Вояджер-10

Восемь

– Профессор Хейвард, я принесла вам кофе… – будто бы извиняясь, на пороге кабинета появилась Люси с огромным подносом. – Вы ничего не ели целые сутки…

Николас поднял на нее усталый взгляд. Он действительно не спал и не ел целые сутки. Он просто старался решить проблему. Найти хоть какое-нибудь объяснение, почему эфир прерывается…

– Что говорят по этому поводу в интернете? – мрачно уточнил профессор.

– Ничего такого… – неуверенно пробормотала Люси.

– Что там пишут, мисс Льюис?

Люси немного поколебалась, расставляя еду на столе, и все же ответила:

– Говорят, что помехи начались в то же число, что и госпитализация Джонни… Ну, знаете… Дурной знак… Теория заговора…

– И что же, эти конспирологи дают моей Вое всего три дня? С учетом того, что прошли уже сутки – два?

Николас усмехнулся, хотя не видел в происходящем ничего смешного.

– Это же интернет… – пожала плечами Люси. – Они еще кричат о том, что наконец-то не станет последнего напоминания о бездарности правления сумасшедшего президента. – Она хмыкнула, не то соглашаясь с криками в интернете, не то осуждая их.

– А когда у нас был нормальный президент? То маразматик, то шоумен… Этот, по крайней мере, был мечтателем…

При воспоминаниях о Джонни стало еще тоскливее.

– Вы его хорошо знали? – внезапно спросила Люси.

***

– Профессор! Вы пришли! – обрадовался появлению Николаса Джонни.

Николас и забыл, что Джонни уже не тот мальчишка, которого он встретил почти пятнадцать лет назад.

Тогда Николас только получил степень и начал преподавать в MIT. Джонни был его первым студентом, который, не пойми за какие заслуги, выбрал профессора Хейварда своим научным руководителем абсолютно для всех работ.

Впрочем, не было в том большой загадки: Джонни грезил Марсом, космосом и искусственным интеллектом. Как и Николас.

В их институте тогда стартовал проект совместно с NASA, и по какому-то счастливому стечению обстоятельств начинающего карьеру Хейварда взяли в программу.Джонни тогда тоже подал заявление на участие, но, будучи только на первом курсе бакалавриата, ожидаемо получил отказ. Вероятно, это был первый и последний раз, когда наглость Джонни не помогла ему получить желаемого.

– Здравствуй, Джонни.

Николас постарался изобразить дружелюбие, но не мог. Очень неприятно смотреть на человека, у которого есть все, когда ты свое всё потерял.

– Александр сказал, что вы не загорелись моей идеей, но я знал! Знал, что вы придете!

– Джонни, я не понимаю, почему ты выбрал меня…

Николас устал только оттого, что собрался на эту встречу: надел чистую рубашку и побрился.

– Как же, профессор?

Джонни расхаживал перед огромным окном своего офиса. Прекрасный вид на пляж. Николас подумал, что для жителя Калифорнии слишком давно не бывал на пляже. Марта любила пляж…

– Джонни, посмотри на меня. Посмотри внимательно… – профессор Хейвард потер глаза, будто бы всю ночь проработал за компьютером.

Компьютера у него не было. Компьютер он разбил.

– Я совсем другой человек… Я уже не ученый…

– Нет, профессор! – Джонни внезапно подошел к Николасу и положил руку ему на плечо. – Вы тот же самый профессор, но страдающий от депрессии. Я знаю, что с вами случилось, и я скорблю о вашей утрате…

Внезапно Джонни показался участливым. Не поверхностным балаболом, который внешнее ценил больше внутреннего, а… человечным, что ли…

Вероятно, именно в тот момент, когда Джонни решил дать Николасу второй шанс, когда нашлась хотя бы одна живая душа, признающая, что случившееся с Мартой – великое горе, но горе, не поставившее крест на Николасе.

– Ты уверен? – в последний раз спросил Николас, украдкой смахивая слезы.

– Уверен, профессор!

Джонни вернулся к своему столу и перешел к делу.

– Знаете вы или нет, но теперь я вхожу в число доверенных лиц президента Морица.

Николас кивнул. Когда невежественного Ричарда Ройса не избрали на второй срок, а практически с позором выставили из Белого дома, Николас единственный раз за все это тоскливое время выпивал не от тоски, а празднуя. Он, наверное, потому так хорошо запомнил инаугурацию Морица и Джонни, крутящегося неподалеку от нового суверена.

– Вот и славно! – Джонни, очевидно, обрадовался тому, что его избранник не совсем потерял связь с реальным миром. – Теперь я отвечаю за развитие космической программы. А через три года планирую и сам вступить в президентскую гонку.

Джонни потер переносицу, будто бы впервые задумавшись о реальности этой затеи, и добавил:

– Или через семь. Сами знаете, здесь уж как пойдет!

Николас все еще не понимал, как к этой истории можно приплести его, но на всякий случай кивнул.

Было в Джонни что-то, заставляющее хотеть жить. Он будто бы электростанция – вырабатывал энергию и питал всех вокруг.

– И фишкой своей предвыборной кампании я как раз хочу сделать космическую программу! Впечатляет?

Резким движением Джонни отправил по гладкому столу папку темно-синего цвета. Николас машинально поймал ее и открыл. Он быстро пробежал глазами. Чем ниже по строчкам он спускался, тем чаще билось его сердце.

– Но почему десять? – спросил он, добравшись до конца листа.

– Ну… – протянул Джонни. – Понимаете, один и два было, три – закрыли. А вступать в гонку с четыре, сами понимаете, – не то.

Николас не понимал, но спорить не стал. Достаточно, что Джонни что-то там понимает.

– И ты хочешь отправить в космос…

Джонни не дал договорить:

– Да! Первый разум, покинувший Солнечную систему!

– Тебе не кажется, что это жестоко?

***

– Можно ли вообще кого-то хорошо знать? – философски протянул профессор. – Джонни был славным малым, возможно, ему не хватало реалистичного взгляда на вещи, но ведь именно мечтатели, те, кто осмеливаются думать смело и рисковать… ведь именно они меняют мир. Вы, мисс Льюис, смотрите на него так же, как многие в наше время, через призму его ошибок. Но откуда нам тогда было знать, чем на самом деле обернутся его грандиозные идеи?

Профессор Хейвард не дал ни единого интервью после того, как Джонни не стало, но он так устал слышать гадости про него.

– Вам, представителям стерильного поколения, не понять, что такое риск.

– Стерильное поколение? – удивилась Люси, начиная грызть булочку, принесенную профессору, а затем, как кошка, осторожно пристроилась на краешек гостевого кресла.

– Стерильное поколение. Вы выросли в тепличных условиях. Вы не переносите лишений и грубости. Как вас еще называют? Снежинки? Это ведь чистая правда! Вы не хотите ничего создавать, вы не рискуете, потому что боитесь провалов. А вот Джонни не боялся! Он мчал вперед, думая о будущем. Так легко критиковать его программу теперь. Но ведь именно при Джонни мы вновь устремились в космос. Впервые за долгое время наша нация захотела открытий, захотела приключений, а не только дешевой жвачки для мозгов. Когда Джонни придумал Вою, никому и в голову не пришло сказать, что это глупость! И наша славная марсианская программа «Адам» не смогла бы развернуться в таких объемах, если бы не Джонни!

Николас и сам не знал, на что злится. Почему кричит.

А Люси будто бы не замечала, будто бы понимала, что старик кричит не на нее. Он кричит на всех тех, кто не может его услышать.

– Я бы хотела полететь на Марс… – протянула Люси.

– Так почему не летишь?! Зачем сидишь здесь?! Все, пара дней – и Вои не станет!

Он развернулся на стуле, чтобы ассистентка не увидела, как увлажнились его глаза.

– Меня не взяли… – тихо призналась она.

– Что за бред? Я видел твое резюме, профиль у тебя подходящий, здоровье – тоже.

– Вы знаете доктора Луну? Нет? Она была в тридцатке первых переселенцев на Марс. Раньше ее звали Камилла Дюваль. Она – дочь папиного друга. Сбежала на Марс вопреки запрету родителей… – Люси совсем приуныла. – А я у папы поздняя, любимая… У него ведь, кроме меня, никого нет…

Николас все еще не поворачивался к ассистентке, но по тому, как изменился голос Люси, понял, что она закрыла лицо руками.

– Я не полетела на Марс только потому, что меня не пустили…

Николас хотел что-то сказать, но Люси перебила:

– Мне путь заказан, мое имя в черных списках… Ну, условно. Меня отправили сюда, дали эту возможность, как утешительный приз… Я знаю, как вы ко мне относитесь, профессор Хейвард, ко мне здесь все так относятся. Люси Льюис – дочь сенатора. Девчонка, которой захотелось приобщиться к великому… А я, может, свободы хочу! Хочу, как Воя, лететь в неизвестность! – горько воскликнула она.