Возвращение в Петроград

Глава двадцать первая Петр понимает, что проблема хлеба далеко не в хлебе

Глава двадцать первая

В которой Пётр понимает, что проблема хлеба далеко не в хлебе

Петроград. Склады купцов Стахеевых

26 февраля 1917 года

— У кого самые большие хлебные склады в столице? — спросил Пётр. Брюс (он же генерал Келлер) что-то прикинул, пожевал губами, как бы прикидывая варианты ответа, после чего произнёс:

— Купцы Стахеевы. Они не только хлеботорговцы, но склады у них одни из самых крупных, еще и пристань для погрузки-разгрузки барж рядом, тоже им принадлежит. И ветка железной дороги туда проведена. Так что Стахеевы, герр Питер.

— Выдвигаемся туда, возьми дежурную полусотню.

Приказ государя был абсолютно прозрачен и понятен Брюсу. Еще вчера царь-батюшка сказал, что ему не нравится передвигаться в этих вонючих дребезжащих коробках. Сегодня император собирался ехать привычно — на лошади, в сопровождении полусотни кавказцев из Дикой дивизии. Петр Алексеевич, хотя и прекрасно держался в седле, ездить верхом не любил и при любом удобном случае пересаживался в «экипаж». При выборе последнего был совершенно нетребователен. Но эти механические экипажи у него доверия не вызывали совершенно, а прошедшая поездка в броневике… Эх…

Кроме того, к эскорту регента присоединились генерал-лейтенант, граф Дмитрий Николаевич Татищев, который возглавлял корпус жандармов, именно он доставил во дворец сведения о возможном хлебном бунте, и группа телохранителей во главе со своим новым начальником, полковником Николаем Александровичем Бигаевым. Тут сработала память Михаила. Познакомились они в Тифлисе, где полковник руководил охраной наместника на Кавказе, графа Воронцова-Дашкова. Михаил же прибыл для формирования туземной дивизии. С Николаем Александровичем они быстро нашли общий язык, тот активно помогал брату царя в его нелегком деле создания новой боевой части, можно сказать, что с нуля. После смерти Иллириона Ивановича, полковник Бигаев оказался не у дел. Занимал небольшие должности в Петрограде, а в середине февраля обратился с письмом к генералу-инспектору кавалерии, великому князю Михаилу Александровичу, и вот, весьма неожиданно, оказался на очень серьезной должности. Дело в том, что казачьей гвардии Михаил не доверял, и имел на это достаточно веские основания: он хорошо знал о личном отношении Граббе-Никитина к семье покойного императора. Это были единственные преданные лично брату Николаю войска. Поэтому ОН себе охрану подбирал из кавказцев Дикой дивизии, и кому, как человеку, хорошо знающему, как обращаться с этим непростым народом, было возглавить лучших из лучших его бывшей Дикой дивизии?

Надо сказать, что именно Бигаев настоял на том, чтобы колонну с регентом сопровождали броневик и авто с отделением пластунов из пехотных частей Первой конной армии. Но вот до складов пулеметный «Остин-Путиловец» не добрался, сломался в дороге и экипаж приступил к ремонту, А вот машина с пластунами смогла докатить, что сыграло свою роль несколько позже.

Хлебные склады братьев-купцов Стахеевых разместились на берегу реки, в весьма удобном месте: тут и пристань с погрузочными мощностями, тут и железнодорожная ветка, тут и довольно большая территория, огороженная внушительного вида каменным забором. Построено в те времена, когда стали строить надежно, что называется на века, а не здания-однодневки. Мода на так называемые «однодневки» прошла — раньше это было широко распространенный вид мошенничества: из говна и палок строился дом, страховался на внушительную сумму от потопа или пожара, а потом благополучно сгорал. Доказать поджог было сложно, но полиция смогла расследовать, пресечь, а страховые конторки стали относиться к проверке объектов более дотошно. Это оказалось достаточно эффективной мерой пресечения и предупреждения. Стахеевы же выбрали для своих хлебных хранилищ вообще отменное место: сами помещения не только находились на небольшом возвышении, так еще и имели высокий цоколь, по которому было видно — даже регулярные подъемы воды в Неве этим зданиям не страшны. У складов скопилась изрядная толпа, стоял крик, народ хватал друг друга за грудки, правда, до драки дело еще не дошло. Но было очень близко. Тут к складам подлетела пролетка из которой вышел довольно грузный мужчина с роскошными густыми усами и в дорогой шубе. Вопли усилились, колонна военных появилась буквально через несколько минут после подъехавшей пролетки и оказалась в самом центре событий.

Пётр быстро оценил обстановку: большая группа весьма неплохо одетых работников группировалась около солидного чиновника в добротном длиннополом пальто с бобровым воротником, они теснили к складам немногих местных рабочих (это читалось по их одежде), эти обступили, как бы защищая, недавно приехавшего в пролетке господина. И пытались не допустить к складам слишком хорошо одетых господ.

— Ну вот, я говорил! Сейчас господа военные вмешаются, и вы вынуждены будете выполнить распоряжение правительства! Я вас предупреждал! — всё больше распалялся чиновник в пальто.

— Господа! Что тут происходит? — голос Михаила был негромким, но настолько властно и требовательно прозвучала эта фраза, что на несколько секунд у складов повисло тяжелое молчание. Первым отозвался солидный мужчина в шубе.

— Да вот! С самого утра наши склады пытаются опечатать и требуют вывести все запасы морем. — прозвучал ответ, который так и не прояснил ситуацию.

— Так… подробнее. Представьтесь, господа… — Петру физиономия говорившего кого-то напоминала, но кого?

— Батолин, Прокопий Петрович! Веду дела братьев Стахеевых в Петербурге, Ваше императорское величество.

В мыслях Петра как будто какой-то щелчок раздался и полилась информация, «Батолин — не только партнер купцов Стахеевых, он еще и крупнейший промышленник и финансист, связан с Путиловским заводом, на нем держится оборонная промышленность страны». Ага! Справочка выскочила! Главное, что вовремя. Пётр внимательно посмотрел на внезапно побледневшего чинушу, но разговор продолжил не с ним.

— Итак, Прокопий Петрович, можете внятно объяснить, что тут происходит? А то пока мне лично ничего не понятно.

— Так мне позвонили рано утром и сообщили, что некие господа перекрыли подходы к складским помещениям, разогнали грузчиков и перевозчиков, угрожают, требуют опечатать склады и вывезти муку и зерно из города. Обещали пригнать баржу. Мол, ледокол уже вызван. Я сюда сразу же выехал.

— Так… а вы кто такой? И на каком основании тут что-то требуете? — поинтересовался регент у серьезно так взбледнувшего чиновника, который никак не ожидал появления на складах столь серьезных господ.

— Минестерский Афанасий Казимирович, разрешите представиться. Помощник депутата Государственной думы князя Львова, Георгия Евгеньевича, с вашего разрешения.

— При чём тут моё разрешение? Кто разрешил склады опечатывать?

— Так есть же решение думского комитета –в целях безопасности организовать вывоз зерна и муки из столицы. Поскольку склады находятся под угрозой разграбления. Народ волнуется, могут быть различные эксцессы…

— То есть, народ волнуется из-за того, что нет хлеба, а распущенная Дума приказывает хлеб из столицы вывезти. И куда? — Пётр старался сохранить хладнокровие, но его бешенный характер вот-вот грозился вырваться наружу.

— В Кронштадт, на склады Балтфлота, Ваше императорское величество. — Казимирович говорил весьма тихо, но при этом постоянно оглядывался, как будто искал какой-то сторонней помощи или поддержки, или инструкции к действию. По виду чинуши можно сказать, что единственным желанием оного было исчезнуть отсюдова, вот только что-то или кто-то мешало ему это осуществить. А так чернильная душонка ушла в пятки, но тут у складов появились новые действующие лица. И были они, к тому же, вооружены, правда, в основном, револьверами, но всё-таки… Возглавлял эту решительно настроенную группу молодой человек в студенческой тужурке, с огромным красным бантом на груди.

— Господа и товарищи! — дурным пьяным голосом возопил студент. — Партия кадетов берет склады купцов Стахеевых под охрану! Мы не допустим разворовывания хлеба и грабежей со стороны населения! Склады опечатать! Всем посторонним лицам требую немедленно покинуть охраняемую территорию!

— Чё творится! Чё деется? То никому нахрен мои склады не нужны были, то у нас тут охранников воз и маленькая тележка! А вам не кажется, студентишко, что именно вы тут лишний? — прорвало Батолина.

— Не-не-не, господин хороший! Пока порядка в столице не будет мы тут главные! — нагло заявил студент, поправляя красный бант на тужурке.

— И кто тут тебя, уродец, главным назначил? — поинтересовался Пётр.

— Попрошу без оскорблений! Меня народ назначил! И решением партийной организации. Я член боевой дружины партии кадетов!

— Шо ты член, мы видим — хохотнул Батолин. — только к Его императорскому величеству, великому князю Михаилу Александровичу, тебе, сосунок, стоило бы обращаться с вежеством, а не буром переть, вот прислали придурка на мою голову…

— Ась??? –попытался что-то мыкнуть в ответ кадет, с которого важность и интеллигентность сразу же куда-то слетела, да только народец вокруг посмеивался над этим незадавшимся защитником, отчего тот чувствовал себя еще более глупо, чем было на самом деле. Охрана регента аккуратно оттеснила прибывших то ли налетчиков, то ли защитников от великого князя подальше попутно освобождая от оружия, но тут раздался топот и грохот — к складам начали подъезжать подводы и подтягиваться серьезные крепкие мужики, многие с кольями да дубинами в руках. Пётр понял, что утро перестает быть томным[1].

— Ничо, Ваше Императорское Величество! Это наши люди — развозка грузчики да охрана. Вот только, кадет в чём-то прав! Народ может подводы разграбить. Нам бы это… охрану усилить… Помогите, сейчас начнем муку развозить, к вечеру в магазинах хлеб появиться.

Пётр кивнул, потом развернулся к Келлеру.

— Надо выделить людей, генерал. И пускай пришлют грузовики — необходимо ускорить доставку.

— Будет сделано, Ваше императорское величество! — браво отрапортовал Брюс, развернулся и тут же стал отдавать приказы ординарцу, который быстро куда-то умчался. Казалось, что конфликт исчерпан. Ан нет, Грохот ломающихся льдин возвестил, что к месту события приближаются новые действующие лица. Действительно, по реке шёл ледокол, взламывая февральский лёд как тонкую скорлупку ореха, за ним буксир тянул две баржи в сцепке одна за другой. На кораблях развевались красные флаги, на баржах толпились группы матросов с красными бантами на форме.

(Ледокол «Волынец», построенный в Германии в 1914 году для России под именем «Царь Михаил Фёдорович», прослужил на Балтийском флоте до 1988 года)

— Ситуация на флоте не самая благостная. — пробурчал под нос граф Келлер.

Хорошо стали видно название ледокола «Царь Михаил Фёдорович», названный в честь самого первого царя из династии Романовых.

— Новейший ледокол послали, так хлебушку хотят! — пробурчал Бигаев, всматриваясь в приближающиеся неприятности. — А матросики-то все вооружены, правда, пулеметов не вижу, но винтовки почти у каждого.

Развернувшись к охране, он коротко скомандовал:

— К бою!

Всадники спешились, коневоды отвели коней за склады, от греха подальше. Пётр понимал, что он се час не имеет права отступить, показать хоть каплю трусости — это конец всему. Он слышал уже, что именно трусость его предшественника, Николая, стала причиной падения престижа института монархии в целом. К сожалению, одна паршивая овца всё стадо портит! Он спокойно стоял, не пригнувшись, рассматривая быстро идущие к пристани корабли и баржи. На носу ледокола стоял круглолицый молодой матрос, размахивающий бескозыркой. Как только ледокол подошел к пристани, он сбежал по перекинутым сходням на причал, махнул рукой и «Царь Михаил Фёдорович», выпустив клубы дыма из обеих труб прошел немного ниже по течению, давая возможность подтянуть к причалу баржи.

— Господа буржуи! Открывайте склады! Балтийскому флоту нужен хлеб!

Стоявший на пристани Батолин криво усмехнулся.

— И с какого ляда мы тебе калитку[2] откроем? — поинтересовался он.

— А с такого, что если не откроешь, морда буржуйская, то матросики, что на баржах идут тут всё вынесут сами. И некоторых, особо борзых — вперед ногами! Усёк?

— Уверен, товарисч матросик? — поинтересовался полковник Бигаев, намеренно искривив слово «товарищ».

— А чё эт у нас такое? Морда офицерская? Так вы бы, ваше благородие, как бы вам сказать, потухли и не отсвечивали! Моряки народ горячий. Пара десятков ваших подпевал на штыки быстро наколють. Это я сюда прибыл такой честный-благородный, даже оружия с собой не прихватил. «А мои дружки рассусоливать не будут!» —произнес матросик и лихо заломил бескозырку на затылок.

Вообще-то он был прав. Конвой регента не внушал сильного опасения, тем более что на баржах подходило под полсотни революционно настроенных морячков.

(Матросы-балтийцы — двигатель революции)

— Балтиец, представься. И на каком основании ты тут командовать решил? — поинтересовался генерал Татищев.

— Николай Ховрин[3] я, матрос с «Павла»[4], сюда отправлен по предписанию Центробалта. Вот мой мандат! — и матросик помахал перед носом генерала какой-то сомнительной белизны бумажкой, на которой, правда, красовалась печать ярко-красного цвета.

— Это какого такого Центра? — в разговор вступил регент. — Я что-то о таком военном формировании на флоте не слышал. Может быть вы слышали, ваше превосходительство?

Последнюю фразу Пётр произнёс, развернувшись к Келлеру. Матросик только усмехнулся в ответ:

— Вчера ночью созвали депутатов от всех служб и кораблей Балтфлота. Теперь мы командуем на Балтике! Царя нет! Свобода.

— Что-то вы, батенька, напутали, нет у нас свободы, делай что хочешь. Император Николай умер, на трон взошел его сын, Алексей Николаевич, регентом назначен великий князь Михаил Александрович. Или ты манифестов не читаешь? Неужто неграмотный?

— Э нет, ваши превосходительства. Мы всё читаем, всё знаем. Но хлеб заберем! Вот предписание Центробалта, подтвержденное комитетом Государственной думы.

Тут как раз к причалу подошла баржа и оттуда начали высаживаться матросики.

— А ну назад! Осади назад! — заорал Татищев и выстрелили из револьвера в воздух. Матросы быстро ощетинились стволами винтовок и револьверов, занимая позиции за малейшими укрытиями. Кто знает, как развивались бы события дальше, если бы не подъехавший грузовик с пластунами, которые тут же высыпали из него, прихватив с собой ручной пулемет Мадсена, который быстро установили на позиции. Теперь преимущество в огневой мощи стало за обороняющимися. По шуму и гаму среди матросиков стало ясно, что переть буром на пулемет да под винтовочный огонь охраны они желанием не горели. Окончательно точку в противостоянии поставило появление броневика, два пулемета Максима убедили революционную плавбратию, что самое лучшее, что они могут сделать — это убраться назад, в Кронштадт.

— Вот это и называется «битва за урожай» — брякнул генерал Келлер. Увидев удивленно вскинутую бровь Михаила заметил. — Потом объясню, государь… Правда всё это говорилось весьма тихо, пока внимание всех на берегу было приковано к медленно разворачивающемуся по реке ледоколу. И только когда буксир потащил обе баржи обратно в Кронштадт, люди на берегу смогли выдохнуть. Правда, не все. Люди генерала Татищева постарались, чтобы господин Минестерский никуда не делся из их крепких и горячих объятий. На очень уж многие вопросы ему предстояло дать ответ.

[1] Сам не зная, Пётр почти точно угадал фразу из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова

[2] Тут калитка — это кошелёк, старое значение слова, то есть его фраза обозначала примерно: ты че, оборзел, ко мне в карман лезть, чувырла?

[3] В РИ Николай Александрович Ховрин — активный революционер, член партии большевиков с 1915 года, один из создателей Центробалта, участник Февральской и Октябрьской революций.

[4] Линейный корабль «Император Павел I» позже переименован в «Республику».