Время для жизни - 2

Глава 14

— Явился, говоришь…, - протянула Настя, — Явился — не запылился…

— Как видишь! — поневоле продолжал улыбаться Косов.

— А чего ты такой довольный, курсант? — якобы удивленно выгнула бровь дугой женщина.

— Видеть тебя очень рад! — чуть развел руками Иван.

— Даже так? — она говорила с серьезным видом, но глаза — смеялись.

Потом сама прикусила губу, чтобы не улыбнуться.

— Слушай! Давай отойдем ко входу в санчасть. А то тут окон столько… Разговоров потом будет! — предложила женщина, и развернувшись, направилась ко входу в санчасть.

Здесь вдоль стен были высажены ели, и практически со всех сторон, кроме, пожалуй, КПП у ворот во двор училища, это крыльцо в санчасть было скрыто мохнатыми ветками.

— Значит, говоришь рад видеть…, - протянула она.

Сейчас, в беретике, кутаясь в накинутую на плечи белую командирскую бекешу, улыбаясь, Настя не выглядела на женщину — 40+. Максимум лет на тридцать пять, не более. Потирая щечку о мех воротника, чуть наклонив голову, она разглядывала Косова с непонятным выражением лица — толи и сама рада ему, толи просто — весела.

«Какие у нее интересные глаза — настолько светло-голубые, что кажутся льдинками. Правильный овал лица; тонковатые губы, дрожащие в сдерживаемой улыбке; тонкий прямой, очень аккуратный носик; ровные, красивые брови… Прелесть, а не женщина! Только вот морщинки в уголках глаз чуть видны…».

— И чего ты снова молчишь? — улыбнулась военный доктор.

— Тобой любуюсь…, - вновь расплылся в улыбке Косов.

— Да-а-а… вот прямо — любуешься? — «опять приподнятая бровь, улыбка!».

— Да. Я же тебе говорил, что ты очень красивая женщина! — ответил Косов.

«Даже странно… как такая красивая — и одна!».

— Х-м-м… а тебя, товарищ курсант, не останавливает, что я военврач второго ранга, фактически — майор! Как-то ты… забываешь об этом, что ли?

— Я сейчас вижу очень красивую женщину, и все…

«Не мудрено, если то, что рассказал Ильичев — правда, и что ротный на нее «навелся». Другое непонятно — почему до ротного никто не попытался!».

— Понятно все с тобой…, - протянула Настя, — Знаешь… чтобы не привлекать лишнего внимания, да и тебя не задерживать… Я тебе объясню, зачем позвала тебя. Восьмое марта приближается. У нас, как давно заведено в училище, командиры соберут всех женщин в актовом зале, поздравят, какие-то подарки вручат… Потом совсем небольшой концерт — так номеров на пять-шесть… Кстати, я узнавала — почему-то тебя в этом концерте — нет… Ну так вот… у нас женщины, после этого, собираются здесь в санчасти — чаю попить, ну — может выпить еще по рюмочке… Вот. Девчонки меня и попросили переговорить с тобой, чтобы вы пришли, спели-сыграли у нас, в честь праздника. Вы — то есть ты, и этот мальчик… ну — еврейчик, который тебе аккомпанировал. Очень уж у вас душевно вышло.

Косов слушал ее, а сам никак не мог справиться с неким разочарованием. Ну да, полагал, что причина, по которой она отозвала его — будет несколько… другой. И, похоже, он снова не смог сдержать эмоций на лице, потому как она замолчала, удивленно посмотрела на него и, не сдержавшись, рассмеялась:

— Ой… Вань! А ты… чего-то другого ждал, да? Как-то очень выразительно у тебя… на лице все написано…

Косов постарался сделать «покер-фейс» и не отвечая на вопрос, спросил:

— А много женщин будет? Ну… я — просто, чтобы представлять… сколько народа. И… во сколько приходить, и еще — на какое время нужно готовиться… по длительности — я имел в виду…

Настя хмыкнула, почесала пальчиком висок:

— Сколько женщин? Ну-у-у… немного — точно! Все же стараются по домам разбежаться. Праздник же… а у кого-то и семья, дети… Может человек пять, или семь… Хотя нет, все же побольше, наверное… Человек восемь-девять… Могут еще из канцелярии женщины прийти, из бухгалтерии. Хотя из бухгалтерии — вряд ли… там у них — своя компания.

— А репертуар какой нужен… Я почему спрашиваю — кому-то русские народные песни нужны, кому-то — эстрадные… Романсы там, или еще что-то…

— А ты все это можешь исполнять? — удивилась она, — Ты прям… артист настоящий!

— Да прям там… Скажешь тоже — артист! Просто выступать приходилось, в концертах участвовал несколько раз…

— Как интересно! И ты вот… с таким опытом, да еще автор песен — поступил в пехотное училище? — продолжала пытать его Настя.

Потом помолчала:

— Я же говорю… ты — интересный! Что-то я не припомню… хоть и уже довольно долго в училище работаю, чтобы к нам поступал такой парень, с таким опытом. Нет, так-то талантливые курсанты встречаются, поют хорошо, танцуют. Но вот чтобы с опытом концертных выступлений…

Косову как-то все это было… не очень приятно. Чего греха таить — полагал, что он интересен именно как мужчина, а тут… как непонятная неведомая зверушка!

«Ага… певец ртом!».

— Хорошо… так во сколько приходить и насколько по времени должен быть рассчитан концерт? — довольно прохладно переспросил он.

Настя помолчала, продолжая разглядывать его, что становилось уже… немного раздражало это Косова.

— Хорошо! — как будто очнулась она, — Приходите к семи вечера! А что ужин пропустите — так не переживайте! У нас обычно женщины готовятся к такому, потому — голодными не останетесь, накормим вас, в благодарность. А по времени… ну-у-у… часов до девяти вечера, может — до половины десятого! Так-то кто-то и пораньше обычно уходит…

— Хорошо! Я понял, товарищ военврач второго ранга! К девятнадцати часам в пятницу, я и курсант Гиршиц прибудем в санчасть с инструментами! Разрешите идти! — вскинул руку к виску, холодно поинтересовался Косов.

Она опять удивленно подняла брови:

— Хорошо! Иди…те, товарищ курсант…

«Не… ну а на что ты рассчитывал? Что она вот так… бросится в объятья? Ага… наивный! Хотя… может я и не прав, а? Ну явно же была рада видеть. Только вот… причина этого разговора — не та, которой был бы рад!».

На перерыве, отловив Юрку, он довел до того диспозицию.

— Концерт часа на два. Это, вообще-то, много. Но! Нам с тобой не со сцены выступать, все будет довольно камерно. Женщины устраивают посиделки, вот и хотят совместить. Так что — слушаю твои предложения!

Юрка сдулся всем видом:

— Иван! А нельзя… как-то отказаться от такого? Я вообще-то не артист какой-нибудь… И на то выступление настраивался… не знаю как. А тут и опять!

Косов хлопнул Гиршица по плечу:

— Ты, Юрец, воспринимай это все, как репетицию перед училищных концертом. Вот там действительно придется выступать со сцены!

— Ага! Там всего одна песня, а здесь вон… два часа играть и петь!

— Я же тебе говорю — посиделки, непринужденная обстановка! Красивые женщины вокруг! Опять же — котлетки, салатики. Разве ж плохо, а? А отказываться — уже поздно. Нехорошо выйдет! Да и отношения портить с санчастью — так себе тема! Как забабахают тебе клистир! Или прицепятся к чему-нибудь и начнут уколами задницу дырявить. Да и канцелярия еще… там, если тебе неизвестно, готовят все документы! Приказы, характеристики… Так что — не стоит с ними ругаться! Может быть — чревато!

Гиршиц стоял понуро и слушал.

— А нет? Так — нет! Я и один отработаю. Только сложнее это, конечно, будет. Вот уж не думал, что ты меня так вот… под танки бросишь! — продолжал «нагнетать» Иван.

— Да чего под танки-то? Придумал тоже…, - слабо возмутился Юрка.

— Ладно… уговаривать не буду. Хотя — очень мне будет не хватать твоей гармони! Очень! — сделал расстроенный вид Косов.

— Да я чего… я же — не отказываюсь… Ладно. Когда репетировать будем? — вздохнул Гиршиц.

— Ну а когда? У нас тобой времени — практически нет. Так что — после ужина, по вечерам, до вечерней поверки!

А Косова опять забрили в наряд, на отработку «подарка», врученного ротным. Теперь он руководил «дикой бригадой», разбирая завалы всякого разного хлама на хоздворе училища. Дело осложнялось тем, что была поставлена задача не только разобрать хлам, но и отсортировать его: что-то деревянное или бумажное — в кочегарку училища, «фтопку»; что-то — на возможный ремонт; а прочее — на выброс. Ко всему прочему, вся территория хоздвора была обильная засыпана снегом. И в процессе работы, нужно было, отсортировав хлам, снег сгрести, а потом и вывезти под откос, на гору, за забор училища.

«Тут, мля… не пару нарядов отработать! Тут — можно еще штук пяток получать смело. Фронт работ — позволяет все их здесь и погасить!».

Возясь со всем этим, Косов случайно разгреб кучу различных бумаг, предназначенных для сжигания. Какие-то запросы-ответы, еще какие-то отношения… Бланки…

«Бланки? А что за бланки? Ага… Пустые. Да тут уже и подпись начальника материально-технического обеспечения училища уже стоит! И печать в наличие! О как! За такое нужно голову отрывать! Вот… найдет такое шпиён Гондураса — и запишет: «Гарнизонному складу г. Омска Сибирского военного округа выдать подателю сего тушенки — пять ящиков, сгущенки — десять ящиков, прочих «вкусняшек» — без счета! Ах да… еще самую лучшую снайперку и десяток патронов — для отстрела Секретаря МГК Хрущева Н.С.»

«Возможно такое? Не знаю, но почему бы и нет? Но нам другое интересно… А что, если в таком бланке записать: «Курсант Косов командируется в «дыр-пыр-тырский» комбинат, для доставки «трень-брень-хрень»!». И все — для любого, самого въедливого патруля нахождение курсанта Косова вне стен училища — обосновано и легитимно! Ха-ро-о-о-шую весчь я, однако, надыбал! Нужную! Так… прячем эти бумажки под бушлат. Потом нужно их еще утюжком прогладить… и — «окейно!».

С Юркой по вечерам в подвальном помещении они успели «прогнать» кучу песен. Все очень облегчалось тем, что этот «еврейчик», как сказала тетя военврач, буквально на лету схватывал мелодию и практически без ошибок аккомпанировал Косову.

«Уникум! Таких в пехоту загонять — это как «мелкоскопом» гвозди заколачивать!».

— Юр! Я вот раньше как-то не спрашивал… А ты чего в пехотное-то пошел? — отдыхая на репетиции, спросил Гиршица Иван.

— А куда мне было поступать? — насупился Юрка.

— Ну-у-у… вообще-то — с твоими мозгами! Поступать нужно было в институт! — протянул, закуривая, Косов, — Ну а если в военное училище, то вон — в военно-политическое!

Гиршиц «ощетинился»:

— Это чего снова? Если еврей — то значит — в политруки, да? Привычно такое, да?

— Да успокойся ты… Вот еще! И в мыслях не было тебя твоей национальностью подкусывать! Ладно, не нравится военно-политическое, есть же и артиллерийские училища. Ты ж все задачки в уме как орешки щелкаешь! Да и память у тебя — ух! Даже завидую тебе, как тебе учеба легко дается!

Юрка хмыкнул:

— Что-то не заметно, чтобы тебе учеба сложно давалась! Я тебя очень уж редко за учебниками вижу, а тем, ни менее учишься ты — хорошо. А про училище… там так было… В общем, поругался я с отцом. Тот тоже, как и ты — «в институт, в институт!». И даже — не спрашивал, а в какой институт мне было бы интересно. В общем, поругались… Здорово поругались! Вот я… на зло ему и поступил в пехотное…

— Ну и дурак! Родителей нужно слушать! Родители… они, ага — плохого не посоветуют. У них, у родителей, жизненный опыт, чего у тебя — точно нет. И сам посуди — ну выпустишься ты «Ванькой-взводным» и чего? Таких «Ванек» — до хрена и больше! А если бы инженером, где-нибудь на заводе работал — насколько бы больше пользы стране принес, а? Вот — то-то же!

Гиршиц надулся-насупился и был явно не согласен с Иваном, но — молчал.

— Ладно, Юрка! Не дуйся! Песни мы с тобой прогнали… Что еще хочу сказать? Нам, кроме песен, нужно будет и паузы чем-то заполнять. Ну знаешь… типа — конферанс!

Юрка кивнул:

— Да, мне на концертах бывать приходилось, видел! Да и летних садах, на эстрадных площадках, часто слушать доводилось…

— Ну вот… поэтому… ты меня должен будешь поддерживать. Я там… ну — всякие шутки-прибаутки… анекдоты-побасенки. Но и ты не молчи! Я тебя не заставляю «первой скрипкой» работать, но поддержка твоя мне понадобится. Понял?

— Да понять-то я понял… Только я же никогда… Как-то…

— Стесняешься, что ли? Да брось ты! Чего стесняться-то?

— Ага… чего стесняться? Это вы вон, с Ильичевым… а другие-то — не так…

«Эге… а Юрка-то, похоже, женщин стесняется! Х-м-м… не, ну так-то — понятно! Но… надо парня как-то — поддержать!».

— Юрк! Слушай… а у тебя, что… ну — женщин не было, что ли? — Косов постарался спросить максимально деликатно.

— Ну… там… а чего тебе?! — разозлился Гиршиц.

— Да вообще — ничего! Просто… зря ты так… боишься их. Они — смелых любят! А вот представь — по окончанию училища отправят тебя в войска. А там какой-нибудь… конфликт. И — ага! А ты даже девушку не потрогал. Обидно же будет! Разве нет?

Гиршиц шмыгнул носом, вздохнул:

— Ну… ну так-то у меня были девушки. Ну там… провожал до дома. На вечерах школьных…

«Пиздит! Точно — пиздит!».

— Юр! Я тут лезть не буду, дело твое. Но… помни о моих словах — как бы обидно не было! А еще лучше — чтобы… в случае чего у твоих родителей внук или внучка остались. Понял? Лучше уж так… чем вообще — никак!

Юрка помолчал, а потом, фрондируя, спросил:

— А ты ж чего тогда… никого по серьезному не заводишь?

— К-х-м… понимаешь, Юрка. Я — детдомовский. Нет у меня родителей. А значит и поддержать мою… возможную жену с ребенком — будет некому. Так что… сам понимаешь!

В пятницу, восьмого марта, ближе к вечеру, по понятным причинам, училище стремительно пустело. Часть курсантов второго курса была направлена на проводимый вечер отдыха в педагогический институт. И только первокурсники занимались по распорядку. Командно-преподавательский состав тоже — стремительно «рассасывался»! К ужину в училище оставались, пожалуй, только дежурные командиры. Контроль за курсантской массой ослаб до приемлемых для их планов пределов.

«Правда, вот Ильичев, узнав о намечающимся в санчасти концерте, «надулся» как мышь на крупу. Пришлось доходчиво объяснять, что приглашали только меня и Гиршица. И никого более! А по причине отсутствия хоть сколько бы значимых творческих талантов у сержанта, его присутствие там — не желательно!».

Уже на подходе к санчасти, Косов обратил внимание на общий смурной вид своего аккомпаниатора.

— Юрка! Ты чего это? Чего взгрустнул?

Гиршиц, сморщившись, молча пожал плечами.

— Не! Так дело не пойдет! Ты должен излучать уверенность в себе, доброжелательность к слушателям и зрителям, обаяние в отношении к дамам!

— Я излучаю…, - «это просто… Ослик Иа какой-то…».

— Ты излучаешь сейчас только депрессию и полный пессимизм! Ты чего, а? Играешь ты — здорово. Какие могут быть сомнения? А что женщины там… так… Так! А чтобы нам такого сделать, а… Юрка! Ну как можно бояться женщин? Они же красивые. На вид! И очень приятные… на ощупь! Ты вот лучше бы вожделение какое излучал!

— Я не могу излучать вожделение! — брюзгливо отозвался Гиршиц, — Чтобы его излучать… нужно его чувствовать!

— А ты его не чувствуешь? — им пришлось остановиться у крыльца.

— Нет…, - еле слышно признался гармонист.

— Вот же ж… Юр! Ты хоть знаешь, что мужчины с женщинами делают? Ну — так, в теории хотя бы?

Гиршиц вздохнул, излучая всю скорбь иудейского племени.

— В теории знаю…

— Так вот, Юрка! Ты даже не представляешь, как это здорово! Это… это — дух захватывает! Душа воспаряет! Мысли путаются. Внутри тебя все подергивается и наливается сладкой истомой! Это, Юрка — женщина! Вот представь… собираешь ты тепло своего тела, вот так тянешь, тянешь его изо всех уголков…

— В человеческом теле нет уголков…, - осек его Гиршиц, но Косов заметил, что слушал Юрка его — с интересом.

— Ну что ты цепляешься к словам, а? А уголки губ? А уголки глаз? И-эх ты, умник! Так вот…, - продолжил Иван, — Собираешь ты это тепло со всего тела, накапливаешь его… вот где-то в районе груди, а потом — раз! И направляешь на понравившуюся тебе женщину. Прямо вот так — волной! Или — прямо сгустком таким… Они, женщины, эти… Они же… они — как кошки, они к теплу тянутся! Они тепло — любят! И вот… чувствуют они это тепло. И сами раскрываются навстречу!

Иван заметил, что Гиршиц немного взбодрился и слушал лектора — с интересом. По окончании тирады, Гиршиц кивнул и заявил:

— Вот теперь я понял, как ты песни пишешь! Вон как… наплел! А вот книги или просто стихи, не песни — ты писать не пробовал?

— Ага… книги, стихи… в основном эротического содержания! — с досадой сплюнул Иван, и полез в бушлат за портсигаром.

И тут они услышали тихий, но заливистый смех. Повернувшись удивленно, Косов увидел выглядывающую из-за двери Настю. Хотя как раз в этот момент Настя — не выглядывала, а чуть согнувшись в коленях и поясе, прикрыв рукой рот, взахлеб смеялась.

— Тащ военврач второго ранга! Курсанты Косов и Гиршиц для проведения концерта, посвященного международному женскому дню — прибыли! — шутовски отдал рапорт Косов, понимая уже, что рапорт этот — не был услышан и воспринят.

— Ой, не могу! Ох… ой, мамочки! Не могу… вожделение… тепло из тела… волной! И книги еще… эротического содержания! — продолжала «заливаться» Настя.

Поглядывая то на Юрку — с раздражением, то на Настю — с досадой, Иван прикурил папиросу… что было, в общем-то, наглостью в присутствие старшего по званию…

— Ой, Косов! Ну — насмешил же! Ну-у-у… просто не могу успокоиться! Тебе бы… в агитаторы-пропагандисты пойти! Агитировать, пропагандировать! Межполовые отношения, да! Ох-х… Косов! Ну что же ты наделал, а? — успокоившись, уже укоризненно протянула врач, — У меня же тушь на ресницах потекла… А я так старалась… красилась. И — вот! И чего теперь? Снова краситься? Или смыть все это к черту…

— Виноват, тащ военврач второго ранга! Не видел, что Вы здесь стоите…

— Да я и не стояла… Просто в окно увидела, как вы идете, решила выйти, встретить. А тут… и лекцию такую услышала… что вот прямо… Ой, не могу! Я сейчас опять смеяться начну!

— Прошу прощения, тащ воен…

— Да прекрати ты, Иван… вне строя, не на службе — просто Анастасия Ивановна! — женщина достала платок и попыталась вытереть лицо.

— Так точно, тащ воен… Анастасия Ивановна! — попытался продолжить Косов.

— Косов! Ну прекрати уже… товарищ Анастасия Ивановна! Вот придумал же! Ну давай, излагай, что там у тебя случилось…

— Случилось у меня… вот! — и Косов рукой показал на Юрку, — Аккомпаниатор мой… женщин стесняется… прямо вот — до потери сознания! Я вот думаю… чтобы он концерт мог играть… может ему рюмочку, а?

— Не надо мне рюмочки…, - вякнул Гиршиц, но ни Иван, ни Настя его не слушали.

— Рюмочку… ну, с медицинской точки зрения… ну да, можно! — разглядывая «предмет» обсуждения, задумчиво протянула Настя.

— Не надо мне рюмочки… я это… спиртное плохо переношу! — опять вякнул Юрка.

— Никуда не надо спиртное переносить! Здесь надо принять! — рубанул рукой Косов, — И не ври мне! Ты парень вполне крепкий, жилистый. От той же рюмки водки — ничего тебе не будет!

— Ну пойдемте! — кивнула на дверь Настя, — Или ты, Иван, еще какую лекцию приготовил?

Так, под смех военврача, они и зашли в санчасть. Надо сказать, что Косов здесь был впервые. Летом, при поступлении, медосмотр они проходили в аудиториях, куда переместились врачи, по причине большого количества осматриваемых. И сейчас с любопытством оглядывался по сторонам.

— Ой, ребята! Женщины заканчивают там накрывать… Так что, давайте, пройдем в мой кабинет. Подождем немного…, - предложила Анастасия, — Вот… кладите инструменты сюда, пока — располагайтесь! Я сейчас тоже отлучусь, умоюсь и приведу себя в порядок!

«Ну да… тушь-то у нее заметно потекла! Старалась, старалась женщина! А ты, мерзавец, взял — и все испортил! А вот интересно — она для меня старалась… или просто — чтобы за столом выглядеть? Хотелось бы… Эх! Да и ладно! Будет день — будет и пища. Посмотрим…».

Косов стал разглядывать кабинет. Рабочее место — оно же тоже о многом сказать может. Что за человек здесь работает… Кабинет был небольшой, но довольно уютный. Большое окно с зелеными портьерами.

«Не уставные портьеры-то!».

И лампа на столе — с зеленым абажуром. А так… довольно функционально. Стол, пара стульев, сейф у стены, шкаф с разными справочниками и пособиями. Кушетка — у длинной стены.

«Кушетка… х-м-м… кушетка. Да ладно — успокойся! Мысли всякие уже в голову полезли! Еще этот… Ослик, сидит на стуле у стены, вздыхает…».

Благо Настя отсутствовала недолго, впорхнула в кабинет бодрая и веселая.

— Ну что? Осмотрелись? Сейчас гармонисту лекарство принесут, и я вам небольшую экскурсию проведу. Вы же здесь ни разу не были, да? Ну вот… покажу, что здесь и как…

В кабинет зашла одна из медсестер, которую Иван уже видел на том, ротном концерте. С любопытством поглядывая на Косова, молодая симпатичная женщина протянула в руке небольшой поднос, со стоящей на нем рюмкой с водкой и огурчиком на вилке, на тарелочке.

Настя кивком показала на Гиршица:

— Больному! Товарищ курсант, примите лекарство!

Покраснев и грустно вздыхая, Юрка взял рюмку, и, посмотрев на нее сквозь свет лампы, выпил.

«Ну хоть здесь уговаривать не пришлось! Молоток!».

Женщина, приобняв Гиршица, подала тому закуску. Иван с удовольствием глядел, как Настя, сдерживая смех, покусывает губы.

— Вот так, товарищ курсант! Все хорошо! А пока лекарство не начнет действовать — прошу на экскурсию!

«А неплохо у них тут все налажено! Не, я, конечно, не медик, чтобы профессиональным взглядом… но — вроде бы все по уму!».

— Мой кабинет вы уже видели. Здесь кабинет начальника медико-санитарной части, он закрыт сейчас… Начальник наш… болеет, уже давно! — вела их на экскурсии Настя.

«А исполняет, получается — она! Ой, какое выгодное знакомство-то! Это ж… м-да… был бы я более «прошаренным» и беспардонным типусом — непременно бы воспользовался. Знакомство с медиками в «армейке», тем более — если такое… «тесное» — это же масса «плюшек» и «ништяков»! Но я… совестливый, да! Не могу пользоваться! Нет! Даже — не уговаривайте!»

— Здесь у нас процедурная! — мельком показала помещение врач, — Здесь — зубной кабинет! Правда врач у нас — приходящий, по штату зубника — нет!

Скорчившись от вида зубоврачебного кресла, допотопного, как на взгляд «попаданца», прямо такого — устрашающего вида! Косов громким, зловещим шепотом сказал Гиршицу:

— Видишь, Юрка! Здесь у них пытошные камеры! Здесь они народ мытарят, здесь из него жилы тянут!

Настя, конечно же, услышала и расхохоталась:

— Ну, комик! Клоун! Но — я запомнила! Попадешь ты к нам в руки! — и погрозила пальцем.

— Да не приведи Господь! Чур меня, чур! — притворно перекрестился Косов.

Она хмыкнула, покачала головой:

— Вот я и говорю — клоун! А здесь у нас — санпропускник.

«Ага… душевая, ванна, кушетка, «толчок»!».

— Там, по коридору, еще один санузел! А вот палаты. Одна маленькая — это изолятор!

«Четыре койки… А ничего так… просторно. И даже где-то уютно! По крайней мере — не хуже, чем у нас в спальном помещении!».

— А здесь — большая палата, на десять больных!

Именно здесь и намечалось все действо. Похоже, что кровати среднего ряда были вынесены куда-то, кровати оставались — только вдоль стен. Посредине комнаты были рядком выставлены столы, вокруг которых и суетились сейчас несколько женщин.

— Анастасия Ивановна! А у нас все готово, можно садиться! — обратилась одна из них к врачу.

— Ну вот… экскурсия закончена, благодарю за внимание! — улыбнулась Настя.

— Спасибо! Мы — сейчас, за инструментами! — кивнул Иван.

В кабинете Косов внимательно посмотрел на Гиршица:

«А ничего! Зарумянился и вроде бы успокоился! Вид, пусть и не боевой, но уже и не убитый!».

Когда они зашли в палату, женщины уже сидели за столами. К ним сразу же подскочила все та же медсестра, которая прибегала «лечить» Юрку.

«Ага… а Настя сидит во главе, тык-скыть… ну — это понятно! Руководитель, чё! А мне, значит, место назначили — рядом с ней, ага… А вот судя по позициям — Гиршица предполагается усадить вон там! Среди этого «цветника»! И рядом — еще место пустует. Это не этой ли бойкой медсестрички место? Тогда Юрке… м-да… это специально так? Или уже сейчас — «переиграли»? Ха… вот ни разу не удивлюсь, если Гиршица начнут «охмурять»! Главное, чтобы он — не сплоховал!».

— Извините, дорогие женщины! Но мы пока присаживаться — погодим! Вам — отдыхать, нам — работать, так сказать! И вот что я вам скажу — играть и петь — лучше всего стоя! И если играть сидя — еще можно. То вот петь… если не русские народные и за столом, да после пары-тройки рюмок… то петь лучше стоя! И легкие лучше работают, диафрагмы там разные… ну — вам лучше знать, вы же — медики!

Парочка молодых девушек по центру стола переглянулись и со смехом заявили:

— А мы не медики! Мы — из канцелярии!

— М-да? Но все одно — петь нужно стоя! — продолжил объяснять Косов.

— Так, а как же… ну — поздравить, выпить в честь праздника? — немного растерянно спросила медсестричка.

— Конечно же! Конечно же и выпьем, и поздравим! Но! Стоя! Тем более — за дам и принято пить стоя и только так! — радостно поддержал Иван.

— Да? Ну… тогда так! — женщина налила им по рюмке водки, поднесла поближе несколько блюд — закусь на выбор, так сказать!

— Вот! Так будет — правильно! — кивнул Косов, и поднял рюмку, скорчив «морду» Гиршицу, который, судя по всему, что-то пытался вякнуть про — «Пить больше не буду!».

Потом Косов задвинул тост — длинный, витиеватый, но красивый! Аж самому понравилось! Залихватски хряпнул рюмаху, покосился — как там аккомпаниатор? Тот, к радости, не подвел! Не торопясь, закусил:

«А смачные огурчики! Уже весна — а они такие — хрусткие! Да еще и остренькие… С хреном солены, что ли?».

— Дорогие дамы, милые наши женщины! Вы отдыхайте, выпивайте, закусывайте… А мы постараемся скрасить ваше застолье песнями! — Косов, что говорится, поймал кураж!

— Первая песня, конечно же — о любви! Маэстро! — кивнул он Гиршицу, и тот заиграл вступление…

— Мохнатый шмель — на душистый хмель!

Цапля серая — в камыши!

«Интересно… старше Насти тут только одна женщина! Явно ей больше пятидесяти. Остальные — все младше. Но… вот даже эта — бойкая медсестра, что так сейчас пялится на Юрку… и эти две девчонки из канцелярии… при всей их молодости! Они внешне явно проигрывают товарищу Анастасии Ивановне! Остальные… ну — милые, да… Вон та даже фигуристая, вроде бы! Но все одно — Настя здесь — Королева!».

— Так вперед за цыганской звездой кочевой!

На закат, где дрожат паруса!

Косов заливался соловьем, матерым цыганом подергивал плечами, только лишь в присядку не шел…

«Фух! Первый блин… и вроде бы — не комом!».

Одна из девчонок-канцеляристов, повизгивая, приговаривала:

— Как я люблю эту песню! Как она мне нравится! По осени к нам в Омск ансамбль приезжал, из Красно-Сибирска! Там такой солист, девочки! Обалдеть! Игорь Калошин… Как он пел эту песню! Я прямо замирала вся! А сам он какой! Такой мужчина-а-а!

«О как! Оказывается, Калошин со своей бандой приезжал в Омск? Интересно… а как я такое пропустил? Хотя… м-да… тут все пропустишь, с этой учебой, нарядами и прочим! Да и внешние новости в училище доходят не враз! Омичей — не так уж много, а курсантам ближе и интереснее — что внутри училища творится, чем все — что снаружи! А Игорек-то, оказывается приобретает популярность уже и за пределами Красно-Сибирска!».

Они чуть перевели дух, и…

— К долгожданной гитаре я тихо прильну!

Осторожно и трепетно трону струну!

И Гиршиц, зараза такая! Как здорово ему удаются все эти проигрыши!

И она отзовется, призывно звеня!

Добротою наполнит тебя и меня!

«Ишь как развеселились! Прямо за столом им не усидеть!».

— А почему бы вам не станцевать, милые дамы?! — в очередном проигрыше громко обратился к присутствующим Косов.

— От зари до зари! От темна до темна!

О любви говори, пой гитарная струна!

Женщины плясали самозабвенно. Переглянувшись с Юркой, они пару лишних раз повторили заводной припев!

Рассевшись по местам, народ был явно оживлен и весел!

— А сейчас… чтобы вы немного передохнули, успокоились…, - Косов старался вести вечер, не только петь.

— Эти глаза напротив — калейдоскоп огней!

Эти глаза напротив ярче и все теплей!

«Только вот здесь взгляд женский ловить… хотя нет — ловить можно и нужно, но — не задерживаться больше одного куплета! А то… не поймут меня здесь! И ее взгляд — тоже не держать долго! Зачем разговоры присутствующих, догадки всякие… Хотя разговоры и догадки, конечно, будут, но потом… если все сойдется как надо! А пока — нет… преждевременно!».

Самому Косову было сложно судить, как у него получалось петь. Он понимал, что не Калошин, и уж тем более — не Ободзинский… тут и сравнивать глупо. Но… судя по всему — неплохо получается. Вон как дамочки поплыли! А у Насти — щечки зарумянились!

«Ф-у-у-х-х… небольшой перекур! Все-таки одному все отыгрывать… тяжко!».

Иван чувствовал, как к спине начинает прилипать нижняя рубаха.

— Девочки! Это же все песни из репертуара Игоря… ну — Калошина! Я же вам только что говорила! — продолжала восторженно верещать все та же девчуля, — Я же все-все их помню! Потом даже в песенник записала, ну… что вспомнить точно смогла! Я даже программку сохранила! Почти наизусть ее выучила, вот! Там и авторы песен были напечатаны. Да их и на самом концерте объявляли! Стихи — Ивана Косова, музыка — Ильи Кучкова, вот! — гордо закончила девушка.

За столом как-то притихли, соображая. А Настя перевела удивленный взгляд на Ивана.

«Блядь такая! Ну кто ее за язык-то тянул, а! Вот так и «палятся» разные… «Штирлицы»!».

— Девочки и женщины! А где у вас можно покурить и дух перевести? — попытался сменить тему Косов.

Настя, не сводя с него взгляда, поднялась:

— Пойдем, я покажу!

Когда они зашли в санпропускник, она включила вытяжную вентиляцию, которая негромко зашумела.

— И как это понимать, Иван? Это действительно твои песни? Или песни этого… Игоря Калошина? — не сводила она с него взгляда.

Иван прикурил папиросу сам, и поднес зажигалку к ее папиросе. Она прикурила:

— Ну же… и что ты молчишь? Ты что — соврал тогда?

— Нет… это действительно мои песни. Просто первым, кто их пел — был Игорь Калошин. Впрочем, и сейчас поет, как слышала…

— Х-м-м… а что я о тебе еще не знаю? — выжидающе смотрела Настя на него.

— А чего ты не знаешь? Я тебе сразу сказал, что автор некоторых песен — я. Я же тебе говорил и о том, что выступал несколько раз в концертах. Разве не так? — пожал он плечами.

Она задумалась и удивленно протянула:

— Да нет… все так! И про песни говорил, и про концерты…

— И что тогда?

— Ну… я не знаю. Как-то все равно это неожиданно… В голове не укладывается все это разом.

Косов хмыкнул:

— Но я же тебе не врал…

— Да, действительно, не врал!

В дверь постучали:

— Анастасия Ивановна! Мы вас ждем!

— Пошли уж… вот откуда ты такой только взялся?! — она первой пошла к двери, — Вытяжку не выключай, пусть вытягивает. Потом еще и девчонки курить побегут…

В палатке их встретила тишина за столом.

— Иван! Я думаю… женщины хотели бы услышать от тебя, и кто ты такой, и почему поешь эти песни! — «подставила» его тетя-врач.

— Ну а зачем? — развел Косов руками, — Хотя… теперь, наверное, и правда — надо сказать.

Иван помолчал, глядя на выжидающих женщин.

— Ну да… вы многие знаете, что меня зовут Иван. Фамилия моя — Косов. Да, я из Красно-Сибирска. И Игоря Калошина я знаю. Мы несколько раз выступали вместе на концертах.

— А… это правда — твои песни? — протянул кто-то тихонько.

Косов развел руками:

— Ну да… но что это сейчас меняет? Сейчас я курсант Омского пехотного. Просто — курсант, и все! Вот… мы пришли с Юрой поздравить вас с праздником, немного попеть для вас. И какая разница… чьи это песни? Вот — здесь и сейчас — какая разница? Мои они, Игоря Калошина… еще кого-то… Здесь и сейчас мы их поем для вас. Разве это… плохо?

Зависла пауза. Присутствующие обдумывали входящую информацию. Бойкая медичка, возле которой уже сидел Гиршиц, вскочила и затараторила:

— Ой, Ваня! Не обращай внимания! Женщины — натуры впечатлительные! Сядь лучше… поешь и выпей! — и стала активно наваливать на тарелку Ивана всякого-разного.

— Ты, Анюта, не больно тут… Поесть им надо, конечно, но вот выпить… не забывай, ребятам еще в казарму возвращаться! — строго напомнила Настя… товарищ Анастасия.

— Да ладно… чего там. Я же не много им наливаю, да и не часто! — оправдывалась медсестричка Анюта, — Да вы сами посмотрите — у них же спины мокрые! Они же… работали, пели для нас! У них вся водка потом выйдет!

Настя кивнула и с интересом посмотрела на Ивана:

— А я вот тоже заметила… у тебя гимнастерка сзади промокла. Никогда бы не подумала, что это так тяжело — петь перед людьми…

Косов молча пожал плечами, усиленно работая вилкой и ножом.

— А правда, что вы… что ты с Калошиным на концертах выступал? — робко, под шиканье женщин, но все равно снова поинтересовалась эта самая… поклонница Игорька.

— Угу… правда. Дважды — на концертах в нашем клубе. И еще раз — на концерте в ДК завода «Сибкомбайн». Ах, да… еще пару раз — в ресторанах пели, где они тогда работали. Но это…, - Косов засмеялся и помахал рукой, — Мы тогда с Игорем оба… нетрезвы, в общем, были.

— Ух ты! — прошептала девушка, — А скажи… а он какой… Калошин?

Косов с улыбкой посмотрел на нее, покачал головой:

— Знаешь… Игорек, он такой кобель! Вот честно и сразу говорю…

Девушка расстроено вздохнула, но потом — засмеялась:

— Нет, ну это-то… понятно! Вон он какой… и красивый, и поет как!

Косов с улыбкой посмотрел, как некоторые женщины заулыбались. А самая старшая заявила:

— Ты, Верка, дура молодая! Еще не обжигалась… Вот попадешься такому в руки… окрутит, охмурит… и ладно если просто. А то — вдруг и с ребенком на руках оставит?! Тогда-то — наплачешься…

Но Ивану показалось, что даже такие доводы девушку не смутили.

— Ладно… много наедаться тоже вредно! С полным брюхом — не попоешь! Юра! Вперед, к роялю, маэстро!

— У меня гармонь! — поправил его Гиршиц.

«Эгей! А Юрка-то окосел! Ну ничего — сейчас полчаса игры… и снова — тверезым станет! Только бы «лажать» не начал! Надо Насте подмигнуть, чтобы она этой Анечке «втык» сделала — куда ж его спаивать?».

Он спел — «Очарована, околдована». Женщины замолчали, сидели завороженно. Только вот… в глаза Насти он зря так долго смотрел! Потом спел — «В шумно зале ресторана». Тоже — зашло в зал отлично!

— Ой, сколько я уже в ресторане не была? — протянула с сожалением самая старшая, — Надо моего как-нибудь уговорить сходить… Хоть посмотрим, как люди отдыхают.

«М-да… тут, похоже, все — нечастые посетители ресторанов. Зарплата-то у них всех — неважнецкая. Разве что… у Насти? Та, да — может позволить себе! О! Если доживем до весны и лета… надо будет ее в ресторан пригласить! Если пойдет… Если к тому времени на хрен нахального курсанта не пошлет! А то… с ротным в ресторан сходит!».

Косов почему-то разозлился, что было — вовсе не нужно сейчас, когда шла «сплошная лирика». После окончания очередной песни отпросился снова сходить, покурить. Настя сначала дернулась было за ним, потом чуть качнула головой и шепнула:

— Вон… с девчонками сходи!

«Конспирация — наше все!».

Косов покурил с девушками, поболтал, все отбиваясь шутками от расспросов «поклонницы» о ее «кумире». Но и успокоился. Пора было заканчивать посиделки — время шло к девяти часам.

Когда они вернулись, оказалось, что старшая женщина, Анфиса Пална из канцелярии с еще двумя женщинами, засобиралась домой. Проводив их и вновь рассевшись за столы, женщины в ожидании уставились на них с Юркой.

— Юра! Работаем!

— На меня надвигается по реке битый лед.

На реке навигация, на реке — пароход!

Пароход белый, беленький,

Дым над черной трубой…

Мы по палубе бегали, целовались с тобой.

И новая песня публике понравились. «Поклонница» удивленно протянула:

— А этой песни у Калошина не было…

— Это потому, что он про нее еще не знает! — подмигнул ей Иван.

— Старый клен, старый клен,

Старый клен стучит в стекло,

Приглашая нас с тобою на прогулку!

Отчего, отчего, отчего мне хорошо?

Оттого, что ты идешь по переулку!

«Что-то дамы загрустили… Ну ничего… сейчас мы им еще добавим светлой грусти! А кое-кому — размышлений… Ишь ты — «Подумаю — да или нет!».

— Юра! Я вас прошу! Нет, я Вас даже — умоляю! Сделайте так, чтобы душа развернулась, а потом — опять — свернулась! — прихлопнул по деке Косов, а потом подмигнул Гиршицу и шепнул: «Зорька!».

— Зорька алая, зорька алая, губы — алые!

А в глазах твоих, а в глазах твоих неба синь!

Ты любовь моя, долгожданная!

Не покинь меня, не покинь меня, не покинь!

«Помню, как моя бабуля, постоянный критик эстрады восьмидесятых, повторяла — «Только один петь умеет! И песни у него все такие славные, душевные!». Да, Евдокимов — это, конечно… да!».

Вот только… только зря он все-таки так пялился на Настю. И щечками заалела совсем уж… очевидно. И потупилась…

«А вот остальные женщины — и вовсе… разнюнились! Платочки достали!».

— Косов! Ну что ты… Ну что ты, Иван, делаешь? Ты посмотри сам… Вон как всех довел! Праздник же, а женщины — плачут. Разве хорошо это? — немного смущенно выговаривала ему Настя, уставившись в стол.

— Сейчас поправим! — обманул ее Иван, и заиграл проигрыш. Юрка, как водиться — подхватил:

— Отцвела липа белая…

Вот и встретились вновь.

Здравствуй первая, нежная, неземная любовь!

«М-да… как-то… эмоции захлестнули зал! Аж самому подурнело! Это же надо — так песни воспринимать!».

— Иван! Ты издеваешься сейчас так над нами? — уже строго посмотрела на него Настя. А у самой щечки алые, и… вроде бы слезинки на ресницах.

«Перебор, однако!».

— Так… все, девочки! Давайте выпьем, закусим, да надо собираться уже! И ребятам пора идти, поверка скоро! — чуть прихлопнула ладошкой по столу тетя-врач, — И ты… тоже хорош! Уревелись вон все… А ты — не понимаешь, тянешь и тянешь все из души! Злыдня ты, Ваня! Хоть и талантливый…

Чуть успокоившись, все выпили, закусили. Женщины были задумчивы, и загадочны…

Пока Косов выходил курить — уже в одиночку, Настя и медсестра Анюта как-то выпроводили девчонок-канцеляристок. С ним же ушла и фигуристая дама — еще одна медсестра училищной санчасти, как оказалось.

С неудовольствием Косов посмотрел на Гиршица. Все же Анюта умудрилась еще налить тому. И Юрка — заметно окосел.

«М-да… проблема, однако! Нет, не такой уж он и пьяный. Дойдет сам, конечно. Но вот — ощутимо его покачивает, разговорчивый вон какой стал. А в роте — поверка, да и просто — не хорошо, если его таким увидят. Мало ли… явных стукачей вроде бы и не выявлено, но! Береженного — Бог бережет! Чтобы такого придумать?».

Оказалось, что придумывать ничего и не надо! Пока Анюта прибирала со стола тарелки-ложки-вилки, Настя увела Косова в свой кабинет:

— Слушай… Юра заметно опьянел. Могут быть проблемы! — затягиваясь папиросой, сказала она.

— Да я уже вижу… Аня эта… Ну зачем ему эти последние пару рюмок наливала? — чертыхнулся Косов.

Настя посмотрела на него и засмеялась:

— Вот вы все же… телки! Да она так и задумала! Неужели не понял?

Иван удивился, пожал плечами:

— А я думал… случайно все так вышло.

Женщина снова засмеялась:

— Ага… случайно! Аня у нас… только — молчок, да? Анюта у нас… слаба на передок! Мне периодически приходится ее в чувство приводить! А то бы она… Здесь в училище такого — не надо! Она же сразу, еще на том концерте, навелась на вас. Но — не дура, и сразу увидев мой интерес к одному… нахалу, в сторонку отошла. Но и сегодня сразу — «Ах какой мальчик! Брюнетик! Молоденький!». А я ей… вот тоже — дурочка где! Я ей на ушко так — «Да он, похоже, девственник еще! Смотри какой смущенный». Вот она и… все!

— А она… не замужем? — ненавязчиво уточнил Косов.

Настя внимательно посмотрела на него:

— Развелась пару лет назад…

— Ага… и чего? — «с Юркой-то что делать?».

— У нас по правилам, в санчасти должна быть одна дежурная медсестра. Постоянно, даже — ночью. Хотя мы и не очень-то придерживаемся этого. Распустила я их чего-то… Ну, курсанты же, как правило, парни крепкие, здоровые. Зачем постовую ночью держать? А если надо — я недалеко живу, и телефон у меня на квартире есть. Позвонят, если что случится…, - пожала плечами Настя.

— Ну и?

— Ну и, ну и? Зануикал! — фыркнула женщина, — Оставим твоего Юрку здесь, до утра. Аня за ним присмотрит…

«Подогрели… обобрали. Нет, не так! Подобрали, обогрели!».

Настя внимательно смотрела на него и тоже улыбнулась:

— Ну вот… сам понимаешь, не маленький! А утром, еще до подъема, она его выпроводит. У нас же здесь… дальше по коридору дверь есть. Она на лестницу ведет — сразу чтобы к вам в расположение подняться. Вот она его и отправит, без лишних глаз! И инструменты он захватит.

— Да инструменты и я могу…, - начал Косов.

— Нет, не можешь! — отрезала она, глядя ему в глаза, — Потому что ты сейчас пойдешь меня провожать! Или… не хочешь… провожать?

Как-то в горле сразу пересохло и Косов, хрипя и сипя:

— Ну как же… Хочу! Очень хочу провожать… тебя.

— Ну вот… Значит — договорились! — она кивнула головой.

— Насть… это значит… это значит — ты надумала, да? Значит — Да?

Она засмеялась и отвела взгляд:

— Ничего это еще не значит… Не знаю я сама! А вот не надо было такие песни петь! А то распелся тут! Девки вон — все исплакались… Сердцеед наглый! Ну вот зачем ты к нам в училище поступил, а?

Потом врач встряхнулась:

— Так… кто вас в роте на поверке «прикрыть» может?

— Давай я сбегаю и договорюсь!

— Ладно… только я тебя сейчас через ту дверь пропущу…

В роте Косов нашел Ильичева.

— Степ! Тут такое дело…

Сержант заржал, как жеребец:

— Да я уже понял, какое дело! Прикрыть надо, да?

— Вот же… все ты, Степа, понимаешь… Только как-то превратно! И реакции у тебя… Ржешь как жеребец!

— Да ладно там… Превратно я понимаю! А как еще понимать-то? — усмехнулся Ильичев.

— Ты вот что… друг ситный! Ты у меня смотри… если ты хоть слово в сторону Насти вякнешь, вот — хоть слово! Поругаемся, понял! Совсем разругаемся!

— Да чё я… не понимаю, что ли! — насупился друг.

— Ага… с Катей ты тоже… все понимал! — зло оскалился Иван.

— Ты нашел с кем сравнивать… тоже мне! То — Катька, а то… такая женщина!

— Ну… примерно так. Хотя и Катей… тоже ты по-свински как-то…, - пробормотал Иван.

— Да чё опять-то? Уже же все обговорено! По-свински… Знаешь… Сучка не захочет — кобелек не вскочит! Эй, эй, эй… я сейчас не про врача говорю! Дурак ты временами, Ваня!

— Вот, Степа! — Косов покрутил пуговку на груди сержанта, — Вот помнишь ты про женщину рассказывал… Ну — про учительницу, жену «лейтехи»? Ну так вот… Вот я не заметил тогда, чтобы ты так вот… по-жеребяче относился.

— Ну так… там же… там женщина была. А Катька…, - попытался возразить приятель.

— Нет, Степа… к любой женщине нужно относится по-человечески, к любой!

— Да будет тебе! Пусти, пуговицу открутишь! Понял я тебя, понял!

— Хорошо, если понял… Да, вот еще… Там это… Юрка перебрал немного. Его тоже нужно прикрыть, ага?

— О как? А где он сейчас? Куда ты его спрятал? — удивился Ильичев.

— Никуда не спрятал. Он там, в санчасти останется, выспится, утром придет. К подъему.

— А как это… Он чего там… один останется? А ну как… набедокурит чего? Этот телепень может!

— Не один он там будет… Медсестричка там одна…

— О как вы устроились хорошо! А про меня, Ваня, про друга, ты забыл, да? — обиделся сержант.

— Не забыл! Только ты, Степа, сам забыл — что меня туда пригласили! Пригласили, понял?! И там… не бордель с гетерами! Так получилось просто… Глаз на Юрку положила одна… Вот!

— Да ладно… Понял я. Все сделаю! Поверку сам проводить буду, вас — пропущу. Или лучше… Алешину скажу — он из строя вякнет, что в наряде вы… Кто там в роте знает, кто в наряде, а кто — нет. А Амбарцумяну придется сказать…, - размышлял Степан, — Чтобы вопросов меньше было. Только уж и вы — к подъему — как штык! То есть, как — штыки!

Сержант опять заржал:

— Только к подъему штыки из вас будут херовые… мягкие, нетвердые совсем… И это… сам больше не пей, и этому… «обмороку», как ты говоришь, пить не давай!

— Лады… договорились! Держи «пять»! И… Степ! С меня причитается! Как других дам найдешь — «поляна» с меня! А других, потому как… тебя, Глашу и Катьку вместе сводить, думаю, не стоит! Развалил ты, мудень, такую компанию!

Ильичев удивился:

— Ты, паря, совсем, со своей врачихой, рехнулся? Какую компанию я развалил, если мы с тобой в воскресенье к Глаше приглашены, праздник отмечать!

Косов хлопнул себя по лбу:

— Совсем из головы вылетело! Признаю… с памятью у меня что-то! А ты как… подарки-то купил?

Косов и впрямь забыл со всеми этими подготовками, песнями, концертами, что выделил Ильичеву деньги на подарки женщинам.

— Х-х-а-а! Я — не ты! Я все помню, и все сделал! Да… там и делать-то особо ничего не пришлось. Зашел в нашу «швальню», поговорил с мужиками-портными… В общем, для Глаши платок шикарный, весь в цветах и с кистями принесли! Она такие любит — я уже знаю! А Катюхе мужики отрез ткани шерстяной достали — на юбку!

— Чего-то… Глаше — платок шикарный, а Кате — только отрез! Не поровну вроде? Не? — засомневался Косов.

— Ты дурень, что ли? Портные сказали, что ткань эта — высший сорт! Сносу не будет, и красивая! Да она как бы не дороже платка вышла!

— Ну все, все! Понял! Молодец! Говорю же — с меня «поляна»! Все… я побежал! И это, Степа… Ночью на наши «шконки» организуй куклы… ну — шинели под одеяла ткни, что ли! На всякий случай! А то припрется дежурный ночью, да еще «по головам» вздумает пересчитывать!

— Не учи ученого, поешь говна толченного! — снова заржал Ильичев, — Мал ты еще, Ванька, Ильичева такому учить! Все будет нормально… Иди уже… не вводи в грех зависти ко ближнему моему!

Косов быстрым шагом направился к лестнице, но услышал, как сержант окликнул его, повернулся.

— Ты там, Ванька, не оплошай! Не осрами, так сказать! — и снова конское ржание сержанта.

«Вот же… конь стоялый! Дикарь, мля… Никакой деликатности и такта! Дитя природы, блин! А еще… еще как-то «за базаром» надо следить, ага! А то уже не раз слышал от Ильичева… да и от других во взводе! Словечки разные, здесь и сейчас не применяемые!»