Йормундур (СИ)

15. Крепость Слиаб Мис

Хоть экипаж не удалился от Киллало далеко, всё, что видел Йормундур вокруг себя — это крышу повозки, пару конских задниц да белую пургу, застлавшую пространство. Они будто неслись по глухому туннелю без конца и края, а бьющий в лицо снег стал смазанным, словно кто-то вёл кистью по бескрайнему холсту. Когда двойка замедлила ход, позади не осталось ни огней деревни с лежащими за околицей фермами, ни реки, ни сколь-нибудь знакомых ландшафтов. За снежной вуалью простираются густые леса, едва заметные на фоне чернеющего неба, а просёлочная дорога ведёт к большому озеру, посреди которого на холме видны замковые стены и башни.

На подступе к широкому каменному мосту возница остановился. Озеро, через которое, очевидно, и лежал предстоящий путь, глядит в небо совершенно ровным, как чёрное око, кругом. Можно подумать, что искусственный ров повторяет изгибы крепостной стены со множеством цилиндрических башен на равном расстоянии друг от друга, вот только как вырыть такую прорву? Быстро окоченевший на свежем воздухе Йормундур смекнул, что хозяин цитадели в здешних краях один из богатейших землевладельцев: резиденция его поражает размерами, даже внушает страх. Куда там Дал Кайс с их скромной вотчиной Сеан Корад!

Позади стены, касающейся самой водной глади, виднеется полукруг замкового фасада с двускатной крышей одного уровня, изрезанной дымоходами и башенными шпилями. Громадная башня-донжон выросла посредине, прямо напротив моста. На квадратной смотровой площадке, защищённой тупыми зубцами, должно быть, выстроится весь здешний гарнизон. Ряд башенок облепил замок с наружной и внутренней сторон, но самая громадная круглая махина, расширяющаяся кверху, замыкает собой одно замковое крыло с развевающимся наверху знаменем. Точно такая же, но меньшего размера слилась со вторым крылом. Родовое гнездо Лаувейи или кого другого, к кому вдова имеет привычку заявляться среди вьюжной ночи, викинг счёл бы ошеломительно прекрасным, если бы не сложившиеся обстоятельства. В свирепой метелице неприютная твердыня без единого огонька в тёмных окнах кажется угрожающе величественной.

Как только решётка на арочных воротах стены с металлическим грохотаньем поднялась, хлыст извозчика щёлкнул в воздухе почти у самого носа Йормундура. Копыта лошадей застучали о кладку моста. Вжавшись всем телом в повозку, северянин обомлел от увиденного впереди. Земля заходила ходуном, тихие воды озера забурлили, и с рокотом невидимого глазу исполинского механизма крепостная стена двинулась с места.

Чем ближе подходил экипаж, тем сильней становилось течение водоворота, вращающего вслед за собой стену. Мигом позже она уже неслась, подобно мельничному жернову, а порыв встречного ветра почти сбросил нормандца со скользкой подножки. Сердце забилось с бешеной скоростью. Йормундур глянул под ноги, чтобы спрыгнуть с проклятой повозки, пока та не разлетелась в щепки, но было слишком поздно. Кони последний раз грянули копытами о камни моста, скрип колёс прекратился, и когда тень стены уже наползла на маленький экипаж, неведомая сила как будто задержала её на месте. Перед самыми конскими мордами с тягучей медлительностью прополз портал крепостных ворот, и двойка ловко перемахнула с моста на мощёный берег, увлёкши за собой повозку в глубину замкового двора.

В цитадели кони перешли на шаг. За спиной тёмная громада стены сделала последний круг и со страшным грохотом встала ровно так, чтобы ворота оказались напротив моста. Решётка упала. Когда возница повёл скакунов в конюшни, всё ещё незамеченный Йормундур предусмотрительно сошёл на землю. Вблизи таинственный дворянский оплот куда больше пугает, чем на подступах к озеру. Серый камень стен снизу доверху порос густым мхом, зелёным, бурым и почти чёрным. Его не тронули ни заморозки, ни ветер, ни снег, местами он покрывает замок ковром, местами же свисает дикими рваными гирляндами. Живучий плющ расползся по самым высоким башням, как синие жилы на бескровной коже мертвеца. Это заброшенное место не может быть никому домом. Разве что тем самым фоморам, на которых держит зуб Диан Кехт.

Ухо воителя уловило вороний крик. Зеленокрылая птица, в которой он узнал помощника той страстной незнакомки, что пришла давеча ему во сне, поманила Йормундура к дверям донжона. Проводник привёл путника в зал без единого угла, больше похожий на место для жертвоприношений. Резьба на полу, стенах и потолке в виде больших концентрических кругов приводит разум в состояние помрачения и отрешённости. Посреди комнаты широкими кольцами, одно внутри другого, выстроились двенадцать монолитов. Что скрывается за ними, Йормундур не видел, но оно испускает то же странное голубе сияние, благодаря которому в потёмках замка удавалось как-то ориентироваться. Вновь каркнул ворон, усевшийся на вершину одного из камней внутреннего круга. Тут нормандца взяла жуть, настоящее исступление. Этот старый проныра толкнул его на какое-то безумие, верную гибель! Ещё шаг, чувствовал Йорм, и повернуть назад не удастся. Рука нашарила на поясе тряпичный мешочек, который викинг решительно сорвал. На развернувшемся лоскутке мешковины — сушёные грибы, какими берсерки запасаются перед боем. Без долгих раздумий воитель запрокинул голову, проглотив все до одной поганки.

— Лады. Так повеселей будет.

Йормундур направился к пульсирующему лазурным светом сердцу монумента. С внутренней стороны на монолитах выточены барельефы — уродливые громадные лица то ли людей, то ли кривых одноглазых чудовищ из детских кошмаров. Очи их глядят так пристально и живо, а пасти так голодно разверзлись, точно вот-вот набросятся, вырвавшись из каменного плена. Пришелец остановился в паре шагов от толстого столба, отлитого из чистого золота в виде сидящего на троне языческого идола с не в меру крупной головой. Череп сморщенного циклопа с вываленным языком венчает цветущий дубовый венец. Грубый нетёсаный камень под статуей похож на кусок кристаллической породы и таит в себе ту самую мигающую лазурь, быть может, добытый из глубочайших недр океана. Из широких ноздрей идола тонкими струйками поднимается голубоватый дымок.

Не сразу Йормундур обратил внимание на то, что стояло на плоском черепе статуи. В золотом блеске постамента отрубленная башка твари размером с горного тролля теряется, но стоило поднять к ней глаза, как по спине пошли мурашки. Викинг поймал себя на мысли, что где-то эту скверную рожу уже видел. Перекошенная харя, такой же щербатый рот, уплывшая за границы лица кустистая бровь над таким раздутым сросшимся веком, что второй недоразвитый глаз кажется размером с пуговку. Закрытое ныне око фомора с трудом поместилось бы на руке.

— Так это и есть Балор? — получив от ворона утвердительный крик, Йорм долго выдохнул. — Хвала Водану. Теперь осталось каким-то йутулом его вынести и свалить отсюда. — рука потянулась к мёртвой голове, но вздрогнула от очередного карканья. — Да буду я осторожен!

Как только подушечки пальцев легко коснулись иссушенной мумии, свет кристалла померк, погрузив комнату и всё сущее во тьму небытия. Йормундур вскрикнул, но не услышал даже собственного голоса. Первой мыслью было скорей бежать, искать выход, тело же невольно оцепенело, таясь от невидимого зла.

Откуда-то донёсся плач младенца. Круто развернувшись, норманн нашёл себя уже не в глухой черноте, а словно зависшим под крышей крохотной комнатки с люлькой, дымящимся очагом, прялкой и всем тем скарбом, каким владеет каждый скандинав. У детской кроватки тесно друг к другу стоят склонившие головы мать и отец. На руках женщины с пшеничными волосами ребёнок, мальчик. Нежные разговоры, тихий смех, слова колыбельной — всё это словно из давно забытого сна, чужое, но вместе с тем смутно знакомое.

В следующий миг душа Йорма как будто вылетела в печную трубу и понеслась на немыслимой высоте над землями, каких он никогда доселе не видывал. Бесконечные зелёные долины, реки и водопады, скалистые обрывы над взморьем, горные кряжи, пляжи с чёрным песком, дымящиеся вулканы и гейзеры, озёра горячей воды, непроглядной, как молоко, и синей, как аквамарин. Когда викинг развернулся кругом себя, то узрел, как стенами ярко-зелёного пламени в тёмном небе змеится северное сияние. С высоты птичьего полёта зрелище захватывало дух.

— Не забывай, Йормундур, — обратился из самых глубин разума ласковый мужской голос. — Твоя родина — Исландия. Твой отец — Эгиль.

Восхищение в душе воителя переменилось смутным тягостным чувством. Воспоминания о крепости фоморов заставили встревожиться. Тут бесплотное тело Йорма вновь утянуло куда-то в сторону, и пред ним предстала сцена уже более знакомая. Сыну Эгиля было каких-то 7–8 зим, и ярл Хакон взял его на ристалище посмотреть, как тренируется дружина. К властителю Хладира присоединились другие знатные мужи, уважаемые в норвежских землях и за их пределами. Названный отец поучал мальца, показывал то владение двуручным булатным мечом, то боевым луком, то секирой и щитом. К наследникам Хакон всегда был строг и требователен с присущей ему холодностью. В первые годы Йорм до смерти его боялся.

Норманн увидел, как они метали лёгкие топоры в деревянный столб, когда к ярлу подвели скрученного трэлла. Невольник то ли из франкского, то ли из британского королевства попался на краже. Пока его товарищи недоедали, он таскал из домовых припасов то буханку хлеба, то брусок сыра, а недавно присоседился и к пивным бочонкам. Хакон счёл справедливой расплатой опробовать на бедолаге разученный приём. Стража привязала его к столбу на потеху хозяину и побратимам, а там каждый ловко метнул по топорику, ни разу не задев челядинца, но измучив его до полусмерти.

Очередь подошла к малому Йорму. Он знал, что не сможет так рассчитать бросок, как отец и его друзья. Он не хотел бросать вовсе. Однако посрамить имя Хакона не мог. Йорм долго целился, метил в плечо или руку, так, чтобы сильно не покалечить, но и не разозлить взрослых. Наконец со всей своей детской силой мальчик бросил топор. Сперва хор басистого смеха ударил по ушам, затем разомкнулись веки.

— Вот так парень! Весь в меня! — крикнул второй мужской голос, ниже и старше первого. — Мой сын! Пусть не по крови, но кровожаден, как я в молодые годы! Ха-ха-ха!

Трэлл не умер. Топор угодил ему прямо в лицо, лезвие глубоко врезалось в мышцы и кости от брови до верхней губы через скулу. Его достали, рану грубо заштопали, но глаз спасти не удалось. Рабу до того повезло, что он продолжил, как и раньше, прислуживать при дворе ярла: Йормундур сталкивался с ним то в длинном доме, то в городе. Изувеченную часть лица взял паралич, она навеки застыла маской, хоть это мешало разве что быстро уплетать обед. Хакону расклад показался справедливым. Йорм же видел тот день на ристалище много раз в своих страшных снах.

Крохотные ладошки воспитанника Хакона закрыли лицо в недетском отчаянии, и свет вокруг снова померк. Норманн нашёл себя на месте ребёнка глядящим вдаль, где зловещую ночь озаряло одно-единственное окошко сельской харчевни. Подлетев к нему, невидимый наблюдатель смог заглянуть внутрь кабака: оттуда веяло уютом и теплом. Музыканты весело водили смычком по струнам, били в барабан и играли на гитаре, которую северянин любил особенно. За столом у оконца несколько викингов в полупьяном бреду от выпитого вина и учинённого насилия вели незатейливую беседу.

— Озвереешь от этих переходов через пол-Атлантики! Как идём на очередной рейд, я сам не свой становлюсь, понимаешь. Самому от себя страшно делается… — сказал первый голос.

— А ты не бойся! — посмеялся второй. — Хватай топор — и на дело. Думать будешь потом, как говорится.

— Вот заладили, братцы! — вклинился третий голос, до того знакомый, что Йорму стало не по себе. — Коль взялся за дело, никаких сожалений быть не может! Ты своей же слабостью и сомнениями приближаешь час расплаты. А ежели прёшь, как бык, напролом и не думаешь ни о чём — никто тебе не закон, один ты сам.

— Смолвил не хуже Всеотца!

Побратимы подняли дружный хохот. Кружки пенного вина разом грянули о столешницу, грозясь расколоть её пополам.

— Не поняли вы меня, мужики, — вздохнул первый бражник. — Я ведь вам душу изливаю… Здесь-то в рейде я один, а дома другой. Дома у меня жена, дети, отец с матерью. Как к ним ворочаюсь, в глаза глядеть стыжусь. Особенно жене. Всё вспоминаю, как мы детей малых… Как баб…

— Ха-ха! А твоя думает, что одна у тебя, родимая! И не знает, как ты в каждом околотке лезешь кому-нибудь под юбку. А всё просто, дурень! Ты здесь блудишь, она — там. Мало ли хахалей в Хладире? Как вернёшься к своим в этот раз, ты деткам-то в глаза глянь: не походят ли на соседовы?

Песни и пляски сменились баханьем перевёрнутых столов, и с криками отборной норвежской брани дверь кабака ударилась о стену. В сугроб, распугав дерущихся дворняг, с головой нырнул белобрысый берсерк, дюжий, здоровый, упитанный и беззаботный. Таким Йормундур был какой-то месяц тому, но, глядя на развернувшуюся сцену, не мог в это поверить. Он не мог вспомнить ничего из той ночи: как горланил на ходу придуманную песню, как чуть не провалился в колодец и встретил его, малолетнего монаха, которого после оденет в собачий ошейник, сделав своим трэллом. Сейчас, со стороны, когда Йорм мог разобрать, что кричал ему тогда Ансельмо, всё стало до противного ясно. Эта безумная и в чём-то смешная выходка — на самом деле вызов смерти.

— Прёшь, как бык, напролом и не думаешь ни о чём, — повторил голос из пустоты.

Так он и сделал, из горя, из безысходности. Может, хотел расстаться с жизнью от руки поганого, а может, взглянуть смерти в лицо и плюнуть в её пустые глазницы.

— У трэлла нет прав. Твоё желание исполнено.

Спустя невыносимо долгие секунды, когда отзвучали в морозном воздухе последние слова, из темноты донёсся скрип колёс. Медленно железные обода колымаги перекатываются с камня на камень, а сама она так гремит и стонет, словно драуги пригнали её из глубин царства Хёль. Йормундур невольно обернулся, в лицо повеяло чем-то холодным и затхлым. С мучительной неторопливостью кони тянут телегу, гружёную не дровами, а горой окоченелых трупов, укрытых сверху парусиной. Сама двойка — тощие клячи, кожа и мясо с которых слезли, превратившись в болотного цвета гниль, как у мумий.

На месте возницы сутулый старик: лицо и стан закрыты широкополой шляпой да чёрным балахоном, но возраст выдают покатые плечи с разбросанными по ним седыми прядями и мосластые руки. В одной — поводья, во второй — палка с крючком на конце, каким сподручно затаскивать мертвяков на телегу.

Поравнявшись с Йормом, извозчик остановил лошадей. Изношенная шляпа с дырявыми полями задвигалась. Сперва нормандец увидел длинную бороду, затем отвисшую челюсть с парой чёрных зубов, впалый нос, провалы щёк и глаз, когда-то ярко-синих, теперь белёсых и слепых. Но даже не вид обтянутого кожей черепа, бывшего когда-то лицом, заставил сердце Йорма захолонуть. Старик таращился ему в глаза с таким испугом, какой ощущал в тот миг он сам. Воину показалось, что перед ним не незнакомец, а зеркало, отражение в котором повторяет каждое неуловимое движение.

— Хватит!!! — заорал Йормундур, с силой зажмурив глаза. — Что это значит?!

— Что срок твой отмерян. И подходит к концу. — ответил голос мужчины, слабее и старше первых двух. — Там на Аросе вестник явился тебе не со злым умыслом. Тебе было дано время завершить дела и уйти на покой с лёгким сердцем и чистой совестью. А коль жизнь прошла зазря — вдохнуть в неё смысл. А что сделал ты? Справедливо лишился руки, но, как видно, топором не намахался и крови пролил недостаточно…

— Я не собираюсь подыхать!!!

Йорм сорвался на бег, хоть не видел ни одной дороги. Он бежал на последнем дыхании, но вездесущие голоса не отставали:

— Кому нужна такая жизнь!

— Слепец! Как глупо гнаться за жизнью, отвергнув достойную смерть!

— Кто ты есть? Ты даже этого не знаешь!

— Я хочу узнать!!! — прохрипел Йормундур, свалившись без сил на колени.

Впереди забрезжил лазурный свет. Подняв глаза, перед собой воитель увидел постамент с головой Балора. Страх на грани помешательства вмиг сменился жаром в груди как проявлением надежды. Йорм тотчас кинулся к статуе, выбросил руку вперёд, и когда ладонь едва накрыла огромный глаз чудовища, над ней просвистело лезвие. Мгновенным касанием жарче пламени невидимый клинок легко отсёк вторую руку Йормундура.

В ушах зазвенело от собственного крика. Вслед за отрубленной кистью норманн обрушился на пол, лужа яркой артериальной крови под ним стремительно превращалась в озеро. Корчась от боли в судорожном припадке, Йормундур поднял голову на звуки шагов. На него с благородной неспешностью надвигалась фигура. Осанка, грация, плавность движений — всё это до боли знакомо, но лица не разглядишь, и тело полностью спрятано за плащом с капюшоном.

Тут одна из складок ткани сама собой взмыла вверх, под ней, как сверкающее жало, показалось острое тонкое лезвие. Палач приближался. Йорм попытался отползти назад. Носок чужого сапога хлюпнул по луже крови: шаг, другой, третий… Наконец из тени, как золотистые змейки, выползли несколько толстых локонов. Уста поверженного разинулись с криком мольбы, но меч уже был занесён и ударил так быстро и точно, словно высеченная небом молния.

Захлебнувшийся собственным воплем Йорм очнулся в кругу монолитов, ярко освещённом лазурным камнем статуи. Кровь на полу исчезла, отрубленная рука оказалась целёхонька, но рядом по-прежнему стоял человек с тонким, как вязальная спица, клинком. Запыхавшийся северянин вскочил на ноги. Одного взгляда в лицо противника было достаточно, чтобы узнать в нём отнюдь на Лаувейю.

— Я тебя знаю, — просипел викинг. — Ты же советник риага. Я видел тебя на пиру в Сеан Корад.

— И что с того? — в томных глазах Бреса и на прекрасном холодном лице отпечатался подспудный гнев. — Как ты попал сюда и что здесь вынюхиваешь? — фибула на плече откололась, и плащ тяжело упал под ноги, оставив на гэле расшитую тунику. — Не важно. Ты умрёшь.

Грудь Бреса выгнулась колесом, каблуки сапог на вытянутых по струнке ногах щёлкнули друг о друга, клинок устремился ввысь в нижней стойке. Ядовитый грибной сок ещё бурлил в жилах Йормундура, заставив, что дикий бер, широко расставить руки для захвата. Но не успели сойтись враги, как позади каменных кругов на стене чернильными пятнами разлились три громадные тени.

— Путник, ты прожил никчёмную жизнь, — посетовала первая тень голосом, который Йормундур слышал в воспоминание об Эгиле.

— Взгляни на себя! Надежды на спасение нет! — добавила вторая тень низким басом.

— Разве что прислушаться к нам и принять наш дар. — шутливо прокряхтела третья тень.

— Заткнитесь, — Брес в сердцах рассёк невесомым лезвием воздух.

Йормундур глупо расплылся в улыбке:

— Фух, приятель, ты тоже их видишь! Я уж думал, грибы не отпускают…

С непроницаемым спокойствием помощник Махуна сделал размашистый шаг к сопернику, передавая силу движения мечу. Еле успевший отдёрнуть голову Йормундур так подался в сторону, что брякнулся на зад.

— Шут гороховый, — бархатно посмеялся Брес, вздёрнув клинок строго вверх привычным жестом. — Ты напомнил мне кое-кого из прошлой жизни. От этого твоя неуклюжесть забавляет ещё больше.

Всё так же внезапно молодец сделал очередной укол, остриё отскочило о пластинчатый доспех Йорма и задело подбородок, обагрив светлую бороду. Брес цокнул языком. Поймав момент, его противник перекатился через себя и припустил наутёк. В следующий выпад гэл вложил больше силы, и оцарапавший чужую руку меч вонзился глубоко в борозду на полу. Пока Брес, рыча, возился с ним, викинг бросился за пределы внутреннего круга, туда, где в тени монолитов мог дать себе хотя бы передышку. Пара шагов — и он окажется за кругом света. Йормундур стремглав кинулся вперёд, и тут его насадили, как жука на иглу.

Невесть откуда этот мутный парень из Дал Кайс возник прямо перед носом. Точней, сперва его жалящий клинок насквозь пробил плечо почти у самого сердца, а уж затем очи Йорма встретились с безжалостными зелёными глазами. Из раны обильно брызнула кровь: алая струя покатилась по желобку хитро отлитой стали, собираясь в углублении чашеобразной гарды.

— Откуда ты… взялся? — северянин выхаркнул кровь на рубаху, поняв, что не может дышать. — Что это за ерундовина?

В ближайшем рассмотрении гарда на мече Бреса походила на раскрытый розовый бутон с вьющимся кверху стеблем и острыми листьями. От крови серый металл лепестков как будто зарделся пунцовым цветом.

— Ах, ты про моё оружие? — Брес вогнал лезвие глубже, сорвав с чужих губ звериный рык. — Я зову его Шип. Сплав, из которого его сковали, питается кровью. И, поверь, не проронит ни капли, пока не выпьет всю до дна.

Словам противника Йормундур поверил охотно: Шип жадно вытягивал соки из жил и весьма быстро, ведь помутнение в голове свалило воина на колено. Нужно как-то выдернуть из тела эту дрянь, вот только нормандец застрял, будто кабан на вертеле. Рука плотно ухватилась за тончайшее лезвие, рискуя изрезать кожу. Со стоном Йорм подался назад, вынув Шип всего чуть-чуть, а в груди уже забился комок нестерпимой боли. Брес опомнился, на рукоять легла вторая рука, и с удвоенной силой клинок двинулся обратно. Йормундур скользнул по Шипу культей, в который раз прокляв себя за беспомощность. С лезвия под рукава затекли новые бурые струйки.

— Выбирай, путник. Сейчас или никогда, — ровным голосом протянула первая тень. — Прими силу фоморов.

— Ты же калека! Зачем ещё ты затеял всё это, если не вернуть себе силу, безумец?!

— Не нужно больше гадать, кто ты, чьего рода-племени и какому сеньору служишь. Отринь всё, возьми, что тебе причитается и скажи: «Принимаю». А впрочем, можешь подумать — крови в тебе много!

Где-то рядом надрывно прокричал ворон. С презренным смешком Брес пнул соперника в грудь, тот рухнул навзничь без сопротивленья.

— О нет, вы с Нуаду как небо и земля. — красавец шагнул ближе, прижав Йорма пропитанным кровью сапогом, словно подстреленного зверя. — Как тривиально.

Ворон закаркал снова и снова. Йормундур не видел, но птица была совсем рядом, в тени монолита из второго круга. Там удобное местечко для наблюдения выбрал шут из дома Дал Кайс, прижавший пернатого неумёху плёткой к земле. Как только сизые крылья бились в истерике, карлик пресекал это болезненным щелчком. Бой Бреса с чужаком полностью захватил его внимание.

— Ещё один нахохлившийся соловей напоролся на шип. Сердце поэта и птичьи мозги плохо ладят друг с другом! Но что-то мне говорит, наша троица ещё оставит Бреса в дураках.

Йормундур наблюдал, как свет в глазах неумолимо меркнет. По линиям вен крупные капли крови скатывались к запястьям, собираясь в лужицы. Он вспомнил детство в Исландии, отрочество под крылом Хакона и Гундреда, вспомнил, как на драккаре Йемо приказал ему не сдаваться и позже, на Хильдаланде, поклялся, что никогда не оставит в беде. В вороньем карканье викинг слышал слова предостережения: «Не верь фоморам, не слушай их речей, не бери их даров!» Но с каждым мигом страшные посулы трогали всё меньше, а душу накрыло почти приятное сонное оцепенение.

— Принимаю, — едва слышно прошептали побелевшие губы.

— Громче! — хором ответили тени на стене.

— Принимаю!!! — выплюнул Йорм вместе с фонтаном крови, заставив Бреса брезгливо снять ногу с груди.

В ужасе северянин и его преследователь бросили взгляд на культю, давно затянувшаяся рана которой вскрылась, обильно сочась кровью. Сотрясающийся от ужаса Йормундур поднял руку вместе с надувающимся вопреки законам природы пузырём. Мощный ток крови грозился разорвать его стенки, они пузырились и постепенно стали принимать отчётливую форму. На глазах у воителя у него отросла новая подвижная рука, ничем не отличающаяся от прежней.

Пока Брес в растерянности ослабил хватку, викинг ухватился за возможность соскочить с Шипа. Единственного рывка хватило, чтобы лезвие, как заноза, выскользнуло из раны и улетело куда-то на край зала, жалко звякнув об пол. Приспешник Махуна отошёл на безопасное расстояние, однако собранность и твёрдость в его изящных движениях никуда не делись. Йормундур поднялся. Слабость в теле стремительно превращалась в нарастающую мощь, раны закупорились отвердевшей кровью и больше не беспокоили. Фоморы не лгали: единственное слово полностью его исцелило, и всё, что хотелось норманну теперь — испытать себя.

Йормундур набросился на щуплого гэла с медвежьей яростью, с какой рвался в бой в рядах берсерков. Набухшие мышцы под кожей заходили, как хорошо смазанные железные шестерни. Увесистые кулаки, беря с самых неожиданных углов, вспарывали воздух, будто мельничные лопасти. Удар за ударом северянин оттеснял Бреса назад, а тот и не думал отражать тычки, уклоняясь так ловко, как гибкий тростник во власти урагана. Когда же противник достаточно изучил чужие приёмы, настал его черёд наступать. Брес, куда меньше и слабей на вид, стал вдруг в разы быстрее. Снося недетские удары, Йорм тщетно закрывался руками, но гэл то и дело находил бреши, чтобы как следует дать под дых или пнуть коленкой. И всё же брал заурядный боец не сноровкой и силой, а градом не прекращающихся тумаков.

Йормундур отступил. Отбитые, что кусок говядины, рёбра ныли. Переводил дыхание и Брес, прикусивший губы, пряча накатившую усталость.

— Сукин сын, — выругался нормандец, обернувшись к теням фоморов. — Как ты так быстро дерёшься?

— Ты слишком медлителен и неповоротлив, — откликнулся первый голос. — Но теперь тебе ничего не стоит догнать Бреса.

Молодец вновь нервно цокнул.

— Брес, значит? Похоже, твои приятели-фоморы сдружились против тебя, брат, — пожал плечами викинг. — Так что я должен делать?

— Прислушайся к сокрытой силе внутри тебя и вымести её в быстром движении.

— Чем быстрей ты разгонишь своё тело, тем больше будешь весить. И тем сильней удар обрушишь, то бишь размажешь врага по стенке! — вклинился второй голос.

— Наконец, твоя масса станет так велика, что искривит собой ткань времени. Для окружающих ты замедлишь его течение, как делает это Брес, водя тебя за нос. Но не перестарайся. Хрупкое тело смертного не создано для таких вывертов. Кто знает, чем они для тебя обернутся.

Сморщенный в тяжких раздумьях лоб Йормундура разгладился, и синие очи томно закрылись.

— Что? — с еле сдерживаемой язвительностью выдавил из себя викинг.

— До чего же непроходимый дурачина, — вздохнул Брес с улыбкой. — С вашего позволения я закончу этот балаган.

Еле уловимым хлопком гэл как есть испарился, тут же очутившись возле Шипа, ловко поддетого носком и перехваченного налету. Ещё одна вспышка — и он в мгновенье ока перелетел весь зал, возникнув за спиной у Йорма. Лезвие очертило в воздухе широкую дугу, время на миг остановилось, и Брес передал Шипу такую силу, что он вылетел вперёд быстрей стрелы. За секунду до того, как клинок пронзил бы сердце Йормундура, случилось странное. Тот, словно вырвавшись из оцепенения, крутанулся назад, а рука крепко ухватилась за лезвие, запросто его остановив. Брес отказывался верить, но этот тугодум видел мир таким же, как видят его фоморы.

— Оп, попался! — оскалился северянин в жуткой улыбке, рука с дрожью сдерживала натиск. — Теперь-то мы с тобой попляшем… дурачина.

Йормундур движеньем мысли собрал в свободной руке недюжинную тяжесть и тычком, который посторонний зевака бы проморгал, направил собранную мощь в живот противника. От силы удара туника на Бресе всколыхнулась, точно срываемая ветром, а сам он с хрипом переломился надвое. Не сбавляя скорости, викинг легко подхватил молодца под пояс, оторвал от земли и так уложил на лопатки, что под Бресом пол вздыбился и пошёл трещинами.

— Так. Эта ковырялка для зубов не для меня, но лучше заберу её подальше, — нормандец поднял уроненный Шип.

— Похвально, дитя, — заговорили тени на стене. — Осталось направить обретённый тобой дар в верное русло.

— Тетра! Индра! Элата! — вдруг заорал Брес как резаный, с трудом оторвав затылок от пола. — Какого дьявола вы помогаете ему?!

— Я же сказал, — Йормундур бросил игривый взгляд свысока. — Тебя больше не любят, неудачник. Хотя мне тоже интересно. Так какого дьявола?

Фоморы хором затянули протяжную речь:

Йормундур задумчиво поскрёб бороду:

— Что тут скажешь? И на этом спасибо. В следующий раз, как соберусь дать кому-то размытый ответ, обращусь к стихам.

Оценив обстановку в просторном зале, викинг встретился глазами с всё ещё беспомощно распластанным Бресом. Тот привстал на локте и напряжённо ждал от чужака какого-то подвоха. Поймавший растерянный взгляд северянин весело подмигнул, а мигом позже его и след простыл.

В другом конце комнаты раздался вопль, похожий на звериный. Бешено затрепетали птичьи крылья, и с коротким хлопком Йомундур перенёсся уже к золотой статуе. На плече его сидел ворон. Брес, вскочив на колени, подполз к тому месту, где разглядел в потёмках второго круга камней чьё-то шевеление. На свет с кряхтеньем вышел шут, насквозь пронзённый Шипом прямо посредине груди. Истекая кровью, карлик сделал всего пару шагов и замертво упал. Брес встал, устремил шалый взор на нормандца. Тот как ни в чём не бывало теребил край волос, которые теперь доставали ему до ушей.

— Раздери меня церковный грим! — викинг ойкнул от клевка в ухо и с серьёзностью заговорил, — Господа фоморы! Я тут покумекал над вашим щедрым предложением… В общем, мы с пернатым другом мало доверяем чудищам из потустороннего мира, так что мне нужен залог. Ну, к примеру, голова мумии. Засим… ещё увидимся! Бывайте.

Опасающийся трогать Балора после пережитого наваждения Йормундур взял голову за клок торчащих волос. Брес собрал остаток сил для длинного прыжка, и мигом позже оказался у статуи, но остановить беглеца не успел. Норманн вместе с вороном и останками великанского фомора канул сквозь землю. Его противник гулко вдарил кулаком по опустевшему постаменту, ведь мог ещё пуститься вдогонку, вот только контролировать время силёнок бы не хватило. Метания Бреса остановили тени, переместившиеся на другой край стены перед ним.

— Как всё-таки ты наивен, сынок. — вздохнул первый фомор. — С другой стороны, твоя несдержанность сыграла нам на руку. Весьма правдоподобная была сценка.

— Не слушай ты этого словоблуда Элату, парень! — пробасил второй голос. — Поезжай лучше в Сеан Корад, где вершится судьба Эйре. Помни, упускать Махуна из виду нельзя, когда ты к нему так близко. Ещё эта клятая ворона покоя не даёт, разорви её свора Аннуина!

— Не горячись, Индра. Всё идёт по плану, — раздался голос старика.

Брес в сердцах перегнулся через статую, махнув распущенными кудрями:

— Да как же по плану, Тетра! Балор теперь у них!

— Оттого хуже для них, мальчик. Ты же видел, на что он по-прежнему способен за одно жалкое мгновенье! А этот тупоголовый смельчак, который получил часть его плоти, отнесёт Балора прямиком к своим хозяевам. Да и ему самому бегать недолго. Сам вернётся.

У околицы Киллало Йормундур оказался немногим за полночь. Уже за стенами заколдованной твердыни его осенило, что короткой прогулки не выйдет даже с обретённой силой фоморов. Кони Бреса и его прихвостня-шута умчали повозку, казалось, в другой край острова. Норманн проследовал обратно по еле различимой колее, выжав из себя всю скорость, на какую был способен после битвы. Дорога оставила по себе странные чувства: он будто нёсся по бескрайнему туннелю, за границами которого время замерло. Падающий снег, ночные силуэты и далёкие огни размывались в длинные яркие полосы, накладываясь друг на друга. Если Йорм останавливал бег, мир попросту замирал, как на картине. В действительности же снег продолжал падать, а огонь — гореть, но так неспешно, что глазом не уловить. В скором времени путник стал узнавать окружающий ландшафт, а впереди забрезжили окна деревенских домов и печной дым. На диво Киллало викинг покинул на каких-то пару часов.

После полуночи непогода утихла, и тучи развеялись, открыв в небе надломанный серебряник луны. Йормундур сидел на деревянном мосту за деревней, перекинутом через Шаннон, где берега близко подходят друг к другу. Рука по-прежнему непривычно подкидывала круглый камушек, когда старые доски заскрипели от чьих-то шагов. Повернув голову, северянин узнал в лунном свете Ансельмо, остановившегося на краю моста.

— Йемо, — камень последний раз упал в сомкнувшуюся ладонь.

— Это ты, Йорм? — паренёк подступился ближе, боясь поскользнуться на льду, но как только отчётливей разглядел хозяина, замер как вкопанный.

— Ну в чём дело, трэлл! — викинг закинул одну ногу обратно на мост, повернувшись на заду. — Я это, я!

Разинутый рот Йемо с трудом захлопнулся, он тряхнул головой, снимая оторопь.

— Йорм, твоя рука!

Мужчина крепче сжал кулак на колене, губы расплылись в победоносной ухмылке.

— Да, дружище. Теперь я в форме. И даже лучше прежней.

Монах понурил тревожный взгляд. Казалось, им овладело разочарование в собственной беспомощности, ведь Йорму в конце концов не понадобился ни Диан Кехт, ни он сам. В то же время происходящее оборачивалось столь немыслимым образом, что Ансельмо стало попросту дурно. Вечером они с Йормом провожают Олалью и Стюра, а среди ночи он заявляется совершенно другим человеком — с отросшей рукой!

— С тобой что-то не так. Твоё лицо… Почему ты в шлеме? — затараторил Йемо с недоверием.

Викинг и вправду нацепил на голову солдатский шлем, в которых расхаживала стража Киллало. С самого первого взгляда юноше почудилось, будто Йормундур смертельно измотан, и от этого лицо его осунулось.

— Я беглый остман и между прочим скрываюсь. — воин поставил на край моста вторую ногу и выдвинул из-за спины внушительных размеров мешок. — Как раз поэтому нам следует поторопиться, — заново отросшая рука похлопала по круглому предмету.

— Что это? — Ансельмо нагнулся к мешку, но викинг быстро его отодвинул.

— К тебе есть просьба. Верней, ты мой трэлл, так что слушай приказ. Сейчас я возвращаю тебе руну. Ты вызываешь Метлу Волн и на ней отвозишь вот эту вещь Диан Кехту. Передашь ему прямо в руки. А теперь главное. — Йорм взял холодную ладонь мальца, вложив в неё камень Лагуз. — Ни в коем разе что бы ни случилось ты не открываешь мешок и не трогаешь содержимое.

— Почему это? — выпрямился Ансельмо, выдернув руку из грубых объятий.

— Потому что я так сказал. — поднявшийся следом мужчина с кряхтеньем взял мешок с земли, сунув подмышку. — Упрямое дитя, я забочусь о твоём благе. Теперь слушай. Мы отправимся к эстуарию Шаннона так же, как приплыли в Киллало. Оттуда двинешь на Хильдаланд уже один, у меня тут… свои дела. Поторопи варселов, путь не должен занять много времени.

— Ты так легко отдашь мне Метлу? Я ведь могу отправиться вдогонку за Олальей!

Йормундур резко помрачнел.

— Делай, что хочешь, но сперва отвези го… ремыке Диан Кехту посылку, а там хоть в Уэссекс на приём к королю!

— Так и сделаю!

— А я не расскажу тебе, как вернул руку. — воитель с деланным равнодушием проследил за уходящей далеко за белый виднокрай рекой. — Не любопытно?

— Нет, — Ансельмо поднял чужую расслабленную руку, на месте которой ещё недавно была загнивающая культя, пальцы погладили кожу, внимательно изучая. — Я знаю, это всё нечистая сила, к которой отправил тебя Диан Кехт. Он ведь… пользуется тобой.

— Они все, — промолвил Йорм в никуда. — Пока в этом есть выгода, мне плевать.

— Мне не плевать, чёрт побери! — Йемо вцепился ногтями в чужую ладонь. — Я… молился за твою душу. Ты ведь вовсе не плохой, Йорм. Ты уподобляешься им, позволяешь помыкать… Почему ты не можешь быть самим собой?!

Рука викинга вырвалась из чужой ладони с грозным замахом.

— Здесь все, кроме меня, знают, кто я есть на самом деле?!

С рыком ненависти Йормундур так притопнул ногой, что она выбила одну из досок, застряв в узкой расщелине. Пока Йемо в недоумение осмысливал происходящее, его хозяин так же резко выдернул сапог. Дощатый настил моста от какой-то немыслимой силищи разом сорвался с гвоздей. Через миг, как почувствовать дрожь под ногами, монаха крепко взяли поперёк груди, и он нашёл себя уже на берегу, будто очнулся от страшного сна. С моста в реку посыпались поломанные доски, оставив голыми бревенчатые перекладины. Йормундур залился звонким смехом.

— Что это было? — Ансельмо стал судорожно креститься.

— Могу показать ещё раз. — викинг удобней перехватил голову Балора, за одно крепко вцепившись в рясу чернеца. — Держись крепче, нам пора.

Ансельмо думал возразить, но у реки остался лишь след на снегу ещё до того, как с губ слетело первое слово.