Заклинатели войны

Глава 5

Может, сошедшие на берег мореходы-алонкеи и морщат носы, обзывая Энир захолустной дырой. Для жителей Фетти это большой порт, живой и шумный. Даже Стайни Вэлиар, видевший порт в Аркон-То, готов был признать, что Энир выглядит вполне достойно.

И пусть корабли алонкеев наведываются сюда редко... ну и что? Вон стоит на рейде пиктрис с убранными парусами – а что с него радости-то? За данью прибыл!

И без «осиянных светом» морских владык в Энире не скучно.

Заходят судёнышки торговцев, что шастают по архипелагу, развозя товары и новости.

Рыбаки из соседних деревень привозят на рынок свой улов – свежий, солёный и копчёный.

Бродячие проповедники надрываются на каждом углу, их безуспешно гоняют жрецы городских храмов – а что, тоже потеха!

А ещё есть две припортовые таверны, так весело и изобретательно соперничающие меж собой, что слухи об этом ходят далеко вокруг Энира (но ни в одну таверну Стайни лучше не соваться, у него ни гроша).

Есть полупустой постоялый двор (оттуда Стайни выгнали, хотя он предлагал за ночлег наколоть дров или натаскать воды).

Есть весёлый дом, обитательницы которого отсыпаются после бурной ночи. Стайни это знает точно, ему сама хозяйка сказала: «Я бы на тебя, бродягу, спустила псов, да боюсь, они лаем девочек разбудят, так что иди уж отсюда по-хорошему!»

Есть вольные охотницы, что вертятся сейчас вокруг сошедших на берег матросов-алонкеев, пищат тоненько: «Осиянный светом фэй, не желаешь ли, чтобы юная красавица показала тебе лучшее, что есть в городе?» Но «осиянный светом фэй» проходит мимо, презрительно бросив своим дружкам пару слов на «рыбьем языке». Наверное, что-нибудь вроде «каков порт, таковы и красавицы».

А ещё в порту есть мальчишки-водоносы. Есть ватага грузчиков, таскающих тюки в трюм торгового судёнышка. Есть две торговки жареной рыбой, готовые в любой миг вцепиться друг другу в волосы. Есть торговец вином вразнос – за спиной бочоночек на лямках, в руке деревянная кружка, на языке ворох прибауток (даже зазнаек-алонкеев уговорил отведать своего винца). Есть беспризорники, которые крутятся везде, словно воробьи.

И есть старуха-гадалка. Одна-единственная.

В вейтадском порту гадателей – «мудрых и прозорливых» жуликов – целая стая. Суетятся, галдят, хватают прохожих за рукава, затевают меж собой драки.

А эта, энирская, сидит себе молча на самом солнцепёке, на расстеленном покрывале.

Стайни Вэлиар незаметно наблюдал за старухой. Устроился на камне в тени крепостной стены, мирно ел стянутую на рынке сушёную горбатку. Чем эта рыбка хороша – быстро её не съешь. Какую-нибудь лепёшку мигом схарчил – и вроде как не ел ничего. А у горбатки мясо жёсткое, волокнистое. Отрывается полосками – и каждую долго жуёшь, глуша голод. А главное – подозрений ни у кого не вызываешь. Ест себе человек – и ладно. Кому какое дело? Вон в двух шагах от Стайни какой-то пьяница вообще задрых на земле – и никого это не интересует...

На старуху Стайни поглядывал осторожно, но внимательно.

Тощая, но не хрупкая, а жилистая, с резкими чертами морщинистого лица, гадалка не пялилась по сторонам. Почти не поднимала глаз от стоящей перед нею глиняной миски, полной сухих бобов, птичьих костей, обрывков бечёвки, разноцветных камешков. Левая рука неподвижно лежала на колене, кончики пальцев правой перебирали содержимое миски. Старуха, похоже, целиком ушла в своё занятие, не обращая внимания на случайных нечастых прохожих. А те огибали её, стараясь не толкнуть, не наступить на покрывало.

Но вот перед старухой остановилась дама... да нет, какая, ко всем демонам, дама – шлюха обыкновенная! Стайни поначалу ошибся из-за бархатного платья. Но какая дама позволит себе такой вырез на груди? Причём вырез не портниха сладила, он нарушает узор вышивки. Должно быть, щедрый гость подарил подружке ношеное платье своей родственницы, а уже в весёлом доме какая-то умелица перешила его на менее скромный лад... Разумеется, в весёлом доме – девка-то явно не уличная, портовые «курочки» ей в подмётки не годятся. Ухоженная, наглая...

Пока Стайни всё это прикидывал в уме, девица стояла над гадалкой и, морща носик, ждала, когда старуха обратит на неё внимание. Не дождалась. Заговорила первой:

– Ты, что ли, будешь Гекта?

Старуха бросила на девицу взгляд, молча кивнула.

Девица развязала кошелёк, повертела монетку в пальцах. Со своего камня Стайни заметил, как блеснуло на солнце серебро. Ого! Бабёнка предлагает гадалке серебряный пиус! Щедро, видать, в Энире платят шлюхам!

– Говорят, ты читаешь чужие судьбы, – надменно произнесла девица. – Ну-ка, расскажи о моём будущем – кого ты там видишь?

Стайни бросил в рот ещё кусок сушёной рыбы и про себя усмехнулся. Не «что видишь», а «кого видишь»...

Старая Гекта пригоршней зачерпнула из миски бобы, медленно высыпала их обратно. Разомкнув тонкие бесцветные губы, заговорила бесстрастно, ровно, хрипловато:

– Я вижу карету. Лёгкую, красивую карету, запряжённую крупными сильными страусами. Дверца приоткрыта. В карете сидит мужчина. На нём дорогой камзол коричневого бархата, расшитый серебром.

– Как выглядит мужчина? – жадно спросила девица, вертя серебряный пиус в пальцах.

– Он немолод, но статен и крепок. Длинные тёмно-русые волосы с проседью, борода клинышком, ухоженные усы. Крупный нос, массивный подбородок. На левой щеке – старый шрам.

Девица хищно улыбнулась, бросила пиус обратно в кошелёк и затянула шнурок.

«Вот стерва! – мысленно хмыкнул Стайни. – Услышала то, что хотела... а платить-то теперь зачем?»

Старая Гекта не пошевелилась, голос её не дрогнул. Закончила свою речь так же размеренно и спокойно:

– А ты стоишь возле дверцы кареты, вся в лохмотьях, и клянчишь у мужчины милостыню.

Девица оскорблённо хмыкнула, вскинула голову и зашагала прочь.

Худая, с пергаментной кожей левая рука гадалки поднялась с колена и сделала в воздухе лёгкий жест.

Тут же один из уличных мальчишек оставил игру, вскочил на ноги и побежал следом за дамочкой.

Если бы Стайни не знал этого – вряд ли заметил бы связь между чуть шевельнувшейся рукой Гекты и умчавшимся беспризорником. Но Стайни ждал этого безмолвного приказа. На каторге он много слышал про старуху-гадалку от своего дружка Хлоди Трёхглазого. Молодой вор был родом из Энира. В детстве он крутился на посылках у Гекты.

Ближайшее будущее скупой и наглой шлюхи мог бы сейчас предсказать даже Стайни. Пожалела честной платы за гадание – лишится кошелька. А Гекта получит из этих денег свою долю.

Сейчас старуха, о которой он знал лишь понаслышке, была единственным человеком в мире, к которому можно обратиться за помощью. Риск был велик, но у беглеца не осталось сил, его вымотал, измучил путь от Горького озера.

Невыносимо тяготило не столько ощущение постоянной опасности, сколько то, что Стайни не знал, куда он бежит, чем закончится его дорога и какова будет новая жизнь. И будет ли она вообще.

Ясно было одно: в отцовский замок возврата нет. Нельзя делить с семьёй своё горе и позор. Лучше пусть отец оплачет смерть сына и утешится. Если хотя бы дать о себе весточку – Аррайл Вэлиар, с его упрямой честностью, будет числить в наследниках старшего сына. И это помешает младшему со временем стать владельцем замка. А Мэршан – славный мальчишка. Мерра, конечно, стерва, но сына родила хорошего. И он очень похож на отца.

Нет, Стайни Вэлиар съеден адским крабом на каторге. А как жить теперь безродному парню, которого тоже зовут Стайни?

Ремеслом он не владел. Никаким. А хоть бы и владел – в городской ремесленный цех не примут чужака, а в ученики идти поздно.

Грамотен? А кто заплатит за это хоть пару медных «мальков»? Разве что попробовать стать уличным писцом... Так ведь пробовал уже!

Стайни невесело усмехнулся, вспомнив, с какой яростью на него набросились четыре уличных писца в Рейтисе. Городок-то невелик, захирел после того, как торговый путь пролёг западнее... а вот поди ж ты, четверо старикашек с проклятиями перехватывали друг у друга заказчиков, которым нужно сочинить прошение или письмо. А уж на чужака накинулись дружно, размахивая клюками... ну не драться же с этими ходячими руинами, ещё зашибёшь насмерть! Стайни тогда еле ноги унёс.

Что ещё у него есть? Сила? Крепкие руки и плечи?.. В том же Рейтисе встреченный бродяга рассказал, что в Энире пришлый человек может найти работу разве что в путину, когда семьи рыбаков не успевают потрошить и коптить улов. Но весенняя путина прошла, до осенней далеко. В порт лучше не соваться – грузчики так настучат по холке, что забудешь, зачем на пристань приходил. А в самом городе, как и везде, не возьмут на работу парня, заявившегося ниоткуда.

Чему ещё обучен Стайни? Играет немного на лютне и флейте? Ха-ха...

Остаётся то, чему с детства уделял довольно много времени (правда, без удовольствия, по приказу отца).

Умение владеть оружием.

Года четыре назад Стайни горя бы не знал. Каждый, кто мог держать меч, нашёл бы место в одном из многочисленных отрядов.

Но война кончилась. Выжившие ополченцы разошлись по домам. В каждом замке, в каждой крепости остались отряды – но туда уже не возьмут случайного бродягу.

Стайни вспомнил, как однажды к ним в замок забрёл крепкий парень и стал проситься в отцовскую дружину.

«Я прошёл войну, – говорил парень. – Дайте мне оружие – и сами увидите, чего я сто́ю».

Отец отказал парню, даже не проверив, что тот умеет. А на недоумённый вопрос маленького Мэршана ответил: «Настоящий боец в самой тяжкой нужде не продаст оружие. И в самом глубоком запое не пропьёт меч...»

Может, тот парень тоже был беглым?..

А теперь, вероятно, ещё и спрашивают, в чьём отряде ты служил раньше. И проверяют, врёшь ты или нет...

Ладно, хватит себя жалеть. Надо что-то делать.

Стайни уже решился подойти к гадалке, но опоздал: возле старухи остановился молодой шаути:

– Скажи, добрая женщина, тебя ли зовут Гекта?

Выглядел шаути презабавно: штаны и рубаха не сочетались по цвету, к тому же штаны были коротки и открывали босые ноги до икр. А огромная шляпа, что красовалась у него на голове, выглядела воспоминанием о довоенных временах – такие фетровые чудовища тогда ещё носили. В довершение всего ему были явно великоваты башмаки...

Впрочем, не Стайни сейчас придираться к чужой одежде. Сам-то он, чтоб избавиться от камзола, по которому его могли искать, спёр по пути чьи-то тряпки, вывешенные для просушки, и порядком потрепал их, ночуя в придорожных кустах до самого Энира...

Старая женщина подняла на шаути спокойный взгляд. Ответила приветливо:

– Да, я – Гекта.

– Как хорошо, что ты жива! – заулыбался шаути во весь большой толстогубый рот. – Я – Эшшу. Меня прислала тётушка Зари, твоя подруга. Она сказала: если Гекта жива, отдай ей вот это...

Стайни не мог ошибиться! Он чётко разглядел, как с тёмной ладони парня на сухую ладонь старухи скатилась огромная жемчужина.

Гекта ни о чём не спросила. Бросила жемчужину в свою миску, легко покатала миску за края – и драгоценный подарок скрылся, утонул в бобах и камешках.

– Что ещё велела передать Зари?

– Чтобы ты, если получится, помогла мне. А если не получится, то жемчужина всё равно твоя.

– И какая помощь тебе нужна, Эшшу?

– Сам не знаю, добрая женщина. Я только что с корабля. Мне нужно где-то жить и как-то добывать еду.

– Друзья, родичи тут есть? Приходилось прежде бывать на Фетти?

– Нет, добрая женщина.

– А хорошо говоришь на языке вайтис. Как на родном. Обычно те, кто с Ойшои, коверкают фразы. А ты... тебя жрецы учили, так?

Шаути явно смутился:

– Да. Я был жрецом, но... прогневал старших. И меня выгнали.

– Понятно. – Старуха подалась вперёд – так заинтересовал её разговор. – Ты только что с корабля. Привёз ценный подарок от Зари для Гекты. И не удосужился проверить, та ли я женщина, которой надо отдать жемчужину.

– Но ты же сама сказала... – удивился шаути.

Стайни с трудом сдержал смех. Да, этому парню действительно нужна помощь!

Гекта словно прочла его мысль:

– Да, Эшшу с Ойшои, тебе и впрямь нужна помощь... Деньги есть?

– Вот! – схватился Эшшу за мешочек на шее.

– Погоди! Не развязывай кошелёк! Ты бы ещё вздумал вытряхнуть монеты на ладонь... Помни: за тобой всегда следят чужие глаза!

Стайни отвёл взгляд и кинул в рот ещё кусочек сушёной рыбы – увы, последний.

– Отойди в сторонку, – учила старуха приезжего чудака. – Незаметно вынь из кошелька немного меди. И ступай вдоль крепостной стены вон туда, пока не дойдёшь до рынка. – Жёлтая старческая рука указала направление. – На краю рынка увидишь навес из пальмовых листьев. Под ним продаёт жареную рыбу крепкая такая бабёнка с ножевым шрамом через всё лицо. Это Муйси Меченая, у неё самая вкусная чернокрылка во всём Энире. Возьмёшь у неё две большие рыбины, и пусть в листья завернёт. Только не давай ей больше трёх «окуней» – тех, что с круглой дыркой... Раз был жрецом – может, разбираешься в наших монетах? Знаешь, с какой дыркой «окунь» ценнее?

– Знаю, добрая женщина. С квадратной.

– Хорошо, хоть это понимаешь... А если Муйси заломит цену и начнёт врать, будто её чернокрылка от всех болезней целебная, а потому дорогая, то скажи этой нахалке, что старая Гекта сама к ней зайдёт отведать целебной рыбки. Тогда Муйси заткнётся... Купишь рыбу – неси её сюда. Это будет наш ужин. Сегодня ночуешь у меня, а завтра поглядим...

Стайни подумал, что у бабки большая семья: одной чернокрылки хватило бы накормить двух крепких парней.

И второй раз Гекта словно прочла его мысли:

– Чует моё сердце: будут у меня сегодня ещё гости. А если ошиблась я, старая, то мы эту рыбу завтра доедим... Ступай!

Шаути исчез, а Стайни подумал: вот сейчас и подойти к старухе!

И снова опоздал.

Пьяница, что дрых в двух шагах от Стайни, зашевелился, поднялся на ноги. Судя по виду, был это морячина со зверобойного судна – здоровенный такой дядя с обветренным лицом и тусклыми глазами.

И тут же выяснилось, что очнулся он не только что. Успел услышать и разобрать слова, не ему сказанные.

Не обращая внимания на Стайни, он шагнул к гадалке, навис над нею, словно глыба, которая вот-вот обрушится.

– Тебе, помело ты старое, жемчуг не по рылу, – сказал он тихо, но внушительно. – Если не хочешь, чтобы тебе шею свернули, гони жемчужину. И чтоб без крику, заклюй тебя Чёрный Страус!

Вот он, удачный способ познакомиться с Гектой! Спасти её от грабителя... Стайни замешкался, оценивая: справится ли он с могучим зверобоем, который наверняка хорошо владеет длинным ножом – вон, в ножнах на поясе!

У самого Стайни нож тоже был, но резня и трупы на пристани вроде ни к чему...

А старуха без испуга, даже с лёгкой усмешкой ответила грабителю:

– Жемчужина? У меня-то? Ну бери, коль углядел...

Морячина перевернул миску, принялся рыться в рассыпанных по покрывалу камешках и бобах. С губ его сорвалось грязное ругательство.

Ого! Ведь Стайни тоже следил за гадалкой. Когда же она успела перепрятать жемчужину?

Гекта заговорила ровно и ласково:

– Померещилась тебе жемчужина вместо медяка, да? Ой, худо дело! Ты же болен! Говорят, с таких вот видений начинается «гнилая напасть»!

На последних словах голос старухи вдруг стал жёстким, грозным. Она взглянула мореходу в глаза.

Что прочёл в её взоре незадачливый грабитель – того Стайни не знал, да и знать не хотел. Но шарахнулся мореход от гадалки, как от змеи. Попытался что-то выговорить – не получилось. Развернулся и двинулся прочь, явно трезвея с каждым шагом.

«Ай да бабка!» – восхитился Стайни и, решившись, встал с камня.

Гекта встретила подошедшего бродягу насмешливым взглядом и, не дав ему рта раскрыть, заговорила первой:

– Ну наконец! Сидит, жуёт, на меня пялится, как на прекрасную Деву Волн! Мне уж и ждать надоело, когда он соизволит заговорить! Ещё немного – и домой бы ушла, дело-то к вечеру!

Стайни не удивился. Он успел понять: от этой старухи всего ожидать можно. Почтительно поклонившись, он сказал:

– Привет тебе, добрая женщина, от моего друга Хлоди Трёхглазого. Желает он тебе ещё сто лет жизни и просит не отказать мне в добрых советах и заступничестве.

– Гладко говоришь, парень, – оценила Гекта, чуть приподняв густые клокастые брови. – Но врёшь. Если бы Хлоди, паршивец этакий, прислал тебя ко мне, ты бы не с таких слов начал.

Стайни мысленно отвесил себе затрещину. И впрямь, если один вор или разбойник посылает к другому дружка с приветом – наверняка догадается сказать тайное словцо, по которому свой узнает своего.

А старуха продолжала всё с тем же ясным, приветливым взором:

– Что с Хлоди знаком – это ты не соврал. В Энире тебе всякий скажет: Гекта в юности спасла от смерти Золотую Черепашку, дочь подводного владыки, а за то получила дар – отличать правду от обмана.

– А сама-то врёшь не моргнув, – не удержался Стайни. (Да и что ему было терять? Помощи от старухи не будет, уходить надо отсюда поскорее...)

– Сама – бывает, вру, – согласилась Гекта. – Без вранья разве только медуза живёт. А раз ты знаком с Хлоди, то скажи: где это он тебе рассказывал про тихую старушку из Энира?

Этого вопроса Стайни ждал. И ответ приготовил заранее: мол, познакомились в Вейтаде, в хорошей трактирной драке. Подружились. Хлоди тогда водился со смелыми парнями, что охотились на ценную дичь под Вейтадом, в лесах вдоль дорог...

Много было придумано – и про разбойничьи похождения Хлоди, и про то, чем занимался в Вейтаде сам Стайни.

Говорить бы да говорить... А парень молчал.

И такими глупыми казались ему эти придумки под спокойным взором светлых, почти бесцветных старческих глаз!

– Молчишь? – усмехнулась гадалка. – Так ведь молчит только язык. А руки говорят. Мозоли могут рассказать о многом. И вон язвочки на коже ещё толком не зажили. Это от соли, да... Горькое озеро, сынок?

Слово «сынок» удержало Стайни, не дало броситься прочь – наугад, без цели и без надежды.

– Вот, значит, куда забросила жизнь нашего Хлоди, – вздохнула старуха. – Жаль... но каждый сам выбирает судьбу. У него срок или пожизненное?

– Срок. Три года осталось.

– Ну, помоги ему боги дотянуть... А ты, похоже, тянуть не захотел?

Стайни насторожённо кивнул.

– Много оставалось?

– Меньше года.

Вот этим ему удалось удивить Гекту. Впервые её лицо стало растерянным.

– Меньше года! И сорвался... Ой, дурак, дурак... – Тут взгляд гадалки вдруг стал цепким, пристальным. – Э, нет, не дурак! Не по своей воле сорвался, верно? Что-то у тебя случилось... или бежать, или сдохнуть... так?

– Так, добрая женщина.

И Стайни, удивляясь себе самому, рассказал незнакомой старухе о своих невесёлых делах. Говорил тихо, быстро, сбивчиво, глядя сверху вниз на запрокинутое лицо Гекты. И такое было в этом лице участие, такое понимание, что он не мог остановиться и говорил, говорил, ничего не скрывая.

А когда замолчал – почувствовал непонятное облегчение. Как же ему, оказывается, этого не хватало – просто рассказать кому-то о вихре, который поволок его по жизни невесть куда.

– Не врёшь, – одобрительно сказала старуха. – И про краба не врёшь, которого завалил голыми руками. И про побег в чужой карете... Да, парень, позабавился с тобой Джакар Игрок! Надо будет с ним потолковать...

Последнюю фразу она бросила так небрежно, словно речь шла не о боге удачи, а о соседе, что живёт через улицу.

Стайни этому почти не удивился. Ему было не до странностей старухи, которая могла ему помочь – или погубить его.

Он горько усмехнулся:

– Вот так я и разболтался... Скажи, почтенная: есть ли на свете человек, который отказался бы порассказать о своих бедах и горестях?

– В Энире такие уж точно не водятся, – заулыбалась Гекта. – Тем я, старая, и кормлюсь – чужими рассказами... Ладно, сынок, раз Джакар Игрок тебя подбросил мне в приёмыши – значит, так тому и быть. Видишь, идёт шаути в таких нелепых штанах? Он несёт две рыбины и боится уронить. Ступай помоги, возьми у него одну.

* * *

Быстрое знакомство продолжилось по дороге к дому Гекты: старуха, проворно собрав в миску рассыпанные бобы и камешки и свернув покрывало, направилась прочь от порта.

По пути она растолковала парням, что в Энире худо тем, кому негде ночевать. По городу бродит стража – и городская, и гарнизонная. Всех, кого поймают, тащат в тюрьму, а утром – в ратушу, на допрос к «руке наместника»...

При этих словах Эшшу робко перебил женщину и уточнил: что значит «рука наместника»?

Гекта объяснила, что так называют градоначальника, присланного вейтадским наместником. Нынешний градоначальник Файше́но Унау́то, недавно занимающий свой высокий пост, – по слухам, дурень и тюфяк, а вот подручные у него злые и цепкие. Каждому, кого притащит стража, устраивают суровый допрос. Если человек толком объяснит свою ночную прогулку (к примеру, докажет, что за лекарем бежал), его отпустят. Если понесёт всякую чушь – будет оштрафован, причём его запомнят на будущее. Второй раз попадётся ночью – штрафом не отделается. Ну а если у пойманного бедолаги нет ни постели, ни дома... что ж, Джакар Игрок его сильно невзлюбил!

– Стражникам платят за каждого бродягу, – ухмыльнулась Гекта. – К тому же городские и гарнизонные «шавки» соперничают меж собой. Вот и стараются, задолбай их всех Чёрный Страус...

Эшшу ловил каждое слово, жизнь вайтис была ему явно внове. А Стайни слушал вполуха, разглядывая узкую улочку, по которой они шли.

Высокие деревянные заборы, тяжёлые ворота, лай из-за них... У некоторых заборов поверху шла полоса глины с вмазанными в неё осколками раковин – чтоб незваный гость до костей порезал ладони.

Внезапно Эшшу остановился, устремив взгляд на большое, высокое каменное здание с крышей в виде купола. Вокруг него не было забора. Из распахнутых окон неслась разухабистая песня, а над массивной дверью красовалось изображение змеи, глубоко врезанное в камень.

Лицо шаути от волнения стало серым. Он поднял ладони к вискам.

– Эй, – оглянулась Гекта, – ты чего это на кабак молишься?

Но тут же сообразила, спохватилась:

– Ох, это я ляпнула. Да, это был ваш храм, змеиный. После войны в Энире осталось мало шаутис. А те, что есть, перешли в нашу веру. Кто не перешёл – ходят молиться в Энирский лес, к жертвеннику. А дом отошёл городу. Его взял в аренду Геркон Волчий Хвост, устроил тут трактир. Называется – «Под змеюкой».

Эшшу молча кивнул, отнял пальцы от висков и пошёл прочь от бывшего храма.

– Больно тебе? – искоса глянула на него гадалка.

– Нет, – ровным голосом ответил шаути. – Матери-Змее принадлежит весь мир. Что для неё груда камней, положенных друг на друга?

– А жертвенник в Энирском лесу? – не удержался Стайни. – Это тоже просто камень?

Он слышал от отца о том, что мирные переговоры едва не сорвались из-за трёх жертвенников, которые шаутис готовы были отстаивать насмерть, до последнего человека.

– Это другое, – мирно, без обиды объяснил Эшшу. – Гранитный, Базальтовый и Мраморный – не просто камни. Это окаменевшие слёзы Матери-Змеи, это её часть. А храм... что ж, мы потеряли всего лишь здание. На Ойшои построим другое, ещё лучше...

Номо опускался всё ниже. Белёсый Небесный Шрам таял на темнеющем небе, а искорки, что днём были едва видны на длинной светлой полосе, становились ярче, заметнее.

Далеко ли живёт старуха? Успеют ли они дойти до темноты? Не хотелось объясняться со стражей...

Гекта довела парней до городских ворот. Ага, значит, она живёт в Довеске!

Стайни уже знал от разговорчивых бродяг, что так называли предместье за городской стеной, где селится беднота. Прочный дом там редок. Случись вновь война – все эти домишки сожгут, чтобы враг не разломал их и не засыпал обломками крепостной ров.

Стражники на воротах, хвала всем богам, были так же беспечны, как и утром, когда Стайни проскользнул в город вместе с торговым караваном. Тогда там было не меньше десятка тяжёлых повозок, запряжённых быками, да вокруг суетились носильщики с поклажей. В толпе легко было затеряться, а въездную пошлину брали только с владельцев повозок. Те же всезнающие бродяги обнадёжили Стайни: мол, охотничий азарт находит на «шавок» у ворот довольно редко – лишь тогда, когда лесные разбойники и городское ворьё выводят из терпения или военачальника, или градоначальника. Тогда стражники цепляются к тем, кто подозрительно выглядит, и вообще всячески выставляют напоказ своё рвение. Впрочем, это у них быстро проходит.

Гекта на ходу легко поклонилась двум толстым, совсем не грозного вида стражникам у моста через ров. Те в ответ кивнули, не заинтересовавшись спутниками гадалки.

«Вот и хорошо, вот и всегда бы так!» – молча порадовался Стайни.

Эшшу шёл рядом, разглядывая всё вокруг с интересом и без страха.

Стайни с лёгким раздражением подумал, что этого доверчивого жабоглазого простака, видно, совсем не била жизнь. Он в чужом городе, среди чужого народа, который всего три года назад воевал с шаутис. И преспокойно идёт туда, куда его ведут незнакомые люди...

Кстати, а разве не то же самое делает сейчас и он, Стайни?

Беглый каторжник подобрался, с подозрением глянул по сторонам.

А здесь уже не улица. Здесь дома разбросаны, как грибы по поляне. Широкая тропа виляет и вьётся меж ними. И ограды здесь тоже есть – но не каменные и не деревянные, как в городе. Жители Довеска протягивают вокруг своих домишек и огородиков верёвки или ставят палки – а по ним тянутся, свиваясь друг с другом, плети жгучей, кусачей непролазницы. Она жалит даже сквозь одежду! Стайни как-то вечером в лесу вломился впотьмах в заросли непролазницы – ой, хотелось бы забыть! А тут – живые заборы. Конечно, серьёзного вора они не остановят, а вот озорных мальчишек – вполне... К тому же непролазница широкими листьями закрывает от прохожего немудрёные секреты бедных двориков.

Но вот звуки и запахи такая изгородь скрыть не может. Вся улица знает, у кого варится на ужин рыбная похлёбка, а у кого ароматный суп с диким тмином. Все слышат и визгливую перебранку супругов, и сердитый голос матери, скликающей детишек в дом, и закипающую ссору подростков.

Стайни шёл сквозь чужую жизнь, проникался её тайнами.

Тут наверняка все друг друга знают. И вряд ли любят незнакомцев, свалившихся невесть откуда. Но прошедший школу каторги беглец готов был побиться об заклад на свою единственную рубаху: доносить, если что, эти люди не побегут. Хлоди говорил: чем беднее живёт округа, тем больше она не любит стражников и судейских. И вообще власти...

– Нам дальше не по тропе, а напрямик, – махнула Гекта рукой в сторону большого пустыря, на котором, словно обломок гнилого зуба, высилась каменная коробка бывшего дома. – Мимо вот этого погорелого дворца.

– Для вашего Довеска и впрямь дворец, – уважительно кивнул Стайни в сторону развалины.

– Тут жил торговец... – Гекта шла неспешно, не обращая внимания на крапиву, которую приминали её босые ноги. – Он в городе был-то не богаче прочих, а в Довеске решил стать королём. И вёл себя паршиво. Нос задирал, в долг никому денег не ссужал, не давал проходу молодым девкам, слишком много болтал со стражей... – Тут в голосе её зазвучало злорадство. – Да ещё старых людей, сволочь, не уважал. Вот боги его и наказали.

– Молния ударила, да? – робко спросил Эшшу.

Старуха насмешливо покосилась на него, а Стайни весело догадался:

– Ну да, ну да, молния... Взяла молния кремень да огниво, ночью перелезла через частокол – и как ударит!.. Так было дело?

– Именно так и было, – подтвердила Гекта. – Стража ту молнию не нашла, да и не особенно-то искала... А ещё тут частокол был, его после пожара растащили. И остатки крыши тоже – на дрова. Растащили бы и коробку по камешкам, да кладка крепкая... Держитесь-ка от дома подальше, там у стены где-то погреб, в траве не видно... не провалиться бы... А вон впереди зелёная изгородь – та уже моя. Сейчас свернём за угол этой горелой развалины...

Изгородь, оплетённая непролазницей, не отличалась от соседней. А вот зрелище, которое уже не закрывал угол мёртвого дома, оказалось неожиданным.

У широкой, как ворота, калитки стояла повозка, запряжённая облезлой бесхвостой страусихой. Птица-то выглядела убого, зато повозка сияла всеми цветами радуги. Даже среди этого многоцветья выделялись большие буквы: «Бейтер Шарго».

Возле странной повозки стояли два не менее странных человека: толстяк в шутовском костюме с широченной задницей-подушкой, сбившейся набок, и тощая девчушка-подросток с короткими ярко-фиолетовыми волосами. На девчонке был серый балахон, из-под которого выглядывал подол чего-то пёстрого, цветастого.

Вокруг повозки птичьей стайкой прыгали малыши – в лохмотьях, с весёлыми чумазыми мордашками.

– Брысь! – сказала старуха ребятишкам. Те брызнули прочь, словно вспугнутые воробьи.

– Здравствуй, бабушка Гекта, – поклонилась девчушка. Лицо её было бледным, застывшим. На спутников гадалки она, похоже, не обратила внимания.

– Здравствуй, Айри, – негромко и ласково ответила старуха. – Вижу, горе у тебя?

– Да.

– А кто это с тобой?

– По дороге встретила. Зовут – Майс.

Толстячок в это время держал страусиху за повод. Услышав своё имя, он поспешил поклониться старухе. Пернатое чучело улучило момент и попробовало долбануть толстячка клювом в голову. Мужчина с неожиданной лёгкостью увернулся.

– По дороге, вот как? – бросила гадалка на незнакомца острый взгляд. – Ну что ж, любая дорога хороша, когда приводит к цели...

– Если, конечно, это не дорога на эшафот, – весело откликнулся Майс.

– Шутник... Давай заводи Плясунью во двор. Дома поговорим.

И распахнула широкую калитку. За нею Стайни увидел вполне приличный бревенчатый домик. Не хоромы, но и в городе такое жильё не было бы позором для хозяйки.

Толстенький Майс потянул Плясунью за повод – и повозка вкатилась во двор.