Янтарный

Отчаянные меры

Вернуться в гараж после цеха было всё равно что войти в бункер после ядерного взрыва. Тишина здесь была оглушительной, давящей. Витёк сидел на ящике из-под инструментов, трясущимися руками зажигая паяльник, чтобы починить внезапно сломавшийся осциллограф. Его отец был дома, под присмотром матери и сильного успокоительного, которое нашла Баба Зоя. Но выражение лица Вити говорило, что он видел призрак, и этот призрак был его отцом.

— Он не узнавал меня, — прошептал он, не глядя ни на Лёху, ни на Катю. — Смотрел сквозь меня. Видел какой-то… конвейер. Другого человека.

Катя молча положила руку ему на плечо. Это был жест, несвойственный ей, и от этого — ещё более красноречивый.

Лёха стоял у стола, на котором лежала карта посёлка. Он был бледен, но собран. Ночной инцидент с отцом, а теперь и одержимость отца Вити выжгли в нём последние сомнения. Это была война на уничтожение.

— Они слабее нас, — неожиданно твёрдо сказал Лёха.

— Что? — Катя с недоверием посмотрела на него.

— Взрослые. Они… сломлены. У них нет будущего. Только прошлое. И «Тиша» находит в них благодатную почву. Мы же… — он обвёл взглядом их обоих, — мы его раздражаем. Наша злость, наш шум, наше нежелание играть по его правилам. Мы для него — как песок в шестерёнках. Он пытается нас перемолоть, но у него плохо получается.

— Отлично, — с горькой усмешкой бросила Катя. — Мы песок. А он — бульдозер. Чем мы ему можем помешать? Плевать на его шестерёнки?

— Нет, — Лёха ударил кулаком по карте. — Мы можем его заглушить.

Он посмотрел на Витька. — Ты сказал, что «Тиша» не выносит диссонанса. Мой крик по рации вчера нарушил его ритуал с отцом. Значит, нам нужно создать шум. Не просто крик. Системный, мощный, невыносимый для него шум.

Витёк медленно поднял на него глаза. В них загорелась искра понимания. — Джазмерзть… — прошептал он. — Ты хочешь устроить акустическую атаку?

— Именно. Ты же записал его голос, его «идеальную» частоту. Мы можем создать помеху. Подавить его.

— Это безумие! — воскликнула Катя. — Откуда мы возьмём такую аппаратуру? Чтобы заглушить… духа?

— Не духа, — поправил её Лёха. — Его канал вещания. Тот самый сигнал. Мы бьём не по нему, а по его средству доставки. — Он снова смотрел на Витька. — Ты можешь это сделать?

Витёк заёрзал. Технический вызов заставлял его мозг работать, вытесняя панику. — Теоретически… да. Нужен мощный генератор сигнала и усилитель. Но где их взять? У меня тут только хлам!

Лёха улыбнулся. Это была безрадостная, холодная улыбка. — У тебя есть карта. И мы знаем, где самое мощное и ненужное оборудование в посёлке.

Катя первой поняла его намёк. Её глаза округлились. — Ты имеешь в виду… радиорубку? На старой водонапорной башне? Но она заброшена с семидесятых!

— Там до сих пор стоит советский усилитель УНЧ-100, — сказал Витёк, и в его голосе зазвенел азарт. — Я видел! Мы с отцом лазили туда, когда я был маленьким. Он огромный! Но туда не подняться! Лестница напрочь сгнила!

— Есть пожарная лестница снаружи, — невозмутимо парировал Лёха. — Она ржавая, но выдержит, если лезть по одному.

— Это безумие! — повторила Катя, но уже без прежней уверенности. — А если нас поймают? Это же… вандализм!

— А что они нам сделают? — тихо спросил Лёха. — Посадят в тюрьму? Здесь скоро всем будет на всё наплевать. Они все уснут. Или сойдут с ума, как отец Вити.

Его слова повисли в воздухе. Альтернативы не было.

— Ладно, — сдалась Катя, пожимая плечами. — Значит, лезем на башню, чтобы включить радиохулиганскую станцию и устроить вой против призрака. Нормальный план. А что мы будем транслировать? Свой крик?

— Нет, — сказал Витёк, и его глаза загорелись. У него была идея. — Нечто более… подходящее. У меня есть кассета. Одна. Идеальная для этого.

Он порылся в ящике и достал потрёпанную кассету без всякой обложки. — Это… — он покраснел, — я записал «Алису»… концерт в Лужниках. 90-й год. Кинчев орет как ненормальный. Это… это полная противоположность тому сладкому голосу из эфира. Хаос. Ярость. Жизнь.

Лёха и Катя переглянулись. Это было гениально и безумно.

— Значит, решено, — Лёха посмотрел на часы. — Ждём до вечера. Идём ночью. Максимальная скрытность.

Они вышли из гаража. Было ещё светло. Посёлок лежал перед ними, тихий, пыльный, прекрасный в своём упадке. Но теперь они видели не дома и улицы. Они видели поле битвы.

По дороге домой Лёха заметил нечто, от чего кровь стыла в жилах. На крыльце одного из домов сидела девочка лет пяти. Она играла… в классики. Но не мелом на асфальте. Она прыгала по воображаемым квадратам, а рядом с ней, на скамейке, сидела её кукла. И на плече куклы лежала аккуратная, ровная полоска пыли.

Девочка смеялась. Она разговаривала с куклой, с воображаемыми подружками. Она была полностью погружена в свой идеальный, выдуманный мир.

«Тиша» менял тактику. Он больше не ждал, пока взрослые вспомнят прошлое. Он начал творить его для тех, у кого прошлого ещё не было. Для детей.

Лёха ускорил шаг. Они не просто спешили. Они бежали наперегонки со временем. И противник уже начинал их обходить.