Время для жизни - 2

Глава 18

«Как же хорошо в Сибири весной! Нет, если посудить — весной везде хорошо. Но! Только жители северных областей страны могут в полной мере понимать — насколько замечательно это время года! Долгая, почти полугодичная, зима, с морозами и метелями — позади! Дни становятся все дольше, а солнышка — все больше.

И пусть пока ни зеленой травы, ни листей на деревьях нет и в помине, но! Но! Уже точно знаешь — они будут! Еще немного и точно появятся! А то, иной раз, в долгие зимние вечера и сомнение возникает — а ну как не придет весна вообще?! Разум-то смеется — «Быть такого не может! Всегда за зимой приходит весна!», а чувства порой сомневаются — «Ну а вдруг?! Все когда-нибудь бывает впервые!».

И не хочется обижать жителей южных, более теплых и комфортных регионов страны, но…

«Кто не бегал в противогазе, тот никогда не узнает цену воздуха!».

Кстати, противохимическая подготовка у них — тоже началась. РХБЗ, как сказали бы в будущем. Хотя нет — пока первую букву «Р» в этой абревиатуре никто не знает! Да и, насколько понимаю, и третью «Б» — тоже не знают. Так что — только противохимическая. Она, эта подготовка здесь вполне привычна — ее проходят в школах; в учебных заведениях и на предприятиях проводятся дни указанной подготовки, а то и месячники — по теоретическим знаниям.

Так народ напугали в прошлую войну, что впору на воду дуть. Но напугались — обе стороны, и потому массового применения БОВ в предстоящей "мясорубке" ожидать не стоит. Но гитлеровцы, не сильно афишируя сей факт, применяли — вполне. И в концлагерях, и в том же Аджимушкае.

Х-м-м… встречал публикации, что и «наглы» где-то этим отличались. И уж точно — гордые римляне — против эфиопов.

Они вообще… европейцы эти цивилизованные. Настолько цивилизованы: что хотят, то и творят, без особой оглядки на мнение окружающих. Это же всем известно, что только «Рашка» — Мордор, и живут там дикие орки. Но вот то, что еще в конце шестидесятых годов двадцатого века в спокойной и цивилизованной Бельгии людей в зоопарках показывали, наряду с разным зверьем — это факт как-то ушел в прошлое. Ага… негров там разных, зусулов или еще кого.

И в это же время доблестные галлы, которые героически сдались бошам в сороковом, и затем клепали тем все, что можно — артиллерийские системы, и автомобили, малые корабли и подводные лодки… Отвлекаясь на акты оральной любви, чтобы боши их больше ценили, ага! Эти самые галлы в шестидесятых угробили миллион алжирцев… или марокканцев? Не помню… И все равно — цивилизованные! Про бритишей — вообще молчу, тем, если бы волю дали — ух! Они бы почистили шар земной от разных… Нацисты — похлеще немцев, Альфред Розенберг не даст соврать!

Опять кстати! Это же совсем скоро — немцы франков и англов в позу пьющего оленя будут ставить! Примерно через месяц! Повлияем на историю? Поможем будущим союзникам? Да ну нах! Вот в обратную сторону — можно было бы! Если бы Адя не отдал свой «Стоп-приказ», а довел до конца эту операцию… И-е-э-х! Все равно нам от этих мудаков помощи ждать не приходиться! И сука Гитлер — реверансы еще делает англичанам… типа — может все-таки договоримся? Но не… этот английский свинобульдог сильно-сильно Адика не любит! Не договорятся! Хотя и по поводу финнов англы на нас зубы щерят, с-с-суки!».

— Ф-у-у-х-х! Взвод! Стой, раз-два! Восстанавливаем дыхание! Затем — разминка! — Косов сам согнулся в поясе, выдохнул, а потом, выпрямившись, замахал руками — «Вдох-выдох! Вдох-выдох!».

— Иван! Ты вот нам… х-у-у-х-х… объясни… На кой хрен ты нас гоняешь кругами, перед строевой подготовкой? — прорвало Капинуса.

— Паша! Бег — это универсальное упражнение, которое разогревает все группы мышц. Это — первое! Второе — дыхалка у строевика должна быть. Опять же — бег ее и развивает, и поддерживает. Да и сколько мы тут пробежали — три круга, меньше трех километров. Стыдно должно быть, товарищ Капинус! Стыдно! — в шутку пожурил Косов курсанта.

— Ну а разминки эти все… они зачем? — пробормотал один из курков.

— Поясняю… для тех, кто в танках! Разминаем шею — иначе… а ну как у тебя шею переклинит — как ты команду «Равняйсь» выполнять будешь? Потом — плечевой пояс — отмашка рук должна быть четкой, и одинаковой — у всех! Пояс — чтобы осанка была на «ять»! Ну и самое главное… ноги! Связки размять, мышцы потянуть, колени… голеностоп! В общем — не чирикаем, а повторяем за мной! Раз-два! И-и-раз, два!

Косов заставлял и себя, и других тщательно подходить к подготовке к непосредственно строевой.

— А танки здесь при чем? — пробухтел кто-то из строя.

— А танки здесь… танки здесь — при всем! У танкистов, если кто не знает, у них лобная кость — ого-го! До пяти сантиметров доходит в толщину! Они же постоянно о железки стукаются. В-о-о-т… сначала образуются шишки, потом — мозоль… Потом — и кость нарастать начинает. И это приводит к чему? Головному мозгу в башке места — все меньше и меньше! А потому и соображают — медленно и слабо! Им же по три раза команды повторяют, вдумчиво так… с расстановкой!

Курсанты заржали.

«Народу — нравится, а с улыбкой-то любое физическое упражнение лучше делается!».

— Да брешет он все! Танкисты же — они тоже в шлемах воюют, чтобы не побиться! — вякнул кто-то «особо одаренный».

— Шлемы у них… объясняю! Они не для того совсем! — продолжал разминаться Косов, поглядывая, чтобы и другие не отлынивали.

— А для чего же тогда у них шлемы? — засмеялся Амбарцумян.

— Шлемы у них, Серега… Чтобы краску не побить, не поцарапать внутри танка! А если танкист матерый, опытный — он же башкой может и металл замять! А зачем им внутри мятый, лопнувший металл, да краска поцарапанная? Что же это за танк такой будет — мятый, да лопнувший? У них тоже, небось, свои командиры есть! Значит — есть кому за порядок спрашивать. А командиры-танкисты — это же вообще звери! У них вообще в голове — одна кость! Но, хоть соображают совсем слабо, за порядком следить все же — могут! Это у армейских командиров уже в кожу впиталось! То есть — мозгов уже не надо, одни инстинкты!

Тут с хохотом вмешался Ильичев, так же делающий разминку:

— Вы с ним не спорьте! У него здесь, в танковой школе, земляк инструктором служит! Так что — информация проверенная, из первых рук!

Таки — да! Весьма неожиданно для Косова, когда он в составе гарнизонного патруля, гулял по улицам центра города, встретился ему вдруг — Коля Ивкин! Ну как встретился? Окликнул его кто-то! Оп-па! Николай, собственной персоной! И, причем, в форме командира танковых войск! Командир, правда, совсем невеликий — младший лейтенант! Но все же!

Вымолив у старшего патруля пять минуток, «для пообщаться с земляком», Косов, наперебой с Колей, стали выспрашивать-рассказывать друг дружке о житье-бытье. Времени, конечно, ни на что не хватило, но, когда старший окликнул Ивана, демонстративно постучав по наручным часам на руке, договорились встретиться в увольнении, в выходной день.

— Ваня! Я тебе сюрприз сделаю! Обещаю! — засмеялся на прощание Коля.

Косов развил бурную деятельность — новую форму так отутюжил, что о стрелки порезаться можно! В училищной цирюльне попросил, чтобы его постригли, как ему надо. Ага… командиры уже не требовали с курсантов первого курса наголо стриженной головы! А еще — выспросил у сержанта Ильичева, куда он захаживает со своей новой пассией. И ведь, скотина такая, даже еще не рассказал, кто она и что она! А ведь точно — куда-то они там ходили, не только же в кино даму водить!

Степан, сначала, бекая и мекая, пытался отбрыкаться, но Косов был настойчив! Ну право слово — не в кино же им с Ивкиным идти?! Тогда сержант и подсказал один уютный ресторан, где посидеть можно, и где на тот факт, что с дамой приперся — курсант, внимания особого не обращают. Цивильное место — обещал Ильичев. Вот он зачем у Ивана денежку занимал — на кабак с дамой!

Место было и правда — неплохим, вполне уютным, и без лишнего пафоса. Туда они с Ивкиным, и с его «сюрпризом» и пошли! Сюрпризом оказалась все та же Клава, невеста Ивкина. Хотя — как невеста? Жена уже!

Коля, поглядывая на жену, рассказал, что после успешного окончания им курсов механиков-водителей, учитывая его навыки работы с металлом и механизмами, а также успехи в усвоении программы курсов, ему предложили остаться в танковой школе.

— Ну а я чего? Попросил у командования неделю, смотался в Красно-Сибирск, Клаву — в охапку, да назад!

Женщина засмеялась:

— В охапку, ага! Три дня меня уговаривал! — и покосилась на мужа, чуть покраснев.

«Эгей! Видно — хорошо Коля ее уговаривал! Молодец!».

— Ну а здесь Вы как? — спросил Косов.

— А здесь… еще одни курсы закончил. Видишь — младшего лейтенанта присвоили. Клава — в техникум библиотечный поступила, на заочный. Сначала комнату снимали, у старушки одной, а сейчас после того, как расписались — нам комнату в общежитии дали. Здорово, да?

Косов подтвердил — да, здорово! Даже, в глубине души, чуть позавидовал ребятам — как у них хорошо все складывается!

Коля, в своей стального цвета танкисткой гимнастерке, с «кубарями» в петлицах, стройный и подтянутый, смотрелся — молодцом. Клава…

«А она чуток поправилась, по-моему! И какая-то спокойная, умиротворенная. Х-м-м… и вино — только пригубила!».

Улучив момент, когда Клава вышла в туалетную комнату, он спросил у Ивкина негромко:

— Коль! А… Клава беременна, что ли? Извини за вопрос, если что…

Ивкин немного удивленно посмотрел на Косова, но не обиделся:

— А как ты понял? Мы-то никому пока…

— Как понял? По некоторым признакам. Она чуть поправилась, женственная такая стала, плавная вся. Вино — почти не пьет. Да и… не знаю. Какая-то такая, умиротворенная!

Коля довольно засмеялся:

— Да, брат Ваня! Верно! Ты знаешь — я так рад!

Косов задумался, а потом нехотя, и чуть грустновато спросил:

— Коль! А если — война?

Ивкин посерьезнел:

— И чего? Война… значит — война! — и наклонившись ближе к Ивану, — Знаешь… нам тут данные доводили, про… ну — про северное направления и применение танков там…

Но досказать Ивкин не успел — вернулась Клава.

«А хорошо посидели, душевно! И не напились нисколько. Больше разговаривали, вспоминали, смеялись! Молодцы они, эти ребята!».

Договорились, что еще непременно встретятся!

Отработав повороты, Косов перешел к отработке шага, и отмашки рук.

— Выше руку, Алешин! Всем внимание! Кто знает, где на теле человека находится подвздошная кость? Нет? Знаете? Амбарцумян, покажи! Правильно! Вот рука должна доходить именно до нее! Локоть! Локоть к телу — не прижимаем! Повторяем за мной! Р-р-а-з! Еще раз — раз! Вот так, да. И снова! Раз! Раз! На месте… шаго-о-м марш! Раз! Раз! Капинус! Это уже высоковато! Ниже, ниже! Руку на взмахе отводим до упора! Не в сторону, а взад себя!

Еще на первом занятии столкнувшись с разногласиями по поводу — «что значит — нога поднимается на высоту тридцати сантиметров от земли!», Косов упер у кого-то… ну понятно, что у Гиршица! деревянную линейку и теперь, чтобы не спорить с "курками" — просто подносил линейку к ноге нерадивого и молча… а иногда и не молча! Смотрел на курсанта!

— Носок тянем, тянем носочек! Держим, держим лапу, мать вашу! — и самому приходилось, стискивая зубы, тянуть носок и держать ногу.

«Хорошо, что у нас бушлаты есть! В шинелях бы, на таком солнышке… спарились бы!».

Вот еще… непонятная ситуация. Шинель! Со времен царя Гороха в русской армии присутствовала шинель. Вещь хорошая, нужная. Для солдата — просто необходимая! И согреет, и спать на ней можно, ею же и укрываясь! Теплая, опять же…

«Как в том анекдоте, про бабку и солдата:

— А что, милок, рази ж вы зимою не мерзнете?

— Да ты что, бабуля! У нас же шинель — с подкладом! — и демонстрирует бабке ватный подклад вверху шинели!

— Ага… вон оно чё! А летом — рази не жарко в ней?

— Да нет, бабушка! Она же — без подклада! — и показывает полу шинели изнутри снизу».

«Только вот… какого же хрена отцы-командиры не озаботились переходной, межсезонной формейкой? В апреле — уже теплынь, а зольдатен — еще в шинелях! Жди, когда приказ по гарнизону, а то и округу выйдет — на смену формы одежды! В конце сентября — уже холодно, а приказа — нету! И ходи, бравый солдат, щелкай зубками на осеннем ветру, да еще и с дождиком! И ведь так было — практически до скончания века! Уже в России форму дополнительную ввели! Это у нас было — все здорово! Ну — флот же! Чего там! Бушлаты — не дураки придумали. Смешно было смотреть, как в конце апреля, в Севостополе солдатики еще в шинелях парились. А мореманы — уже в бушлатах, лепота! М-да… было и смешно, и жалко!».

Краем глаза Косов изредка ловил стройный силуэт в шинели, возле крыльца санчасти. И улыбка растягивала морду, и теплом тело обдавало!

Трезво оценивая Настю, как хозяйку, с утра «стартанув» из училища, Косов пробежался по парочке магазинов неподалеку, и, что оказалось правильным, заскочил в коммерческий продуктовый магазин. Таковые были в наличие и в Омске, насколько ему объяснили курсанты-омичи. Немного — пара-тройка, и только в центре города. Цены в них, скажем так, несколько кусались, зато и ассортимент был — не в пример лучше и качественнее обычных магазинов.

«Так-так-так… ветчина, вроде бы свежая. Сыр с непонятным названием, но — желтый и пахнет вполне вкусно. Граммов двести сливочного масла… Бутерброды уже вполне можно сделать, то есть — с голоду не умрем! Еще бутылка красного полусухого, и бутылка коньяка!».

В последний момент Иван не удержался, и купил вкусно пахнувшую пряным посолом какую-то селедку. А значит — пришлось покупать и картошки на рынке! Хлеб, еще горячий, одуряюще пахнувший. А еще прихватил с десяток яиц — яичницу и приготовить быстро, и вполне себе закуска. Правда — не для застолий с красивой женщиной, но… Пусть будет!

Правильно подумал и взял из каптерки свою сумку, выложив все из нее в предоставленную Мыколой тумбочку. Иначе — куда бы он все покупки складывал?

Настя встретила его в каком-то халате, расписном и очень домашнем.

«Х-м-м… у Завадской что-то похожее было!».

Женщина явно недавно проснулась, и была несколько сонной, теплой и очень-очень домашней.

— Ой, извини! А я думала ты попозже придешь! Недавно только встала. Даю себе волю немного расслабиться по воскресениям, отоспаться.

Она была такой притягательной, что Косов не удержался и скинув шинель, поставив сумку у входа, схватил Настю в охапку и зарылся носом в ее волосы.

«Ну до чего же женщины, даже вот так — по-домашнему и со сна, пахнут волнующе! Прямо дух захватывает!».

Целуя податливые губы женщины, он одной рукой вовсю тискал и мял привлекательную попу, а второй, запустив ее под волосы, кончиками пальцев, провел по шее — снизу вверх. Настя ощутимо вздрогнула, и вздохнув, обмякла в его руках.

— Ты, Ваня, какой опытный прелюбодей… Вон как быстро нашел мое слабое место, да? — тихо засмеялась женщина.

— Ну что ты! Я только в начале пути… по изучению твоего тела и нахождения этих слабых мест! Надеюсь, найти их все…

— Ну что ты делаешь? Дай я хоть умоюсь…, - Настя попыталась выскользнуть из рук Косова, но не преуспела в этом.

— Ты и сейчас… ах какая! А умоешься ты — чуть позже! — Иван подхватил ее на руки и понес в комнату.

Позже, лежа на все той же, такой неудобной, узкой кровати, Косов продолжал поглаживать тело женщины. Лежать приходилось на боку, лицом друг к другу, иначе было просто невозможно на этом лежбище. Настя пыталась отдышаться, уткнувшись лицом ему подмышку.

— Вань! Ну что ты и правда… как дикарь — схватил, потащил…

— Тебе не понравилось? — с улыбкой поинтересовался Косов.

— Очень понравилось! Только… я себе представляла как-то по-другому. А не вот так — трах-бах и быстро-быстро, бегом-бегом!

— Хорошая моя! Ну — у нас же весь день впереди! И мы повторим это не один раз, уже — с чувством, с толком, с расстановкой.

Настя лежала, закинув ножку на него, и Иван чувствовал своим голым бедром, насколько она влажная — там! И это быстро привело его в прежнее состояние — бодрости и готовности.

Женщина почувствовала движение его воспрявшего «организма», приподняла голову и, засмеявшись, сказала:

— Как ты быстро… восстановил силы.

— А их и не нужно было восстанавливать! Они еще никуда не растрачены. Ну что, красавица, может перейдем на пол, как тогда?

Ее негромкий смех послужил ответом.

— Ну все! Теперь мне не только умываться надо. Теперь мне просто необходимо помыться! Так что не разлеживайся, а топай и затапливать колонку! — потребовала еще через какое-то время подруга.

— Сейчас… сейчас. Может вместе помоемся? — предложил Иван.

Настя чуть задумалась, но, засмеявшись, покачала головой.

— Как ты себе это представляешь?

Он представлял себе это очень хорошо! Так хорошо, что…

— Нет-нет-нет! Вань, ну правда… да что же ты такой ненасытный-то? — Настя, приподняв голову, посмотрела на…

— Вань! Там и места мало, да и не мытье это будет. Сам же понимаешь! — потом она еще раз внимательно осмотрела его восставшее достоинство, — Хотя… давай я вот так…

Косов смотрел на ее покачивающуюся голову у себя — ниже, и опять, в который раз поймал себя на мысли, что ему как-то невероятно везет здесь с женщинами. Просто невероятно! А потом и мысли упорхнули… когда настал прилив.

— Ну все! Ты — удоволен… хоть на какое-то время! — Настя с довольной улыбкой облизнула свои губы.

«Она сейчас так похожа на красивую кошечку, которая только что миску сметаны «навернула»! Х-м-м… ну — не миску, и не сметаны… Но да — надо встать и поухаживать за женщиной!».

— Тебе самой нравиться? — не удержался он от вопроса.

Настя засмеялась, глядя ему в глаза:

— Очень! Очень нравится! Ты… Ты такой вкусный! Ну все! Ты пойдешь или нет?

— Яволь, фрау майор!

— Иди уже… клоун! А я еще немного поваляюсь…

Косов быстренько затопил водогрейную колонку в ванной, и направился на кухню, где стал возиться с приготовлением яичницы с ветчиной.

«М-да… примус — это что-то! Я уже и забывать стал, как в будущем все стало легче и удобнее. Комфорт — это дело такое, заманчивое!».

Краем глаза увидел, как женщина, в распахнутом халате проследовала в ванную.

— Насть! Вода же еще толком не нагрелась! Замерзнешь же! Какая это помывка?

— Ничего, я привычная. Это даже полезно, обмываться прохладной водой. А тут еще и ты, с запахами этими! У меня уже в животе бурчит и слюной скоро захлебнусь! — засмеялась подруга.

«Привычная она, ага! Вон как шипит и охает из ванной!».

Но, судя по всему, в процессе вода нагрелась, потому как Настя затихла, а через некоторое время вышла вполне довольная и свежая. И у Ивана к тому времени было уже все готово.

— Вот ничего себе, у меня завтрак сегодня! — обрадовалась женщина, — Это не завтрак, это — целый пир!

«Интересно! А вот аппетит у нее — очень хороший! Не отстает от меня. А почему же — такая худощавая? Вроде бы ничем не занимается. Или это у нее — конституция такая?».

Косов с удовольствием смотрел, как подруга, не жеманясь, с явно видимым удовольствием, поглощает приготовленную им снедь.

— Ты, Ваня, очень хороший… нет, не так! Ты — очень выгодный любовник, вот! И в постели хорош, как… не знаю, как сказать! — Настя покосилась на него и чуть зарумянилась, — И готовишь хорошо, и внимательный! И симпатичный очень! Вот был бы ты постарше… я тебя бы точно захомутала в сети Гименея!

«Эх, девчонка ты все-таки! Ты же меня на пять, а то и шесть лет младше. Если считать тот мой возраст!».

— Не боишься вот такую расчетливую тетечку? — засмеялась она.

— Нет, не боюсь! — улыбнулся Косов, — И вовсе ты не тетечка! Мне иногда кажется, что ты все еще девчонка. Ну — или молодая женщина, которая только-только вышла из девичьего возраста.

Настя довольно засмеялась, попивая вино, но сразу и загрустила.

— Нет, Ванюша! Я давно уже не девчонка. Даже самой страшно — насколько давно. Да и девчонкой я была вздорной, глупой! Самоуверенной и упрямой. Тебе бы не понравилась, точно!

— Ну почему же? Да и как ты можешь рассуждать — понравилась бы ты мне или нет?

— Вань… ты же не знаешь ничего…

— А ты мне расскажи…

Настя хмыкнула, протянула ему кружку:

— Налей мне еще вина!

«Да что же такое? С памятью у меня что-то, что ли? Еще же думал вот — бокалы нужно купить! И забыл! Х-м-м… а вино-то мы фактически — допиваем! Хорошо, что коньяк додумался купить. И как-то незаметно так мы это винцо оприходовали, под простецкую, неприхотливую закуску!».

Но Косов чувствовал, что в голове немного зашумело, да и Настя видно, что порозовела, расслабилась.

— А что бы ты хотел узнать… обо мне? — не глядя на него уточнила женщина.

— Все. Я хотел бы о тебе знать все. Но я понимаю, что у каждого человека есть что-то, что он и сам вспоминать не любит, а уж тем более — рассказывать другим, даже близким. Так что… расскажи, что можешь и хочешь…

Настя задумалась, а потом потребовала:

— Прикури мне папиросу…

И снова ушла в раздумья. Помолчав, сказала:

— Ты знаешь… я в общем-то и не стесняюсь своей жизни. Да, там, в прошлом, много была и грязи, и крови, и мерзости всякой… Но — что-то и хорошее было, что позволяло держаться за эту жизнь, надеяться на что-то… Так что — что есть, то все — мое! И… я же понимаю, что ничего серьезного из нашей… из наших отношений не получится.

Настя жестом остановила Косова, готового возразить:

— Вань! Ты младше меня на двадцать лет, так что… Ничего серьезного. Мне хорошо с тобой. Очень хорошо! Ты как будто снова разбудил во мне что-то. Я тебе так благодарна за это…

— Слушай! Вот это мне не нравится! Ты так говоришь, как будто мы уже расстаемся! — сердито высказал подруге Иван.

— Нет! Да нет же! Вот еще! Я не про то совсем. Не расстаемся, как ты мог такое подумать? — удивилась Настя, потом усмехнулась, — Тетечка еще не наигралась такой славной игрушкой!

— Перестань! — нахмурился Косов.

— Ну все, все! Не буду больше! Не злись. А то вон какой грозный, прямо как хомяк надулся! — засмеялась подруга.

«Эгей! Да она, похоже, окосела! Не сильно, но… заметно!».

— Вот ты сказал — вода еще холодная! Эх, Ваня! Знал бы ты… Когда месяцами ты не можешь себе позволить ничего большего, чем котелок чуть подогретой воды. Вот представь — для женщины! Котелок воды! Б-р-р-р… вот уж чего вспоминать не хочется! Самой противно! Ну а где зимой, в Гражданскую, помыться можно было? Мы же не всегда в какой-нибудь деревне стояли.

— Ты воевала? — спросил Иван.

— Воевала? Да нет… больше — в санитарном поезде. Потом, когда со своим мужем познакомилась, там уже — чуть легче стало. Но все равно — всякое случалось. Я медсестрой при ЧОНе состояла. Я же говорила тебе, что муж у меня чекистом был? Да, чекистом. Вот и приходилось помотаться по таким местам, что дикое захолустье — столицей покажется! Да даже когда в Хабаровске обосновались, и я делопроизводителем при отделе ВЧКа работала… училась там же, в медицинском училище. Даже и тогда… та неустроенность, она же — повсеместно была. Гражданская только-только закончилась. Хотя… как закончилась — вовсю еще шла! Муж мой с отрядом по тайге мотался, за всеми этими атаманами. А проще сказать — за бандитами! Там же, Ваня, идейных было мало. Кончились на тот момент уже идейные.

— А я вот слышал… про Пепеляева. Что, вроде бы, идейный был, — спросил Косов.

— Ну — это далеко от нас было. Я тоже слышала. Ну да — вроде бы идейный. Только — дурак! Сам за идеи сражался, а людей сколько в гроб загнал? И с той стороны, и с нашей! А у нас все больше всяких уродов было. Семеновцы всякие… еще и отребье унгерновское. Да тогда вообще… Тогда жизнь человеческая — копейки стоила. С обеих сторон. И себя не жалели, а уж других — тем более!

— И как же… женщинам во всем этом? Страшно было?

— Страшно? Страшно было — когда думаешь, что в плен попадешь. Там и над мужчинами-то измывались, а про женщин… вообще — лучше не думать! — Настя зябко повела плечами, — Так что, Ваня, стрелять я тогда научилась хорошо. Вынужденно. Но — хорошо! И из нагана, и из маузера. Да и винтовка была привычной. Даже — пулемет!

Настя засмеялась. Но как-то — невесело.

— Насть! Хватит…

— Хватит? Ну — может и правда… не стоит оно, таких воспоминаний.

— А ты… мужа любила? — не удержался все же, чтобы не спросить, Косов.

— Х-м-м… любила ли? Знаешь… даже не знаю, как сказать. Наверное, любила. Он, знаешь, какой смелый был?! Смелый, веселый, сильный. И как-то рядом с ним… спокойно было! Хоть и опасно, но — спокойно. Это уж потом он… да, как и многие из чекистов, огрубел, что ли… Стал более спокойным, но и холодным. Выдержанным таким, расчетливым. Но это уже… потом. А когда его в Туркестан перевели, это был уже совсем другой человек. Целеустремленный, жесткий…

— А ты говорила, что на Кавказе жила…

— А… да. Мы до двадцать четвертого года на Дальнем Востоке прожили. Потом мужа ранили. Серьезно ранили. Вот его и направили, после госпиталя. Там тепло, хорошо. Только люди мне там не понравились. Мы же все больше общались с такими же… И вот… никак не могла привыкнуть, что они тебе в лицо улыбаются, а глаза — холодные, оценивающие. Да и… мужчины там все больше… ох и назойливые! Ему прямо скажешь — у меня муж! А он — как будто не слышит! Я же молодая была, русоволосая. А они прямо… вот нравятся им светловолосые женщины! Как будто дурные становятся, как будто разум им отказывает…

— А после Кавказа мужа в Туркестан перевели. В двадцать девятом…

Настя засмеялась:

— Вот где, Ваня, с водой и помывкой было совсем плохо! Не везде, конечно, но — в целом! Муж же все больше по заставам мотался, да военным городкам. Ну и я — за ним. Ибрагим-бека они тогда ловили. Только… в тридцать первом этот Ибрагим с двумя тысячами сабель — сам пришел. Вот… тогда мой муж и погиб! Он… в последний момент… как чувствовал — в Ташкент меня отправил.

— А потом… я сюда, в Омск переехала. Сопровождала раненых и выздоравливающих, опять в санитарном поезде…

Косов помолчал, покуривая сигарету, потом раскрыл коньяк:

— Думаю… будет правильно и его помянуть, и всех, кто погиб тогда…

Настя кивнула:

— Да, правильно! Помянем! Хотя… у меня уже давно все отболело. Да и болело ли… Мы уже тогда… больше по привычке вместе жили. Сложно это, Ваня, с чекистом жить!

«Как же мне — классно! Даже не так! Мне — очешуительно! Настя, чес-слово, как с цепи сорвалась! Как там говорится — как в последний раз!».

Они в очередной раз валялись на матрасе, постеленном на пол. Простынь сбилась, одеяло — отброшено в сторону. Подушка… подушка где-то рядом. Очень уж подруге понравилось под попу ее подкладывать, для полноты ощущений.

— Ты как… родная? Не выдохлась? — дыхание его еще не выровнялось, и потому Косов спрашивал с паузами и расстановкой.

— М-м-м… не дождешься! — невнятно отозвалась уткнувшаяся в матрас Настя, — Мы еще посмотрим, кто быстрее… выдохнется.

Иван потянулся и достал лежавшие на стуле папиросы и спички.

— И мне… и мне прикури…, - женщина пошевелилась, и со стоном поднявшись, уселась на колени.

По ее просьбе Косов все же затянул окно шторами — чтобы в комнате был сумрак. Вроде бы — стесняется еще. Но! Где логика? Потом она попросила зажечь свечу, чтобы было лучше видно! Как это понять мужскими мозгами?

Сейчас она сидела на коленях, чуть боком, с растрепанными волосами, и Иван любовался подругой. Есть женщины «после сорока», которые сохраняют фигуру, пусть и не в полной мере такую, как в молодости. И лицо, если не присматриваться к морщинкам в уголках глаз и на шее. В будущем были всякие фитнесы и прочее, а сейчас что? Наверное — генетика. Стройные, красивые ножки, почти полное отсутствие животика, небольшая, но очень красивая ровная попа. Талия — очень отчетливая. Грудь… ну, грудь могла бы быть и побольше, но все равно — тоже красива.

И опять Косов поймал себя на мысли, что вот так вот, при скудном свете свечи, Настя вовсе не «тянула» на свои сорок. Лет двадцать пять — тридцать…

Видя его взгляд, Настя, между затяжками спросила чуть хрипловато:

— Что смотришь? Нравлюсь? Или нет?

Иван засмеялся:

— А зачем ты спрашиваешь? Ты же сама знаешь, что нравишься!

— Глупый какой… Женщине всегда нужно слышать это. Снова и снова! — она гибко поднялась на ноги, медленно повернулась вкруг себя, — И так нравлюсь?

Снизу вид был — еще краше! И дух замирал, и… опять все тоже шевеление внизу живота.

Она довольно засмеялась:

— Вижу… нравлюсь!

Потом присела снова на колени, поправила волосы, посмотрела Косову в глаза:

— Сейчас мы ему тоже комплимент сделаем!

«Ох, как! Хорошо она… комплимент делает! Ах, как хорошо!».

— Нравится? — опять эта довольная улыбка на устах женщины.

— Очень…

Она отвела взгляд, уставившись с улыбкой на «предмет» обожания:

— Ты, Ваня, не представляешь, как мне самой это нравится! Вот до того нравится… в груди дыхание спирает…

Он попытался положить руку ей на голову, но она отвела руку и:

— Вот здесь пусть твоя лапа лежит! Не трогай! Я сама… Мне так больше… м-м-ня…

Потом снова оторвалась от занятия, засмеялась и сказала:

— Ты даже можешь подремать пока… Ты мне пока не нужен. Так что — отдыхай!

«Это как дремать-то… при таком?».

— Насть…

— М-м-м?

— А тебе вот так нравится… ну… что хотел спросить… давно это нравится? — «любопытно же, чё?»

— Ты сейчас, Ваня, как девочка-институтка! — снова ее негромкий смех, — Ты про минет сейчас, да? А чего ты удивляешься? Думал я не знаю названия этому? Ты, милый, не знаешь, что я в свое время гимназию с отличием закончила. А там французский нужно было знать на очень приличном уровне. А уж старшие девочки… просветили в свое время — как и что…

— Нет… я не в гимназии этому научилась! — снова тихий смешок, — Попозже! В гимназии я еще пай-девочка была. Хотя… там у нас такие этуали водились! В старших классах. Да и шепотом на ушко друг другу… делились в общем… знаниями и впечатлениями.

Потом опять подняла голову и с улыбкой спросила:

— Что? Вот прямо хочется знать, да?

Глаза ее при свете свечи мерцали, поблескивали. И эта шальная и, чего уж там, развратная улыбка на губах — не на шутку распаляли.

— Хочу…, - хрипло ответил Косов.

— А не разочаруешься во мне? А то вдруг — противно станет? — пропала улыбка с ее лица.

— Глупая… меня это очень возбуждает! — каркнул Косов.

— Ну смотри… а то… обижусь! — и снова припала, продолжая делать «комплимент».

— Может… хочешь — развернись, ну — так…, - предложил Иван, намекая на «шестьдесят девять».

Она снова оторвалась, и помотала головой:

— Плохая идея… Так я не смогу сосредоточится… ни наслаждения… ни тебе, ни мне! Лучше уж потом… ты мне сделаешь приятное!

И снова пауза.

— Так что… хочешь знать? — и снова улыбка суккубы на устах.

— Да…

— Ну ладно… тогда слушай. Только не мешай! Мне очень хорошо и очень-очень нравится!

И рваный рассказ, растянутый по времени…

— Мы с родителями жили в Оренбурге. Я там и родилась. Папенька мой, сволочь поганая, купчишкой был. Не сильно-то и великим, но во вторую гильдию был записан. А уж гонору, гонору-то было! Ни мама, ни я — для него не существовали. Только старший брат — надежда и продолжатель дела. А мы так… кухарки, горничные, и прочее… Мешались только под ногами. Шпынял он и маму, и меня. За все! Все ему было не так, и дуры мы набитые! А потом… потом и братец также себя вести стал. Так что… маму только жалко было. Но гимназию я закончила достойно.

— Но так уже мне все это… даже не надоело. Веришь, нет… я даже убить его готова была, за все его выкрутасы и издевательства. Да и братик не отставал, тоже — гад еще тот! В пятнадцатом я, после окончания гимназии и сбежала. В последний год умудрялась еще и курсы медсестер проходить. Папашка не знал, а то бы… убил, наверное. Мама… мама, наверное, догадывалась. Когда к тетке в Сызрань на лето поехала… сбежала. И до семнадцатого года — по санитарным поездам. Там быстро романтика и придурь всякая из головы вылетела. И рада бы… да только — куда возвращаться? И вот там…

Настя снова оторвала голову и, улыбаясь, посмотрела — слушают ли ее, интересно ли? Косов подтянул ее за плечи и нежно поцеловал.

— Ваня! Очень приятно, конечно, но ты мне снова мешаешь! — и вернулась к своему занятию.

— Хотя нет… это я тебе сейчас совру, что, дескать, грубые солдафоны, окопные офицеры лишили девочку невинности. Я… в общем, перед тем как сбежать… я осознанно… переспала с одним… юнкером.

Она снова засмеялась:

— Переспала! Это, конечно, было громко сказано. Все получилось и глупо, и… глупо, в общем! Он и сам-то был… неопытный. Но невинности я лишилась. Вот так… Ну что — еще не противно?

— Глупости не говори! — отозвался Иван.

Она сама подтянулась к его губам.

— Ох… какой-ты все-таки… хороший. И сладкий такой… Ну и что? Мне продолжать?

— Да. Только… а ты сверху сесть не хочешь?

Она с улыбкой задумалась:

— Вот ты… провокатор! Даже не знаю… и так хочется, и так — не в силах оторваться! Ладно… ты лежи, давай! Как решу — сама сяду…

И она продолжала.

А Косов представил, каково это было девчонке — кровь, грязь, мерзости. Шок!

— Может… не нужно… продолжать? — смутился Косов.

— Что именно? — она не поняла, — Минет? Или… рассказ?

Косов и не знал даже, стоит ли продолжать этот душевный стриптиз?

— Ты как сама?

Настя как будто прислушалась к себе, но кивнула головой:

— У меня, милый, такая шкурка наросла, что меня всем этим — сложно пробить. Или ты сейчас про минет?

И бровка так удивленно поднялась!

— Нет, не про минет! Это мне — очень нравится! Я думал, может тебе неприятно продолжать… рассказ.

Женщина засмеялась, снова приподнялась и поцеловала его:

— Ну что ты, Ваня? Это давно быльем поросло. И болячки эти зажили. И шрамы зарубцевались! Знаешь… я ведь тогда в какой-то момент и рукой на себя махнула! Этак… по-купечески — однова живем! Папашка-то — купец, в кого же мне быть? Тогда многие так жили, как будто жизнь уже прошла! Пир во время чумы…

— Судьба индейка, а жизнь — копейка! — пробормотал Иван чуть слышно.

Настя кивнула:

— Именно!

Потом подумала и все-таки «оседлала» его. Охнула, замерла, прислушиваясь к себе. И начала потихоньку двигаться.

— Как же мне хорошо с тобой, милый!

Косов приподнялся на локтях, поймал губами ее сосок и стал ласкать-покусывать. Потом обратил внимание и на второй.

— А-а-х… Да! Еще…

Потом они снова сидели на кухне, перекусывали бутербродами, запивая их коньяком. Настя была задумчива.

— Попозже картошки отварю. Селедку я купил…, - сказал ей Косов.

Женщина засмеялась:

— А я все думаю — чем так вкусно пахнет?! Какой ты… предусмотрительный и заботливый!

Затем глубоко вздохнула:

— Эх, Ванечка! Почему же ты так молод? Или я — так стара…

— Перестань! Я уже сколько раз говорил тебе, что вовсе не стара.

Настя хмыкнула в ответ.

«Строевая эта — отнимает кучу времени! Хорошо еще, что парни не бухтят, и не саботируют дополнительные занятия. Хотя… бухтят иногда, но это чаще от непонимания — зачем то или иное? А когда объяснишь — вполне нормально воспринимают. И что это — дисциплина, понимание важности, или тщеславие — посмотрите, какой я красивый? Ильичев, к примеру, да и то же Капинус — тут скорее именно тщеславие. Только тоже — разное. Степа — тот прямо светится, когда лишний раз показывает свою выправку и армейский шик. Капинус же… там немного другое — желание показать, что он — образцово-показательный курсант, и что его не зря сделали отделенным. В принципе, тот же Паша Капинус — скорее всего будет очень неплохим командиром. Серьезным, вдумчивым. А вот сержант… Иногда у него лихость так и прет, прям — бравада какая-то глупая!».

Дело осложнялось еще и тем, что Косову и самому требовалось заниматься строевой, а не просто говорить, как надо. А то парней научит, а сам… сено-солома!

Но постепенно стало проявляться некоторое различие в уровне успехов курсантов. Те же Ильичев, Капинус и Амбарцумян меньше задавали вопросов, старательно выполняли требования, не стеснялись переспрашивать и… старались, в общем! И Иван уже сам мог становиться в строй, или заниматься индивидуальной строевой подготовкой — под присмотром этих курсантов. Поправят, если что не так.

Не обошлось и без «потерь» — один «курок» из третьего взвода вне занятий здорово подвернул ногу, и выбыл на какое-то время. Еще двое — сами попросились уйти. Не понравилось им, что и так невеликое курсантское свободное время урезалось до невидимых и неощущаемых величин. Там больше баламутил один из этих двоих, но и второго увлек за собой. Но заданные параметры — тридцать курсантов выполнялись, что позволяло Косову отпустить этих обалдуев. Так он и сделал.

Что-то начало вырисовываться к исходу третьей недели. Можно было уже от занятий вне строя переходить к взводной «коробке». Получалось вроде бы неплохо. Только свербела у Косова одна проблема — не нравились ему категорически имеющиеся в наличии марши. Вот не нравились, и все тут! Поэтому, плюнув на свою же установку — ничего больше не "сочинять" из будущего именно в училище, он все это время ходил и бубнил себе под нос, пытаясь вспомнить что-то из ранее услышанного. Там-то было куда большее разнообразие!

И получалось… получались два марша. Точнее — один марш и одна строевая песня.

«Пурум-пурум-пум-пум… не, припев-то точно помню, а вот куплеты — не все и не все строки в них. Что-то там… «повзводно и поротно». Потом еще — «спокойны как гранит!». Тарам-пам-пам… «Мы армия страны, мы армия народа. Великий подвиг наш история хранит!». А какой Великий подвиг сейчас? Нет, через пять-то лет — понятно, но — сейчас? Хотя… а и пусть сами придумают — какой такой подвиг хранит история! «Не зря в судьбе алеет знамя! Не зря на нас надеется страна, священные слова — «Москва за нами!», мы помним со времен Бородина. К-х-м… а кто такой — этот Бородин? Вроде бы в первой роте есть Олег Бородин, не он ли? Слажал тут Роберт наш, Рождественский, слажал. Ну да — ничего! Не бояре, мы люди попроще, нам и так сойдет!».

Вторая песня была попроще и на полноценный марш — не тянула. Ну ничего — строевых песен тоже раз-два и обчелся! Этакая — армейско-курсантская, о чаяниях простого «курка». И помнил ее Косов — не в пример лучше. Еще с училища помнил. Там и поправить-то пришлось очень немногое. Пару строк и даже — слов.

«Письма нежные очень мне нужны,

Я их выучил наизусть!

Через две зимы, через две весны

Отучусь как надо и вернусь!».

Пришлось привлечь Юрку Гиршица. Тот и так с любопытством посматривал в сторону Косова, четко уловив момент «прихода Музы». Наверное, придурковато смотрелся Косов, бродя вечером по «располаге» и бубня себе что-то под нос. А потом, когда у Косова был на руках уже более или менее связный текст, сам вызвался помочь с подбором мелодии и нот. Мелодию и сам Косов мог бы напеть, но вот ноты…

Были написаны копии текста, розданы курсантам с требованием — «Разучить, мля, к завтраму! И не дай бог, нах!». И кулаком так — покачать перед носом!

А потом и на плац Гиршиц пришел с гармонью, и они тренировались уже в строю. Сначала — маршируя на месте, а потом — и при прохождении строем. Так что, к визиту Мищенко, они были готовы… ну — боль-мень!

И ротный запевала Коля Гончаренко не подвел. Мищенко постоял, послушал, покачиваясь с пятки на носок. Потом — посмотрел на прохождение строя взвода. Подумал, почесал кончик носа…

— Ну что, Косов! Сыровато, конечно… но — видна проведенная работа. Да, видна! Уже можно строем взвода по улицам города пустить — стыдно не будет. Но для парадного расчета… сыровато, да! Работать еще и работать! Ну да ладно! Этим я уже сам займусь. Да! Марш и песня мне понравились. Песня-то… ну, для курсантов — само то! А вот марш — да! Марш впечатляет! Твой?

Похоже, Мищенко знал о творческих талантах Ивана. Новостью для него это не стало.

— Мой. Музыку мне курсант Гиршиц помогал подбирать!

— Ага… Ты это… тексты есть? — уставился на него капитан.

— Вот, тащ ктан! — Косов вытащил из внутреннего кармана бушлата, сложенные листы с текстами и нотами.

«Юрку надо поблагодарить как-то!».

— Ага… покажу в отделе. Еще надо и в политотдел занести. Это ты — сам, понятно?

— Так точно, тащ…

— Ладно, не тянись! — потом Мищенко подумал, и вдруг улыбнулся, отчего его грубоватая физиономия стала довольно человечной и даже — немного простецкой, — Если отработаем строевую как надо, да еще со своим маршем! Это же — ого-го! Это же… такого ни у кого нет! Понял, Косов?

И как не просил Иван особо не распространяться курсантов сводного взвода о марше и песне — пока, по крайней мере! Как не уводил своих подопечных для занятий в самый угол территории училища, но… Шила в мешке не утаишь! Сначала — «шу-шу-шу» негромкое, а потом — все сильнее и сильнее. А после уже и другие курсанты начали подходить, интересоваться… Пришлось Косову отдать строевую песню на роту!

«Пусть будет нашей ротной строевой! Пока! А потом, когда уйдем… Да какая разница, кто ее будет петь?».

По распоряжению ротного, курсанты сводного взвода, при занятиях роты, стали уже сами натаскивать все взвода — как инструкторы. Получалось пока неважнецки, но — лиха беда начало!

А потом последовала, в общем-то, вполне ожидаемая команда — «Курсантам сводного взвода второй роты построиться на плацу!».

«Ага! Руководство училища заинтересовалось! И Груздев здесь, и Верейкис. И еще командиры — и ротный наш, и взводные все. Даже начальник организационно-строевого отдела майор Бритвин пожаловал!».

Этого невысокого, коренастого, с пышными усами майора Косов видел всего несколько раз за почти год. Боялись его курсанты — как бы не больше самого начальника училища!

До прихода начальства, Мищенко проинструктировал их:

— Так! Взвод ведет сержант Ильичев! Это — на прохождении с песней, понятно? На месте, маршируя, исполняете марш! Ильичев! Командуешь ты, понял? Не подведи!

Ильичев не был бы Ильичевым, если бы подвел! Он даже как-то вытянулся и стал вроде бы стройнее и тоньше.

«Ну что… прошли с песней — вроде бы нормально! Хотя из строя — не определишь. И на месте марш спели — тоже неплохо, как мне кажется. И эволюции все отработали нормально. Не «налажали», вроде бы…».

Командиры стояли тесной кучкой и Мищенко что-то объяснял Груздеву, Верейкису и Бритвину. Ротный со взводными — чуть в сторонке. Груздев слушал внимательно, изредка кивал. Бритвин несколько раз что-то переспрашивал у Мищенко, выглядел задумчивым.

Вот послышалось более громкое Мищенко — «Есть!», и капитан, повернувшись к строю, скомандовал:

— Курсант Косов! К начальнику училища!

— Есть! — тщательно вышагивая, показывая, все то, чем овладел за это время, Иван вышел из строя и подойдя к Груздеву, отдал рапорт.

Груздев внимательно, как будто в первый раз, осмотрел его.

— Значит, марш и песню сочинил?

— Так точно, тащ полковник! Курсант Гиршиц помог с музыкой.

— Ну-ну… неплохо получилось! Неплохо! Молодец, курсант Косов. Молодец! И ведь получается… мы же тебя никак не поощрили ни за песню о Ленине, ни за «Казачку». Нехорошо получается! А сейчас — еще два номера преподнёс… Ну что… еще раз похвалю. Заслужил. А по поводу поощрений… мы подумаем, с товарищем комиссаром, да. А у меня вот вопрос, Косов… А про Бородино… это как ты вспомнил?

— Так, тащ полковник… Лермонтов же! «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Красиво же! И — защита Отечества опять же!

— Ну да… я так и понял!

И, уже поворачиваясь к Мищенко, начальник сказал:

— Ну что, товарищ капитан… Готовьте сводный взвод, как парадный расчет училища. Мне понравилось. Товарищи командиры, я думаю, со мной согласятся! Надо подготовить приказ о переобмундировании курсантов этого взвода в первый срок командирской формы. Лицо училища, как-никак! Мищенко! Увеличить время занятий взвода по строевой. И все эти… экзерциции — знаменная группы, ассистенты, линейные. Чтобы все было отработано, как надо!

— Тащ полковник! — осмелел Косов, — Разрешите обратиться!

— Что тебе, Косов? — вновь обратил на него внимание начальник.

— Разрешите взводу заниматься с новыми винтовками. Ну — с токаревскими! Они же поступили уже в училище, и в достаточном количестве. Они и удобнее будут в упражнениях, короче они! И новые, красивые. И многими еще не видимые. Неизвестное оружие, грозное. Смотреться будут лучше, чем привычные «трехлинейки»!

— М-да? Интересно… А вы что думаете, товарищ капитан?

Мищенко покосился на Косова, потер нос:

— Попробовать надо, тащ полковник!