Время для жизни - 2

Глава 13

«Бляха-муха! Я в этот политотдел… уже как к себе домой хожу! Что они еще придумали, эти политруководители? Эти люди со светлыми лицами?» — раздумывал Косов, вышагивая в очередной раз в знакомые кабинеты, после очередного вызова.

В общем большом кабинете, на удивление, никого не оказалось. Но дверь в кабинет заместителя комиссара училища была приоткрыта. Оттуда выглянул Кавтаськин, и увидев Ивана, махнул рукой:

— Косов! Заходи сюда!

В кабинете Верейкиса было изрядно накурено. Кроме хозяина кабинета и Кавтаськина — никого.

— Садись, Косов! — кивнул Верейкис на стул перед своим столом.

«Х-м-м… к чему бы это?».

Оба политработника уставились на Ивана с непонятными выражениями лиц. Молчание затягивалось.

— К-х-м… Косов! Мы чего тебя вызвали-то… Ситуацию нужно разъяснить непонятную! Как-то так выходит… выпустили мы из внимание некоторые аспекты прошедшего ротного мероприятия!

— Това-а-а-рищ батальонный комиссар! — протянул виновато-обиженно Кавтаськин, — Ну да… виноват я, не спорю! Но Вы же сами понимаете, какая суматоха в субботу была. Вот и выпустил из внимания все это…

— Так! Ты, политрук, помолчи пока! С тобой все понятно. И все доводы, что, дескать — замотался, принимаются, но… ни в коей мере тебя не оправдывают! — отмахнулся Верейкис.

Потом батальонный повернулся к Косову:

— А скажи-ка мне, Косов… А за чей счет… Ну — откуда взялись все эти угощения в субботу? И на столах в Ленкомнате, и в командирской? Я вот тоже, признаться, как-то сразу не подумал… А ведь там было — не на десять копеек всего закуплено!

«Пиздец! Правильно говорят — не делай добрых дел, не будешь виноватым!».

— Ну… Косов! Слушаю тебя внимательно. И не говори, что, дескать — Дед Мороз принес!

— Ну так… тащ батальонный комиссар… Мы, когда мероприятие планировали, как-то упустили этот момент. Все больше культурную часть обсуждали. И вот… ну… надо же было как-то выкручиваться…

— Это я уже все слышал — и про подготовку культурной части, и про суматоху! Ты мне скажи — откуда все это взялось и…

«И за чей счет банкет?».

— Ну я… как додумался, что эта часть у нас из внимания выпала… Пошел в столовую… ну — пельменную на «Казачке», да заказал.

— Ага! В пельменной на «Казачке» значит. А чего и сколько заказывал? И самое главное — кто это оплачивал?

— Да какая разница-то, тащ батальонный комиссар! Прошло же все… хорошо, да? Так и вот… зачем тогда все это?

— Ты тут не крути, Косов, не крути! Зачем, да почему! Что мероприятие прошло успешно — это одно! А вот… спросит у меня Груздев — как и чем людей угощали, и что мне ему отвечать? Не дай Бог — ворованное!

Комиссар аж сплюнул в сердцах, толи от самой мысли, что — ворованное, толи от того, что, забывшись, «Имя Господа всуе помянул»!

— Или у тебя там какие-то… тьфу ты… «макли» образовались, а, Косов?

— Да нет у меня там никаких «маклей», тащ комиссар! — обиженно протянул Иван, всхихикнув про себя — «Я ж «пиковый»! Я масть не меняю! Вот еще — мокрушнику со стажем и именем — беляши из столовой тырить!».

— Так откуда тогда все это? — повысил голос Верейкис.

— Откуда, откуда… все оттуда же! Из пельменной этой! А заказ… заказ я оплатил, прямо скажу! — ответил Косов.

— Ты оплатил? — Верейкис с Кавтаськиным переглянулись, — А деньги… а сколько, кстати, там получилось?

— Ну-у-у…, - Косов попытался вспомнить, но прямо уж вот — до копеек, не вышло, — Что-то около семисот рублей.

— Сколько? — в один голос протянули политработники.

— Да не помню я точно… Что-то около семисот рублей… чуть меньше!

— Ни ху…, - осекся Кавтаськин, — Извините, тащ батальонный комиссар!

— Ага… а деньги ты, Косов, где взял? — Верейкис был менее эмоционален, только желваками заиграл.

«Где взял, где взял… В тумбочке! Ага… а в тумбочку их кто положил? И так — по кругу!».

— Мои это деньги, тащ батальонный…

— То есть… твои семьсот рублей, да? Я правильно понял тебя? — кивнул комиссар.

— Ну да, мои!

— А откуда у тебя такие деньги, Косов? — пришел в себя Кавтаськин.

— Товарищи политические руководители! Извините… конечно! Но я уже вот в который раз замечаю… Вот вы что-то спрашиваете меня, я — отвечаю. Но вы как будто не запоминаете мои ответы. Я же вам уже говорил, что мной были сочинены несколько песен! Говорил же? Говорил. И эти песни… они зарегистрированы за Красно-Сибирской областной филармонией. А у меня договор с этой организацией, и даже счет открыт в сберкассе, в Красно-Сибирске. На этот счет поступают отчисления за эти песни… от концертов, от певцов разных. Часть идет филармонии, а часть — мне. Вот… Я перед отъездом сюда и снял почти все деньги. Здесь же я сберкассе их получить не смогу! И вот… когда я понял, что с угощением курсантов и гостей… мы как-то забыли… Вот и заказал, и оплатил все это в той пельменной.

— Ага…, - задумчиво откинулся на стуле Верейкис, — Поня-я-ятно…

Кавтаськин, наклонив голову на бок, как журавль, и поправив очки, полюбопытствовал:

— А что… много этих… отчислений получается?

И пожал плечами извинительно, на сердитый взгляд Верейкиса, типа — «Ну любопытно же?».

— Да вы знаете… я толком не запоминал. Сначала-то их, отчислений этих, было вовсе мало… так — тоненьким ручейком текли и все. А потом — все больше и больше… Ну… если за все время считать… то, наверное, тысяч шесть в общей сложности будет. Я же… частями их снимал — когда и сколько понадобится…

— Шесть тысяч? — здесь опять оба политработника были единодушны в удивлении.

— Ну да… примерно! Там стало сразу больше приходить, как эти песни по радио стали звучать… Я и сам слышал несколько раз…

Верейкис опять задумался, и кивнул головой:

— Да! Я тоже не раз их слышал… просто никак понять не мог… даже когда ты рассказал, что песни писал… Не мог понять — что это твоя фамилия звучит, когда авторов называют… Что автор стихов, значит — именно наш курсант Косов.

Влез Кавтаськин:

— Слушай, Иван… А чего ты тогда к нам поступил, ну — в военное училище? Тебе же… прямая дорога была… ну — не знаю! В какой-нибудь литературный институт, или еще куда… где там у нас авторы песен учатся!

Косов помолчал, подумал, формулируя ответ:

— Я, тащ политрук, вижу, что вокруг… в мире происходит. И полагаю, что вскорости война будет. А я Родину защищать буду. Вот… для того, чтобы ее более умело защищать, я и поступил в военное училище. Ну вот… как-то так.

— Ну… это правильно, конечно. Но все равно… не очень понятно! — пробормотал Верейкис, — Слушай… а ты чего — все шесть тысяч сюда притащил? И хранишь их где? Не дай… к-х-м… это ж соблазн какой! А ну как украдет кто? «Чэпэ» же в училище!

— Да нет… я же сказал — эта сумма была за все время. А с собой я взял меньше — то, что оставалась на счете перед отъездом.

Кавтаськин покрутил головой:

— Я как-то и не представлял, что за это платят такие большие деньги!

— Да там немного не так… Деньги-то за каждое исполнение платятся небольшие, но… набегает, да.

«Ага… просто песен там — куда больше, чем я им сказал в тот раз!».

— А мне вот любопытно… ну — просто любопытно, понимаешь… а куда ты эти деньги тратил-то? — уставился на него Верейскис.

Косов хмыкнул и сделал вид, что смутился:

— Ну… честно скажу… на девушек, и женщин еще…

Командиры — оба — опешили:

— Все деньги — на баб? — пробормотал Кавтаськин.

— Ну-у… да! — кивнул Иван, — Я женщин люблю… и уважаю… вот.

— А ты… опасный тип, Косов! — покрутил головой Кавтаськин, — К тебе, получается, женщинам опасно подходить!

И развеселился…

— Да вот еще! Вовсе нет! — не согласился Косов.

— То есть ты все эти средства… на кабаки спустил, что ли? — уставился на него комиссар.

— Да почему на кабаки-то? Я там и был, в ресторанах тех… за все время раза два или три! Все больше — на подарки, на одежду там… Может кому — ремонт еще в доме или как…

— Ага! А чего… как комсомолец! Вон всякие фонды есть! На дело государства, на развитие разное…, в ОСОАВИАХИМ, хотя бы! — не унимался Верейкис.

— Тут, тащ комиссар… дело такое! Я сам — детдомовский… Да и позднее и сам сталкивался, и слышал ни раз… Да Вы и сами знаете… Воруют! И много воруют! Вот я и решил… лучше я помогу конкретной красивой женщине. Пусть… вот — одежда! Она в ней — еще красивее станет! Или… жизнь свою улучшит, ремонт там дома… Или еще как…

Комиссар, вроде бы, соглашаясь на наличие воровства, как пока не искорененного пережитка прошлого, кивнул, но и сразу вскинулся:

— Но ведь с этим — борются! Наши органы и борются!

— Согласен… только воровать-то продолжают! Посадят органы двух-трех… пусть будет — пять жуликов, а на их место другие встают… Не получается пока натуру людскую исправить. Долгое это время, я так думаю.

— М-да… Дело это небыстрое! — согласился задумчиво Верейкис, — Только все одно… Дело — это, конечно, твое… Только… с «душком» как-то это все выходит. Не по-комсомольски! Ты, смотри… у меня! Еще не хватало нам тут… всякое моральное разложение разбирать!

— Да когда мне… морально разлагаться-то? — удивился Иван, — Сами же знаете, распорядок такой — раз в пару недель в увольнение вырвешься, и то — хлеб! Или вот… эти деньги, что я в субботу потратил — это, что ли, моральное разложение? На нужное же дело! Люди отдохнули, повеселились. Курсанты, опять же, вкусные чебуреки поели — разве ж плохо?

— Ага… то есть, ты хочешь сказать, что вот… этим женщинам помогал, и что… ну… взамен они тебе ничего не давали? — как-то у Кавтаськина получилось… двусмысленно, что он и сам понял, и заметно покраснел.

— А здесь, тащ политрук — я вовсе и не настаивал! С кем-то — просто в хороших отношениях был. С кем-то… и по-другому, бывало. Вовсе это не покупка отношений была, если Вы об этом!

Верейкису все это не нравилось, и он прихлопнул рукой по столу:

— Так… Все ясно! Откуда, чего и как — понятно! Только все одно — неправильно все это. Все эти траты на мероприятие… их нужно было заранее согласовать. Разъяснить все!

«Ага… Вы бы согласовали! И сидели бы «курки» — голый чай швыркали! Ну — может по булочке столовской еще дали бы! Не, тащ батальонный! Все прошло хорошо, и ладно! А все эти согласования, «опись-протокол! принял-сдал!». На хрен!».

— Ладно, Косов! Можешь быть свободным! Но… имей в виду! Я буду за тобой приглядывать! Бабник тут нашелся… Дон Хуан курсантский! — подвел итог комиссар.

— Тебя зачем опять в политотдел вызывали? — покуривая в курилке на улице, между занятиями, спросил Ильичев.

— Да… пытали, на какие шиши я все на вечернее мероприятие покупал! — неохотно ответил Иван.

— Чего-то я не пойму… Еще раз! А ты что — на свои, что ли все это покупал? — опешил сержант.

— Не, мля… а на какие еще-то? — рассердился Косов.

Ильичев помолчал, задумчиво разглядывая утоптанный снег под ногами. Пыхнул пару раз папироской.

— Еще раз… объясни мне, тупому. Ты все это покупал на свои деньги? — участливо заглядывая в глаза, переспросил Степан.

— Да, блядь! Я все это покупал на свои деньги! — не выдержал Косов.

— Да не ори ты! — Ильичев посмотрел по сторонам, — Зачем всем знать, что корешок мой… душевнобольной! А я-то… я-то думал — тебе это училище… ну — может политотдел там… Кавтаськин что ли — выделил деньги! А оно вон как… Да-а-а… дружище! Ты, оказывается, свои тратил… Ваня, скажи мне — ты дурак? А? Там же… не одной сотней рублей «пахнет»?

Косов угукнул.

— М-дя… ну тогда правильно тебе в политотделе вопросы задавали. Ну и что?

Косову пришлось рассказать, что и как.

— Ага… вон оно чё! А я-то все думаю, Ваня как-то деньги без особого счета тратит. И ведь наврал-то как… про «севера» рассказывал.

— Про «севера» я не врал! — попытался отговорится Косов.

— Да ладно… понятно. И чего дальше? — почесав нос, поинтересовался Ильичев.

— А я знаю? Верейкис сказал, что присматривать за мной будет…

— Не… Ну — Верейкис, он мужик нормальный. Говна точно делать не будет. Да он и сам… в госпитале с сестричками вполне весело общался. Так что… здесь, думаю, плохого ждать не стоит. А я еще думал — как вот таких баб, которых на фотографии показывал, содержать? Там же — королевы! На них денег прорва уйдет.

— Ну, положим, содержали они себя сами. Подарки — да, делал. Но — не более! У Лены… ну у той, которая постарше на фото… там такие связи, такие знакомые, что она сама кого хочешь содержать может. Так что…

— Ладно, братишка… Не тужи, мы это все дело как-нибудь переживем! Я вот не хотел тебе сейчас говорить, но… С тем же Верейкисом я уже накоротке все обсудил… Для начала, так сказать. И он — не против, — как-то туманно начал сержант.

— Ты о чем сейчас? — не понял Иван.

— О чем, о чем… Вот как ты считаешь — что последует за летними экзаменами за первый курс? — приосанился о своем знании приятель.

— Ну что будет… По плану — войсковая практика. Разошлют нас по частям на пару месяцев…

— Вот! И я вот подумал… а на хрена нам это надо? К примеру, взять меня… я уже в тех частях почти три года оттрубил. Оно мне надо? — ткнул пальцем в грудь Косову Ильичев.

— Ну тебе, положим и правда — на хрена? Ты тех портянок армейских уже нанюхался. А я при чем? — пока не понимал Косов.

— А ты — при мне! Вот скажи мне, дружище… Как, по-твоему, чем занимается курсант на войсковой практике? — опять воздел палец кверху Степан.

— Ну, не знаю… наверное учиться подразделением командовать! — пожал плечами Иван.

— Ага… Примерно так… По бумагам! А на самом деле, есть два варианта. Первый — посадят тебя в штаб и будешь ты там какие-нибудь бумажки перебирать, или карты какие раскрашивать. В общем — подай-принеси… пошел на хер, не мешай! Но это — еще не самый херовый вариант. Второй вариант, если командир в части мудак, и остальные командиры — немногим лучше… Поставят тебя взводным… временно, конечно! На самый хуевый взвод! В котором треть — «тупари» последние… как вариант — нацмены, которые и русский язык-то ни хера не понимают. Еще треть — распиздяи конченные. И еще чуток — те, кому домой вот-вот и им уже ни хера не надо! И покажутся, Ваня, тебе эти два месяца — вечностью! Поседеешь там за это время! Я на все такие случаи — насмотрелся, поверь мне…

— Ну и…, - жестом Косов предложил другу продолжить.

— Но! Есть другой вариант, дружище! И тут… па-рам-пам-пам… товарищ сержант Ильичев позаботился о тебе!

— Да не томи ты… может там такой вариант, что уж лучше придурком в штабе у черта на куличках сидеть…

— Ну чего ты… Весь смак перебиваешь! В общем, Ваня… каждое лето часть «курков» …Немного, кстати, имей в виду! Ну… человек десять-пятнадцать… оставляют в училище! Понял, а? — торжествующе посмотрел на него сержант.

— А на кой… извиняюсь за выражение? — удивился Косов.

— Да для разных надобностей! Тут и наряды тянуть… оно, конечно, и «залетчики» будут — как без них… Но — еще разное всякое. Тут и в патрули ходить, в комендатуру, и на полигоне порядок наводить… Да и в училище полно хлопот будет! И ты представь — занятий нет, половина, а то и больше командиров — в отпусках! Ну наряды там, работы разные… Но — выход в город — практически вольный! Придумать что-нибудь — всегда можно, понял! Мне вон рассказывали… в прошлом году даже в театр курсантов несколько человек отряжали. Представь — там какой-то спектакль ставили… вот — для массовки и отирались они. Да подай-перетащи всякое! А еще — нужны будут опытные с оружием люди в гарнизонный Дом Красной Армии — там в кружках всяких… ну — стрелковых, или еще каких… самый тяжкий период. И стрельбы разные, и походы, опять же… А там же, Ваня… там же — комсомолочки, а? — токовал глухарем Ильичев.

— Ты с дуба рухнул, приятель? — покрутил пальцем у виска Иван, — Там процентов на восемьдесят — дети, мля… Ты с ними «мутить», что ли, собрался?

— Нет… ты все-таки… баран, дружище! Какие дети? Мне тут… парни по секрету рассказали, что прошлым летом, в том же гарнизонном Доме, курсы проводили — для медиков из гарнизонного госпиталя, представь! Какие дети, а? Да даже если и не там… Сам посуди — лето! Командиров — раз-два и обчелся! Их на наряды-то толком не хватает, когда им за всем уследить-то? Город — наш! Два месяца — свободы!

Ильичев задохнулся от восторга, откашлялся…

«Ну да… это было бы — неплохо! Да что там! Это было бы… замечательно!».

— Ну и как тебе? — успокоившись, спросил сержант, — Дай папиросу!

— Х-м-м… как, как?! А то сам не понимаешь — замечательно! Я обеими руками голосую — «За»!

— Ну дык… сержант Ильичев — плохого не посоветует, понял?!

«Как к этому относится? Наверное — так будет лучше. Чем ехать на Кудыкину гору, чтобы копаться в бумажках, выполнять приказы и распоряжения командиров, которым курсант, временно прикомандированный к части — либо вообще не нужен, либо нужен для чего-то не важного, просто до чего руки раньше не доходили.

Или, как сказал Степан, второй вариант — валандаться со сворой не самых лучших бойцов, пытаясь за два месяца привести их в чувство? Когда они прекрасно понимают, что через два месяца — и духу твоего тут уже не будет? Да и самое интересное — и сам будешь понимать, что ни хрена ты не успеешь сделать. Да и зачем?

Вообще… если рассудить, эта войсковая практика — не лучшее занятие для курсантов. Может те же дополнительные занятия в летних лагерях — больше бы толку принесли? Вон — по топографии занятий — с гулькин хрен. Карт толком никто не читает, определяться на местности — вообще не учили! Или полагают, что читать карты — прерогатива уже более старших воинских начальников?

Да что толку об этом размышлять-то? Программу кто-то переделывать будет? Ага-ага… Вон — спросил про изучение оружия стран предполагаемого противника. И что? На втором курсе есть какое-то количество занятий по ознакомлению. И ты, красный командир, получив в результате боевых действий в руки оружие врага, будешь крутить — как того колобка, в поисках — где у него дырочка? Или отговариваться тем, что «у нас, дескать, только ознакомительные занятия были!». Бред, бля…

Спросил про дополнительные занятия по навыкам вождения какой-либо техники… Мотоцикл хотя бы! Или — «легковушка» или простая «полуторка»? И что? Получил ответ, что нужно было поступать в автобронетанковое училище, если это интересует. Нет, вроде бы договорились с тем же Кравцовым, что он поможет на втором курсе с обучением в местном «осоавиахиме» — мотоцикл, легковая, грузовая. Но! Только в свободное время, при наличии отсутствия нареканий по освоению основной программы!

Как-то это все неправильно… А кого винить? Сталина опять? Чего он нужное в программы училищ не заложил? А все эти… Буденные, Ворошиловы… и прочие Кулики?

Ладно… учись и «не чирикай»! И остаться летом в городе — это все-таки здорово. И нервотрепки поменьше, и все же привычная среда обитания. Да и девушки-женщины… тут тоже стоит согласиться со Степаном — очень немаловажно!».

— Косов! Не понял? Что за бардак в расположении?! — ротный не орал, но задавал вопросы на повышенных тонах.

Огребался Ваня, как есть огребался!

— Я тебя спрашиваю — ты дежурный по роте, или хрен в стакане?! Это что за заправка кроватей? Кто так учил кровати заправлять? Ты вообще спальное помещение проверял после утренней уборки? Ты чего молчишь? Я тебя спрашиваю — где были «замки», где отделенные командиры? Почему не принял помещения после ухода роты на завтрак?

Ага… и это только цензурные выражения! А прочие — «…ять!», «На …уй!», и остальные — «трам-пам-пам» — опустим, как несущественные детали. Это, так сказать, для связки слов в предложения. Русский военно-командный! «В армии матом не ругаются, в армии матом — разговаривают!».

И по хрену, что Косов, как дежурный по роте, после подъема роты, вместе с двумя дневальными — рысью накрывали столы в столовой для приема пищи личным составом. А посему — принимать помещения после утренней уборки — не мог! Это… не нужно сейчас ротному этого напоминать. Ни к чему хорошему — не приведет. Пусть лучше проорется и успокоится.

«Хотя… стоит признать, что «лишний состав» … это… несколько — расслабился! И правда ведь — по осени, после «кээмбэ», и аккуратнее, и быстрее «шконки» заправляли. И утреннюю приборку успевали качественнее сделать. Надо, надо Ильичеву сказать, чтобы собрал вечером «замков» и «комодов», да — вздрючил! А потом — вечерком — учение провести по заправкам кроватей, шинелей… Упс! Про шинель — это я зря вспомнил!».

— Косов! Мля… Это чья шинель? Чья шинель, я спрашиваю?! Покажи мне — кто вас так шинели вешать учил?! Это что за… хня?!

«Ну… Гончаренко… ну… «нехороший человек!». Он последний со столовой прибежал, его это шинель! Ну, мля… я ему задам!».

Но задавать Гончаренко Ивану ничего не пришлось. Ротный сам управился:

— Так… смотрим «подписку». Ага! Гончаренко! Он что — у тебя дневальным?

— Так точно, тащ ктан!

— А ну — быстро его сюда! — распорядился ротный.

Косов выглянул из спальни во «взлетку»:

— Гончаренко! К командиру роты!

Дневальные, кроме — «на тумбочке» — попрятались в разных ротных помещениях. Делают вид, что «шуршат» — как веники, и оба делом заняты!

— Тащ ктан! Курсант Гончаренко…, - начал, но не закончил доклада «курок».

— Я, тащ курсант, знаю, что ты — Гончаренко?! А вот ты…, - ротный, подойдя к Николаю, ткнул его пальцем в грудь, — Ты, Гончаренко, знаешь, что ты курсант Омского пехотного училища?! Знаешь? Или нет? Или может в каком колхозе, на «конюховке» трудишься?! Кто тебя… телепня! Учил так шинель на вешалку вешать? А?! Может я, командир роты, тебя так учил? Или… взводный тебя учил? Или… боюсь предположить…

Ротный присел в наигранном испуге, и хлопнул себя руками по коленям:

— Неужто сам комбат? Ни хера ж себе! А я-то и не знал!

Потом выпрямился и резко успокоившись, уже серьезно сказал:

— Так… орелики! Гончаренко! Два наряда вне очереди! Не слышу, мля! — рявкнул.

— Есть два наряда вне очереди, тащ ктан! — понурился Гончаренко.

— Теперь ты… артист хуев! Косов! Тебе, как дежурному по роте и отделенному командиру… три наряда вне очереди! — ротный четко, как в уставе, кинул руку к фуражке.

— Есть, три наряда вне очереди, товарищ капитан! — тоже отдал воинское приветствие Иван.

— Вот так-то, блядь! — ротный, успокоившись, направился к выходу из расположения.

— Рота! Смирно! — «заголосил» от тумбочки дневальный.

— Отставить! — подал команду ротный.

— Рота! Вольно! — продублировал дневальный.

И «пох», что в роте в данный момент только дежурный и три дневальных — положено так!

— Чего это с ним, Иван? — спросил Гончаренко.

Вопрос был непраздный. Вообще-то ротный никогда вот такими… завихрениями — не страдал. «Вздрюкнуть» — мог, что и неоднократно делал. Но — как-то поспокойнее, доводя до виновных, что они сделали неправильно. Без мата и ора! А вот сегодня… что-то… новенькое.

«А может… это отголоски концерта того? Не даром же он вякнул — «артист хуев». А почему… Странно! Или… может он к военврачу — не ровно дышит, а? А тут я — такой весь красивый, да творческо-певчий? М-да… как бы мне не поплохело резко, от такого-то отношения! Если я прав, конечно…».

В раздумьях Косов прошелся по роте, увидев Гончаренко, погрозил тому кулаком.

«Тоже ведь… ложкомой! Не мог нормально шинель повесить! Хотя, если я прав в своих предположениях — ротный бы нашел до чего до… к-х-м. И еще — а как же воскресенье и Катерина? С-сука! Как же не вовремя все это!».

Разозлившись, Косов решил устроить через Ильичева «обструкцию» всем младшим командирам роты.

«А фули тут?! Койки-то точно были заправлены херово! Я один страдать, что ли должен?».

Вечером вся рота — «летала»! Были тут и «подъем-отбой» неоднократный, а также — «взъеб-тренаж» по правильной и быстрой заправке кроватей и наведению должной чистоты и порядка в спальном помещении.

Пусть и Косов — «летал» вместе со всеми, но… когда — не один, а с коллективом, это же не так обидно, да?

«Вот то-то же, мля! И — на хер, ибо — не хер!».

Иван после ужина сидел в Ленинской комнате, над тетрадным листком, и пытался сообразить, чего же еще можно написать Кире. Если письма той же Завадской, которой он писал примерно раз в месяц, выходили у него легко и непринужденно, с долей шутки и минимумом информации, то здесь… выходило все как-то натужно и непросто. Писать было особо и не о чем. Ну — не писать же, как он намедни получил в морду прикладом на занятиях по штыковой от друга Ильичева? И пусть на голове у него был защитный шлем с маской, но этот же дебилоид с такой силой шваркнул, что и маска вся внутрь загнулась! Минут двадцать с головы Косова этот шлем снять не могли! А Ильичев, пытаясь освободить приятеля, был вынужден выслушивать маты — из-под маски, сдавленные, Ивана, а снаружи, из-за плеча — от Кравцова! Не, так-то подумать — и весело всем было, только — на кой хрен все это молодой, красивой женщине?

Ну — написал, что понравилось ему заниматься лошадьми, что конные выездки — нравятся. А сейчас сидел и думал — а ей это надо? Да и сама Кира писала хоть и регулярно, но как-то сдержанно-суховато, как будто над плечом у нее стояла цензором мать. Или — отец политработник занимался перлюстрацией этих писем.

Муторно все это было и… непонятно — а вообще это еще надо, или — уже нет? Никаких же… объяснений между ними не было. Все было сложно и… непонятно. Хотя царапали внутри Косова воспоминания об этой девушки… Тоскливо как-то…

Но заскучать и затосковать ему не дал все тот же Ильичев:

— Чё делаешь? Ага… письма пишешь! Ты этим… красоткам своим написал уже? Если будешь писать — передавай привет! Мол есть тут такой — весь из себя красивый и героический Степан…

— Да пошел ты… красивый и героический!

— Да ладно тебе! Шучу я, шучу! Я бы и сам засомневался подходить к таким дамам. Слишком уж они… Ладно! Ты мне вот, что скажи… Чего это ротный так злобствовал? Чего он на тебя так взъелся?

— Да не знаю я! Да и сомневаюсь, что именно на меня. Что правда — расслабились мы как-то в последнее время. Бардачок в расположении. Тут он прав.

— Да не… Что расслабились — согласен! Давно нужно было вздрочнуть! Но почему — именно в твое дежурство-то? Ни раньше, ни позже…, - раздумывал Ильичев.

— Да я откуда знаю? Может — совпало так? — отмахнулся Косов.

— Совпало… Ну — может быть. И что думаешь делать?

— А вот хрен его знает! Как-то Катьку нужно предупредить, что не смогу прийти в воскресенье…

— Да предупредить-то — не проблема… Только вот… У меня другое предложение! — сержант что-то надумал и это было — интересно.

— Да? Ну давай, излагай…

— Смотри… Тут тыловики решили запасы продуктов пополнить на складе. И в том числе — картошки завести побольше. А завозят ее из складов на Левом берегу. Где-то вроде бы… Куломзино! Так вроде бы…

— И чего? — Косов ушел весь во внимание.

— Чего, чего… туда пойдут несколько машин. Рейсов будут делать парочку, не меньше. На погрузку-выгрузку будут назначены… кто? Правильно — залетчики! Вот! Я подсуетился уже, с Амбарцумяном переговорил…

План, предложенный Ильичевым, был, конечно, не идеальным, но вполне давал Косову возможность встретиться с женщиной и… пообщаться. На погрузку на машинах уедут человек пять-шесть курсантов, под руководством Амбарцумяна, как «замка». Там они закидают из хранилищ машины мешками с картошкой, и останутся ждать второго рейса. В училище разгружать машины будут другие — которые «вне очереди!». Потом, после второй загрузки, курсанты возвращаются на этих машинах в училище.

— Смотри… Поедете вы утром, но не ранним, уже после завтрака. Ты, в числе наших взводных разгильдяев, вроде бы в отработку, едешь с ними, но — по пути соскакиваешь, и топаешь к своей зазнобе! — витийствовал Степан.

— Ну… скорее — к нашей общей зазнобе! — ехидно поправил Косов.

Сержант чуть смутился, потом — хохотнул, но продолжил:

— Ну, пусть так! Я прикинул — часа два туда, часа два — на погрузку. Два — на возвращение… ну и так далее! В общем, вторым рейсом они будут возвращаться часов в девять вечера. И тебе нужно будет где-то к ним — подсесть! Вот! И наряд вроде как отработаешь, и с Катюхой намилуешься всласть! Только парней бы чем… порадовать. Прикинь сам.

— Ну это-то… понятно! Чего там — сало, хлеб, еще чего на-пожрать!

— Только водки не бери! Серега сразу сказал — никакого спиртного! Не надо его подводить. А в эту бригаду я назначу только наших, взводных парней, чтобы разговоров меньше было…, - заверил Косова Ильичев.

И вот сейчас Косов вышагивал по улицам города, к знакомому дому. На центральные улицы старался не выходить, дабы не привлекать внимание патрулей своим внешним видом. Бушлат — это все же не выходная форма, а именно, что для работы. То есть и патруль сразу «наведется» на него, что Косову, находящемуся в самом настоящем «самоходе» — на хрен не надо!

Вышагивая по переулкам и улочкам, Иван старался разобраться в себе… в своем отношении сейчас к Катюхе. Нет, весь организьм настойчиво влек его вперед — на случку! Но вот в голове ворочалось разное. Ведь за прошедшее время он начал относиться к женщине уже не просто, как к подружке для секса. Что-то человеческое, какая-то приязнь и теплота появилась. Тут не про любовь, конечно. Просто — теплые человеческие отношения к симпатичной женщине, с которой ему хорошо. Но… долбанный Степа! Хотя… чего он к сержанту-то так. Там как бы не больше вины именно этой Катерины. И вот… секса — хочется, но теплые чувства к ней — ушли. Или… не ушли? Или — не совсем ушли? Вот это все и заставляло Ивана периодически сбавлять ход, даже останавливаться пару раз, курить, размышлять.

«Да что же такое-то? Что за интеллигентские сопли? Ты куда идешь — к любимой? Нет! А тогда — какого хера? Пришел, отодрал, ушел довольный! Но… чего-то… как-то — не так все! Или я брезгаю теперь ею? Да ну, с чего бы? Никогда раньше таким не заморачивался! Даже не задумывался — кто до тебя… а кто — будет после!

Если уж хочется иметь свою, и только свою женщину, если мораль так плешь ест, что даже думать не можешь, что женщиной обладал кто-то другой… Как сказал в свое время один знакомый: «Тогда надо присматривать себе вторую половину — прямо с детского сада! А лучше — с яслей! И так и вести ее по жизни, отмахиваясь от возможных соперников, не давая девочке-девушке-женщине даже посмотреть по сторонам! Ибо — чревато! Вот тогда! Вот тогда ты будешь уверен, что никто и никогда ее не касался!».

А если — она сама решит? А вот — воспитывай ее так, чтобы не решила! А родители ее как же? А вот… А вот тут — затыка! То есть… нужно где-то взять маленькую девочку, озаботиться тем, что ты будешь ее растить-воспитывать — для себя и только для себя, а потом — бац! И женишься на ней, девственнице, как телесно, так и духовно. А если она потом, повзрослев, поднимет взгляд, осмотрится и скажет — «Знаешь… Пошел-ка ты на хрен!». Или… или… а вдруг она некрасивая вырастет?! Ну — полностью не в твоем вкусе?

М-дя… какая только херня в голову не лезет, а? И все из-за баб, из-за них, проклятых! И что нам с ними делать, а? Если уж у Господа Бога из двух попыток ничего путного не получилось…».

Не все же знают, что у Творца всего сущего было именно две попытки сотворить для Адама подругу. Ага… Ну — первую, Лилит, он вообще куда-то изверг, со злости на качества сотворенной! Это же надо было дедушку так довести, а? Чтобы этот самый — всеблагой и всепрощающий — да вот так! Шварк! Бац! Бум!

Но… второй вариант — тоже не без изъяна получился, мягко говоря! Именно Ева была, по факту, причиной того, что обоих детей божьих вышвырнули из Рая. Ага! Административное выселение, в двадцать четыре часа, со всеми манатками!

«Х-м-м… а вот интересно! Эти взаимоотношения между Богом, Адамом и Евой — они, в общих чертах, известны. Но! Ведь в то уже время в раю тусовался и прочий народишко — ну там, Ангелы, Архангелы всякие… Интересно — а как они ко всему этому относились? Обсуждали все это, сплетничали, хихикали… Пальцем на Господа показывали, ага! Исподтишка, конечно! А может кто-то и дули за спиной Бога крутил? Этот же… которого низвергли… Ацкий сотона, ага! А ну как он не один действовал? Может кто-то и помогал ему в тихушку-то? Пятая колонная там, в Раю, окопалась. Этакие… либералы-западники, общечеловеки и гуманисты. Местные Навальные и прочие Шендеровичи… Не, ну а почему — нет-то?! Был же у Господа этот… ну — с мечом огненным который?! Местный Дзержинский, во! А если есть небесное «гэбэ», значит есть и небесные враги небесного же народа!».

«Так… надо постоять-покурить! Чего-то у меня… крыша едет, что ли? Как-то проще надо, проще… Упрощаться, ага! Не множить сверх необходимого! Х-м-м… а я вот еще в юности думал — если Бог создал Еву из ребра… а ребра же — кости парные. Если он из одного ее сделал — Адама перекосило бы! То есть… Боженька уже ранее извлекал из первомужичка ребро. А тут… так сказать… симметрию восстановил! Вивисектор… Сдается мне… после прихода понимания, что с Евой — снова все не Слава Богу! Он самый… то есть — товарищ Бог, посмотрел на Адика, вздохнул и подумал: «Эдак я у него все ребра выну!», плюнул, махнул рукой — да е**итесь Вы как хотите! Только не у меня на глазах! И — швырь эту парочку на Землю! С глаз долой — из сердца вон! И ведь, наверное, население Рая было — не особо довольно. Ну как… скукотища же была, а тут — вон, движуха какая-то, интересно же! И даже ставки делали, наверняка! Мол, а сколько Босс еще из этого убогого ребер вынет? На какой попытке — все получится?

Только вот… Адам-то при чем здесь? Он-то в чем виноват? У этого, значит… творца, уже второй раз ни хрена не получается! Его, Адама, бедолагу — мучают, в брюхе ковыряются… Боли претерпевает… Эти вон… в сторонки — хихикают, сплетничают! А потом еще, после всего этого — и швырь! С небес на Землю! С этой… на пару! Не… ну так-то, если разобраться, она вроде бы и симпатичная получилась… и мягкая, и теплая опять же! Приятная, в общем! А там, вдогонку с небес: «Плодитесь и размножайтесь!». И чего? Не, а мы — не против! Приятный процесс-то… не соврать! И эта… теплая и мягкая… Только вот — за что: «В трудах добывать хлеб насущный!». Ага! Вот эти — вуайеристы-сплетники — забесплатно амброзию хлещут! А тут — «… в трудах!». И все-таки — за что Адама так?».

Потом, правда… Признать приходиться… «Дщери Евины» — исправились, тянули лямку вместе с мужиками, претерпевали. И даже иногда… Да вот — как в прошедшую Гражданскую! И впереди еще хлеще! Брались за гуж и тянули, тянули… Без перекуров, пивопития, гундежа о тягостях и прочих партсобраний!».

Косов с подозрением осмотрел куримую папиросу: «Чего это меня так… торкнуло? Не пил же еще…».

Плюнул, швырнул папироску в сугроб и уверенно пошагал дальше.

«Какие-то мысли иногда в башке появляются… Странные! Как там писали — «Что курил автор?».

Подходя к дому, увидел, как из трубы баньки поднимается дымок.

«Х-м-м… и вот как к ней плохо относиться? Вон же — ждет, старается, заботу проявляет!».

— Доброго Вам утра, хозяева! — зашел в дом и стал раздеваться.

Потом заглянул из кухни в комнату. Катя стояла, уперевшись попой о стол, и молчала.

— Привет, хорошая!

Косов подошел к ней, улыбнулся и обнял. Катя судорожно вздохнула и робко обняла его на плечи.

— Руки холодные! Сейчас согреются, и я тебя покрепче обниму! — он приподнял ей подбородок и поцеловал в губы, — Соскучился — страсть как!

Она, испуганно глядя ему в глаза, прошептала:

— Вань! Ты чего… Ты… И ничего говорить не будешь? Ругаться, материть меня… Может… побьешь даже?

— Ну вот еще… ругаться, материть… А уж бить — то и вовсе последнее дело, женщин бить!

— Так как же… я же…

Косов закрыл ей губы поцелуем. Долгим и нежным.

— Вань… Подожди! Я не понимаю… я так долго настраивалась… все слова подбирала, а ты… вот так, да? И слова, не говоря — целовать меня!

— Ну я же сказал — соскучился!

— Да перестань же… вот ведь! Слушай… я, конечно, виновата, да! Просто… мы тогда выпили, наверное, лишнего. Вот… А этот… лезет! А я спросонку… Ну… вот! — она уткнулась ему в грудь.

— Катюшка! Давай так… я тебе не муж, ты мне — не жена! Мы даже не жених-невеста… Винить я тебя… права не имею. А что было… то прошло! Неприятно, конечно… Но… прошло!

Косов, тем временем, уже вовсю задирал женщине юбку, лез дальше и выше.

— Вань… ну подожди ты… вон же — я и баню затопила, воды натаскала! И приготовлено у меня все! — но тем ни менее, лапать и раздевать ее ему не мешала!

— Хорошо! Спасибо тебе за это… Только давай все это… попозже! А сейчас…

Иван подтолкнул Катю ближе к дивану. Она сначала робко и несмело, а потом — все быстрее, стала раздеваться сама, а потом — стягивать с него форму.

«Первый тайм — мы уже отыграли…».

Первый тайм — у них получился не быстрым. Даже, можно сказать, затяжным вышел. И Косов старался… А еще больше — старалась женщина. Ох, как она старалась! Вот и сейчас, она лежала рядом с ним, закинув ногу на него, уткнувшись ему в грудь и пытаясь отдышаться. Иван лежал, покуривая и глядя в потолок.

— Вань… ох… хорошо-то как! Ваня… а ты и правда… не обижаешься…, - все пыталась восстановить она дыхание.

— Х-м-м… ну как не обижаюсь? Скорее мне… несколько непонятно, вот чего тебе не хватало-то? — протянул Иван.

Она немного затихла, потом, резко поднявшись, села рядом:

— Ну как… чего? Мы так редко видимся… позавидовала я Глаше! Вот!

«О как! Дама немного возмущена его непониманием! И даже не прикрывается уже. Вон какая смелая, или — бесстыжая. То — «Задерни занавески! Светло, я стесняюсь». А сейчас — даже не думая, всю себя напоказ выставила!».

— И как? Оно того — стоило? — прищурившись от дыма, Косов посмотрел на Катю.

Та смутилась, поерзала рядом, и виновато глядя на него протянула:

— Ну… перестань, а? А хочешь… Хочешь — я тебе так сделаю… Ну — помнишь, ты первый раз, когда… Мне так предлагал…

«Х-м-м… это она мне минет предлагает? Интересно… а говорила — никому и никогда!».

— Так ты ж… вроде бы не делаешь так?

— Ну-у-у… а чего я — вот так вот… сразу и… мы же первый раз тогда друг друга увидели…, - отвела она взгляд.

Косов протянул руку и пальцами начал играться с соском. Катя вздохнула, и выжидающе посмотрела на него.

— Хорошо… давай попробуем. Если ты сама хочешь…

«Ну так себе… вроде — да, но и — нет! Умения — никакого!».

Но Иван лежал, глядя на Катю, чья голова сейчас мерно двигалась у него в районе пояса.

— А если не в первый раз… а потом — почему так не делала? — шепотом спросил у нее.

Она приподнялась, посмотрела на него и улыбнулась:

— А я хотела предложить… Но — стеснялась!

— Да? Ты — стеснительная такая! — и снова ее голова — вверх-вниз, вверх-вниз, а Иван играл с ее косой.

«Нет, так я не кончу! А если… уж — алаверды, а? Пожалеем женщину? Ну а — почему нет?».

— Послушай, хорошая моя… Развернись вот так! Вот, попой сюда, да. Ножку перекидывай вот так…

— А зачем, Ваня…

— А затем, Катюшка… Иди сюда, присядь пониже…

А вот это ей — очень понравилось! Очень! Она даже забыла, что должна делать! Уткнулась лицом ему в пах и тихо, протяжно стонала.

— Ну что… пойдем в баню? — предложил некоторое время спустя Косов.

Она, не поднимая головы от его груди, хихикнула и сказала:

— Да там и печь, поди, давно прогорела…

— Ну и что же… Печь подкинем, а пока она топиться, да вода греется… Что же — нам заняться нечем будет?

Хорошо отдохнул Косов! Очень хорошо! И в баньке помылись — здорово, правда — долго мылись! Ну как мылись… Мылись, в общем. Помывка в бане — она не только процесс омовения тела включает в себя. Там — много занятий можно найти. Когда и тебе, и ей — охота!

И потом очень чинно посидели за столом — и выпили, и закусили! Катя, молодец, все приготовила! Правда — все смущалась, по причине того, что он не дал ей одеться перед тем, как за стол садиться.

— Вань! Ну… как-то… не по себе, в таком виде за столом сидеть! — она отводила от него взгляд и улыбалась.

— А ты садись не напротив меня, а рядом! — предложил он.

— Ага! Рядом… тогда мы вообще не поедим! Что я тебя, не знаю, что ли? — смеялась в ответ женщина.

Но в итоге рядом — села. Целоваться они начали еще за столом, попивая вино. Потом — логично переместились на все тот же диван.

— Ванечка! — постанывала она снова, — а тебе разве вот… не стыдно… так вот меня — ласкать…

— Ну что ты, Катюшка… Какой стыд, когда я вижу, как тебе нравится!

— Ох и нравится… Ах, как же мне нравится!

В итоге, она так разошлась к вечеру, что практически сама потребовала всего того, что он ей предлагал раньше. И даже — больше того! Что бы он не предлагал — она с энтузиазмом соглашалась.

«И познал он ея всю! И — всяко!».

Они дотянули со всяким… приятным вплоть до прихода с работы Глаши. И та было очень удивлена, когда увидела, что подруга — толком и не одета.

— Вы, что же, напились, что ли? Как так? Ване же сейчас назад идти? А если — поймают его, нетрезвым-то? — возмутилась хозяйка дома.

Потом присмотрелась к ним, и удивленно протянула:

— Хотя и нет… вроде бы. Иван-то… вроде и вовсе трезвый! А у тебя, у кошки блудливой, чего такие глаза пьяные?

— Не ругайся, Глаша… Мы и выпили-то всего бутылку вина красного за весь день! — пояснил Косов, потом посмотрел на Катьку, — А что глаза у нее такие… так-то… не от вина она пьяная…

«Ага… а глаза у нее и впрямь — шалые, как у пьяной! И даже вроде бы — покачивается слегка! Натрахалась, довольная — как кошка!».

— Ишь как! Значит — помирились, да? — усмехнулась хозяйка.

— Ох, Глашка! Весь день мирились! Мирились-мирились… Так сладко мирились… Я бы еще помирилась так…, - улыбаясь и покачиваясь, промурлыкала Катерина.

— А тебе все мало и мало! Я ж и говорю — кошка блудливая! — засмеялась Глаша.

— Блудливая, блудливая… Сама-то — куда как чаще…, - начала Катя, но смутившись, замолчала.

— Вот и молчи, ага! Ишь, разговорчивая какая! — поджав губы, сказал хозяйка.

Так что, настроение у Косова было, по возвращению — летящее.

«Все-таки Катька, как подруга для этого-самого — лучше и не надо! И любит это дело, и безотказная — как винтовка Мосина! А я все чего-то ищу, ищу… Только вот… предупредила грустно Катерина, что письмо ей передали от мужа. Что, дескать, возвращается домой в конце марта. То есть — ага… кончатся ее гульки!».

— А до осени, пока он снова уедет, ты, Ванечка, уже и другую себе найдешь! Красивую, да помоложе! — грустно вздыхала Катька.

— Ну… зарекаться не буду. Но… даже если и так, то неужто у меня и на тебя сил не хватит? — засмеялся Иван.

— Да? — обиженно протянула Катя, — А хватит ли?

А потом — повеселела:

— А может и правда — хватит, а?

У Ивана на языке вертелась похабная фраза, что, дескать, если не хватит — мы Степана к этому делу привлечем! Но так явно хамить женщине… Не, не надо такое!

В течении курса обучения в училище, курсанты, и Косов не был исключением, стали приобретать не только нужные стране знания и умения, но и… нужные курсантам в быту знания, и, ага — навыки! То есть — места незаметного проникновения на территорию училища, так же как — незаметного его покидания, были установлены и зафиксированы в памяти курсантской твердо! На первом курсе это — еще не так актуально, но близится второй курс, где это будет уже более необходимым.

Одним из таких мест был промежуток забора между котельной и конюшней. Через него Косов и прибыл в «альма-матер».

«Хорошее место! И из окон училища — не видно, ни с котельной, ни с конюшни! Плохо только то, что отцам-командирам оно тоже — наверняка известно!».

С целью оставить свое прибытие в тайне, Косов посидел сначала у забора снаружи, прислушиваясь и поглядывая по сторонам, потом — так же посидел и поглядел, но уже — внутри, в тени забора. Машин у хоздвора еще не было, а значит — со второго рейса картофелезаготовители еще не прибыли. Через некоторое время, изрядно продрогнув, прикинув что и к чему, Иван зашел в конюшню, где его уже давно знали и принимали за своего. Объяснил, что ему нужно дождаться машины из рейса, предложил помочь с обиходом коней, чем и был занят до того момента, как во дворе послышался гул двигателей.

— Ну что… как у вас дела? — спросил он у Амбарцумяна, — Никто не проверял? Продуктов-то — хватило?

Получив заверения в том, что все — в порядке, и не проверял никто, и продуктов хватило с лихвой, Косов помог с разгрузкой, и в полном умиротворении с собой и миром, отправился в казарму.

— Ну ты как? Все нормально, помирились? — спросил сердобольный сержант Ильичев.

— Все нормально, помирились! Но было сказано, что сержант Ильичев — мудак и скотина! Воспользовался беспомощным состоянием нетрезвой женщины и — ага!

— Ну уж… беспомощным… да уж! — хмыкнул Степан.

— Ты не отпирайся, развратник и прелюбодей! Боженька тебя за все, за все накажет! — продолжил насмехаться над приятелем Иван.

— Ты, Вань, того… Я хоть и комсомолец, но, знаешь… вот не надо так! Там оно… неизвестно еще как…, - невнятно пробормотал Ильичев, — Да и в родне у меня… не принято как-то вот так… неуважительно о Боге. Лучше уж… совсем помолчать!

— А где ж я — неуважительно? Тебе может послушалось что? — усмехнулся Косов.

— Ай, ладно тебе! Как ты говоришь — замяли тему! — предложил приятель.

— Кстати! — внезапно продолжил сержант, — Сдается мне, я тут нашел причину, по которой тебя тогда ротный вздрюкивал… А потом — и вся рота «летала»!

— Да? Интересно, и в чем же причина? — заинтересовался Иван.

— Да тут слушки такие ходят… Ну — может и сплетни, не буду утверждать… В общем, ротный наш, когда сюда перевелся, как говорят, «запал» на одного военврача, ага! Зачастил, говорят, в санчасть! Но и вроде бы… опять же — как говорят! — Степан поднял указательный палец, — Ни хрена у него не вышло! Получил — от ворот — поворот! Или как выражаются земляки нашего каптера — гарбуза ему вынесли! Вот так-то, дружище! Так что ты смотри… как бы тебе служба солона не пришлась.

Иван задумался.

«А ведь мелькала такая мысль тогда, сразу. Но… показалось, что как-то — мелко… Х-м-м… И ведь действительно — есть рычаги у ротного, чтобы мне небо с овчинку показалось! Вот же ж… Правильно говорят — «Кошка скребет на свой хребет!». И ты, похоже, Ваня, на свой — уже наскреб! Ну не говорить же ротному, как тогда Степану — ничего не было! Как-то это… стыдновато, как мужику. Да и… Настя, конечно, женщина красивая и стоящая! Но ведь у этого мудака, ротного, жена есть?! Чего он тогда…

Как она тогда: «Семен! Я твоего курсанта возьму! Проводит меня!». Как специально, честное слово! Могло быть такое, что она тогда так ему — место указала! Типа — хрен тебе, но я нашла другого! Ну… в принципе, могло! Но… на нее, как на человека, вроде бы не похоже. Не стала бы она так поступать, как мне кажется. Она же не первый год в училище, понимает, что командир может сделать жизнь курсанта — невыносимой. Не… значит, не специально. Просто — ей, наверное, класть с прибором на того Семена! Ну а мне-то что делать? С нею поговорить? Ага, решит еще, что мальчик жаловаться прибежал — «Заступитесь, тетенька!». Тоже — стремно! И что? Ну… значит нужно делать все как положено, чтобы до меня этому мудаку прицепиться было нельзя. А получится? Да хрен его знает! Но — минимизировать риски — надо! И все-таки… Настя — женщина — ух! Честно сказать… по хрену бы мне на того Семена было, если бы она сказала — да! Поговорить с нею? А повод? Вот… на носу — Восьмое марта! Повод — есть! Подарок? Да вроде бы — рано еще… Неприлично подарки дарить малознакомым женщинам.

Кстати, о подарках! Со Степаном надо решить — что Глашке и Кате дарить будем! Деньги… деньги есть и их — полно. Из тех пятнадцати… почти пятнадцати тысяч, что с собой брал… Да сколько я тут потратил-то? В общем — пусть Степа тоже ум «морщит», а я — как спонсор пойду! Так и решим!

А с Настей? А с Настей… не знаю! Прамблема, аднака!».

Но, как оказалось, выискивать повод, чтобы поговорить с военврачом, Косову было не нужно. Возвращаясь со спортплощадки последним, Косов услышал сзади строгим женским голосом:

— Курсант Косов! Ко мне!

«К тебе? Да — с радостью!».

Повернувшись уставно, печатая шаг, Иван подошел к товарищу военврачу, и отрапортовал:

— Товарищ военврач второго ранга! Курсант Косов по Вашему приказанию явился! — и почувствовал, как дурацкая радостная улыбка поневоле растягивает его рот.