Восторжествовать над демоном

Глава 8 ВСЁ ПРОСТО

Плен длился, и, хотя присутствие Саши я часто ощущал, дальше ощущения дело не заходило. Всё верно, уговор есть уговор. Даже лучше, если б он поспал как следует и пока поберёг силы… Жаль, что подсказать это ему я не в состоянии… Но именно сейчас, когда появилась хоть слабая, иллюзорная, но надежда на спасение, воля ослабла. Трудно было продолжать игру в «я постараюсь» там, где никаких перспектив не видно, и скоро это поймут все. Ведь местные маги — умные, знающие и квалифицированные люди. Черновики заканчивались, перевод получился дурацкий… Естественно, ведь аин писала всё это много веков назад, для себя, да потом ещё переписчики исковеркали. А потом я постарался.

Зато для себя многое понял, во многом разобрался. Руки чесались взяться за работу, пока ясность образов не померкла. Пока я ещё представляю, как именно надо приступать к делу, с чего начинать, но изложить суть письменно не смогу — даже для того, чтоб самому себе облегчить задачу. Я увязал всё глубже и глубже в болоте чужих предположений и надежд, а заодно и собственных уловок. Ещё чуть-чуть, и начну путаться, кому что сказал, кому на что намекнул, и меня поймают на оговорке.

А это, думаю, верная смерть.

— Передай начальству, чтоб хотя бы поверхностно держали меня в курсе насчёт открывающегося зева, — в какой-то момент заявил я охраннику. — А то, в конце концов, соберутся везти меня туда, мир из жопы вынимать, так чтоб я на месте драгоценное время не тратил.

Естественно, истукан сделал вид, будто я общался с кем-то другим, со стенкой, например, или с бумагами. Но очевидно, что моя просьба доберётся до адресата. Посмотрим, к чему она приведёт. Рисуя на листках приблизительные схемы нового источника (и греша огромным числом условных обозначений всех мастей, который, будем надеяться, монильцы не сумеют понять, ведь у них совсем иной культурный багаж), я беспокойно ждал, когда же нервы у моих пленителей сдадут. Это их мир, их драгоценная родина. Им и надлежит за неё волноваться.

Один раз контакт с Сашей продлился дольше, чем обычно. Я как раз засыпал, лежал физиономией в стенку и потому спокойно ждал, чем всё закончится — вдруг мои ребята хотят мне что-нибудь сообщить, болван-охранник вряд ли заметит какую-либо странность. Меня удивило то, что на этот раз друг просто сидел и смотрел телевизор. Новости. Нахрен мне новости?.. Кстати, любопытно. С каких это пор наши телеканалы рассказывают о монильских проблемах? В Мониле, значит, проблемы. Беспорядки, оказывается. В крупных городах народ организовывается и протестует — интересно, против чего?

Саша слегка подался вперёд и сделал погромче. Он определённо догадывается, что я слушаю. Но уже мгновение спустя я забыл об этой мысли, потому что с экрана прозвучали рассуждения диктора о причинах монильских беспорядков. Прозвучало моё имя. Как любопытно! Белокурая, очень милая дикторша с восхитительным бюстом искренне уверяла, что граждане соседнего мира глубоко возмущены моим заключением под стражу и требуют немедленного моего освобождения.

Это почему ещё, а? Ну, то есть почему, милая куколка говорит об этом с экрана нашего русского телевизора — очень даже понятно. Я свой, я, как понимаю, уже довольно известная личность, моё участие в монильских событиях всегда будет преувеличено. С наших самодовольных дуболомов станется представить дело так, будто из-за моего исчезновения весь Мониль единым фронтом готов жизни свои положить на алтарь. Действительность, думаю, их мало волнует.

Однако, как понимаю, видеокадры — не спецэффект. Какие-то стычки обывателей и полиции действительно имеют место. Возможно, дело в том, что зев всё больше и больше даёт о себе знать, а меня в качестве средства от катастрофы — средства, к которому, наверное, уже успели привыкнуть — под рукой не имеется. Может быть, народ волнуется и обозначает своё волнение тем, что бегает по улицам куриальной столицы и демонстрирует малопристойные жесты стражам правопорядка. Я плохо знаю местные традиции взаимоотношений народа и власти. Другое дело — откуда этому самому народу знать, что я пропал? Кто им сообщил? Вряд ли сами куриалы честно признались: да, посадили в клетку куру, нёсшую ценные яйца, и это значительно затрудняет процесс яйценесения.

Кто им сообщил? Я вздрагивал всем телом, переживая увиденное, передумывая, перечувствуя впечатления, когда контакт с Сашей прервался. Правильно, был же разговор, которому я успел стать свидетелем. Рита предлагала какой-то пиар, Кирилл упоминал о протоколе рокового заседания, Лёня говорил о Кербале и его помощи…

Не может быть, чтоб мои парни и девчонки действительно сумели взмутить целый Мониль… Разве такое вообще возможно? Может быть, просто совпало. Да и какой мне смысл от этих малопристойных жестов в адрес стражей правопорядка, от швыряния камнями в окна дорогих особняков, от выкриков и лозунгов? Так меня скорее прибьют, чтоб лишить выступления граждан какого-либо смысла.

Или нет?

Трудно было сдержать оживление, сделать вид, будто я ровным счётом ничего не знаю. Один из чародеев Каддалема всё-таки принёс мне отчёт о состоянии дел в Корстае — а значит, дело серьёзно, и куриалы просто не знают, что делать. Без меня им не справиться, а у незаменимого человека всегда есть шанс поторговаться. Листая отчёт, я пытался представить себе, что происходит сейчас в главных городах Мониля. Жаль, что раньше мне не приходило в голову полюбопытствовать более детально историей соседнего мира, узнать, как там вообще принято подавлять восстания. Да и восстание ли это вообще! Может, так, ерундистика, общество решило слегка поразмяться, и выступления будут засчитаны, как стихийный внеочередной праздник?

По сводкам, зев в Корстае срочно требовал моего внимания. Если Курия ещё потянет с решением, может быть, опять придётся играть на удачу. Как в первый раз. А это может стать и моей последней игрой, не только ж Мониль рискует. О чём, полистав ещё раз подшивку, я сказал охраннику. Поинтересовался, сможет ли тот передать сказанное буквально, слово в слово, или мне нужно всё записать, но ответом снова была полная тишина.

Однако скоро на пороге появился Каддалем.

— Значит ли, что ты готов сотрудничать?

— Мне очень жалко людей, которых вы обрекаете на гибель своим идиотским поступком. Вывозите меня в Корстай, попробую погасить зев. А насчёт всего остального — стоит ли требовать у меня невозможного? Ну, в самом деле… Требовать-то можно, но толку…

— То есть вы отказываетесь нам помочь.

— То есть тех уступок, которые я уже сделал, недостаточно. Как я и предполагал, в общем. Весь этот свист на тему «доказать свои добрые намерения» — всего лишь свист.

— Вы ошибаетесь. Я ценю то, что вы пошли нам навстречу. И, разумеется, как только появится возможность доставить вас в Корстай, мы это сделаем. А вопрос о создании новых обелисков можно пока отложить.

— Ваши специалисты разобрали черновики?

— Они утверждают, что это невозможно. — Каддалем усмехнулся с иронией к самому себе. Это тоже было своеобразное мужество, но в этом случае оно меня совершенно не восхитило. Слишком глубоко залегла неприязнь к человеку, так нагло и ловко сумевшему меня поймать. — Как понимаю, вы и дальше будете утверждать, что не можете поделиться своими идеями с нашими специалистами.

— Почему же… Я поделился. Однако ваши специалисты, как вы сами утверждаете, отказались брать предложенное. Может быть, лет через десять я сумею объяснить им свою задумку лучше.

— Не совсем вашу, верно?

— Именно. Тем более. Попробуй изложи в понятной форме то, что ты сам с трудом понимаешь. Мне, как видите, удаётся плохо. Но стоит ли падать духом? Говорят, тюремное заключение учит наукам и способствует изощрению искусств. Вот и посмотрим.

— Думаю, это плохой повод для шуток, — помолчав, сказал Кадаллем.

— В моём положении — либо плакать, либо смеяться. Плакать как-то не по-мужски. — Следующая пауза тягостно затянулась. Но я примерно понимал, чем он так сильно озабочен. — А в чём проблема взять и доставить меня в Корстай, если вы считаете это нужным?

Собеседник не ответил. Молча постоял, глядя под ноги (колебался, что ли, давать в морду или погодить?), а потом развернулся и вышел. То ли ситуация действительно очень серьёзная, то ли он меня готов удавить прямо сейчас и только ждёт, когда я дам ему достаточно поводов. Что за распоряжения он получил от главы Курии относительно меня? Если бы знать…

Но почти сразу пришло понимание, что если имеются распоряжения с самого верха, то я обречён. Гильдию я сумел шугануть и временно осадить, но против всего Мониля я меньше, чем мошка, меньше, чем пылинка.

Тоска и страх топтали меня ещё то ли два, то ли три дня, пока в камеру не вошли несколько человек и холодно пригласили меня на выход. Каждый из них нёс в руках чёрную фигню, почему-то вызвавшую у меня ассоциацию с золотой статуэткой «Оскара». Наручники не надели, но стиснули со всех сторон, без малого не касаясь плечами. Тут же возникло ощущение, что сейчас из обычной камеры меня поволокут на пытки. Но, пройдя по множеству коридоров, мы всего лишь выбрались в узкий внутренний дворик особняка, который показался мне ослепительно светлым. Глаза сразу заслезились, виски словно иглами кололо.

— Я уже способна на какое-нибудь простенькое действие, — отметила аин.

— Сейчас нам лучше вести себя поспокойнее. Охранников вокруг, как блох на собаке. Эти штуки у них в руках…

— Да, видимо, из того же камня, которым облицованы стены камеры.

— Что это за камень?

— О, редкий минерал. У вас на Терре не водится. Действие камня продолжается и здесь. Ощутимо. Однако уже не такая глухая стена, как раньше. Думаю, через пару часов я уже способна буду на магические действия. Скажу, когда буду готова.

— Рано действовать. Сейчас постарайся сделать так, чтоб я смог отыскать Сашку, если он пытается со мной связаться. И приходи в себя.

— Конечно. — Демоница вздрагивала, ощущая чуть более насыщенный магический фон, по которому нешуточно изголодалась. — Я видела часть того, что ты видел в последний раз. Это было трудно, но я сумела…

— Зачем было напрягаться?

— …Это хорошо, что твои слуги стараются. И, как понимаю, эффективно.

— Рано радоваться и настраиваться на результат. Сейчас мне только и нужно, что попробовать настроиться на Сашку.

— Я бы сказала: именно сейчас за тобой следят особенно внимательно. За каждым твоим околомагическим действием. Одно дело, если ты собираешься сделать ноги — может быть, они успеют остановить тебя, а может быть, и нет. Но если просто примешься колдовать… Заметят точно.

— Тогда пока воздержимся. Ведь если искать примется Саша, дело другое. Тут я буду вообще ни при чём. Может быть, они даже пропустят это…

— Надейся. Глаз с тебя не сводят, будто ты фигуристая девица с огромными сиськами и круглым задом.

— Сказанула-то…

Настроение стремительно улучшалось.

Во внутренний двор был подан закрытый экипаж. Внутри расселись с комфортом. Все окна были тщательно затенены — понятное дело, меня собираются держать в неведении, по каким городам и весям мы будем проезжать и откуда меня вообще вывезли. Определённо, это не городской особняк Каддалема, или же я слишком плохо его осмотрел, когда приезжал. Скорее всего, какое-то из государственных укреплений близ Хиддалоу, а может, и где-то совсем в другом месте. Откуда мне знать, сколько времени после первого удара экзорцизма я провёл в отключке.

Ехали долго. У меня была возможность дремать в комфорте, а вот охрана трудилась так, что буквально дым из ушей шёл — они упорно гипнотизировали меня взглядами, словно достаточно один раз отвести взгляд, и я сразу превращусь в дымок и улизну. Сперва их взгляды щекотали, хотелось чесаться, возмущаться, ругаться. Потом я плюнул и привык.

Пару раз слышались мне громкие голоса, крики толпы, и трудно было определить, веселится народ, негодует или в ужасе разбегается. Но вообще монильцы обычно шумят только на рынках или официозных мероприятиях, а вряд ли на пути так уж часто попадается то и другое. Или я просто предпочитаю верить в лучшее? Рано себя обнадёживать. Просто потянем время и посмотрим, что к чему.

Правда, потом я всё же насторожился. И не только я, надо сказать — примерно половина охранников отлепили наконец от меня сумрачные взгляды, и кто-то из них даже приподнял шторку на окне. Правда, мне всё равно ничего не было видно. И своего интереса я не показал.

Шум толпы приблизился. В конце концов, даже стали различаться отдельные голоса, потом экипаж остановился. Через несколько секунд снова тронулся с места — и опять остановился, причём довольно резко. Кучер взвыл в ярости, следом заголготали упряжные животные, то ли напуганные, то ли разозлённые — что само по себе редкое явление, потому что испугать или взбесить местных тягловых мутантов вообще мало что способно. Я раньше думал, что это в принципе нереально — а вот, поди ж ты! Дормез снова тряхануло, но, судя по всему, увяз он основательно. И увяз именно в человеческом месиве.

Куриал, сопровождавший меня, ехал вместе с кучером — сейчас он заглянул внутрь, чтоб подать какой-то маловразумительный знак. Правда, охрана его поняла: подхватила меня под руки, зафиксировала. Вырываться мне в голову не приходило — опасное это дело, с испугу и прибить могут. Снаружи голоса звучали уже вовсю, но теперь трудно было разобрать, о чём они орут, потому что орали все разом. Время от времени что-то проскальзывало, как содержательное, вроде «зев», «катастрофа», «Курия», «доколе», так и чисто эмоциональное: «уроды», «сволочи» и прочая игра слов с использованием местных идиоматических выражений, которые я до сих пор знал плохо.

Прорвался и голос Каддалема, кстати. Он требовал немедленно освободить проезд и прекратить беспорядки. Странно, что следствием его вмешательства стал относительный порядок, воцарившийся если не в целом (этого я просто не мог видеть), то в воплях. Последние стали упорядоченными, и поэтому разборчивыми.

— Сколько будет продолжаться это безобразие?

— Когда, наконец, вы между собой договоритесь? Сколько можно тянуть?

— Что надеетесь выкроить-то? Охренели совсем? Пока делите барыши, народ весь нахрен передохнет! Что вы без народа будете делать? Кто вам налоги станет платить?

— Кто вообще собирается решать проблему, хотелось бы знать?!

— Опять себе новых породистых козлов для дормеза прикупили, а мы должны помирать, да?! На козлов, значит, деньги есть! А на усмирение зева?

— Вам надлежит немедленно прекратить беспорядки и разойтись по домам! — внёс оживление Каддалем. — Беспорядки только усугубляют ситуацию и затрудняют поиск решения.

— Где террианский куриал? Куда его дели?

«Вашу мать… Тут я!» — чуть не рявкнулось на рефлексе. С трудом удержался. Зато один из охранников, нервно подёргивая левым веком, вытащил откуда-то наручники. Под них я с радостью подсунул руки: сейчас это мне, пожалуй, выгодно. Вдруг толпа решится всё-таки штурмовать куриальный экипаж, как бы не перепутала меня с истуканами. В реальной ситуации могу просто опоздать представиться и получу наравне со своими тюремщиками. Или народ решит, что я заодно с теми, на кого он сейчас наезжает — это тоже может стоить мне жизни.

Помимо наручников, похоже, была пущена в ход и блокировка магии — аин только и успела, что нервно пискнуть. Мерзкое было ощущение, просто на редкость. Мне стало немножко стыдно перед теми гильдейцами, которых пришлось примерно так же обрабатывать… Интересно, меня-то надолго закатали в безмагическое состояние? Тилька, ты в курсе? Как думаешь? Эй!.. Ну, блин…

— Курия решает стоящие перед Монилем проблемы…

— Знаем мы, как вы их решаете!

— Ещё не всё разворовали?!

— Немедленно освободите дорогу! Вот что вам надлежит сделать.

— Ты, если народом командовать желаешь, — гаркнул кто-то особенно талантливый, — сперва свои обязанности выполни! А то хрен тебе! Когда зев закроете?

— Ишь, щеголяют тут новыми козлами и дормезами, новыми нарядами! Транжирите народные денежки!

— Когда Курия соблаговолит обеспечить народу Мониля нормальную безопасную жизнь? Когда у вас дойдут руки до проблемы постоянно угрожающих миру энергетических катастроф? Можете ответить?

— Эй, дайте куриалу сказать!

— Так пусть говорит, но по делу!

— Лучшие наши специалисты занимаются этой проблемой. Вы ровным счётом ничего не знаете о процессе подготовки! То, что вам кажется, будто работа стоит на месте, не значит, что так оно и есть. У Курии нет более важных вопросов, чем вопрос безопасности Мониля. Вам следовало бы помнить о почтении…

— Какое нахрен почтение?! — заволновалось снаружи. — Когда зев вот-вот рванёт!

— Работа идёт полным ходом, вот всё, что вам следует знать. А также помните, что…

— Мало ли, что куда идёт! Важны результаты, а слов любой сколько угодно может наговорить. Где результаты?

— Где человек, который имеет опыт в работе с угрожающими областями? Где куриал Терры?

— Где террианский кейтах? Куда его дели?!

— …И что именно делается — забота Курии, а также уполномоченных ею специалистов. Граждане в свою очередь обязаны соблюдать порядок. Не следует лезть в дела, в которых вы ничего не понимаете…

— Фигли мы тут тебе всё время должны? А ты нам что?

— Нормально, господа, а? Они тут на новых козлах рассекают, а мы должны!

— Мы вообще-то граждане и имеем право!

— Где кейтах?!

— Да что ж такое-то?!

— Отношения Курии с представителем Терры — наше дело.

— О как!..

— Отношения ваши нам до гвоздика. А вот работу он делал, это нам всем известно. Какого фига его прогнали, если он справлялся?

— Этот вопрос не выносится на общее обсуждение.

— Переведу, господа: не ваше дело. А хрен ли? Очень даже наше! Нам тут жить и работать! Нам дохнуть, если что! Курия-то успеет сделать ноги…

— …и если Лексо-кейтах отказывается выполнять свою работу… — это уже Каддалем. Врёт и небось не краснеет.

— О как!

— Всегда не отказывался, а тут отказался. Ага!

— Ври больше!

— Небось, платили б ему вовремя, так он бы не отказывался.

— Именно, хорош вкручивать. Возвращайте кейтаха, пусть работает. Нечего! Ишь! Ваше дело с ним договориться, чтоб не отказывался, и платить аккуратно. А то мудрят тут, экономят, а нам помирать!

— Я требую, чтоб вы немедленно расходились по домам и предоставили Курии осуществлять запланированные мероприятия по установленному графику.

— Мы что вам — бараны? Стоять в стойле и не блеять?

— Бараны — в стаде. В стойле коровы.

— Заткнись!

— Где кейтах?

— Возвращайте к работе террианина, что за капризы? Мониль не может их себе позволить. Договаривайтесь с ним как хотите. Это ваш долг перед Монилем.

— Кто допустил подобное пренебрежение мнением граждан? Мы имеем право знать, что происходит и почему.

— Зев вот-вот рванёт!

Часть охраны подрассосалась: похоже, выбралась наружу, чтоб убедить народ — лучше сюда не лезть. И, похоже, это было самой главной ошибкой сопровождающих куриала бойцов. Снаружи вскипело возмущение, да так серьёзно, что я поневоле съёжился. Дормез затрясло, и меня на время выпустили даже те охранники, которые ещё продолжали торчать внутри. Правда, потом поймали снова.

Странное дело — монильцы совершенно не боялись нападать на представителя своего правительства. Где это видано в наших краях? Да и охрана действует из рук вон плохо. Уволить их всех нахрен, если кто-нибудь вообще выживет!

Не знаю уж, что именно происходило за стенками огромного экипажа, потому что почти всё время меня вжимали мордой в подушки, набросанные на сиденья, и только в самом конце окончательно отпустили. Ещё через пару минут, выломав дверку и опрокинув двух оставшихся охранников, внутрь ворвались растрёпанные мужики, один даже в крови. Защищаться мне было нечем — ни магии, ни оружия, даже руками не помахать. Поэтому я просто выставил их вперёд вместе с наручниками. А что ещё сделать?

На меня уставились в огромном изумлении. Не уверен, что могу считать себя шибко узнаваемым, но всё-таки определённые отличия во внешности терриан и монильцев существовали. И если сейчас эти ребята вообще склонны присматриваться к объекту прежде, чем бить, они могут меня узнать.

В этом — моя надежда.

— Террианин? — с недоумением уточнил окровавленный, и у меня слегка отлегло от сердца.

— Привет, ребята.

— Какой ещё террианин? Откуда?

— Вроде именно я вас и интересовал, нет? Я — Алексей Кунешов. Куриал Терры.

Ждал, что отшатнутся, креститься начнут — в смысле, что они тут делают, уж не знаю. Но вместо этого кто-то переглянулся с соседом, кто-то уставился мне в лицо, кто-то — на скованные руки или на бездыханных охранников. А один решительно подхватил меня под локоть и поволок наружу, я б не смог воспротивиться, даже если б попытался. Но не попытался, только подумал об этом, мол, ему б вести себя поосторожнее, ведь есть аин, а парень — монилец и открыт ей… Но аин себя не обозначила, может быть, из-за действия антимагических уз временно лишена такой возможности?

Меня аккуратно, но решительно вытащили из дормеза и поставили прямо на чьё-то безжизненное тело. Карета застряла посреди широкой улицы, которую очерчивали дома сравнительно скромных размеров, однако не частные особняки — многоквартирные, с султанами густой зелени на крышах и вдоль карнизов. Наверное, когда лишь солнце светит этому месту, здесь бывает очень просторно, но сейчас толпа теснила стены, заполонила собой весь проспект от края до края — даже ветру и свету становилось тесно.

— Это — кейтах?

— Кейтах?

— Ага, это я… Слушайте, ребята, там труп, кажется, шевелится, можно я с него сойду? — Мне, веселясь, позволили. — Я — Алексей. Кунешов. Лексо, в смысле. Куриал Терры.

— Слышь, братишка, ты кейтаха за локоть держать не боишься?

— А чего бояться? Он доказал, что чист.

— Вообще-то ваш брат прав. Вы бы поосторожнее.

— Да ладно! — Однако руку предусмотрительно убрал.

— Какими судьбами вы здесь, господин куриал? Почему в таком виде, в наручниках?

— Затрудняюсь объяснить. Но могу предположить, что меня собирались переводить в другую тюрьму.

— За что именно вас арестовали?

— Опять же затрудняюсь ответить. В смысле — понятия не имею. Я бы даже это арестом не стал называть. Арест всё-таки сопровождают предъявленные как положено обвинения, всякие процессуальные процедуры. А не так, что просто хватают и без объяснений кидают за решётку.

— То есть формального обвинения предъявлено не было? — громко предположил кто-то шибко грамотный.

— …Больше напоминало бандитский захват. Какие уж тут формальности.

— А это правда, что вы готовы построить новые обелиски, которые будут держаться стабильно, что бы с ними ни происходило? А вам Курия мешает и запрещает это делать?

— Получается, правда.

— Что — действительно из-за дележа?

— В смысле?

— Ну, не поделили будущие обелиски между собой, и потому вам запрещают работать, пока идёт делёжка?

— Хм… Правда, — сполна отомстил я Каддалему за его ложь.

— Вот гады!

— Что ж это получается, господа? — заревел до этой минуты внимательно слушавший монилец. — У нас появился верный шанс спастись, а куриалы палки в колёса суют, не позволяют делу делаться! Что они делить собрались? Ошмётки денег на наших трупах?! Совсем зажрались! Защитим наши семьи и наш Мониль!

— Господа! — окликнул я, и меня почему-то услышали. Замолчали, повернули головы. Вот загляденье! — Кто-нибудь может снять с меня наручники?

Как ни странно, ключи отыскались быстро. Однако магия осталась недоступной и после того, как увесистые стальные кольца отпустили запястья из охвата. Но задумываться об этом было некогда — меня уже подхватили и сперва куда-то вежливо потащили, стараясь прикасаться по минимуму, просто направляя всей толпой. Даже захоти я улизнуть, не смог бы ни за что. Зато меня привели к какому-то дому с кафе в нижнем этаже, усадили в подсобном помещении и поставили передо мной большой поднос с угощением. Молодая девушка, взявшаяся потчевать бедного кейтаха, разглядывала меня с таким любопытством, как будто я уже отрастил себе две головы и четыре руки. Но ухаживала за мной безупречно. И бюстом приятно поддразнивала.

Дождавшись, когда я поем, ко мне, шуганув прочь девчонку, подсел какой-то монилец с совершенно седыми волосами и на удивление молодым лицом. Я знал, что такое бывает при длительной работе с энергетическими системами — волосы теряют пигмент, даже кожа выцветает, зато старение идёт намного медленнее, чем у обычных людей. То есть это маг, очевидно. Чародей-энергетик.

— Как вы себя чувствуете, господин Лексо?

— Прилично чувствую. Спасибо.

— Вас подвергали пыткам?

— Э-э… — Я удивился вопросу. — Нет, слава богу. В смысле — если не считать несколько этапов экзорцизма. Подряд.

— Разве для вас эта процедура мучительна?

— В значительной степени. Видите ли, мы с демоницей плотно слиты. Её страдания отдаются и во мне. К тому же бывает очень и очень сложно удержать её. Трудно. Выматывает.

— А с какой целью применялись эти экзорцизмы?.. Хотите сказать — без необходимости?

— Ну, видите ли, что… Да, без насущной необходимости. Только с целью принудить к сотрудничеству. На их условиях.

— Странно. Может ли быть в подобном действии смысл? Ведь, ощущения, полагаю, не настолько уж мучительны, чтоб согласиться на всё, что угодно.

— Видите ли… Вполне ощутимые. К тому же затянутые во времени, изматывающие. Через пару дней, знаете, уже начинаешь мечтать о смерти. Кроме того, ещё есть она. Аин. Вот для неё подобное испытание вообще страшнее всего на свете. И она умеет донести до меня этот факт. Может заставить прислушаться к себе.

— Понимаю. Что же именно от вас требовали?

— Передать полную информацию по созданию новой энергетической системы.

— Вы отказались, как понимаю. — Чародей приподнял бровь.

— Потому что выполнить требование было невозможно. Чтоб окончательно, чётко, подробно расписать и рассчитать схему, подготовить сопутствующую документацию, да ещё в ходе экспериментов приспособить энергообразование к монильской магической практике, потребуется лет десять активной практики. Может, больше. Вы ведь понимаете. — Я деликатно покосился на его белоснежные брови. — Разумеется, всё объяснял. И даже честно пытался изложить суть процесса в письменной форме. Куриальные эксперты ничего не смогли понять в моих записях.

— Понимаю… А про зев в Корстае знаете?

— Знаю. Предлагал в срочном порядке решить с ним проблему. Даже безотносительно освобождения: пусть бы просто отвезли на место, дали работать. В ответ прозвучало: возможно, если обстоятельства сложатся нужным образом, то меня туда отвезут и предоставят…

— Как считаете, с чем могло быть связано подобное промедление?

— Не знаю.

— Считаете, они ждали какого-то более удобного момента? В смысле, более удобного с политической точки зрения. Можете предположить, какого именно?

— Нет. Простите, я сижу взаперти уже месяца два. По ощущениям. Так откуда мне знать?

— Ясно. — Старик-энергетик теперь смотрел с большим доверием, хотя и по-прежнему напряжённо. — Трудно осознавать себя в ситуации, когда твоё собственное правительство обрекает тебя на верную гибель ради каких-то своих мелких интересов, верно?

— Пожалуй, — слегка растерялся я.

— Я не про вас. Я про нас. Ведь речь-то о выживании целой огромной, густонаселённой области Мониля, вы ведь понимаете. Но политиканы решили, что важнее поделить барыши, урвать сладкий кусок, вместо того чтоб спасать свой народ. Получается, вы были готовы помочь и даже ничего не требовали, а вам отказали. Чудовищно… Наверное, вы представляете себе, как мы все себя чувствуем. Как чудовищно себя чувствуем!

— Пожалуй, — осторожно повторил, пока не уверенный, к чему вообще может прийти разговор.

— Я хочу сказать, что действия представителей Курии мы не то что не разделяем — мы от них просто в шоке! Понимаете? Мы отказываемся их признавать! И мириться с ними не будем. А вы? Какова ваша позиция? В смысле, вы видите нас в том же свете, что и людей, которые вас заключили под стражу ни с того ни с сего? Или согласны, что мы — другое дело?

— Понимаю, конечно. Согласен. Вас интересует моя позиция в деловом аспекте? Я готов немедленно приступить к работе и по возможности погасить зев (если ко мне вернётся магия, сейчас-то её нет, вы можете, кстати, предположить, почему?) и начать возведение первого обелиска нового типа, но… Понимаете ли… Я не смогу делать свою работу при прямом противодействии властей. Мне нужно иметь возможность спокойно работать, и чтоб никто не мешал.

— Понимаю. — Мой собеседник заметно посветлел лицом, даже заулыбался. — Но это уж наша забота, и возможность спокойно работать мы по справедливости просто обязаны вам обеспечить… И обеспечим, будьте уверены! Мы не какие-нибудь там обнаглевшие от вседозволенности политиканы! Мы простые и честные люди, мы знаем, что такое ценить жизнь. Важнее то, что вы не отказываете нам в помощи, что было бы вполне понятно. В свете обстоятельств. Объяснимо, да! Да, я понял бы вашу обиду! Понял! И восхищаюсь тем, что вы всё равно готовы помочь честным людям соседского мира! Поверьте, этот ваш великодушный поступок не будет забыт народом.

— А если Курия, скажем, введёт в Корстай регулярные войска, что мы с вами будем делать?

Вопрос я задал провокационный, прекрасно понимая, почему и зачем это делаю. Но реакция собеседника сперва поставила меня в тупик: он изумился до оцепенения. Даже не сразу взялся отвечать.

— О чём вы вообще говорите?! Правительство, собирающееся воевать против собственного народа, недостойно существовать, знаете ли!

Он совершенно искренне не понимал. И, осознав, что со мной совершенно искренни, я от души позавидовал ему. Он родился свободным, и все вокруг него — по-настоящему свободные люди, привыкшие отстаивать свои интересы, от чего моих соотечественников напрочь отучили страхом. Теперь понятно, почему Курии не справиться с Гильдией, раз ту поддерживает огромная паства, символом веры которой является представление о всесилии чародейства.

— Значит ли это, что вы готовы выступить против государства, обеспечивая мне условия для работы?

— Если потребуется — да. Конечно, я могу пока говорить только за себя, своих коллег, соседей и друзей. Но уверен, что достаточно будет испросить согласия жителей Корстая, чтоб они, как и я, выразили согласие выступить в вашу защиту, господин Лексо.

— Что ж, я готов обратиться к заинтересованным лицам. Это будет честно. Однако, повторюсь, пока магия мне не доступна…

— Конечно, ведь оковы, которые на вас надели, как понимаю, перед самой поездкой, несут в себе дополнительный элемент — ограничение магических возможностей. Это пройдёт через три-четыре дня. Думаю, за это время жители области как раз и соберутся. Что скажете?

— Три так три. Будет время всё обдумать. Надеюсь, за это время не произойдёт никаких неожиданностей.

— Если возникнет острая необходимость, магию можно будет вернуть. Но лучше не прибегать к этому средству без крайней необходимости — вредно.

— Понимаю. Потерплю.

— Отдыхайте, господин куриал. Поистине, вы это заслужили!

— Отдых — дело хорошее. Но вот ещё что: я могу работать и сам, однако поддержка моих учеников и помощников может оказаться очень полезной. И процесс ускорит. Понимаете?

— Мы постараемся связаться с вашими людьми. Отдыхайте, не волнуйтесь ни о чём.

Трудно представить, от чего же такого я мог устать, сидя взаперти, однако принял предложение с удовольствием. Мне предложили устроиться в комнатушке при кафе, откуда почти не было слышно звона посуды на кухне, зато приятно тянуло свежевыпеченными булочками, ароматом травок, добавляемых в мясо, и самим мясом. На улицу выходить не стоило, меня могли заметить, зато никто не мешал подняться на крышу и погулять там среди грядок и пышных кустов. Здание, как я понял, принадлежало владельцу гостиницы, включало и сам отель, и общепит, какие-то парикмахерские и салоны. А также огромное приресторанное подсобное хозяйство с овощами и зеленью, фруктовый садик и крохотный цветник, где клиентам отеля можно было погулять. Всё это — на крыше и террасах вдоль верхних этажей.

Меня, в отличие от обычных постояльцев, пускали всюду.

Работница кафе, приставленная ко мне в качестве личной официантки, восприняла свои обязанности с удивительной ответственностью и постоянно маячила неподалёку. А когда я вышел на крышу подышать, постоять в густой виноградной зелени, полюбоваться на город с высоты, притёрлась и того ближе.

— Я могла бы для вас накрыть чай прямо тут.

— Спасибо. Сыт.

— Но ведь чай пьют для удовольствия, а не чтобы наесться.

— Перекусить. — Я обнаружил её руку на своей и удивлённо повернулся. — Вы бы поосторожнее. Вы местная, у вас нет иммунитета от моей демоницы.

— Разве она сейчас себя обозначает? Вы ведь заблокированы от использования магии.

— И правда… — Действительно, где моя смутьянка? Ни слуху, ни духу. Возможно, я просто лишён возможности её чувствовать и контролировать, а на самом же деле она полна энтузиазма и сейчас руками этой глупышки вцепится мне в горло. — Хотите рискнуть?

— Кто же откажется от возможности познакомиться с таким знаменитым человеком.

У неё были чудные глаза — яркие, приятной миндалевидной формы, завлекательно-тёмные. Про всё остальное просто молчу. Внезапно осознанное чувство полной свободы опьянило меня. Наверное, так у многих бывает после сколько-нибудь длительного заключения. Но сейчас ведь речь шла не только об освобождении из тюрьмы: я был свободен как физически, так и душевно. Где моя верная надсмотрщица, внимание которой пронизывало каждую клеточку тела, каждое мгновение существования? Надолго ли она оставила меня, я не представляю. Но это конкретное мгновение у меня есть, и я могу им свободно распоряжаться.

Впервые в жизни я испытал смущение перед девушкой, которая явно не прочь со мной позаигрывать. И отвёл взгляд.

— Какое красивое небо! В таком освещении кажется, будто вокруг не город, а настоящие джунгли.

— Мы любим наш Корстай. Хотя по сравнению со столицами он, конечно, скромный. Провинциальный.

— Такое наслаждение — просто видеть горизонт! И небо. И солнце. Понимаете, последнее, очень долгое время я провёл взаперти, в камере без единого окна. Даже не знал, день или ночь на дворе. И до встречи с вашими земляками не знал в точности, сколько же времени просидел под замком. В любое время суток ровный одинаковый свет, чёрные стены… Сейчас чувствую себя абсолютно счастливым, просто потому, что вижу всё это. — Я повёл рукой, как бы желая ощупать воздух и краски заката… И развернулся к ней.

Теперь она стояла ко мне практически вплотную. И думать о чём бы то ни было, кроме неё, было трудно. Да и зачем? Руки сами легли ей на плечи, прошлись по восхитительному изгибу спины. Господи, как же давно этого не было в моей жизни! И можно ли надеяться, что ещё когда-нибудь будет? Я осторожно коснулся губами её виска.

— В мою комнату в любой момент может заглянуть сестра, — прошептала девушка. — Зато в вашу точно никто без разрешения не войдёт.

— Как тебя зовут?

— Лали. Лалей.

— Мне очень нравятся монильские имена.

Я подхватил её за талию. Не очень-то удобно было идти по лестнице в обнимку, но казалось, что если отпущу её, больше уже не поймаю. Мало ли, что она сама охотно ко мне прижимается и смотрит так завлекательно! А вдруг передумает?

К счастью, не передумала. Мне, упивающемуся отсутствием третьего лишнего, и в голову не приходило думать о сложностях, которые могли возникнуть от кратковременной связи с монильской девушкой. Ни о чём вообще не мог думать. Её поцелуи рождали во мне восторг, который знаком, наверное, только юнцам, долго осаждавшим прелестную крутобёдрую крепость и всё-таки сумевшим её взять. Плевать на всё. Я знал, что в любом случае запомню эту девушку с огромной благодарностью.

Она рассмеялась, когда, перехватив дыхание после первого раунда, я ринулся во второй.

— Ты, наверное, устал. Может быть, перекусить?

— Может, вместе перекусим? Чуть попозже?

— С радостью. Но вам не стоит показываться на людях. Боюсь, здесь много тех, кто готов служить Курии и действовать против собственных соотечественников…

— Думаю, совместно проведённое время — повод перейти на «ты».

— Хорошо. — Разглядывая меня, она дразняще улыбалась. — Тебе лучше пока побыть здесь и дождаться, когда общество Корстая соберётся и сумеет обеспечить тебе защиту.

— Чувствую себя подпольщиком.

— Кем?

— Борюсь за народное дело… Не обращай внимания. Я балуюсь.

И на этот раз она улыбнулась снисходительно, чисто по-женски. Мне было всё равно. Меня, пожалуй, совершенно не интересовало, какова она на самом деле. Я упивался восхитительной иллюзией, сотканной случаем из эйфории, красоты и наслаждения. Иллюзия всегда намного прекраснее реальности, хоть раз в жизни можно ж было уступить ей, подчиниться ей, сделать вид, что веришь в невозможное!

Три дня мне повезло прожить во власти иллюзии, в полном покое, впитывая каждое её мгновение, силой заставляя себя не думать о будущем. На четвёртый день во мне что-то сдвинулось, напряглось — и магия снова робко заструилась по жилам, защекотала кончики пальцев, обожгла губы…

— Ну — нагулялся? — холодно осведомилась аин. — Сучий потрох. Урод гулящий.

— Что?

— Что-что… Я ж тебе вроде бы жена, или как? По вашим же традициям, по вашим же законам! И имею полное право сейчас потребовать у тебя объяснений.

— Ты мне… кто? Деточка, вижу, испытания плена плохо отразились на твоей психике… Кстати, а уже померший демон может сойти с ума?

— Я живая!

— То есть может. Вижу.

— Не заговаривай мне зубы! Я знаю, ты должен попросить у меня прощения.

— Правда? Прошу прощения. Уже давно следовало придумать что-нибудь, чтоб раз и навсегда показать тебе твоё место и не взращивать в тебе напрасные надежды на доминирование… Ну? Чего ты шипишь?

— Ты просто мерзавец, — с удовольствием произнесла аин. — Нагуляться-то ты нагулялся. А что будешь делать теперь?

— Буду думать, как и в будущем выключать тебя время от времени.

— Надейся.

Мне показалось, она настроена добродушно, даже благодушно. С беспокойством присмотрелся к красавице Лалей — никаких признаков одержимости. Кстати, и магов вокруг уже вертится множество, они б, наверное, заметили. Должно быть, чародею, беседовавшему со мной в первый раз, удалось отыскать множество коллег-единомышленников. Дожидаясь результатов всенародного собрания (или хотя бы локальной областной сходки), уже стянувшиеся в гостиницу маги посиживали в кафе, прогуливались между грядок и осторожно присматривались ко мне.

— Господа, хочу обратить ваше внимание, — объявил я им за обедом. — Поосторожнее со мной. Магия начала возвращаться, моя демоница очнулась от спячки. Постарайтесь не прикасаться, даже к руке или плечу.

— Значит, вы уже сможете приступить к работе с зевом? — уточнил один из чародеев-энергетиков. — Видите ли, времени, похоже, в обрез. Сложившаяся ситуация начинает внушать беспокойство. Последних сводок у нас нет, но и без того понятно…

— Думаю, в центре зева остатки блокирования прикажут долго жить. Всё-таки напор энергий будет очень интенсивный.

— О да… Вы правы! Вы очень решительный человек. Мужественный.

— Я отчаянный. Чего мне терять?

Они мне улыбались, держались любезно, но что в действительности обо мне думают, знать я не могу. Пока они мне помогают, верно. Пока я им нужен позарез. Но необходимо как можно скорее дать знать моим ребятам, где я и что со мной. Странно, что Саша за все четыре дня ни разу не попытался со мной связаться. Может быть, на этот раз мешала прямая магическая блокировка? Блоки такого рода, очевидно, куда мощнее, чем антимагический минерал. Если уж они сумели помешать аинке активно поучаствовать в моих отношениях с дивой из кафе, то и воспрепятствовать Сашке могли запросто.

Если сейчас мой друг предпримет хотя бы какую-нибудь попытку связаться, я сделаю всё, чтоб ментальный контакт между нами наконец-то стал двусторонним.

— Ваши товарищи держатся с холодком, — сказал я седоголовому чародею, с которым беседовал в первый день своего появления здесь. Он появился в кафе уже к ужину — уставший, озабоченный чем-то, но по-прежнему любезный.

— Некоторые из них сомневаются, что вы, как террианин, вообще согласитесь нам помогать и станете помогать. Кое-кто даже высказал опасение, как бы вы не попытались усугубить ситуацию. Из соображений мести.

— Что за бред! Я ведь обещал.

— Терре эти катастрофы не угрожают.

— Да как сказать. Миры сливаются всё плотнее. Ещё немного, и каждая энергетическая катастрофа уже станет задевать мой родной мир. Вы думаете, я этого не знаю? Знаю лучше, чем кто-либо.

— Охотно вам верю, Лексо. Но вы же понимаете, сомневаться в том, что вы станете решительно стоять за наши интересы, рискуя жизнью — вполне естественно. Вы, я понимаю, были жестоко обижены…

— Рисковать жизнью ради мести — вот что уж точно не придёт мне в голову. А усугубив ситуацию с зевом изнутри, я едва ли сумею выбраться из него живым, верно? И вообще… Надеюсь, мне не придётся долго и упорно доказывать вам, что я готов действовать в общих интересах, и без лишних реверансов? А то, знаете, время драгоценно. И силы драгоценны. Я и так уже кучу времени и сил потерял, убеждая Курию…

— Не волнуйтесь. Вам не нужно будет никого убеждать. Ваша работа всё скажет за вас. Но — пару слов перед собравшимися вы ведь согласитесь произнести, так ведь?

— Когда? Где?

Корстай, административный центр одноимённой области, был сравнительно небольшим городом, где высотные здания имелись только в деловом районе и у огромного производственного комплекса, который и снабжался энергией от взбунтовавшегося обелиска. Одна из площадей этого города сегодня стала для меня чем-то вроде сцены. На улицах и проспектах бурлило огромное количество народа, трудно было поверить, что все они действительно живут тут. Как — друг у друга на головах, что ли? Может быть, в Корстай стянулись все политически активные обитатели области?

Мне и сопровождавшим меня магам трудно было даже просто добраться до назначенного места. К ним то и дело кидались с вопросами: обычно имевшими отношение к обелиску и его состоянию, но иногда затридевятьземельные. Меня, кстати говоря, не трогали, только смотрели издалека, махали руками, улыбались. Побаивались, видимо. Правильно делают.

Только у меня и была возможность стоять или идти более или менее свободно — люди старались всё-таки держаться от кейтаха в шаге или хотя бы в полушаге. До нужной площади добирались полчаса, и всё пешком. Уже на месте спутники осторожно подсадили меня на террасу цокольного этажа. Ногой осторожно отодвинув в сторону горшок с каким-то растением, я утвердился более или менее надёжно и с любопытством посмотрел на море лиц, обращённых ко мне.

— Что мне сказать-то?

— Всего пару слов. По делу, — подсказал маг. — Сами понимаете, господин куриал, мы за вас можем сказать всё, что угодно, но ваше собственное мнение должно прозвучать от вас самого. Иначе нам не поверят.

— Ладно. Сейчас что-нибудь скажу. Умное… С моими людьми вы смогли связаться?

— Пока нет. Но свяжемся. Говорите.

— Господа! — Я высоко вздёрнул голову. Голос вроде и не старался особенно повышать, но гул, наполнявший площадь, стремительно усох, освободив мне место. — Ситуация, сложившаяся сейчас в мире, прочно объединяет наши интересы. Все хотят жить — это аксиома. Неважно, куриалы это или обыватели, терриане или монильцы — все. Я тоже, знаете ли, не в восторге от того, что единственный имеющийся в наличии вариант источника энергии — что-то вроде бомбы со взведённым механизмом. Дай только срок, и она обязательно рванёт. С этим надо что-то делать. Дайте мне добро на возведение нового обелиска, за стабильность которого я готов ручаться. Помогите мне его построить. Вот и всё, что требуется. Городу, видимо, придётся пару дней посидеть без энергии, но это намного лучше, чем не делать ничего и в результате превратиться в пыль при детонации зева. Решайте, довериться мне или нет. Боюсь, этот выбор за вас в нынешней ситуации никто не сделает. Тем более Курия.

— Где Сын чародея? — громко гаркнул чей-то густой мощный голос. — Это ведь вы, господин куриал, разгромили Храм чародейства, лично?

— Крепко сказано…

— Так где Предстатель-то, где Сын чародея? И вся верхушка Храма?

— Я выяснял отношения с Гильдией Тени. Хочешь сказать, это одно и то же, что Храм чародейства? — Меня питала надежда, что я не ошибся и действительно бью наверняка. Слишком дурна репутация пресловутой Гильдии. Крикун не посмеет спорить публично. — Что же касается Сына чародея, то, думаешь, он меньше, чем вы, озабочен вопросами энергетического обустройства родного мира?

— Утверждаешь, что главы Храма чародейства действуют заодно с тобой?

— Я ничего не собираюсь доказывать. Особенно сейчас. Разве нет других забот? Подумай вот о чём: если бы я действительно, как ты болтаешь, разгромил Храм, чем бы это закончилось для меня и моей репутации? Разве ваши духовные лидеры не объявили бы уже о моей зловредности?

Тоже, в принципе, пинок наверняка и в самое чувствительное место. Если я напал, разорил и совершил всяческое святотатство, то в храмах соответствующей конфессии меня должны яростно поносить и клеймить. Тем более, я человек заметный. Но не клеймят, это я знаю точно. Таков был уговор, на котором держится жизнь будущего Сына чародея. И всего Претория.

А в следующий момент на меня накатило ощущение чужого присутствия. То есть не чужого, конечно. Это был Сашка, и, само собой, появился он тут только своим сознанием. Ментально то бишь. Я так ждал этого — и вот оно случилось… Совершенно, абсолютно не вовремя.

— В общем, решайте сами! — завершил я во весь голос.

— Мы уже испугались, что ты погиб. — Друг улыбался с явным облегчением.

— Меня просто очень хорошо блокирнуло. Прости, не могу сейчас говорить. Давай чуть позже. Всё.

— Это с ней? — обеспокоился маг-энергетик. — С демоницей? Это безопасно?

— Я всё, всё. Я весь внимание. Безопасно. Демоница под контролем.

— Вы можете сейчас погасить зев? — страдательно спросила какая-то женщина.

— Могу.

— Так чего ж тут разговоры разговаривать? Идите и гасите! У нас тут дети, полно детей в городе! Начинайте же скорее!

— Мне нужно принципиальное согласие граждан на активные манипуляции с энергией…

— Тут дети, вы вообще слышите? Понимаете? Какие могут быть разговоры, ведь зев может рвануть! Дети ж пострадают!

— Подозреваю, взрослые тоже хотят жить.

Пауза против ожиданий была сравнительно короткой.

— При чём тут вообще взрослые?

— Я думаю, граждане согласны, что вмешательство куриала Терры необходимо, — примирил нас маг-энергетик. — Господин Лексо, скажите, что вам требуется для работы.

— Безопасность. И самое меньшее — трое моих учеников. Но это я обеспечу сам. Когда смогу.

— Безопасность бу-удет! — рявкнули из толпы.

— Курия дискредитировала себя. Пусть теперь доказывает, что готова служить народу. Мы сами всё сорганизуем — и порядок, и ход вещей, и энергетику. С вашей помощью, господин куриал.

— Век будем благодарны! Уж постарайтесь, господин Лексо!

— За нами не заржавеет!

— Точно, с нас будет причитаться, услуги не забудем — только спасите от гибели!

— Наших детей в первую очередь!

— Дура! Пусть всех спасает!

«Как по-разному видят ситуацию куриалы и простой народ, — подумал я не без злорадства. — И ведь отчасти Дьюргам прав. Вернее, окажется правым. Ему, наверное, осознание своей правоты слегка смягчит удар. Потому что больше его смягчить нечему».

— Я сделаю. Обещаю.

Через час был подан дормез — вместительный, запредельно удобный экипаж одного из городских богатеев. Горожане разбежались по домам готовиться: запасать воду, готовую еду, топливо для печей, у кого они были, ведь им предстояло двое или трое суток просидеть без энергии. Это было для них страшнее, чем моим соотечественникам на пару дней лишиться электричества.

Однако умчались не все. С полсотни крепких мужчин готовились сопровождать меня, ещё полсотни обещали присоединиться позже. Сердобольные женщины наперегонки несли добровольцам сухие пайки, фляжки, чуть ли не телогрейки. Словом, народное ополчение худо-бедно, но образовывалось. Я едва ли в самом деле рассчитывал именно на него, однако возлагал огромные надежды на общественное мнение. Если Курия решит шугануть народные отряды, население, даст бог, порвёт Курию. За себя я теперь боялся мало. Я — почти незаменимый человек. Есть шанс, что возиться со мной будет дешевле, чем искать обходные пути.

— Да, Саш. Теперь могу говорить. Просто потрясающе — иметь возможность вести нормальный диалог. Ведь раньше ты меня не слышал, верно?

— Главное, ты слышал всё, что говорили мне. Трудно было с этим разобраться, убедиться, но удалось. Такой прорыв…

— Я слышал всё. И самый первый ваш разговор тоже слышал. Частично.

— Очень рад. Значит, мы сумели тебя поддержать.

— Ещё как!

— Где ты сейчас находишься?

— В Корстае. Да, меня, видишь ли, уже освободили. Нет, не сами куриалы, местные. Силой отбили у куриалов. Так уж получилось. Потом всё подробно расскажу. Но сейчас я на относительной свободе.

— Относительной? Звучит угрожающе. Я скажу ребятам, чтоб они попробовали скорее добраться до Корстая. Сейчас это трудно, и не только из-за Курии. Беспорядки вызвали кучу проблем, в том числе и транспортных. Как понимаешь, изначальный план удался, общественность встала на дыбы. Мы даже не ожидали…

— Вы как вообще умудрились это затеять?

— О, сложная была игра. Если бы мы действовали по-своему, то, наверное, провалились бы по всем пунктам. Но нам очень помог Кербал. Кстати, ты знаешь, что в Мониле набирает популярность наш Интернет?

— Правда?

— А то! Они взяли у нас компьютеры, Интернет и мобильные телефоны, а больше им ничего не надо.

— Ошибаешься. Им нужен я. Мои знания. Я вас жду. Мне обязательно нужны Жилан, Женя, Кирилл и по возможности Лёня.

Саша напрягся, это отлично чувствовалось, особенно в нашем нынешнем положении крепкой душевной объединённости, общности.

— Ты ведь не знаешь, конечно.

— Что такое?

— Кирилл… Умер.

— Как… Что?

Внутри что-то оборвалось. В первый момент я, конечно, не поверил. Мыслимо ли с ходу воспринять подобное всерьёз, особенно если не было никаких предпосылок, вроде опасной болезни? Я вслушивался в мысли и чувства своего друга, пытаясь отыскать следы… уж не знаю чего: шутки? Преувеличения? Иносказательного намёка на что-то? Нет, спокоен и твёрд.

— Что случилось?

— Он тогда пытался вмешаться в захват. Сообразил, видимо, что происходит. Его убили.

Захотелось сказать что-то, но содержательные фразы застряли в горле, а материться другу прямо в душу, причём в буквальном смысле слова, как-то неправильно. Поэтому я молчал, и он молчал, соболезнуя (сам-то Сашка с Кириллом был знаком совсем мало). Что тут скажешь? Молчание затягивалось, и спустя несколько секунд говорить что-то, тем более пафосное или чувствительное, уже было бы глупо. Поэтому я с трудом хмыкнул и произнёс, как бы завершая разговор:

— Так я жду вас…

И буквально вытолкнул Сашку из своего сознания.

Экипаж шёл бодро, но рессоры оставляли желать лучшего, а может, просто не справлялись с задачей. По городским, идеально выглаженным улицам он, наверное, безупречно и горделиво шёл лебедем, радуя владельца и вызывая зависть у окружающих. Но на просёлочных, к тому же от души разбитых дорогах — подозреваю, к раскрывающемуся зеву сперва гнали и специалистов, и аппаратуру, и армию, и вот, пожалуйста, результат — болтало просто страшно.

А когда весь организм протрясает до последней клеточки, на скорбь или хотя бы осознание скорби не остаётся сил.

Любому мучению рано или поздно наступает конец, и мы всё-таки добрались до места, до края размокшей в кашу пашни, где успели убрать урожай и перепахать землю под удобряющие травы, но не засеяли, оставили её развороченной — впитывать столько воды, сколько нападает с неба. Дальше, конечно, ополчение не пошло, они боялись сделать даже шажок к границе зева, потому что заражённое пространство постепенно расплывалось.

И я побрёл в одиночестве, увязая сапогами в грязи. Идти было трудно, поднимать ноги с налипшей на обувь землёй — тяжко и обидно, и я заплакал на ходу: сперва от досады, а потом от горя. Кирилл стоял перед глазами, словно живой, даже присутствие его, кажется, ощущалось, как мне до сего момента удавалось чувствовать только Сашу да аин. И у нас с Кирюхой вдруг обнаружились недосказанные слова, незаконченные беседы, несделанные дела. Всё застыло в ожидании грядущего диалога, которому никогда не суждено продолжиться. И оттого было больно настолько, что под ложечкой скрутило в огненный комок — дыхание не перехватить.

Я опустился коленом в чавкающую холодную глубь и снова заплакал. Плакал долго, всё ждал, что станет легче, но сердце не отпускало. В какой-то момент даже заболело, и очень здорово, аж страшно стало — а ну как главный орган даёт сбой? Ну и что, что я молодой. Инфаркты давно помолодели… Поэтому я постарался взять себя в руки, с трудом выдернулся из трясины, приобрёл худо-бедно вертикальное положение и попробовал отдышаться.

— Ты совсем дурак? — холодно осведомилась демоница. — Чего ревёшь, как тюлень? Ну, подумаешь, один умер. Сколько ещё осталось-то? На твой век хватит и слуг, и учеников. Новых наберёшь.

— Ты можешь помолчать?

— А чего это я буду молчать? Чего это?..

— Соображай по работе, за что лучше браться в первую очередь. Вот твоя главная задача, а указания свои идиотские оставь при себе… Достаточно вообще. Я сыт по горло твоими выходками. Плевать мне на твои воззрения. Ты, в отличие от меня, самостоятельно существовать не можешь. И выбирать себе носителя не способна…

— А ты демона способен выбрать? Поменять меня на кого-то способен?! — в запале заорала демоница, и я даже удивился, что никто из ополченцев, топтавшихся в отдалении, не вздрогнул от страха, не услышал.

— Поменять, конечно, увы. А наплевать на тебя могу. И наплюю. Буду обращать внимание только тогда, когда ты мне понадобишься. И всё.

— Можно подумать, ты сейчас ведёшь себя иначе…

— И никакого секса! Да, мне будет хуже, но и ты пострадаешь. Хочешь со мной договориться? Тогда делай, что велю. У тебя нет выхода. Я теперь знаю, что Тильку можно принудить к правильному поведению, и в курсе, как именно. Потерплю даже очередные эк-зорцизмы. С одной стороны злобные издевательства, с другой стороны — лишения — ведь взвоешь! Стоит ли провоцировать меня на подлость?

— Да как ты смеешь! Смотри, как разошёлся. Даже песенки про честь и совесть позабыл.

— Я у тебя научился быть сволочью. Понадобится, так объявлю настоящую войну.

— Каков красавчик! Ещё чуть-чуть, и превратишься в первосортного демона.

— И чего мне стесняться, кто узнает о моём поведении в отношении тебя? А узнает, так разве пожалеет какую-то там давно помершую демоницу? Вот каков наш с тобой расклад. Кстати — это очень даже по-человечески.

— Долго ж ты до этого доходил, — злобно, с ненавистью сказала аин.

— Да, самые простые вещи труднее всего даются. И теперь, когда я это всё-таки понял, будем строить отношения по-новому. По-человечески, и всё такое. То есть исключительно по моим правилам.

— По твоим правилам, говоришь? А какая мне с того выгода? Она вообще будет, эта выгода?

— Реши для себя. Тебя ведь должно интересовать моё к тебе отношение. Ты ведь не желаешь, чтоб я обозлился, правда? Ты хочешь, чтоб я о тебе заботился. Жена, мать твою за ногу…