Явье сердце, навья душа

Глава двадцать девятая. Финист и Марья

В Кащеевом граде Финисту жилось неплохо. К будущим смотринам вовсю готовились невесты Полоза, и он сам на одну из них глаз положил. Пришел во дворец с добытой рудой, чтобы невесты Полоза слепили ожерелье для царицы или сотворили нового зверя. И тогда-то в серебристых палатах Мораны он Марью и приметил.

У нее была ладная фигурка, длинная, ниже поясницы, светло-русая коса и бездонные серые глаза. Марьюшка не спешила становиться золотой царицей. Ей не хватало усидчивости и терпения, ни одна ее вышивка так и не была закончена — рано или поздно она загоралась новым узором и бросала начатое. Пела, по собственным заверениям, ужасно («Медведь на ухо наступил»), с музыкальными инструментами была не в ладах.

Своей непохожестью на прочих Полозовых невест она Финиста и покорила.

И вроде отлажено все и просто: работа на руднике в медной горе, из даров которой умельцы делали украшения для царицы и местных красавиц, прогулки с Марьей… Но было что-то, что никак не давало ему покоя. Странная, поселившаяся в сердце тоска.

Его все тянуло куда-то… Он и Марье об этом говорил. А однажды и вовсе предложил:

— Давай сбежим?

— А давай! — загорелась она.

Другая назвала бы глупым или сумасшедшим. Она ведь жила во дворце, в роскоши, ела вкусную еду и в серебряных палатах вышивала для самой Мораны. Если бы захотела, могла и сама стать царицей. Во всяком случае, у нее был такой шанс. Но она выбрала его — рыжего вихрастого парня, скромного горняка. Финист даже спрашивал, почему. Отвечала — с ним ей хорошо и спокойно.

Они и впрямь не раз пытались покинуть город. Но когда бы ни подходили к городским воротам, те были намертво запечатаны. Финисту даже чудилась в этом некая магия. Иногда краем глаза он видел открытые ворота. Смотрел прямо — они оказывались закрыты.

— Может, где-то в городе есть другие? — неуверенно спрашивала Марья.

Они обошли весь город, облазили каждый его уголок, но ничего не нашли. Только старое, заброшенное капище, на котором, кроме них, кажется, никто никогда не бывал. При виде капища в Марьиных глазах зажглось любопытство — то, что всегда объединяло их.

Долгая прогулка по городу каждый раз не заканчивалась ничем и оставляла привкус разочарования. Однако Марья, которой уныние было незнакомо, упрямо скрывала огорчение за улыбкой.

— Может, нам еще выпадет случай отсюда уйти.

— Было бы здорово… — мечтательно протянул Финист. — Только подумай — увидеть новые края, другие народы…

Горняки утверждали, что за пределами Кащеева града их ждали лишь дикие пустоши, протянувшиеся на сотни верст вперед. Он не верил.

— А если не выйдет… Не так здесь и плохо, — пожала плечами Марья. — Ты работаешь, я царице служу. Как Полоз себе невесту выберет, можешь меня в жены брать. Раньше нельзя — Морана не одобрит.

Финист покраснел. Он, конечно, думал когда-нибудь жениться, но чтобы так скоро? Разве он не слишком для этого молод? Финист жил совсем недолго — он даже не застал приход Карачуна, который должен был усыпать землю снежным пологом.

Часто его сомнения прорывались наружу — хорошо, в руднике было, с кем поболтать. В конце концов он, кажется, успел всем надоесть своими разговорами о Марье. Даже старый горняк, которого все называли просто Михалычем, устал над ним подтрунивать.

— Ну что ты ломаешься как девица! — в конце концов с досадой махнул он рукой. — Любишь ее или нет?

Финист задумался и честно сказал:

— Не знаю. Вроде люблю.

— Вроде люблю, — передразнил Михалыч.

Финист вздыхал. Марьюшка — девушка бойкая, своего терять не привыкла. И серьезная. Несколько свиданий при луне — и она уже вверила ему свое сердце. Он и счастлив его принять… Но жениться?

Погруженный в мысли, Финист привычно работал киркой, откалывая крупные куски породы. Он до сих пор был слишком худым и, по мнению остальных горняков, слишком слабым. Однако он тешил себя надеждами, что однажды поравняется с ними в силе. И станет хоть немного похож тех богатырей, о которых, будто они неладны, поведали дворцовым девицам берестяные книги.

Ему нужна только Марья… но кто не любит богатырей?

Сказал бы приятелям-горнякам такое — точно бы засмеяли. Вот Финист и предпочитал не говорить. Лишь махал киркой снова и снова, пока не услышал рядом смех. Женский смех — звонкий, переливчатый. Он вскинул голову с улыбкой, думая, что Марья, которой вечно на месте не сиделось, пришла в штольню его проведать. И неважно, что день был в самом разгаре, и ей полагалось развлекать Морану во дворце своей болтовней.

Улыбка поблекла. Вместо неугомонной Марьи Финист увидел незнакомку с длинной черной косой и изумрудными глазами в таком же изумрудном платье в пол. Мысленно ахнул. Горняки часто шептались о некоей красавице, хозяйке — хранительнице — малахитовой горы. Правда, Финист никак не ожидал, что она встретится… ему. Он любовался ее профилем — не как юноша, а как художник.

«Вот бы ее зарисовать…»

Лицо хозяйки с тонкими, правильными чертами и ее точеная фигура так и просились быть запечатленными. Марью он уже много раз рисовал, рисовал и Морану — по личной просьбе царицы, узнавшей от Марьи про его «талант».

— Давно я за тобой наблюдаю, — наклонив голову, певуче сказала хранительница горы.

— Почему именно за мной?

— За многими я наблюдала, не с тобой одним разговаривала. И все же есть в тебе что-то особенное… Природу в тебе чую родную, двусущную.

— Что это значит? — заинтересовался Финист, откладывая кирку.

— Сущность в нас есть иная, помимо человеческой. Я, например, могу ящеркой обращаться.

— Я тоже? — воодушевился он.

Хозяйка заразительно рассмеялась.

— Свободолюбив ты слишком для ящерки. Но я чувствую в тебе странную силу… Слабую — будто отголосок силы, ее эхо. Странно, что ты ничего не знаешь о ней.

— Иногда я мечтаю о том, чтобы сбросить с себя кожу и взлететь в небо, — неожиданно для самого себя признался Финист.

— Так что же тебе мешает?

Финист окончательно растерялся. Как что? Он же человек!

— Научу я тебя, горемычный! — озорно вскрикнула Хозяйка. — Будешь слушать меня — научишься личиной второй обращаться!

Превратившись в ящерку, она взобралась под самый потолок, и была такова.

Однако вернулась к нему, озадаченному, в тот же вечер. И начала, как сама сказала, «уму-разуму учить».

С той поры Финист повадился уходить от горняков, чтобы побыть с Хозяйкой горы. Внимательно ее слушал, но ничего путного не выходило. Как был человеком, так им и оставался, сколько бы изумрудная ящерка ни вилась возле ее ног.

Характер у Хозяйки был вспыльчивый, переменчивый. Она то хохотала, как юная девушка, то злилась на Финиста и называла неумехой. В конце концов сказала:

— Устала я от тебя. Хоть помочь и хочу, а вижу, что не сумею. Я с рождения лелеяла свою двусущность и с рождения ящеркой вилась меж камней. Если не знаешь сам о силе своей, значит, ею тебя наградили.

— И что делать? — спросил Финист.

Расстраиваться он не спешил — мир большой, непременно найдет кого-нибудь, кто сумеет ему помочь.

— Прорублю я тебе путь в горе, чтобы проход вел прямехонько к берендеям.

Сердце Финиста взволнованно застучало. Значит, он мог попросить Хозяйку вывести их с Марьей за пределы Кащеева града?

«Прости, Марьюшка, не сейчас. Для начала мне нужно понять собственную сущность».

Двусущность, если верить Хозяйке горы.

Он поспешно согласился — непостоянная Хозяйка могла передумать в любой момент. Взволнованный переменами, Финист совершенно забыл спросить: а кто они, собственно, такие, эти берендеи?