Ярмарка невест

Глава 17

Болеть в восемнадцатом веке — это то еще удовольствие. Хорошо еще, что у меня был личный, хорошо выдрессированный лекарь, который знал одну важную вещь — никогда нельзя даже заикаться в моем присутствии о кровопускании. Нет, я не против самого кровопускания в целом и в отсутствии таблеточек от давления, это весьма действенная профилактика удара. Но лечить таким образом сопли, я никогда не позволю, и сломаю руку любому, кто подойдет ко мне с ланцетом.

Узнав, что я слег с лихорадкой, ко мне примчалась Елизавета и полчаса рыдала, сидя на полу возле моей кровати, уронив голову рядом с моей рукой. Ну, ее понять можно, еще не женат, детей нет, а ведь она только под гарантию внука Петра престол захапать смогла. А вдруг ничего не поменялось и гарантии все еще требуются? Ну и личную привязанность тоже нельзя было исключать. Поговаривали, будто между сестрами была очень большая и нежная дружба, и Елизавета искренне любила Анну и переживала ее смерть. Так что какая-то часть этой привязанности чисто психологически не могла не перенестись на племянника. Но такое проявление чувств не выдерживало критики. Особенно, когда она велела показать ей мое тело. Я сильно возмутился тогда, но мое возмущение подавилось кашлем, и во время приступа тетка выяснила все, что ей было нужно. После осмотра она немного успокоилась и умчалась в церковь, чтобы поставить свечу во здравие и молиться о моем скорейшем выздоровлении.

— Петр второй умер от оспы, — задумчиво проговорил Штелин, находящийся в этот момент возле меня. — Государыня тогда была еще юной девушкой и это произвело на нее впечатление. Да и относилась она к государю очень странно. М-да, странно.

— Вы его знали? — горло саднило, и я старался говорить, как можно меньше.

— Лично — нет, — Штелин покачал головой. — Его вообще, похоже, никто толком не знал, разве только Иван Долгорукий. Да и то вряд ли. Тот император был замкнутый, себе на уме. Более всего любил он охоту, и опять же, как мне кажется, лишь как способ уйти ненадолго от ненавистной действительности. Государыня однажды призналась, еще в то время, как была лишь цесаревной при Анне Ионовне, что он приходил к ней незадолго до болезни, и говорил про то, что чувствует приближение смерти, что знает, будто скоро умрет.

— Ну и разговоры у него были с девушкой, которую он якобы любил, — я снова закашлялся и с трудом проглотил вязкую слюну. — Подайте мне зеркало, — Штелин, если и удивился моей просьбе, то вида не подал, а просто протянул мне зеркало на ручке. Я высунул язык и как мог рассмотрел свое горло. Красное, воспаленное, а белые точки — это похоже гной. Вот белых пленок, покрывающих гланды и уходящих дальше в глотку я не увидел и с облегчением выдохнул. Врач из меня тот еще, но, похоже, что у меня ангина. Если честно, то больше всего, я боялся увидеть нечто, похожее на дифтерию, в тот момент, когда стало больно глотать. — Так, это уже хорошо. По правде говоря, ничего хорошего, но все же лучше, чем могло бы быть. Яков Яковлевич, будь другом, принеси таз, теплой воды и соли, — я откинулся на подушки, поправив на голове мокрый холодный компресс. Уж что-что, а как горло полоскать, я помню.

— Я-то принесу, ваше высочество, все, что вы просите, если вы мне поясните, где вашего лейб-медика черти носят? — сердито проворчал учитель и направился доставлять запрашиваемое.

Я покосился на дверь, куда он вышел, и вздохнул. Флемм сейчас находился у Машки, которую я, идиот, мог заразить, когда поддался лихорадочному порыву и поцеловал ее. Я велел Давиду оставаться при польской принцессе все время, пока не станет ясно, заболела она, или болезнь миновала.

— Надо как-то намекнуть ему про микробов и антибиотики, — прошептал я, переворачивая полотенце на голове. — А еще надо, пожалуй, начинать закаляться да витамины жрать. Вон, оранжерею восстановить и выращивать их и зимой, и летом.

— Я встретил господина Штелина по дороге сюда, — я вздрогнул и покосился на Флемма, который поставил на столик свой лекарский сундучок и принялся в нем рыться. — И я не понимаю, зачем вам соль, ваше высочество?

— Буду делать соленый раствор, вымачивать в нем розги и с порога хлестать всех, кто задает дурацкие вопросы, — нахмурившись ответил я, и закашлялся. Когда приступ прошел, повернулся к лекарю. — Что с принцессой?

— Я отвечу, когда вы скажете, зачем вам соль, — упрямо повторил Давид, сложив руки на груди, зажав в одной прообраз стетоскопа.

— Горло буду полоскать, и не спрашивайте, как это работает, я знаю просто, что помогает и мне этого достаточно, — я посмотрел на него и нахмурился. — Что с Марией Саксонской?

— Пока ничего, — Флемм пожал плечами. — Вы так и не сказали, почему думаете, что она может заболеть. Только потому, что постояла рядом с вами? Вы же понимаете, ваше высочество, что это абсурдное заявление?

— Господин Флемм, напомните мне, когда я вам предоставил должность в обязанности которой входит разыскивать абсурдность в моих заявлениях? — я повторил его жест, скрестив руки на груди. — Вы сделает то, что вам велено, и будете наблюдать за здоровьем Марии Саксонской еще неделю, это вам понятно?

— Понятно, — буркнул Давид. — Позвольте осмотреть вас, ваше высочество, — и он наклонился ко мне, вертя в руке свой примитивный, но от этого не становящийся совсем уж бесполезным, фонендоскоп.

Я задрал рубаху и нагнулся, позволяя ему прослушать мои легкие. Я даже дышал так, как просил меня дышать когда-то терапевт на приеме, когда я пришел примерно с такими же проблемами. Вот только тогда меня вылечили за три дня, и еще три или четыре, не помню уже, ушли на реабилитацию. Сколько я буду болеть сейчас и выздоровею ли вообще, одному Господу богу известно. Наконец, Флемм перестал тыкать мне в спину трубкой, и я смог снова откинуться на подушки. Отсутствие жаропонижающих сказывалось на состоянии. Лихорадка, казалось высасывает из меня все соки.

— Ну, что скажите, господин Флемм? — я стянул со лба уже бесполезное полотенце.

— Я не слышу в легких посторонних звуков, — он потер лоб. — Я ведь много практиковался, и часто слышал скрипы, бульканья и другие странные звуки…

— Хрипы. Кильский старик-медик называл все эти бульканья хрипами, — я кашлянул. — Но откуда тогда кашель?

— Полагаю, что из горла, — твердо сказал Флемм. — А хрипы весьма подходящее название, да. Надо запомнить и начать применять.

— Вы еще классификацию составьте, — я усмехнулся. — Ну там влажные, когда булькает, сухие, когда скрипит, и соотнесите с разными заболеваниями. Тогда вообще сильно думать над болезнью не надо будет. Послушаете, ага, вот здесь булькает, значит в легких жидкость и надо так-то лечить, и вообще, это не в легких дело, а сердце не справляется, потому что булькает не только в легких, но и ноги отекли как бревна, и вообще все отекло. — Моя бабушка страдала сердечной недостаточностью, и я точно помню, как приходящий участковый терапевт ругала ее за то, что та мочегонные пить прекратила. Тогда-то я и услышал про воду в легких при этой самой недостаточности, и, надо же, запомнил, точнее вспомнил сейчас, хотя никаких предпосылок к этому вроде бы не было.

— Вы иногда говорите странно правильные вещи, ваше высочество, — Флемм потеребил губу. — Ведь и правда, булькает, когда сердце не справляется. Не только тогда, конечно, но в других случаях и бульканье другое. Я действительно начну составлять таблицу дыхательных хрипов, спасибо за подсказку.

— Вы мне лучше что-нибудь от лихорадки дайте, — процедил я, проводя сухим языком по растрескавшимся губам.

— Отвар ивы, — Флемм кивнул каким-то своим мыслям. — Сейчас вам его приготовят. Только, он очень горький, ваше высочество, придется потерпеть.

— Не ребенок, потерплю, — жар все нарастал, мне начало казаться, что я скоро дышать огнем начну.

Искомый отвар притащили вместе с водой и солью, которую я запросил у Штелина. Сначала я ополовинил кувшин, так сильно хотелось пить. Затем тщательно прополоскал горло, а потом уже морально подготовил себя к отвару. Рядом с бокалом предусмотрительно поставили чашку с медом, чтобы подсластить горечь. Так началась моя долгая дорога к выздоровлению.

— Праздник в честь дня рождения наследника отменяется, вместо этого императрица Елисавета предложила провести молебен в честь того, что он пошел на поправку, — маркиз де ля Шетарди раздраженно расстегнул последнюю пуговицу камзола и швырнул его в кресло, оставшись в шелковой рубашке. — Руже! Вина, — схватив услужливо протянутый бокал, он жадно сделал сразу несколько глотков и закрыл глаза. — Вот истинное вино, с виноградников Бордо, а не та кислятина, которую подают в императорском дворце. Лесток обещал мне место в первых рядах, рядом с императрицей, когда начнутся поздравления этого мальчишки. Помяните мое слово, наследник не так прост, как может показаться на первый взгляд. Его сразу же взял в оборот этот старый лис Ушаков, и, помяните мое слово, щенок вполне способен ударить в спину, за минуту до этого улыбаясь вам в лицо.

— Вы слишком драматизируете, маркиз, — первый помощник посла Рауль де Шантоне посмотрел на свое вино сквозь пламя свечи, подивившись его глубокому рубиновому оттенку. Действительно прекрасное вино. У маркиза отменный вкус. — Я уверен, что в том увеселительном клубе, устроенном Ушаковым, наследник занимает не последнее место. Вот только он совершает иногда довольно странные на первый взгляд поступки. Например, он вернул мне дом в обмен на долговое обязательство, которое, если честно, я уже считал пропавшим. Понятия не имею, зачем ему вся эта рухлядь, которую предлагает мой кредитор взамен реальных денег, но я рад, что сделка состоялась.

— И все же мальчишка не так прост. Да и эти заигрывания императрицы с прусским королем мне не нравятся. Хорошо в этой ситуации только то, что Бестужев не может уже так нагло подыгрывать англичанам. Но… Я вообще перестал понимать, куда направляется политика Елисаветы. На какую европейскую страну эта императрица ориентируется?

— Если следовать вашей логике, то к любимой наследником Пруссии.

— Если бы, — Шетарди сделал еще один глоток. — Мардефельд вчера жаловался, что князь его за человека не воспринимает.

— Ну, хорошо. Кого ласково встречает Ушаков? Раз уж вы уверены, маркиз, что все беды идут из этой жуткой Тайной канцелярии?

— Я не знаю! — вскричал Шетарди и вскочил из кресла, в котором совсем недавно разместился. — Руже! Где тебя носит дьявол? Вина! — пока слуга наполнял бокал, Шетарди немного успокоился. — Ушаков как-то заявил, что служит не императорам и императрицам, а России. Он просто выживший из ума старик.

— Но клуб он организовал на зависть многим, — хохотнул Шантоне.

— Да, дорогой мой, с этим не поспоришь. Кого из невест наследник выделяет особенно? — тихо спросил посол, словно бы обращаясь к самому себе.

— Поговаривают, что больше всего знаков внимания получает принцесса Ангальт-Цербстская, — ответил Шантоне и одним глотком допил свое вино.

— Какое убожество, — Шетарди приложил ладонь к лицу. На его пальцах сверкнули камни, вставленные в тяжелые перстни. — Завтра, если мне память не изменяет, гостьи будут предоставлены сами себе. Позаботьтесь о том, чтобы принцесса Ангальт-Цербстская приняла меня.

— Хорошо, маркиз, я вас уведомлю, когда ее высочество будет готова вас принять, — и Шантоне поставил пустой бокал на стол и слегка склонив голову, обозначив поклон, вышел из комнаты. Шетарди же опустился в кресло.

— Что же я упускаю из вида? Что? Почему мне все время кажется, будто я плетусь позади всех остальных? Что-то назревает. Какая-то буря и ее отголоски уже слышны, но я никак не могу понять, с какой стороны дует ветер. Надо еще раз попытаться встретиться с наследником. Он сейчас болен, а отсюда уязвим. Может быть, сейчас все прояснится, и я хотя бы буду знать, на что мне нужно обратить внимание.

— Как вы себя чувствуете, ваше высочество? — Мария подняла взгляд на доктора Флемма и поджала губы.

— Я прекрасно себя чувствую. Сколько можно вот так бесцеремонно врываться в мои апартаменты? — она сжала кулачки. — Почему вы к другим не ходите и не надоедаете им своими странными просьбами?

— Потому что его высочество не давал мне таких указаний, а в вашем случае он почему-то уверен, что вы могли заразиться. Так как ваше самочувствие? — и он действительно довольно бесцеремонно приложил ладонь ко лбу Марии, а потом поднял ее руку и принялся считать пульс. — Покажите мне язык, ваше высочество, не упрямьтесь, мы с вами оба знаем, что его высочество только с вида производит впечатление мягкого и сговорчивого человека, а на самом деле ему не чужда определенная жестокость. Сейчас, когда болезнь обнажила все самые худшие черты его характера, лично я не хочу давать ему повод для раздражения тем, что не выполнил приказ, выполнить который не представляется большего труда.

— Я могу его увидеть? — Мария показала язык и раздраженно вырвала руку из руки Флемма.

— Нет, — доктор покачал головой.

— Почему? — принцесса нахмурилась.

— Потому что это был отдельный приказ никого не впускать, кроме ее величества, приказывать которой его высочество естественно не может, — Флемм поклонился и, подхватив свой сундучок, направился к выходу. — Думаю, что больше я вас не побеспокою. Вы действительно здоровы, и его высочество зря беспокоился. Хотя, как вы могли заразиться, если просто стояли рядом? — Флемм остановился, изобразив на лице задумчивость, краем глаза отмечая, что при его словах польская принцесса вспыхнула до корней своих светлых волос. — Вот оно что, — пробормотал он еде слышно, поклонился, и вышел за дверь, улыбаясь. — Пока весь двор гадает и делает ставки, я, кажется, знаю, кому Великий князь отдал предпочтение. Довольно странный выбор, если честно, — Флемм остановился, задумчиво посмотрев в окно. — Ладно, это не мое дело, просто приятно быть первым, из непосвященных, кто узнал о сердечных предпочтениях наследника.

Я просматривал макет будущего журнала для мужчин. Идея сделать нечто подобное меня никак не оставляла, а во время болезни, которая порядком затянулась, приобрела черты мании. Я даже заставил Румянцева найти ту девушку, работающую на Ушакова, и художника, способного вырезать картинку на деревянной дощечке, чтобы она пошла в печать. Достоверность портрета меня не слишком волновала, главное было показать, хм, формы, да пороскошнее, и довольно фривольную позу. Ну и, таких картинок должно было быть несколько.

Газеты уже были в ходу, а вот журналов еще не было, так что я готов был стать первооткрывателем. Отдельно я поручил Олсуфьеву и Лопухину, который был просто мастером собирать разные сплетни, подготовить мне кучу всякой ерунды по типу, как ухаживать за усами, чтобы они не уступали усам Петра Великого, и как правильно завязывать ленту, чтобы треуголкой ее не сбивало. Это только кажется, что подобные вещи интересны исключительно женщинам. Ничего подобного. Многие мужички гораздо тщеславнее представительниц прекрасной половины человечества. Пара статей была посвящена новым ружьям, а также обещанию Шувалова заплатить двести рублей тому, кто изобретет и в ближайшее время предоставит новый улучшенный вариант гаубицы. Все это перемежалось фривольными картинками, с подписями: «Богиня весны», «Королева вьюги» и тому подобными пошлостями. И наконец, в центре, между обсуждением лучших видов седел для охоты и новой придумки императорского портного по части использования драгоценных камней в качестве пуговиц на камзолах Великого князя, помещалось пара статей, ради которых все и затевалось.

Одна статья посвящалась Сухопутному шляхетскому кадетскому корпусу. Объяснялась его значимость для Российской империи, и значимость общего патриотического воспитания молодых людей, дабы никто из них ни в будущем, ни в настоящем не посрамил славу русского оружия. И что очень важно расширить корпус, сделать его доступным для обучения большего количества мальчишек. Но для этого нужны деньги, которых пока нет, но вот Великий князь предложил временный выход из положения — создание общего попечительского совета, курирующего именно военно-морские учебные заведения, состоящий из истинных патриотов своей страны, которые по-настоящему хотят помочь в столь богоугодном деле.

Совет действительно создавался, и я даже определенный процент от доходов стекольной фабрики, определил на это дело. Офицеров, самое главное, грамотных офицеров в стране не хватало, и это было проблемой, потому что я не верил в то, что воевать ни разу не придется. Еще как придется. Да тот же Крым пора бы уже сделать частью империи. да еще и наличие Фридриха под боком никак не давало спокойно вздохнуть. Он-то точно не успокоится, пока свою карликовую страну не превратит в нечто, способное диктовать условия, и, черт подери, я хочу ему в этом помешать. Так же как хочу помешать европейцам колонизировать Африку. Ну в последнем другой принцип действует — кто первым встал, того и тапки. А пока нужно было офицеров воспитывать в промышленных масштабах, в последствии сделав различные учреждения подобного типа обязательными для обучения дворянских деток. И для девчонок что-нибудь придумаем. Вы же элита страны, так будьте добры соответствовать. Потому что просто хорошенькой фигурки и милого личика для этого недостаточно. Так же, как и дорогого камзола и родословной, уходящей к Рюрику. Хорошенькую фигурку, вон в журнале можно во всех подробностях рассмотреть, только вот «Богиня весны» элитой общества никогда не будет, ни при мне, это точно.

Вторая статья посвящалась, как это ни странно, посевной. Точнее популяризации других видов продуктов, не только зерновых, но и картошки, к примеру.

За дверью раздался шум, и в комнату ворвалась будущая королева Швеции, а ныне герцогиня Гольштейн-Готторпская Луиза Ульрика.

— Вы всегда так бесцеремонны? — я приподнял бровь, разглядывая свою как бы родственницу. — Хотя, о чем это я, конечно, вы всегда так бесцеремонны.

— Неужели я не могу проведать больного родича, почти брата? — Луиза улыбнулась улыбкой Медузы и села прямо ко мне на кровать.

— Вы в курсе, что я не одет? — я отодвинул почти готовый макет первого номера журнала и в упор посмотрел на Луизу. — Вам слова «порядочность и стыдливость» вообще знакомы?

— Бросьте, я замужняя женщина, — она махнула рукой.

— Я понимаю, что это ответ из темы «что я там не видела», но мне, если честно, как-то неудобно. Хотя, если это приглашение, причем довольно решительное к более интересным действиям, то я весь в вашем распоряжении, дорогая. Видите ли, я немного ослаб, после лихорадки, но, как вы сами сообщили, вы женщина опытная, поэтому я вам доверюсь и просто буду лежать, и получать удовольствие, в то время, как вы все сделаете сами.

— Вы иногда меня чудовищно раздражаете вашей способностью абсолютно все перевести в горизонтальную плоскость, — Луиза раздосадовано поморщилась, но с кровати не слезла, оставшись сидеть там, куда села.

— Заметьте, это происходит исключительно в вашем присутствие. Видите, как вы на меня влияете, весьма положительно, надо сказать, — и я весьма откровенно заглянул в ее декольте, а потом перевел взгляд в область собственного паха.

— Ах, будьте хоть раз серьезным, — она всплеснула руками. — Я хочу поговорить с вами на весьма серьезную тему. Ваше заинтересованность этой невзрачной мышкой Марией Саксонской имеет место быть, или она на уровне сплетен?

— А почему вас это так интересует? — я мигом прекратил дурачиться и стал предельно серьезным.

— Потому что мой брат заключил определенного рода договор с ее отцом. Но, если вы рассматриваете ее как кандидатку на роль вашей супруги… Если бы вы были простым герцогом одного из немецких княжеств, то ничего фатального не случилось бы, в крайнем случае, Август просто вам отказал бы. Но, наследник огромной империи… В общем, в этом случае, Август будет вынужден разорвать соглашение с моим братом, потому что у империи есть определенные обязательства перед Австрией. Фридрих будет в бешенстве, понимаете?

— И что? мне какое должно быть дело до его плохого настроения? — я пожал плечами.

— Да как вы не понимаете, он начнет войну раньше, чем планировал, и я не смогу предугадать направление его удара. В любом случае, Россия должна будет вмешаться. И, в зависимости от того, куда брат нанесет удар… Вас могут послать на этот участок фронта, а я не хочу, чтобы вы принимали участие в войне, — выпалила она и осеклась, словно сморозила в сердцах какую-то глупость, о которой вовсе не собиралась говорить. Вскочив, Луиза бросилась к двери, а я смотрел ей вслед глупо моргая. Вот это что сейчас было и как мне к этому теперь относиться?