Возвращение в Петроград

Глава пятая Оказывается, что любое пристанище в этом мире — временное, даже если оно постоянное

Глава пятая

В которой оказывается, что любое пристанище в этом мире — временное, даже если оно постоянное

Петербургская губерния. Царское село. Здание Царскосельского лицея

22 февраля 1917 года

Римляне не отсоединяли себя от тел. Тело — не временное пристанище духа, но дух и есть. Для христиан тело — не я, для буддистов, арабов тоже, для римлян тело рассказывает, кто ты. Ты то, что ты делаешь с телом своим. Христиане зашорили себе взгляд, мы боимся видеть тела, мы не хотим до конца понимать, кто мы, римляне — нет. Они разбирали тело, рисуя портрет души.

(Франц Вертфоллен)

Конечно, никакого полета душ не было. Это оказалось банальное мгновенное перемещение из одной точки пространства в другую. Вот ты висишь (весьма условное определение) над потолком Зимнего дворца, как хоппа! И ты уже у чёрта на куличках, точнее, в здании Царскосельского лицея, в котором расположился штаб кавалерийской дивизии. Случилось это недавно, телефонисты только-только протянули сюда линии связи, а штабные помещения обзавелись необходимыми канцлерскими причиндалами, ведения самого разного учета и отдачи важных боевых приказов. Машинистки и телефонистки еще даже не заняли свои рабочие места, ординарцы бегали как наскипидаренные, солдаты хозяйственной службы наводили видимость порядка. Ожидался сам генерал-инспектор кавалерии, ранее этой дивизией командовавший. Надо сказать, что дивизия пребывала в состоянии переформирования. Точнее не так — ее преобразовывали в корпус. Кавказская туземная кавалерийская дивизия, более известная как Дикая дивизия по приказу главнокомандующего Русской императорской армии, коим стал сам Николая Второй, преобразовывалась в Кавказский туземный кавалерийский корпус. Ранее дивизия состояла из шести полков по четыре сотни каждый, сведенных в три бригады. Ей же придавался 2-й конно-горный артиллерийский дивизион и Осетинская пешая бригада. Дивизия формировалась из добровольцев-мусульман, набранных из народов Кавказа. По спискам в каждом полку было 575 всадников и 25 офицеров и военных чиновников, да 68 нестроевых солдат (обслуживающего персонала).

Реализация решения о формирование корпуса шло весьма туго. после тяжелых боев в Румынии Дикая дивизия остро нуждалась в пополнении, а переформирование ее в корпус — изменение штатной структуры и появление новых должностей, не предусмотренных ранее. Всего же в Царское село должны были подойти два новых конных туземных полка и вместо одной дивизии в шесть полков предполагалось иметь две дивизии в четыре полка каждая. Плюс прибавлялась еще одна пехотная бригада и конно-горный артиллерийский дивизион. В общем, творился бардак, которого именовать иначе, нежели реорганизация не стоило, мы же в армии, а не в борделе!

Висевшие (весьма условно) под потолком штаба две сущности с каменным спокойствием наблюдали за рукотворным хаосом. И обсуждали происходящее внизу.

— В общем, мин херц, тут собрана одна из самых боеспособных частей императорской армии, тем более, сии дикие люди будут преданы государю, как никто иной.

— И что? предлагаешь мне эту дивизия возглавить? Сюда бы Алексашку Меньшикова, тот лучший кавалерист моей армии был. Славный вояка.

— Но и ворюга знатнейший! Правда, судьба ему хвост накрутила. Зарвался, посчитал себя всесильным. За что и поплатился.

— Это да, жадность до добра не доводит! А жаден он был без меры. — Пётр посмотрел (фигуральное выражение) на Брюса.

— Так что, в комдивы, меня, государя?

— Бери выше, государь, в целого комкора![1] Но нет, мелковато сие для тебя. Смотри и слушай сам!

— Были бы уши, так слушал бы, а так просто воспринимаю сие действо, а чем и как, один господь знает. — отвечала мятежная душа первого русского императора.

(воины прославленной Дикой дивизии)

Но тут в здание ворвался довольно высокий сравнительно молодой как для генерала-инспектора человек, сопровождаемый представительной свитой. Души замерли. Войдя в помещение штаба прибывший генерал снял фуражку, стала видна аккуратно подстриженная голова с большой залысиной. На вытянутом овале лица несколько нелепо смотрелись щегольские усики, тем не менее, общее впечатление от сего господина было более чем приятным. Правда, выглядел он несколько помятым, глаза выдавали редкие часы сна, а темные круги под ними –о необходимости работать не покладая рук. Это был недавно назначенный генерал-инспектор кавалерии (и месяца не прошло) великий князь и младший брат покойного уже императора Николая Второго (о чём он не ведал) Михаил Александрович. За ним следовала свита: командир Дикой дивизии, а теперь и формирующегося корпуса Дмитрий Петрович Багратион (из картлийской ветви Багратионов, потомок картлийских царей). Рядом с ним поспешал назначенный руководить штабом корпуса Яков Давыдович Юзефович, мусульманин, выходец из белорусских татар, ранее, при Михаиле, служивший начальником его штаба. Кроме этих, весьма значимых фигур, Михаила сопровождал ординарец, и командиры корпуса: генерал-лейтенант Пётр Александрович Половцев, генерал-майор Фейзулла Мирза Каджар, потомок иранской династии Каджаров и один из претендентов на трон в Тегеране, генерал-лейтенант Иосиф Захарович (Созрыко Дзахонтович) Хоранов, из знатной осетинской семьи, единственный из военачальников православного исповедания (не считая великого князя, конечно же).

— Не пойму я замысел государя. Мысль создать целую конную армию из трёх кавалерийских корпусов двухдивизионного состава, конечно же здравая, но разворачивать конную армию тут, с прицелом наступать на Белоруссию, это нонсенс! Наступать конницей в Прибалтике и по болотам Полесья та еще архисложная задачка. Я понимаю, вырваться на просторы Польши там конармия может прямым ходом и до Варшавы идти, ничто не помешает. Тем не менее, выполнить волю государя мы обязаны. Место для размещения бронедивизиона нашли?

— Ваше… — начал было Багратион, но был нервно остановлен Михаилом.

— Князь!

— Простите, Михаил Александрович, запамятовал. Поутру начали поступать техника и люди. Разместили. Конечно, тут тесновато. Фактически, в Царском селе мы разместили три полка полностью. Один еще расквартировываем прямо с колёс. Третья бригада расположена в окрестных селах, но за пару часов мы ее тут соберем при надобности. А вот куда распихнуть прибывающее пополнение пока даже не знаю. Это две бригады и артдивизион.

— Разрешаю занять дворец и все прилегающие к нему помещения. Распоряжение по двору я отдал еще в столице, так что неожиданностью это не будет. Ценности запрут в особой комнате. Но я уверен, что ваши бойцы будут себя вести достойно.

— Мы, Михаил Александрович, хотя и Дикая дивизия, но не дикари, понятие имеем. — заметил Юзефович.

— Да я, Яков Давидович, в сем и не сомневаюсь. — Они зашли в комнату, где расположился командующий корпусом, князь Багратион. По всей видимости, тут ранее располагался кабинет директора лицея, о чём свидетельствовал небольшой предбанник с местом для секретаря, которое сейчас занимал адъютант командира корпуса.

— В Михаила? — допетрил Пётр.

— В него! Ранее он был вероятным регентом и наследником престола, но специально влез в морганатический брак, дабы никаких шансов занять престол не оставалось. — ответил дух Брюса.

— Ха! Я на шлюхе женился, и все проглотили да государыней-императрицей ее именовали. Кому это мешает?

— Ну, не всё так просто! Семья Романовых тот еще гадюшник! И все они жаждали смерти или устранения Николая.

— Разберемся! Если надо, сократим семейку на пару голов! Не привыкать! — мысленно Пётр уже потирал руки, готовясь взяться за топор. Брюс был доволен. Кажется, герр Питер приходит в себя.

— Есть у меня сомнения, герр Питер, что ты справишься в одиночку. Так что решил я тебе помочь.

— И как? — несколько подозрительно отозвался император, сюрпризы Брюса его начали настораживать.

— Придется мне тоже отказаться от бесплотной сущности и вселится в прямого подчиненного твоего родственничка, командующего кавалерийским корпусом, генерала Келлера. Тот известный монархист, его биографию я изучил, так что проколоться не боюсь. А для решения вопроса со властью еще один кавалерийский корпус, да еще и из ветеранов, будет как конфетка, спрятанная в шкафу.

— Скажи-ка Брюс, а вот эта идея, создавать недалеко от Санкт-Петербурга целую конную армию не ты ли, случайно, государю-главнокомандующему подсказал?[2]

— Ну… я, скажем так, сумел договориться с его тщедушной душонкой.

— Ну и хлыщ ты, Брюска…

— Мин херц, прости меня за инициативу, но мне надо было создать хоть какие-то условия, чтобы ты смог взять власть и удержать её. Михаил чуть ли не единственный родственник, что остался Николаю верен. Как и генерал Келлер был чуть ли не единственным из военачальников, готовым повести свои войска подавить революцию. Но силы их размещались слишком далеко от столицы, кстати, не забывай, ее переименовали в Петроград.

— Болваны! — взорвался Пётр.

— Согласен, герр Питер, но тут как раз пожелать мы ничего не можем, пока власть не возьмём.

— Да… Наслаждайтесь последними мгновениями бесплотного существования, мин херц!

Брюс впал в некоторое поэтическо-романтичное настроение, продекламировал:

— Поедем в Царское село, там улыбаются мещанки, когда гусары после пьянки садятся в крепкое седло. Поедем в Царское село!

— Что это?

— Это начало стихотворения, некого Осипа Мандельштама. Поэта без подштанников.

— Жид[3] или лютеранин? — уточнил государь.

— Жид.

— Но пишет знатно. «Поедем в Царское село». А мы тоже сюда «Поехали!» Вижу, Брюска, смерть тебя не слишком-то поменяла, всё так же любишь пошутить. А почему этот жидок поэт без подштанников?

— Так в революционном будущем главный пролетарский писатель Горький выпишет Мандельштаму штаны, а вот подштанники выписать откажется, мол, хватит и одних штанов.

— Удивительно провиденье твоё, Господи! — произнёс Пётр.

— Абсолютно согласен с тобою, мин херц. — отозвался Брюс. — Но нам пора и приступать!

[1] Напоминаю, душам ведомо не только то, что было, но и то, что будет. А посему некоторые термины будущего тоже им доступны, а чем пользоваться — своими привычными или новомодными –дело каждого духа по отдельности. Мы же их ограничивать не будем, не наша работа.

[2] В РИ до формирования конармии в царском войске так и не дошли руки. А вот Кавказский туземный корпус формировать начали, но уже много позже свершившейся Февральской революции.

[3] Напоминаем, что во времена Петра евреев именовали жидами и никакой негативной коннотации в этом термине не было.