрогнул, воспоминания разлетелись прочь. Неужели проклятый кол шевельнулся под нажимом?

Нет. Это волна обманывает. Поднимается до бёдер и с шипением откатывается, оставив на песке пену.

Всё ещё стоя на коленях, смертник продолжал расшатывать кол.

Неужели надсмотрщики не соврали? Неужели он очутился в «мокром могильнике» по приказу неведомой высокой особы?

Если так, то прав подонок Думми: Стайни здесь не «за что», а «за сколько». Пожалуй, не задёшево.

Кому же надо, чтобы сын властителя замка Вэлиар не вернулся в отцовские владения?

Ответ сам просился на язык... но тут смертник забыл и о чиновнике, и о своих подозрениях.

Потому что из воды медленно поднялось что-то овальное, тёмное, похожее на черепаший панцирь.

Взгляд обречённого человека зашарил по волнам: адские крабы шастают стаями...

Не видно других, одиночка нагрянул. Что ж, больше жратвы ему достанется. Крабы клешнями меч перекусывают, а уж идти на такого с дурацкой деревяшкой...

С какой деревяшкой?!

Стайни и не заметил, как поднялся во весь рост, прижимая к груди кол, – когда и выдернуть успел? Не зря его раскачивал до одури...

А раз не на привязи – ходу отсюда!

Смертник развернулся и, подобрав цепь, рванул к берегу. Волны мешали бежать, железо на ноге тоже скорости не прибавляло. Страшно хотелось обернуться. Но человек сдерживался, каждый миг ожидая, что сейчас упадут на плечи два тонких, длинных, сильных щупальца, захлестнут, рванут назад... Камни резали босые ступни, но беглецу было не до того...

Уже позади полоса прибоя, уже рядом крутой береговой склон... а дальше как? Карабкаться по узким ступеням? С цепью-то?

Стайни обернулся – и не заорал лишь потому, что онемел от ужаса.

Тот, кто шёл следом, уже вздыбился на задних ногах и грозно навис над добычей. Но нападать не спешил.

Не похож он на краба, отстранённо подумал Стайни. На жука похож. Даже пузо как у жука, пластинчатое. Вот только клешни да пучок глаз на длинных стебельках... А щупальца-то где?

Не успел Стайни вспомнить об этом, как одна из грудных пластин откинулась, из-под неё скользнуло щупальце. Потянулось к добыче, зависло над ней. Человеку показалось, что тварь сейчас погладит его по волосам – ласково, как ребёнка. И лишь потом оплетёт его и начнёт клешнями отщипывать плоть по кусочку.

Чувствуя себя как во сне, Стайни вскинул перед собой кол, держа его обеими руками за концы.

Щупальце не шевельнулось. А клешня качнулась вперёд – и легко, с сухим треском раскусила кол.

Это движение словно разбудило Стайни. Началась драка – бояться некогда, надо шевелиться!

Той половинкой кола, что без цепи, парень ударил по щупальцу. Оно гневно оплело деревяшку, вырвало из руки. А человек присел и, ухватив цепь, с силой хлестнул по черным твёрдым ногам краба.

Обманчиво тонкие ноги выдержали, не сломались, но краб потерял равновесие и хлопнулся на брюхо – человек едва успел вывернуться в сторону, чтобы чудовище его не раздавило.

Бежать? Нет! Краб – на шести – ещё быстрее!

И тут Стайни сделал то, чего от себя никак не ожидал. Лихим прыжком – как только цепь не помешала?! – он очутился на гладкой спине краба.

Да! Не может краб достать клешнями до собственной спины!

А вот щупальцами – может...

Две живые верёвки метнулись из-под брюха, опрокинули «седока», распластали его на панцире и медленно, но верно потянули к голове – там клешни, там и пасть.

Человек выгибался дугой, упирался босыми пятками в панцирь, пытался оторвать от себя щупальца, но всё заметнее сползал ногами вперёд – туда, где вздымались страшные клешни.

От нетерпения краб завертелся на месте, накренился. Правая нога человека соскользнула с панциря – прямо в клешню. Рывок...

Стайни закричал, в ужасе глянул туда, где только что сомкнулась страшная клешня. Он ожидал увидеть культю с хлещущей кровью, он даже боль почувствовал!

Клешня оказалась достойна слухов, которые ходили про адских крабов. Она перекусила цепь возле лодыжки каторжника.

Человек издал вопль – хищный, дикий, разбойничий! – и сам рывком двинулся туда, куда тянули его щупальца. Он съехал на голову морской твари и яростно заколотил ногами по пучку стебельчатых глаз.

Уже ослабли, обмякли щупальца. Уже подломились все шесть ног. Уже тварь повалилась брюхом на песок. А каторжник всё бил пятками по липкому месиву.

Наконец опомнился. С отвращением сбросил с себя щупальца. Спрыгнул на песок.

Адский краб не двигался.

Притворяется?

Нет.

Сдох.

– Да застрелиться об пенёк! – выдохнул Стайни. – И ведь без оружия...

Надо было уходить... нет, убегать! Со всех ног! Стая адских крабов поднимается в лагерь не каждую ночь, а вот в «мокрый могильник» они наведываются постоянно. Не зря надсмотрщики прикармливают их трупами. Даже самую отчаянную каторжную морду не потянет бежать отсюда морем.

Оставаться здесь – дразнить Джакара Игрока и звать к себе смерть. И всё же Стайни задержался по совершенно нелепому поводу: во время боя размоталась и слетела набедренная повязка – единственная одежда, которую оставили смертнику.

Меж прибывающим морем, грозными скалами и чёрным небом, в неверных лучах двух ночных светил, ожидая появления чудовищ, человек искал грязную, мокрую тряпку.

Нашёл. Стряхнул с ткани песок. Обернул повязку вокруг бёдер.

И лишь тогда до него дошла вся смехотворность его поведения.

Стайни по-мальчишески расхохотался.

Где-то вдалеке дрогнула рука над золотым блюдом, Джакар Игрок задержал очередной бросок. Бог удачи знал то же, что знают и многие люди: пока человек в состоянии смеяться – особенно над собой! – над ним не властны ни чудовища, ни демоны, ни судьба.

Стайни продолжал хохотать, карабкаясь по склону.

И наверняка скалы, окружающие «мокрый могильник», не слыхали подобного смеха с тех самых пор, как боги поставили их на границе моря и земли.

* * *

Ещё никогда Стайни так не хотелось в свой барак. В его тепло, вонь, в храп, зубовный скрежет и стоны тех, кого мучают кошмары. А утром понять, что весь этот ужас ему приснился. Что впереди – привычная медленная пытка, которая истаивает день за днём. Ещё год – и домой.

А ведь после суда Стайни думал, что ждать больше нечего, жизнь кончена. Обесчещенному каторжнику закрыта дорога к людям, равным по положению. Кто отворит для него двери своего дома? Кто назовёт другом? Кто выдаст за него дочь? Кто просто подаст ему руку? Сиди сычом в отцовском замке...

А сейчас это «сиди в отцовском замке» казалось верхом счастья. Дорога в замок Вэлиар заказана навсегда.

Да что там в замок – вообще никуда дороги нет! Долина Горького озера заперта, а ключик в воду выброшен. Вокруг скалы – не пролезет даже леопард. Единственный перевал закрыт отрядом стражи. А морской берег стерегут адские крабы.

При воспоминании о крабах беглец поёжился. Может, стая уже лезет на откос? Твари часто захаживают в лагерь, бродят меж бараков и амбаров. Чтобы ночью высунуть нос за двери – надо быть идиотом. Или смертником.

Переждать ночь в лесу? Нет, не спасёшься. Лесок сквозной, деревья низкие. Из подлеска один терновник, а в нём прятаться – хуже не придумаешь.

Всё-таки надо отсидеться в лагере. Где-нибудь на крыше. До сих пор панцирные гадины по крышам не шебуршились. Правда, и приманки такой каторга им ещё не предлагала...

По лагерю беглец шёл не таясь. Здесь на караул не нарвёшься. Охрана заперлась в казарме. Ну, кроме тех стражников, которые для порядка ночуют в бараках, за каторжниками приглядывают. И никто не увидит беглого: в казарме окна наглухо закрыты тяжёлыми ставнями, а в бараках окон вовсе нет.

Хотя... что там за полоска света впереди?

Забыв о крабах, Стайни подобрался к добротному, сложенному из массивных брёвен дому сотника.

Да, верно! Ведь этой ночью командир маленького гарнизона уступил своё жилище знатному гостю. А тот здешние порядки знает плохо. Закрыл ставни на верхнюю щеколду, а нижний засов заложить не позаботился!

От этого ставни чуть перекосились, в щель можно разглядеть часть комнаты. Бревенчатую стену напротив. Угол стола. Спину, плечо и блестящий лысый затылок сидящего за столом человека.

«Око наместника». Тот самый чиновник из Вейтада, что приказал скормить Стайни крабам.

Сначала каторжнику показалось, что он видит мертвеца: так неподвижна была эта плотная, крепкая фигура. Приглядевшись, Стайни понял, что чиновник просто чем-то увлёкся, да так, что весь мир перестал для него существовать.

Говорят, что матёрые, опытные бойцы чувствуют спиной вражеский взгляд. Если так, то лысый мерзавец свои кисточки на ножнах заработал не на поле брани. В Арко́н-То заработал, при королевском дворе!

О Джакар Игрок, неужели ты решил подарить надежду человеку, который уже ничего от тебя не ждёт?

Оба светила – и Ро́хо, и Со́хо – были в эту ночь в небесах, но сквозь разрыв в тучах лишь Рохо увидела, как каторжник подобрал прутик, подтянулся на подоконнике, прутиком откинул щеколду... и сразу же, рывком – через подоконник, в комнату!

Лысый здоровяк и обернуться не успел, как ему на плечи обрушился враг – яростный, озлобленный, потерявший всё, кроме жизни.

Драки не было. Застигнутый врасплох чиновник откинулся назад вместе с табуретом, рухнул на пол и, звучно стукнувшись затылком о крашеные половицы, затих.

Каторжник первым делом метнулся к окну: сказалась здешняя выучка! Поспешно захлопнул ставни, вернул на место щеколду, задвинул тяжёлый засов. И только тогда обернулся к поверженному противнику: жив ли? От живого больше пользы. Можно, например, заявить сотнику, что знатный господин будет убит, если каторжника не выпустят за перевал, через кордон стражи...

Взяв со стола маленькое зеркальце, Стайни поднёс его к губам незнакомца. Стекло запотело от слабого дыхания. Он был жив, этот мужчина лет пятидесяти, с пергаментно-желтоватой кожей, резкими чертами лица и крючковатым носом.

– Ну-ну, лежи пока, – пробормотал Стайни и огляделся.

Он уже бывал в доме сотника: носил дрова для печи. Сейчас, кстати, печь была протоплена, хотя на дворе и месяц рыбы, самый разгар весны. (Только сейчас каторжник понял, как замёрз он на морском ветру.)

В комнате почти ничего не изменилось. Только на узкую деревянную кровать – сотник жил скромно – наброшено узорчатое шерстяное покрывало.

На столе у кровати – доска для игры «власть драконов», позиция расставлена. Вот, значит, чем гость был увлечён допоздна. На скамье – дорожная сумка... ладно, это потом...

Стайни перевёл взгляд на пленника – и только сейчас заметил некую странность его облика.

Знатный господин был бос.

Да, конечно, он собирался отойти ко сну – вот на вешалке из оленьего рога висят плащ, шляпа и накомарник. Вот на скамье под вешалкой лежит чёрный бархатный камзол. Вот валяются под столом сапоги. Сам чиновник остался в рубахе и длинных чёрных штанах.

Но если господин приехал на несколько дней в чужой дом – что же не взял с собой пару домашних туфель? Слуга забыл уложить их в дорожную сумку? Ну, допустим...

Каторжник перевёл взгляд с узких босых ступней пленника на свои ноги – голые, ободранные в кровь, разъеденные солью до язв... на правой щиколотке железное кольцо с уцелевшим звеном цепи... Горько хмыкнул. Нагнувшись, быстро, зло содрал штаны с пленника и принялся натягивать их на себя. Высокородный господин, которого нагло грабил беглый преступник, не очнулся, только застонал. Теперь он остался в рубахе и синей набедренной повязке.

Облачившись в чужие штаны, беглец принялся за сапоги. При этом он не забывал поглядывать на пленника: не вздумал бы тот очнуться...

Хвала тому, кто придумал моду на широкие мягкие голенища! Удалось натянуть правый сапог на ногу с железным кольцом!

А в левом сапоге обнаружились вшитые ножны с ножом. Спасибо богам за подарок, но почему в левом? Должно быть, хозяин обувки – левша.

Стайни знал, что где-то здесь должен быть меч. Но именно находка ножа вдохнула в сердце лихую, отчаянную радость. Нет уж, теперь его не возьмёшь! С таким клиночком – да чтобы пропасть!..

Забыв об опасности, Стайни вертел в руках добычу.

Лезвие отличной стали. Наверняка выковано в Аркон-То или привезено из-за моря алонке́ями. А рукоять... не приходилось такого видеть.

Отец говорил: по рукояти узнаётся мастер. Когда ученик становится мастером-оружейником, он придумывает рукоять, какой нет у других мастеров, и впредь делает только такие ножи, чтобы никто не спутал его работу с чужою.

Но вот этот нож – сплошная загадка.

Сборная рукоять, костяная с металлом, странная такая... Раз уж мастер решит заказывать рукояти косторезу, то придумает рисунок красивый, но простой, чтобы косторез не заломил цену за сложность: ему же раз за разом повторять один и тот же узор... А тут такое чудо: пляшущие на волнах дельфины! Живые, лёгкие, весёлые – явно работа ша́утис.

Но отец рассказывал, что шаутис никогда не повторяют свои изделия дважды. Скучно им, видите ли...

А небольшой шарик-навершие на рукояти, покрытый рельефными завитками... они же не складываются в узор, в них нет порядка! Кто отлил такое, зачем?

Наверное, всё-таки заморская работа, привозная вещь. Не шаутис вырезали этих задорных танцующих дельфинов, а умельцы с какого-то далёкого острова, название которого не дошло до архипелага Фетти...

Стайни разглядывал нож – и не слышал рядом тихого смеха. Не уловить тот ехидный смешок смертному человеку. Не догадаться бедняге, что Джакар Игрок учудил новую проказу, дал его судьбе хитрый поворот...

А вот стон лежащего на полу человека Стайни услышал. И забеспокоился.

Огляделся. Подошёл к кровати. Ножом срезал шнур, на котором держались кольца полога. Полог грудой упал на пол, а Стайни затащил пленника на кровать и прикрутил за руки и за ноги к обеим её спинкам.

Пока связанный чиновник приходил в себя, Стайни поспешно натянул камзол. Пошуровав в дорожной сумке, нашёл кошелёк – и новую загадку.

Вещей у знатного господина было с собой куда меньше, чем надо бы взять для поездки в дурную глухомань, в каторжные края.

Конечно, часть багажа могла остаться в карете... но о чём думал слуга, почему не поставил у кровати подсвечник с хорошими восковыми свечами (которые в здешних местах не добудешь ни за деньги, ни угрозами), а вынудил хозяина портить глаза светом грошовой коптилки? Почему не приготовил всё для умывания? Ладно ещё рукомойник... может быть, господин удовлетворился глиняным тазом... но не взять в путь полотенце? И, как было уже замечено, домашние туфли?

Всё это поддавалось лишь одному объяснению: «око наместника» не собирается здесь задерживаться. Сделает то, ради чего приехал, – и назад. Одну-то ночь можно обойтись без привычных удобств. А не взяли с собой все эти приятные мелочи потому, что собирались второпях.

Да? Это – объяснение? Да оно ещё больше всё запутало! Проверка дел на каторге наверняка занимает не один день, да и спешить с нею особо незачем.

Так какое же срочное и быстрое дело могло ждать здесь чиновника?

Если верить Локерре Таракану, ответ известен: расправиться с неким Стайни Вэлиаром.

Очень неприятный ответ. И ничего не объясняет.

Каторжник перенёс внимание на меч в ножнах, лежавший на скамье (до сих пор он был накрыт небрежно брошенным камзолом).

Стайни бережно, обеими руками, поднял ножны. Сын Арра́йла Вэлиара, властителя замка Вэлиар, был воспитан в уважении к мечу.

Да, Стайни готов был драться с незнакомцем, связать его, даже надеть на себя снятые с него штаны. Готов был взять его нож – ножи легко меняют хозяев.

Но извлечь из ножен чужой меч, пока его владелец жив... это лишь в самом крайнем случае!

Да к тому же и оружие не из обычных.

Ножны-то простые, хоть и добротные. Кожаные со скромными, тонкими серебряными накладками. А вот кисточки на ножнах... кожаные, разноцветные... Мало кто может похвастаться сразу тремя такими высокими наградами.

Алая – за битвы в Геренхартских горах.

Синяя – за осаду Вершен-То.

Зелёная...

Руки каторжника едва заметно дрогнули. Он положил чужой меч на прежнее место. Сел на скамью под окном – возле столика для игры «власть драконов».

«Так ты, лысый стервятник, завоёвывал мой Тайрен? И сильно отличился, да? Не ты ли убил моего деда? Не ты ли распахал моему отцу грудь так, что шрам наискось – от плеча до пояса? Спасибо дружинникам – не бросили сына своего господина, вынесли на носилках из ветвей...»

* * *

Сколько раз в детстве слышал Стайни рассказы о Тайренской войне!

Недёшево дался королю Массима́ру суровый лесной край. Да, города и замки король захватил, но в лесах было мало проку от пушек, доставленных на тяжёлых плотах с Арко́на. И неистовый Ванша́р Вэлиар четыре года не давал угаснуть пожару сопротивления.

Да, Массимар всё-таки подгрёб Тайрен под свою руку. Но всё же могущественный завоеватель признал в бойцах Тайрена, загнанных в непролазные болота, серьёзных врагов. В 3048 году Массимар предложил повстанцам помилование и право вернуться в свои дома. А властителям замков (тем, что ещё уцелели в боях) поклялся возвратить их владения.

Перед этим погиб в бою Ваншар Вэлиар, а его единственный сын Аррайл был тяжело ранен. Повстанцы решили: это знак богов. К чему умирать на болотах без пользы для родного края? Не лучше ли принять нежданную королевскую милость?

* * *

Стайни поднял голову – и поймал взгляд пленника.

Ага, очнулся. И не кричит. Умный, стало быть. Оценил уже ситуацию. Понимает, что до ближайшего барака вряд ли сможет доораться – а неведомый лиходей в его камзоле сидит рядом и поигрывает его ножом.

Наконец чиновник всё же нарушил молчание.

– Кто таков? Имя? – спросил он отрывисто, повелительно.

Хороший тон. Правильный. Тон человека, привыкшего приказывать. Тут и матёрый разбойник может ответить со всей почтительностью. Даже со скамьи встанет – всё-таки со знатным господином разговаривает! Или, наоборот, обозлится, руганью ответит – из того же врождённого страха.

Но Стайни, между прочим, не в хлеву рос... ну, бо́льшую часть жизни. Он не испугался и не разозлился. Глянул на пленника – и перевёл взгляд на доску, словно только что заметил расставленную на ней позицию.

Аррайл Вэлиар считал, что «власть драконов» – королева игр. Лучшее, что принесли на архипелаг алонкеи. И обучал ей сына, но без особого успеха.

Она была по-своему привлекательна, эта квадратная доска, расчерченная на клетки – по шестнадцать в ряд, с какой стороны ни считай. Интересны были пластинки, обозначающие скалы, реки, мосты, озёра, болота. Восхитительны были фигурки людей, животных и сказочных существ... Увы, сложные правила, которым подчинялись эти дивные фигурки, портили всё удовольствие и делали «власть драконов» довольно нудным занятием. Куда больше мальчик любил, утащив фигурки из мешочка, разыгрывать на полу то войну, то охоту, то целые пьесы...

И сейчас Стайни, взяв первую попавшуюся фигурку (серого дракона), брякнул наобум:

– Серебряный дракон – через утёс по диагонали на две клетки. И дальше в паре с людоедом.

Чиновник, похоже, был завзятым игроком. Даже в опасной ситуации, прикрученный неизвестным противником к кровати, он вытянул шею, чтобы оценить изменившуюся позицию. А когда вновь посмотрел на грабителя, взгляд выражал нечто вроде уважения. Похоже, Стайни сделал не такой уж глупый ход.

– Может, господин соизволит назваться первым? – с чуть насмешливой вежливостью спросил Стайни, торопясь закрепить успех.

Пленник ответил со спокойной уверенностью человека, которому нечего скрывать:

– Гарра́ш Дайвенка́р, властитель замка Дайвенкар. Член Совета Левой Руки его величества. Здесь – «око вейтадского наместника».

Каторжник пропустил мимо ушей лёгкую насмешку. Отложил он на время и загадку, скрытую в словах пленника: почему вельможа, занимающий видное положение в Аркон-То, выполняет поручение одного из королевских наместников на острове Фетти? (А каторжане называли его чиновником! Тут не чиновник, а сановник!)

Сейчас важнее было случайное воспоминание: позавчера произошёл несчастный случай. Каторжник по имени Рэс, отправленный к морю для сбора целебных водорослей, сорвался со скалы в прибой и погиб... наверное. Тела-то не нашли!

Несколько мгновений назад беглец готов был небрежно представиться: «Стайни Вэлиар из замка Вэлиар», – и поглядеть, как отреагирует на это имя пленник. Но если есть возможность хотя бы на время сбить погоню со следа...

Мысленно Стайни попросил прощения у мертвеца. И ответил Гаррашу Дайвенкару:

– Рэс. Кличка – Дерюга.

– Кличка тебе не подходит. Где научился играть?

Стайни спохватился: надо было с самого начала изобразить грубый деревенский выговор, а теперь поздно. Чтобы сохранить маску на лице, придётся выкручиваться.

– В Эни́ре прислуживал в гостинице. Там один постоялец долго жил. От скуки показал мне, как играют.

– Ясно, – с прежним самообладанием кивнул Дайвенкар. – Складным речам тоже в гостинице выучился, так?

– Болтаем, господин, как умеем.

– Вот что, Рэс из Энира, парень ты, я вижу, смышлёный, но позиция у тебя проигрышная. С каторги пытаешься удрать, так?

– Ну до чего же эти высокородные господа нашего брата насквозь видят! – рассыпался Стайни восхищённым «городским» говорком. – Кто попроще – решил бы, что я тут рыбу ловлю или орехи собираю...

– Не паясничай, парень! – Если Гарраш Дайвенкар и был разгневан дерзостью беглого преступника, то виду не показал. – Ты же понимаешь, что выхода из этой мышеловки нет. Но если ты сейчас меня развяжешь, я позабочусь, чтобы твой... твой неправильный ход остался без наказания.

– За заботу низкий поклон. А только я надеялся, что господин пособит мне иначе. Твоя милость вроде как собиралась завтра уезжать? Вещички-то не распакованы...

– А ты уже успел пошарить в моих вещах? – В голосе Дайвенкара впервые прозвучало раздражение. – Да, хотел уехать с утра пораньше. Не такое здесь место, чтобы задерживаться зря.

– Ох, истинно, не такое! – горячо согласился каторжник. – Вот кабы господин меня в карете подвёз – до перевала, где стоит караул стражи...

– Вот какой ты ход замыслил, игрок? – усмехнулся пленник. – Не выйдет: эта фигура – под ударом. Стражники не выпустят карету, где будет хоть кто-то, кроме меня и слуг.

– Даже если этот «кто-то» приставит нож к горлу вельможи королевского двора?

– А какое им дело до королевского двора? Они заучили одно: кто выпустит каторжника за перевал – сам пойдёт в солеварню на его место.

У Стайни перехватило горло. Прав этот хладнокровный негодяй, со всех сторон прав! Стражники на перевале не подчиняются сотнику с Горького озера. И дело своё они знают, псы цепные! Лишнего человека вывезти, ха! Да если бы вельможа на пути через лес подобрал выпавшего из гнезда бельчонка и потехи ради взял с собой – охранники и то полезли бы проверять, не натёрты ли у малого зверёныша лапки кандалами, нет ли на шкурке кровавых следов от плети?

И на что тогда нужен пленник? Разве что повертеть ножом у его непроницаемой физиономии и поинтересоваться: что плохого тебе сделал некто Стайни Вэлиар? За что ты приказал отправить беднягу на корм крабам?

Так ведь вряд ли скажет! Вон какой невозмутимый! А пытать... Ладно, об этом можно подумать потом.

Может, выбраться из долины под видом слуги или кучера?

Не выйдет. Во-первых, Дайвенкар поднимет крик. Не может же слуга всё время держать нож у горла своего хозяина! Во-вторых, даже если удастся убедить вельможу поклясться на мече, что не выдаст беглеца, всё равно стража опознает самозванца по рукам, изъеденным солью. Слуги-то не носят перчатки...

Стайни замер, осмысливая возникший перед ним образ.

Перчатки. И длинный чёрный плащ. И широкополая шляпа с густым накомарником... будь благословенна здешняя мошкара!

– Нет так нет, – покладисто кивнул «Рэс» своему пленнику. – Не вышло на этой позиции – смешаем фигурки и начнём партию сызнова.

– Эй, что ты затеял? – напрягся пленник.

«Ага, струсил наконец-то!» – злорадно хмыкнул про себя Стайни.

– Не глупи, Рэс! – поспешно заговорил Дайвенкар. – Не знаю, за что ты сюда угодил, но я в Аркон-То человек не последний. Не в Вейтаде, а в столице! Могу походатайствовать, чтоб скостили срок. А иначе поймают – или под кнутом сдохнешь, или адским крабам заживо скормят.

Сердце Стайни захолодело.

«А вот про крабов ты зря, сволочь!»

С очень спокойным, окаменевшим лицом он поднялся, подошёл к кровати, склонился над пленником. Тот застыл, догадавшись, что разговоры кончились и сейчас решается его судьба.

«Нет, не убью. Не смогу. Хоть он зачем-то велел, сволочь, меня – в «мокрый могильник»... Но вот так, беспомощного... да и держится он хорошо, достойно держится. Под кровать его, что ли? Вот только чем бы ему пасть забить, чтоб не заорал, когда люди придут...»

Взгляд каторжника остановился на вороте рубахи Дайвенкара. Отложной, широкий. Из него можно сделать кляп.

Вцепившись в мягкую ткань, Стайни рванул ворот. Пленник хрипло вскрикнул, дёрнулся в сторону, насколько позволяли верёвки. Решил, наверное, что его хотят задушить. Но затих, услышав треск материи.

Стайни распрямился с оторванным воротником в руках. Что-то стукнуло о половицы возле кровати. Каторжник поднял небольшой серебряный медальон. Видимо, он выбился у вельможи из-под рубахи – и от рывка цепочка лопнула.

– Вещица не из дорогих, просто памятная, – Вот теперь голос Гарраша Дайвенкара дрогнул весьма заметно. – Оставь её – и я скажу, где лежит кошелёк.

– Кошелёк я уже нашёл, – равнодушно сообщил Стайни Вэлиар, наследник властителя замка. Каторга лепит людей на свой лад, и потомок знатного рода сейчас не испытывал стыда.

Крышка медальона откинулась, открыв миниатюрный портрет женщины.

Стайни забыл и про кошелёк, и про пленника, и про адских крабов.

Бледное удлинённое лицо. Продолговатые зелёные глаза. Тонкий прямой нос, красиво изогнутые бледно-розовые губы. Пепельные волосы схвачены зелёной лентой, бант цветком красуется на левом виске. В повороте и наклоне головы, во взгляде – внимательном, выжидающем – что-то кошачье.

«Кошка с бантиком!»

Смятение длилось лишь миг. А затем каторжник, за год приученный скрывать свои чувства, повернул к вельможе невозмутимое лицо:

– Жена?

– Жена.

– Мне чужая жена ни к чему. – С этими словами «Рэс» запихнул медальон под изуродованную, с оторванным воротником рубаху пленника.

Больше Стайни Вэлиар ничего не сказал Гаррашу Дайвенкару, члену Совета Левой Руки его величества.

Стайни и сам уже знал ответы на все вопросы.

* * *

В щель меж ставнями сочилась бледная, пресная вода рассвета. Щель, хоть и узкая, открывала вид на крыльцо. Когда кто-нибудь направится к двери, Стайни вовремя это заметит.

Пленник был уже отведён – с ножом у горла – на чердак, там связан и замотан в полог от кровати. Смерть от голода ему не грозила. Оказывается, именно на чердаке сотник хранил початый бочонок вина, свою утеху в серых каторжных буднях. Как вернётся в родные хоромы – первым делом рванёт на чердак! (Хорошо бы к этому времени карете с беглецом отъехать подальше!)

Стайни и сам, кстати, приложился к бочонку. И закусил сушёными яблоками, что длинными низками висели по всему чердаку.

Теперь он сидел возле окна, глядел в щель и думал... нет, не о побеге, чего уж о нём думать – как пойдёт, так и пойдёт.

Стайни Вэлиар думал о портрете, обнаруженном в медальоне.

* * *

«Кошка с бантиком»...

Льстецы называли её «тайренской рысью», имея в виду грацию и гибкость... о, конечно же, только это, ничего иного!

Но Стайни мог бы рассказать кое-что о повадках рыси, что жила в замке Вэлиар...

На Тайрене многие слышали об этой женщине: некий менестрель свалял балладу о благородстве Ме́рры, супруги Аррайла Вэлиара. Мол, прекрасная госпожа познала ужас бесплодия, год за годом не могла подарить мужу наследника. Женщина глубоко страдала, но думала не о своей трагедии, а о том, что по её вине оборвётся древний тайренский род. Высокая душа и мудрость повелели Мерре подняться над мелочной ревностью. Она сама предложила супругу усыновить и объявить наследником его четырёхлетнего побочного сына. И боги были тронуты самоотверженностью Мерры Вэлиар: они даровали ей возможность и самой стать матерью!

Когда Стайни слышал эту балладу, ему каждый раз хотелось что-нибудь разбить вдребезги. И лучше о башку певца. Но всегда он сдерживался. Так же, как сдерживался, ловя на себе тяжёлый взгляд мачехи.

Душевное благородство? Знала бы Мерра Вэлиар, что эти слова означают! Да струсила она! Попросту испугалась, что муж её бросит. Знатному господину трудно получить развод, но если под угрозой продление рода... тут уж даже родичи Мерры не вступились бы за неё.

Вот из страха и разыграла благородный поступок: мол, возлюбленный господин мой и супруг, если ты хочешь усыновить своего ублюдка...

Стайни Вэлиар хохотнул.

Джакар Игрок зло подшутил над этой женщиной.

Как же, наверное, выла Мерра, почувствовав, что беременна! Как же кляла себя за то, что своими руками отдала титул и наследство чужому мальчишке, приблудному щенку, отняв у родного сына!

Но если выла, если кляла себя, то лишь в душе́, чтоб не выдать себя ни звуком! «Тайренская рысь» не позволила бы себе сорваться в истерику, закатить безобразную сцену – тем более на глазах у супруга, который вовсе не был подкаблучником.

Зато Мерра была строга к пасынку... конечно же, разумно строга, кто посмел бы упрекнуть её? Ведь ей предстояло вытравить из характера мальчика столько недостойных черт, столько низких привычек, столько задатков будущих пороков... ах, бедный ребёнок не виноват, что унаследовал всё это с материнской стороны!

«Тайренская рысь» не прощала мальчишке ни малейшей детской проказы, ни одного неосторожного слова. К преступлению приравнивались, например, попытки поймать водяного в пруду за стенами замка, вылазки в ночной лес для проверки храбрости, недостойная дружба с детьми слуг и крестьян, проникновение без спросу в отцовскую библиотеку и чтение книг, до которых он ещё не дорос... Ну хорошо, хорошо, «Похождения воина-весельчака Клодиса Синерылого» действительно чтение не для восьмилетнего мальчика, но ведь за «Сказания о зверях и гадах морских» его тоже пороли!

Мачеха не упускала случая нажаловаться Аррайлу Вэлиару на поведение его старшего отпрыска. А если укорить мальчишку, как ни странно, было не в чем, она заводила разговор о том, в чём мальчик действительно не был виноват.

Например, внешность... ну ничего от настоящих тайренских вайтис! Тощий, гибкий, вертлявый, непоседливый, с тёмными лохмами, плутоватыми глазищами и злоехидным языком. Сразу видно, что его мамашу привезли с Фетти! Ну что у мальчишки общего с отцом? Где тайренская могучая, кряжистая стать? Где степенная медлительность движений? Где благородная неспешность в речах? Где льняные волосы и льдисто-серый взор? Нет, если бы возлюбленный супруг Мерры сам не признал мальчишку сыном, она ни за что, ни за что не поверила бы, что в маленьком феттийце течёт хоть капля тайренской крови Вэлиаров.

А уж имя-то, имя чего стоит! Сразу видно: не отец так назвал сына, а низкорождённая мамаша! Простецкое имечко. Деревенское. В тайренских сёлах каждый третий – Стайни. Вот пусть её супруг нарочно, как будет возвращаться с охоты, остановится возле любого мужика из тех, кто, завидев господина, бухаются на колени у обочины дороги. И пусть спросит, как этого мужика зовут. Непременно окажется, что Стайни!

Да о чём говорить, если рядом с этим кукушонком, подкинутым в родовое гнездо Вэлиаров, подрастает истинный Вэлиар – тут уж только гляди да сравнивай! И лицом в отца, и нравом тих да послушен, и имя достойное, гордое – Мэрша́н, как звали основателя рода.

Аррайл Вэлиар – человек справедливый. Он не отвечал на речи жены и одинаково относился к сыновьям... ну, почти всегда. А если пороли Стайни куда чаще, чем тихоню Мэршана, так надо признаться честно: Стайни и повод для наказания чаще давал.

Может, именно из-за речей мачехи подросший Стайни так старался доказать всем, что он – Вэлиар. С разрешения отца подался в Тайрен-То, столицу острова. Свёл дружбу со знатными юнцами, что выросли, как и он, на рассказах отцов и дедов о былой вольности Тайрена, о битвах с захватчиками, о лесных отрядах...

Какие разговоры велись за выпивкой! Болтовня, конечно, не более того. Однако сами себе юноши казались достойными героических предков.

И доболтались до Костоломки. Хорошо ещё, что дознаватели быстро поняли, с кем имеют дело, и обвинили молодёжь всего лишь в «предерзостных речах о королевской особе». Юнцы отделались лёгкими наказаниями вроде запрета на несколько лет выбираться из своих замков. Все – но не Стайни. Как честно сказал ему дознаватель, «мягко обойтись нельзя, фамилия не дозволяет».

Впрочем, приговор был вынесен не самый страшный из возможных: два года каторги. Судья сказал: с учётом молодости. Наверное, отец приплатил кому надо, чтобы облегчить участь сына.

Эх, отец, отец, досталось тебе горя и позора...

А теперь, стало быть, портрет твоей супруги носит на груди вельможа из Аркон-То. И на вопрос: «Жена?» – отвечает: «Жена». То-то Мерра с сыном так часто гостила у родственников на Арконе... Эх, отец, отец...

Внезапно обожгла мысль: а если Гарраш Дайвенкар носит портрет по праву? Если за время, что Стайни не был дома, Мерра успела овдоветь – и теперь руками нового мужа добывает для сына право наследования?

Нет. Не может быть.

Почему не может?..

Стайни едва не ринулся на чердак – допрашивать пленника. Но вовремя опомнился, прильнул к щели в ставнях.

Ого! Уже запрягают страусов в карету! Гарраш Дайвенкар и впрямь не собирался задерживаться на Горьком озере.

Стайни надел перевязь с мечом, мысленно попросив прощения у благородного оружия и пообещав не обнажать клинок, если его не вынудят. Накинул плащ, надел шляпу с накомарником и принялся ждать.

* * *

Слуга, вошедший в комнату, удивился, увидев, что его хозяин уже полностью одет. Но, разумеется, лишь поклонился.

Хозяин небрежно указал рукой в перчатке на стол, где ещё стояла доска с неоконченной партией, и неторопливо вышел на крыльцо.

Слуга заметался по комнате, бросая в дорожную сумку мешочек с фигурками, доску и наспех свёрнутое покрывало.

* * *

Сотник с облегчением и страхом (вдруг выйдет какая задержка!) глядел, как садится в карету высокий человек в чёрном плаще и в шляпе с опущенной вуалью. Как встаёт на запятки слуга. Как кучер машет над головами страусов трещоткой на длинной палке.

Не попрощался чиновник, сволочь высокомерная. Только кивнул напоследок. Ну и ладно. Главное – уезжает! Хвала всем богам – уезжает!

Сотник ждал настоящей проверки, дотошной до свирепости и неподкупной до жути. Проверки, после которой он, сотник, переберётся из уютного домика в барак, на цепь.

А вот – уезжает! Отвели ему боги глаза, даже провизию проверять не стал. А ведь сотник сунул под мешки с пшеном несколько мешков с морским песочком, чтоб запасы солиднее казались. И жалобы каторжан вельможа не выслушал... правильно, кстати, сделал. Ещё дозволять им жаловаться, солёным шкурам!

А зачем тогда приезжал?

Сообразить-то нетрудно. Из-за негласного приказа из столицы, который вчера сотник потихоньку велел исполнить Локерре и Думми.

Кому, кстати, помешал этот бедолага, Стайни-из-замка? Или и впрямь король решил извести род Вэлиаров? Через столько-то лет после мятежа?

Впрочем, сотнику до этого нет дела. Главное – карета скрылась за деревьями. Кошмар кончился, жизнь вошла в привычное русло.

Надо проверить, что творится в бараках. Заглянуть на кухню, отдать приказания кашевару. Убедиться, что на градирне поменяли фашины.

А потом можно вернуться в свой славный домик.

Подняться на чердак.

Выпить кружку доброго вина.

И закусить яблочком.