Возвращение в Петроград

Глава тридцать пятая Петр демонстрирует, как следует давить бунт

Глава тридцать пятая

В которой Пётр демонстрирует, как следует давить бунт

Кронштадт. Полудредноут Российского императорского флота «Андрей Первозванный»

15 апреля 1917 года

К утру пятнадцатого апреля ситуация в Кронштадте стабилизировалась. Восставшие, намеревавшиеся захватить корабли и угрожать оттуда столице обстрелом из трёхсотмиллиметровых орудий добились немногого: они смогли одержать временно верх на крейсере «Аврора» и эскадренном броненосце «Андрей Первозванный». Правда, вскоре выяснилось, что захваты кораблей ничего восставшим не дали: для орудий главного калибра в погреба были загружены только практические снаряды, которыми по городу стрелять — обывателей пугать. Кроме того, офицеры и верные правительству матросы на обоих судах, вооружившись, смогли продержаться до подхода подкреплений, которые окончательно ситуацию переломили в свою пользу. На «Первозванном» отличился капитан корабля, Георгий Оттович Гадд. Возбужденные водкой и балтийским чаем (смесь спирта с кокаином) матросы-анархисты прорвались к крюйт-камере, где застали Гадда с гранатой в руке. Он стоял над картузами, из которых был высыпан порох. Группа повстанцев вынужденно сложила оружие, а офицеры броненосца, собравшие верных матросов и вооружившие их, вскоре пришли на выручку капитану. Главное — на «Аврору» навели пушки верные правительству корабли, легкий крейсер типа «Диана» ничего столь мощному аргументу противопоставить не мог. А призывы радиостанции «крейсера революции», как окрестили батлшип моряки-анархисты, (а там находилась самая мощная на флоте установка) остались без ответа. Захват мортирной батареи Демидов тоже оказался фактом бесполезным, ибо обстрелом города угрожать не мог — мортиры предназначались для пальбы по морским целям, а не сухопутным. К утру сопротивление на батарее было подавлено. В руках восставших еще оставалось здание старой гаупвахты да часть моряков-анархистов сумели сбежать в форт Петра I, где сочувствующие товарищи помогли им укрыться. А это уже было более серьезно, ибо форт предоставил укрытие мятежникам и позволял им накопить силы для нового витка насилия.

(Мортирная батарея Демидов, названа в честь одного из комендантов Кронштадта)

Пётр не выдержал. Ждать развития ситуации в Зимнем для него было подобно пытке. Рано утром, когда еще не рассвело, катер доставил Петра и его ближайшее окружение в Кронштадт. Через несколько минут на пирс вслед за регентом высадилась охрана, набранная из пластунов Дикой дивизии. На причале их встретил генерал от артиллерии Алексей Алексеевич Маниковский, который отдал рапорт о состоянии дел. С минуты на минуту должен был начаться штурм гаупвахты, куда уже подтянулись подтянуты ударники и полевая артиллерия. Алексей Алексеевич отдал артиллерии всю свою сознательную жизнь[1]. Причем, большая часть его военной карьеры была связана с крепостями: он командовал пушечной частью Либавской крепости, Усть-Двинской, и с 1906 года всеми орудиями Кронштадта. С марта 1914 года назначен комендантом главной крепости столицы и занимался укреплением ее обороны. В шестнадцатом получил звание генерала от артиллерии, что стало результатом его заслуг в повышении защиты столицы от вероятного визита германского флота, который значительно превосходил по своим возможностям силы Российской империи на Балтике. Но разработанная система минных полей, прикрытых крепостными батареями делала такой визит маловероятным.

(генерал от артиллерии Алексей Алексеевич Маниковский)

— Куда направляемся? — спросил Пётр Маниковского, он не настолько хорошо ориентировался в современном Кронштадте, но память Михаила ему подсказывала, что гарнизонная гауптвахта находится в другом месте.

— К старой гаупвахте, Ваше императорское величество! Это Санкт-Петербургские ворота. Это ее мятежники смогли захватить. На гарнизонной от них отбились. Караул сразу открыл огонь. Накануне бунта возникла большая драка у резервистов. Большевики с эсерами и анархисты что-то не поделили. Мы арестовали зачинщиков с обоих сторон. Вчера анархисты попытались пробиться к своим и освободить их. Когда не удалось — несколько десятков вломились в здание старой гаупвахты. Она сейчас используется как склад, но оружия там нет. Там связисты свое оборудование держат, провода и прочее…

За этими разговорами они подошли к Санкт-Петербургским воротам.

(старая гауптвахта, современный вид)

Одноэтажное серое приземистое здание с унылыми колоннами никакого впечатления не производило. Около него валялся одинокий труп какого-то матроса, из окна торчало дуло пулемета «Максим». Маниковский выбрал для наблюдения удобную позицию — и не очень далеко, и хорошо видно, всё как на ладони, и в сектор обстрела из здания они никаким образом не попадают.

— Приказал разобрать здание артиллерией. Но, думаю, они еще при первых выстрелах сдадутся. Хлипкие ребята.

А вот тут Маниковский ошибся. Ни при первых выстрелах, которые разорвались рядом с казармой, ни при вторых-третьих залпах трехдюймовок, никто не сдавался. Даже когда пулемет повстанцев заткнулся (потом выяснили, что тупо закончились патроны) морячки-анархисты не сдавались, продолжали огрызаться и даже пошли на прорыв. В плен попало только трое израненных балтийца. Впрочем, озверевшие от сопротивления ударники никого особо и не щадили. А вот здание гаупвахты оказалось серьезно раскурочено.

— Что дальше? — поинтересовался Пётр.

— Далее, Ваше императорское величество, предстоит штурм форта «Пётр I». Пока еще стоит утренний туман, всё уже готово. Кроме Первого отдельного ударного батальона к операции привлечены отряд моряков гвардейского флотского экипажа. Сейчас выставим дымовую завесу, и я приказал применить хлор. Всем нашим выданы противогазы. Чтобы могли друг друга отличить на правую руку всем повязаны белые повязки.

Пётр промолчал. Он наблюдал. Как в туман уходили отряд за отрядом, растворяясь в белом молоке, стоявшем над Финским заливом. Туман в зимнее утро вещь не такая частая, так что использовать погодные условия, дабы уменьшить потери штурмовиков регенту показалось более чем правильно.

(форт ПетрI , современный вид)

— Ваше императорское величество, сей форт большой угрозы не представляет. Тяжелое вооружение с него снято, а сама крепостица в качестве оборонительного сооружения не рассматривается. Это один из пунктов минно-артиллерийской позиции второго заслона. На его вооружении сейчас стоит батарея трехдюймовок, дабы противостоять тральщикам противника, да в качестве сигнальных орудий. Минная позиция второй линии проходит меж фортами Петр и Александр. Там хранится небольшой запас мин, минного снаряжения и снарядов. Восставшие ждут штурма со стороны дамбы, откуда сами проникли на территорию укрепления. Мы же под прикрытием дымовой завесы пойдем по льду. Гвардейцы выйдут из Кроншлота, ударники, как вы видите, из Купеческой гавани. Цель — захватить пристань и далее идти на штурм укрепления. Ветер благоприятствует применению хлора. Наша цель как можно уменьшить потери при штурме. По моим данным противогазов у восставших нет. Так что успех операции обеспечен.

(«Андрей Первозванный» фото 1912 года)

К полудню все закончилось. Гарнизонная гауптвахта не смогла вместить всех арестованных. В качестве тюрьмы было решено использовать помещения линкора «Андрей Первозванный». К трем часам пополудни Пётр взошёл на борт корабля в сопровождении свиты и флотского начальства. Среди них и спешно прибывший из Ревеля контр-адмирал Бахирев, недавно сменивший на посту командующего Балтийским флотом Андриана Ивановича Непенина. Слишком осторожный и не слишком политически благонадежный вице-адмирал уступил место более авторитетному сослуживцу, который до сего был начальником сил Рижского залива. На корабле регента и свиту встречал почетный караул с капитаном Гаддом во главе.

Сам «Андрей Первозванный» вобрал в себя все недостатки отечественного кораблестроения, стал их наглядным воплощением. Это был один из первых кораблей, заложенных сразу после Русско-японской войны, систершип «Цесаревича». Но при этом строился он долго, почти шесть лет, уроки русско-японской войны при его строительстве не учитывались вообще. Фактически, корабль был построен по схеме французской серии линейных кораблей 1891 года, морально устаревших уже на момент проектирования на Балтийском заводе. Кроме конструкционных недостатков, от которых «Андрей» не избавился, на нем остались устаревшие орудия системы Канэ, образца того же 1891 года, хотя Обуховский завод уже мог предоставить более совершенные орудия принятые на вооружение в 1911 году. Архаичной оставалась и силовая установка корабля, использующая котлы Бельвиля, в основе которой была паровая машина тройного расширения. Хотя уже новые корабли британской постройки вовсю использовали турбины. В итоге получилась довольно тихоходная калоша, дающая максимум 18,5 узлов хода, да и то, только при хороших погодных условиях на мерной миле. Не самое лучшее расположение 305-мм орудий главного калибра, промежуточный калибр 203 мм и 120-мм противоминные установки не впечатляли своей мощью. Что касается главного калибра — в мире уже строились корабли с более мощными орудиями, но русская промышленность ничего солиднее двенадцатидюймовых произвести не могла! И их делали долго, а вкладыши-лейнера, которые улучшали живучесть ствола, вообще не производили (максимально делали под шестидюймовки). Как говориться в нашем светлом будущем: «я тебя слепила из того, что было». Посему, сей выверт русского кораблестроения относили к странному классу «полудредноутов»[2].

Петра уже несколько дней преследовали худшие кошмары его прошлой жизни: стрелецкие бунты! Волна ненависти, страха, слепой ярости поднималась из самых темных глубин его характера, его сути. Тот самый мальчик, что прячется под лавкой от бунтовщиков, кровь и падающие тела его родичей по матери, Нарышкиных. И то щемящее чувство нависшей беды, когда Московские полки кричали Софью на царство, а он мчал в Троицу, в одних портках, спасаясь от присланных за ним убийц[3].

Пётр в мрачном настроении прошел со свитой на бак корабля, где кучно стояла толпа арестованных мятежников, человек до ста, не более того. Среди них было и несколько офицеров: два мичмана и лейтенант.

— Почто бунтовали, мрази! Что хотели? — громко и грубо спросил регент. Наступила тишина, кто бы вслушался, сказал бы: «мёртвая тишина». И был бы абсолютно прав. Тут из толпы как-то незаметно вытолкнули одного матросика.

— Мы воевать не пойдем! Неча кровь крестьянскую зазря лить! Государство — это зло! Анархия — мать порядка! — в конце речи матросик дал петуха, так что лозунги у него получились слишком неубедительными.

— Кто таков? — внутренне распаляясь, спросил Пётр.

— Николай Железняков[4] я, матрос первой статьи с «Первозванного».

— Известный анархист. Дважды отправлялся на гаупвахту. Неисправим. — тихо прокомментировал капитан корабля Гадд.

К этому времени гнев уже застил императору глаза. Матросы в ужасе смотрели, как регент выхватывает шашку из ножен, делает два шага и резким, хорошо поставленным ударом сносит голову идейного анархиста. Как катится сия буйная головушка по палубе, заливая оную кровушкой.

— Плаху сюда! — ревет Пётр! Так, что даже свиту его передернуло от страха. По мановению волшебной палочки нашлась и плаха — колода для разделки и рубки мяса, и острый топор корабельного повара-мясника.

— Зачинщиков сюда! Быстро! — ревет Михаил. Из перепуганной толпы вытолкнули четверых. Они со страхом озирались, один даже перекрестился. К нему и направился Пётр.

— Жить хочешь? — спросил. Перепуганный круглолицый матрос с щегольскими усиками и надписью «Водолазная школа» на бескозырке энергично утвердительно замотал головой.

— Руби!

В это время уже одному из зачинщиков пластуны из Дикой дивизии споро и умело связали руки и приземлили головой на плаху.

— А? — опешил матросик.

— Хочешь жить, руби! Назначаю тебя палачом! — Пётр пылал гневом. И матрос Измайлов[5] взялся за ручку топора. Рубил он неумело и три его товарища отошли в мир иной изрядно отмучавшись.

— Этих расстрелять! — Пётр указал на офицеров. Его охрана тут же привела приговор в исполнение.

— Остальные стройся! — Построились. — На первый-второй рассчитайся!

Подождал, когда рассчитаются.

— Первые вешают вторых! Выдать веревки! Развешать воль бортов! Вы у меня, бляди, с таким украшением в бой пойдете!

Пётр не орал, но сказанные жестокие слова возымели свое действие. Страх! Страх всегда идет рука об руку с властью. С абсолютной властью соседствует абсолютный страх. И император понимал это как никто более! С мятежниками никакой слабины! Или ты их… или они тебя! Третьего не дано. Но до начала ледохода на борта «Андрея Первозванного» смотреть было страшно. В конце апреля тела сняли и похоронили с море безо всяких почестей. А слух о расправе прошел по всей Руси, кто-то испугался и затаился. А кто-то схоронил ножик вострый за пазухой, авось пригодится…

[1] В РИ судьба Маниковского сложилась весьма причудливым образом. Был и.о. военного министра во Временном правительстве. Поддержал Октябрьский переворот большевиков, был назначен начальником ГАУ (артиллерийского управления), а потом и управления снабжения Красной армии. Погиб в Туркестане.

[2] Аналогичным классом обзавелись линейные корабли: «Лорд Нельсон» в Британии, «Дантон» во Франции, «Радецкий» Австро-венгерской монархии.

[3] Тут история умалчивает, послала ли царица Софья своих агентов к Петру с целью убийства. Шалковитый, ее ставленник при стрельцах, призывал войско идти в Преображенское и сничтожить и потешные полки, и Петра. Но были ли посланы наемные убийцы — история умалчивает. А вот бество Петра в Свято-Троицкий монастырь непреложный исторический факт.

[4] Брат известного «матроса Железняка» — Анатолия Железнякова, разогнавшего Учредительное собрание. Оба брата были идейными убежденными анархистами. Но Анатолий дезертировал с флота и скрывался под фамилией Викторский, а вот Николай продолжал служить на Балтике и принимал активное участие во всех революционных событиях.

[5] В РИ один из руководителей Центробалта, активный участник Октябрьской революции и Гражданской войны. на тот момент эсер.