Восход Сириуса, часть 1 - Восток-Запад

Глава 7. Вечеринка у Райта

Эх, запад! Не пот – а запах,

Не женщины, а сказки братьев Гримм!

Мартини, бикини, мини

И наслажденье, вечное, как Рим

Дмитрий Кимельфельд

– Я рос в обстановке терпимости. – Как всегда, Вальтер начал издалека. – Разумеется, я верен идеалам консервативной революции и убеждён в неравенстве людей, но с пониманием отношусь к детям, овцам, негерам и деликатам. Однако порой всё так накаляется, что я с ужасом ощущаю себя злобным категоричным типом!

– Чего ужасаться? Это нормально. – Влад хлебнул чаю, стараясь отрешиться от топота и щебета вьетов в холле.

Капитан с обер-лейтенантом жались в ракитинской каюте, якобы рассчитанной на двух жильцов, невольно прислушиваясь к бурной деятельности агентов «Хонг Дьеу».

Маркетинг вьетов процветал, к ним ломились покупатели. Милая товарищ Лан, супруга капитана Шона, убеждала кого-то, что экстракты растений дыонг ле и фу ты подавляют рост сирианских прионов в мозгу.

– Азиаты – наши братья, – упрямо убеждал себя Вальтер. – Их тоже создал Бог. Лишь разница культур и языков мешает нам согласовать позиции…

– До жути мешают. Пойди, вдолби Шону, что надо тише стучать ногами и трещать языком.

Они беседовали по-немецки с проблесками русского, чтоб узкоглазые братья даже случайно ничего не поняли. На базе бытовал кошмарный новояз «халф рашен, халф америкашен», но Ракитин на всех языках говорил с хохлацким акцентом; его взрывное «Г» и залп в упор были одинаково известны.

За стеной без умолку звучало вьетское:

– Динь-динь, чик-чирик, ква-ква, мяу-мяу!

– Согласно легенде, их научила говорить лягушка, – вздохнул поникший Вальтер.

– Лучше б крыса научила их молчать.

– И крысы в Дайвьете поющие.

– Откуда знаешь?

– От дедушки.

– Я смотрю, он всюду бывал!

– Да, и в Хошимине, и в Ханое. Он же профессор, историк культуры! Изучал рукописи, древние памятники… Даже в подводном аппарате опускался.

– Расскажи о нём. Он лекции читает?

– Да, но…

– Привези в записи. Умного человека интересно послушать, если тема не узко научная. Я после училища понял, что упустил много важного. Пора навёрстывать.

– Я спрошу. Если разрешит… – Вальтер замялся. – Не знаю, уместны ли на От-Иньяне его взгляды.

– Что, очень неформатные?

– Мы воюем, а он – пацифист. Гуманист и антиглобалист. Вряд ли ты его поймёшь.

– Скорей я тебя не пойму. С чего ты по его стопам не двинул? Нырял бы в затонувшие цивилизации. Там, на дне, много чего – Петербург, Шанхай, Калькутта… Вся история до кризиса, чумы и сириан.

– О, я хотел стать гуманитарием. Я готовился. Но – переломный возраст, эти нападения из космоса, жестокости… Во мне взыграли Blut und Boden, кровь и почва. Зольдат, воевать, Землю защищать! Дедушка был потрясён моим выбором. Когда я пришёл в форме курсанта, он совершенно расстроился, произошло отчуждение. Впрочем, он до сих пор надеется, что я вернусь из военщины в науку.

По ту сторону стены звонко засмеялись в десять голосов. Влад сдвинул брови.

– Ещё меньше я понимаю этих, из Дайвьета. Как можно жить, будто сардины в банке, и при этом веселиться? У нас парень с девчонкой сразу ищут, куда от стариков уехать, а эти уплотняются и уплотняются.

– Общинное мышление! Они должны чувствовать плечо товарища, чтобы не умереть от одиночества.

– Я вспоминаю Алима… – сквозь зубы сознался Влад.

– Я тоже! – горячо поддержал Вальтер, и оба загрустили об утрате лейтенанта Салдана. Парень хоть был из чумной Еврозоны, но уже усвоил все основы индивидуализма и другим жить не мешал.

– Можно составить официальный запрос в коммунально-эксплуатационную службу, – с сомнением предложил Хонка.

– Дохлый номер. Они ответят: «Всё проплачено, законно и разрешено».

– Там есть твой соотечественник, Рудаков. Пусть поможет, как русский русскому.

– Поможет, держи карман шире! Легче дрейфер прошибить, чем Рудакова. У него всё по инструкции, словно у немцев.

Вальтеру сравнение не понравилось. Он полагал, что русские чаще решают проблемы по-казацки: «Была не была!» А тут в лице Рудакова такой строгий фатерланд…

– Или напустить на них пожарных?

– Ну, это не по-мужски. Последнее дело – пожарных науськивать! Сам знаешь, как они приходят – с порога видят сто нарушений, сразу штраф, отрежут провода и лампы снимут, а вместо простыней прикажут постелить асбест.

– Да, верно, камрад!

– Остаётся пропадать.

– И ты смиришься? – не поверил Вальтер.

– Иногда надо смиряться. Для разнообразия. Когда прёшь напролом, устаёшь. Сядь и пойми, что та глыба, которую лбом не своротишь, послана тебе для смирения. Так учила моя бабушка.

– Прежде ты о ней не вспоминал.

– Значит, пора; не всё ж тебе дедулей козырять. Она была простая женщина, из всего делала выводы на основе своей веры. Скажем, если бог дал тебе место на свете, чужим там делать нечего, а если они всё-таки лезут, у тебя есть голова, руки и дрын в руках.

– В нашем случае оружие неприемлемо, – рассудил Вальтер, тщательно смирившись. – Руки тоже, даже если чешутся. Остаётся голова… Вот, слушай! Надо чем-нибудь убедить Рудакова. Найти аргументы в пользу выселения вьетов. С цифрами, фактами… Измерить площадь жилья и сравнить с нормативами.

– Я тебе заранее скажу, какую резолюцию наложит Деев. В духе – русский ко всему привычен, в тумбочке поместится, а на войне как на войне, нечего роскошь разводить. Ещё вьетов в пример поставит – равняйтесь на них, они стопочкой спят.

– Между прочим, в западных лучах всё обстоит иначе!

– Удивляюсь, как ты смело к нам вселился. Знал ведь, что здесь с уютом негусто.

– Мой дедушка…

– Мать моя, опять он! У старика длинные руки – он тобой с Земли руководит.

– …учился в Москве. Два года слушал курс в историко-архивном институте. Он вас всегда превозносил. «Милый Вальтер, – говорил он, – если хочешь стойко переносить любые тяготы и лишения, довольствоваться малым, презирать излишества, но при том верить в истину и возвыситься духовно – поживи с русскими. Изнеженная Европа не даст тебе и сотой доли того стоицизма, каким обладают наши братья-славяне». Я последовал его совету, – скромно закруглил Вальтер патетическую цитату.

– Однако! – поразился Влад. – Пожалуй, пацифизм я ему прощу. С гуманизмом погожу.

– Всё-таки я считаю для тебя полезным ознакомиться с бытовыми условиями Запада. Идея сослаться на них в запросе к Рудакову кажется мне выигрышной, несмотря на возможные возражения генерал-майора.

– Без приглашения… – Влад задумался.

– Оно будет! Завтра у Райта вечеринка.

– Меня туда не звали.

– Зато звали меня; я пока не дал ответ. Поставлю условие: приду только вместе с тобой. Они с радостью согласятся и внесут тебя в список! Там будет самая разная публика… а также девочки и овцы. – Взгляд Вальтера как-то особенно потеплел.

– Что за список?

– Райт должен точно знать число гостей, чтобы заказать закуски – сколько сэндвичей, сколько фруктов, поштучно.

«По бутерброду на рыло. Вот жмотьё!» – искренне возмутился Влад.

– М-да… Будь у меня вечеринка, я б ползарплаты выложил, лишь бы все обожрались.

– Разница культур! – пожал плечами Вальтер, озирая стол – не осталось ли чего съестного? Увы! переживая о нашествии вьетов, он дочиста подмёл припасы Влада – и масло, и галеты, и конфеты, и круассаны с джемом. Улучив момент, обер-лейтенант засунул в рот кусочек рафинада. Как порою от волнения развозит на предмет покушать!

– Вальтер, калории.

– Если притязаешь на овечек, – Хонка искусно отвлёк внимание хозяина от сахарницы, – то нужна доплата. Овцы казённые. Даром только стриптиз.

– Даром мне вьетки покажут, готовясь ко сну.

– Правда, они как куколки? Вот кого запускать в овечью серию…

– Куда им овец, на пятачке тесниться! Их там… сколько в Дайвьете?

– Триста с чем-то миллионов. Под четыреста.

Влад с уважением присвистнул:

– И чума их не берёт! То-то они в Мьянму 1 лезут – места мало.

– Индийцы не пустят.

Вьеты лопотали и стучали в холле, всеми своими звуками олицетворяя Жёлтую Угрозу, который век нависшую над Лигой Наций.

«Зачем Запад «третий мир» спонсировал? – размышлял Влад. – Сами куски во рту считают, а туда деньгами сыпали, и что? Где был миллион бедных и голодных, стало сто миллионов бедных и голодных… А может, не голодных? отчего их столько развелось, не с голодухи же?.. Чёрт бы драл этого Киплинга и «бремя белых»! Дали им антибиотики, прививки, они дохнуть перестали и вместо «спасибо» хлынули на нас ордой. Если б не чума и Лига – мы все давно бы щурились и чирикали: «Динь-динь!»

– Райт, привет! – телефонил тем временем Вальтер. – Я буду, и не один. Знаешь, кто со мной придёт?.. Да! да! он самый!

* * *

За пределами системы Глиз Желанной, за орбитой её последней планеты царила тьма – годы, сотни и тысячи лет, целая вечность пустоты, безмолвия и мрака. Призрачный обод Млечного Пути и пылинки звёзд, среди которых терялась далёкая Глиз.

В четырёх миллиардах километров от Иньяна возникло едва заметное пятно полной черноты. Пропустив громадное тело, летящее быстрее света, тоннель безинерционного прыжка тотчас закрылся.

…Окоченевшие отсеки нагревались. Примёрзшие к стенам тяжёлые мешки отталкивались и текли по изогнутым тёмным ходам. Пульсирующие узлы засасывали их и вбрасывали в кольчатую трубу, полную быстро движущихся лап. Фосфорические блики зеркал выхватывали из вязкой жидкой темноты бока в грязно-бурой костяной броне, мясистые сопла, гибкие стебли.

Наполнитель переходов студенисто вибрировал. Вспыхивали металлическим блеском и смыкались створчатые чаши.

– Кто передний глава?

– Я, я. В цепь, за мной.

– Мы, мы. Все прочь. В цепь, цепь.

Мешки одевались твёрдой скорлупой, складывались вдоль хода спиралью, переплетаясь выростами.

– Кто следом?

– Я, я, мы, мы. Рядом, рядом.

Спираль к спирали, и третья спираль, и ещё. Стенка под плотно лежащими мешками шла частыми волнами; вдоль хода полилась дымчатая муть. Передние мешки опустили стебли в стенку.

– Это место. Слышь приметы. Колесо камней – слышь! Глаза обращения – слышь! Имена глаз – слышь! Первый путь – слышь!

– Есть, – охнул весь ход.

– Риски? – пронеслось по первой из спиралей.

– Два десять по десять и два десять – быстрые, раз. Десять и пять – сильные, два. Два десять и шесть – дальние, три. Это главные, следить! Других не считать. Места дальних, обзор дальних – слышь! В обзор не входить.

– Есть.

– Следом придут две опекуньи, отстанут на полпути. Их метки – слышь!

– Есть.

– А Богоугодный? – одиноко пролетело по второй спирали.

Все затихли.

– Богоугодный? – повторил голос.

Глава первой цепи медлил с ответом.

– Богоугодный ушёл. В другое, дальнее место.

– Точно?

– Вон из цепи!

Спираль разомкнулась, выпустила одного. Отплывая вспять, он цедил из пор струйки мути:

– Вдруг не ушёл. Вдруг ошибка. Проверить…

– Выйди совсем. Негоден. Цепь – единись!

Отторгнутый мешок канул в раскрывшуюся диафрагму двери. Сжал сопла, проваливаясь вверх, вынырнул и влип в когти захватов. Резак опустился, вспарывая жилистую плоть между чешуями; в тело со всхлипом вошёл воздух; забились, извиваясь, потревоженные внутренности. Брызнул густой багровый сок. Хрип, сочный звук выдираемого мяса…

– Обзор места по шару, – диктовал глава первой цепи. – Скрыть! Цель – сахи в замкнутом обладателе. Места нет. Путь неясен. Примерный путь – слышь!

– Сахи, сахи.

– Они годные?

– Они старые.

Сомнения передавались по цепям, заставляя их колебаться. Где-то вновь смутно, глухо проплыло имя: «Богоугодный».

– Выходим, – пресёк все колебания решительный глава. – Богоугодного нет. Если есть, звать меня. Я убью.

Спирали винтом вошли из кольчатой трубы в ветвистый узел. Их принимали ниши в тупиках; проходы затягивались и перекрывались щитами шершавой коры.

– Сахи. Много сахов! Просто взять.

Покров летящего во тьме титана вскрылся в нескольких местах. Из отверзшихся дыр полилась частая огненная капель – сорвавшись, острые сияющие капли резко сворачивали в разные стороны. Но когда главы цепей издали призывный вой, быстро снующие стрелы огня сплотились в стаи и веером разлетелись от породившей их глыбы. Сияние стрел померкло и растаяло в черноте космоса.

Каждая стая образовала конус, обращённый остриём к центру системы. Набрав скорость, летящие стали тусклыми, неровными, в грубых выбоинах, словно впопыхах отлитые из чугуна.

– Сахи!

– Найду и вопьюсь.

– Сосальщик. Я возьму тёплых, подвижных.

– Если не встретишь Богоугодного.

– Богоугодный не встречал нас, потому и жив.

За стрелами рассеивался, быстро исчезая, слабый синеватый отсвет. Взоры проникали далеко вперёд и в стороны, отыскивая внешне бесполезный и ничтожно малый в сравнении с бездной осколок твёрдой материи, где заключено сокровище.

Глава первой цепи думал о вопросе, который задал изгнанный из строя.

Что, если сведения неверны? Или при передаче случилась ошибка? Всё-таки новости шли эстафетой, через многих…

Открылся эфирный рупор, струны настроились на нужный лад, и быстрее стаи полетело:

– За-прос. За-прос. За-прос. Богоугодный – где он?

* * *

«Я настоящая, – Рома изучала себя в зеркале, пытаясь распознать: – Во мне что-то изменилось?.. или ещё нет?»

Притворяясь больной, она в страхе ждала, когда начнёт действовать капсула. Вспоминала товарища У и его наставления глупым овечкам: «Нельзя ничего есть из чужих рук». Сердце билось чаще, чем обычно, но мысли оставались ясными. Любовь грела, навевала сладкие мечты: «Он и я. Мы вдвоём. В своём доме».

Только сны стали другими, яркими. Она вновь видела белые с розовым цветы, плывущие по водам. Необъятные поля осоки, колышущиеся под благодатным ветром, ширь прохладной зелёной реки. Иногда Рома летела по тёмному ночному воздуху, разглядывая спящих внизу людей и мысленно целуя их. Колючие кривые тени прятались под камни, когда она с угрозой заносила руку.

Или она – золотая рыба, – плыла в бирюзовой глубине, а наверху, среди солнечных бликов, скользила длинная тень лодки и мерно взмахивали вёсла. Как в сказке!

Голос издали звал: «Нейт-ти-ти! Нейт-ти-ти!»

Она откликалась: «Да! Иду!»

– Ромка! – Её тряхнула Лава-Лава. – Ты спишь или собираешься?

– А?.. – мигом проморгалась Рома от нахлынувшего забытья. Словно заснула, стоя перед зеркалом. Даже рука у лица замерла.

– Классно навелась. – Лава-Лава оценила её макияж. – Как индейский сепаратист. Глазки до ушей…

– Провались!

– Миндальный разрез, понимать надо, – оттащила Лава-Лаву деловая Маха. – Ей так идёт. Называется: «Глазишшша»!

Бригада отправлялась на обеспечение тусовой вечеринки Райта. Американы платят за веселье! Роме идти не хотелось – в голове царил Гер, блуждали сны, подступала изнутри гордость, – но овечья покорность, опека и звание велели подчиняться.

«На вечеринке можно затеряться. Шнырь-шнырь, и нет меня».

В задумчивости слишком вызывающе накрасилась. Прямо нарисовала на лице рекламу: «Я такая, я сякая, я огнём дышу». Пилоты отмечали её зоркими прицелами: «Супер-овца – золотое руно». Оттираться некогда, надо забиться за Маху или строить козью морду: «Уйдите, я невкусная».

– Ты б ещё лыжные брюки напялила, – хмыкнула Маха, осмотрев Рому. – Не жарко?

– Надо одеваться, как капуста, – парировала та. – Пока всё стянешь, тут домой пора.

– Ленивая ты. Раз Ма даёт «добро» резвиться без квитанций, то лови ребят, сшибай подарки. Такое сборище, а баб не густо. Вон, смотри, Лава-Лава вертится. Уже с тремя договорилась. Мальчики, ку-ку! ля-ля! – встав на носочки, Маха позвала кого-то вскинутой рукой.

– Маха! – Райт, торопясь к новым гостям, предостерёг кралю шлепком. – О-го-го, парни!

– Зря стараешься, – вяло заметил проходящий Локс. – И Райта злишь. Им хватает друг друга.

– Ну и вали к ним!.. Убери стек, змеище.

– Хуже нет военных вечеринок, – вздохнул Локс, проводя по её ляжке кончиком телескопического хлыстика – то ли выкидной указки, то ли мини-удочки, не разберёшь. – Особенно когда нет никого из твоего полка.

Тонкий чёрный стержень привлёк Рому, почти очаровал. Движения, которыми Локс дразнил Маху, отзывались в Роме щекотной дрожью, ненавистью и желанием сказать что-нибудь дерзкое, наглое. Его глаза становились медовыми, неотступными и безумно глубокими. Он притягивал, она готова была двинуться навстречу – чтобы вцепиться ногтями в белые, белые щёки. Белые как Луна.

«Какая Луна?» – ужаснулась она. Нет никакой Луны!

У неё прервалось дыхание. Вмиг пришло ледяное ощущение – это не стены, не дом, это хрупкая коробка в пустоте, набитая людьми; она лопнет – пок! – все вздуются, окоченеют, увидев последнее – чёрное небо без Луны.

Она зажмурилась, ныряя в убежище сна. Вокруг бесшумно полилась прозрачная вода, зашелестела осока, зажужжали пчёлы.

Пчёлы? что это?.. маленькие живые пули, снующие в воздухе. Да. Они там, где зелёная река.

Приступ немой паники прошёл. Рома открыла глаза, но увидела всё иначе – как за незримым стеклом. Даже Локс выглядел лучше, хоть остался противным притырком. Ей стало спокойнее. Локс гнул своё:

– У русских есть песня: «Первым делом космолёты, ну а девочки потом». Мужики – это жестянщики, им хорошо только с железом.

– А сам ты кто?

– Путеводитель по эрогенным зонам, – смело ответила за него Рома.

«Только попробуй, сунься!»

Крадучись подошёл пышный борткот Бармаглот, раскормленный любимец Райта и вечный страх Махи. Серый монстр недовольно поглядывал по сторонам. Его раздражало множество ног вокруг; топот и гам терзали его слух, запахи тел и дыхания лезли в чуткий носик… только ножки Махи и утешат! Морда кота стала хищной, усы растопорщились; послышалось утробное, зловещее урчание, а следом вредный, тоненький, иезуитский мяв. Подруга Райта ахнула, поджалась:

– Ой, спасите, кто-нибудь!

Рома впилась в котища взглядом. Луна, Луна, приди ко мне!..

Нет. Вот что тебе надо – пасть, полная зубов.

Мысленно создав разинутую пасть, Рома послала её вперёд, из зелёных вод на берег, где ощетинился и зашипел кот на вытянутых лапах, со вздыбленным хвостом. Мгновение – и Бармаглот стрелой понёсся прочь.

– Научи, а? Пятьдесят марок дам, – посулила Маха.

– Ну его. Народа навалом, да ещё кот пристал… Скажи ему «Цыц!»

– Вцепится. Как же он меня допёк!..

Выдохнув, Рома загасила впечатление голодной пасти. Та захлопнулась и поползла назад, скользя брюхом по илу, отталкиваясь загнутыми лапами, вонзая в жирную грязь когти. Плюх. Бульк. Одни глаза и ноздри над водой…

…Искоса проследив за бегством кота, Локс продолжил созерцать просторные апартаменты, наполнявшиеся вояками и девками. У дверей галдели, гоготали, хлопали друг друга по плечам:

– И ты здесь!.. О, привет!

– Хэлло, бродяга! Как отлетали?

– Пусто, чтоб оно пропало. Пару раз зашли на астероиды, проверили их пушками…

Разговоры о боевом дежурстве привлекли других. Пилоты бросили своих девиц и кинулись обниматься со вновь пришедшими, будто сто лет не виделись. Центром внимания стал крашеный малый в жёлтой майке.

– Спорим, он деликат.

– Нет, он Бен Баггер из третьей эскадрильи полка B.

– Локс, ты – кадровая база данных, – шикнула Рома. – Не доставай своими знаниями. Я сама в курсе, ху из ху.

– Знайка, марш на штурм. Если вы их не расклините, будете танцевать шерочка с машерочкой. Закон танцпола: не хочешь скучать у стенки – приходи со своим парнем.

– Вон тебе русская песня идёт, налетай. Может, сегодня повезёт. Испытай свою удачу, капитан.

– Ух ты, злюка.

– Держи хлыст подальше! – Рома окрысилась. Её ручное чудище – кто ты, друг? – едва заметно вздрогнуло в мутной воде и, готовое к броску, уставилось на Локса.

Тот недоверчиво повёл глазами, словно почуяв чьё-то опасное присутствие.

«Показалось… Не выспался я, что ли?.. Ведёт, как спьяну».

– Локс, ты не в бригаде, кончай нас пасти, – мирно посоветовала Маха. – Сокол на подходе, обшмонай его.

– Он чист, – бросил Локс, уходя.

«Сокол». – В груди Ромы пугливо затрепетало. Зачем – Сокол?.. почему так? Это всего лишь человек, пилот. Угрюмый, злобный русский. Больше ничего! Просто парень со враждебным, жёстким взглядом…

Свет в зале был силён, но по Роме прошла тень затмения, будто небо заслонили крылья; потом сквозь темноту грянула вспышка – так солнце прорывается из туч. Друг с пастью ушёл в воду, только волны заплескали.

– Рома, ты что, сомлела? – беспокойно тронула её Маха. – Ты не дури, работать надо. Больше так тепло не одевайся.

– Да… я пойду, сниму с себя что-нибудь.

* * *

Влад озирался, не чувствуя стен. Он по привычке ждал, что войдёт в помещение вроде ящичных кают Востока – ну, вдвое больше! – а оказалось широко, словно в спортзале. Можно на велосипеде кататься. Даже бассейн имеется!

«Тут живут?.. Или арендуют по часам для вечеринок?.. Теперь ясно, куда вьетов выселить. Разгородить это хозяйство поперёк. Шону хватит и под офис, и под склад; ещё место останется, чтоб спать в один слой. Но обивочка! но пол! а потолок!.. Они богаче – или мы деньги вкладываем не туда».

Кругом лучилось, будто с четырёх сторон стояло по эстраде, и сейчас начнётся шоу. Конечно, это были видеоэффекты из микролазеров и светонитей, но создавалось впечатление, что зал вот-вот улетит в рай, как аэростат.

– А-а-а, Сокол! – заревел просиявший Райт, направляясь к ним с Вальтером. – Хонка, ты молодчина! Хорошо, что заманил его. Ты мой гость, Влад. Всё в твоём распоряжении. Идём, я покажу тебе клозет.

Вальтер предупредил командира об этом древнем обычае американов – перво-наперво вести гостя в сортир. Следовало похвалить унитаз, коврик и прочие полезные гаджеты, иначе возникнет культурное несоответствие.

– Сделай это обязательно, камрад. Унитаз – как бы лицо американа, они очень им гордятся, у них культ отхожих мест.

– Я слышал, дойчи тоже…

– Мы – практики; мы не придаём «белому другу» значение святыни.

По дороге в туалет Влад приветствовал – кого кивком, кого взмахом руки, кому просто подмигнув, – знакомых, незнакомцев, а также заманчиво одетых девушек с блестящими глазами. У парней в зрачках тоже сверкало. Не у всех, но у многих. Похоже, публика загодя чем-то зарядилась, чтобы приход случился прямо на тусовке.

«Только я насухую! Ай-яй-яй. Медвед потому что. Но кажется, тут не спиртное в ходу. Тут синтетика».

Кроме WC, Влад сподобился обозреть другие комнаты. Жилище Райта не кончалось главным залом! Оно куда-то длилось и ветвилось – телезал, спальни, гардеробная, ванная…

«И всех, кто приедет за Шоном – сюда же!»

– Если надумаешь взять девочку, – дружески наставлял рыжий Райт, полный заботы о русском соратнике, – забей себе комнату. Везде постелено. А тут, – на двери мерцала табличка, – уже занято.

Выбравшись из лабиринтов безразмерного жилища, Влад сразу встретил удивительного человека. Этот тип – единственный здесь! – щеголял в мундире. С полвзгляда в нём определялся капитан погранвойск Восточных США. Однако – что это?.. подведённые глаза, карминовые губы, густо набелённое лицо, как у Пьеро, неуставная чёлка, белые перчатки, стек в руке… На шее – чёрная бархотка, словно у кота, а на ней – ордена Крылатой Звезды и Пурпурного Сердца, как побрякушки какие-то!

– Локс?!.. – Влад редко удивлялся, но здесь его поймали на внезапность.

– Добро пожаловать, Сокол, – мягко сказал причудник из Cathous’а. – Давно не виделись.

– Что, хорош? – Райт любовался этим ряженым. – Прикольно – завалиться на тусовку в форме!

– Этот стилистический ход мне подсказал капитан Ракитин, когда явился в бордель, что называется, «грудь в орденах». Девушки были готовы работать бесплатно… Говорят, вы БАДами приторговываете? как успехи?

Плохо начинать визит к союзникам с битья по морде. Влад выбрал немецкий подход со стороны законности.

– Вообще-то, ношение формы и знаков отличия, не принадлежащих по праву, наказуется…

– Принадлежат.

– Ладно. Перейдём к статуту ордена Крылатой Звезды.

– Являюсь кавалером ордена.

– Я про ношение на шее.

– Ордена мои; где хочу, там и ношу. Ведь не на заднице.

– Туговато у вас с дисциплиной, – поглядел Влад на Райта. Тот с полнейшим добродушием развёл руками:

– Это Локс! – Мол, что с него взять; шут, он и есть шут. – Побеседуете?

– Пурпурное я тоже не купил, – тихо заметил Локс, загодя пресекая дальнейшие придирки.

– Извиняюсь, – не разжимая зубов, процедил Влад.

Дважды кавалер, а всё равно подлец! Все статуты к свиньям; вымазался, как шлюха… Но остаётся фактом, что эта стерва совершила минимум один серьёзный подвиг и перенесла тяжёлое ранение. И это были два разных эпизода; за одно дело две цацки не дают. Причём оба случая – при исполнении обязанностей. Как такое случиться могло?..

– Клиническая смерть, семь суток на искусственном сердце, – как-то одними губами выговаривал Локс, поглядывая в сторону входа. – Мне противно вспоминать об этом. Давайте больше не будем?

– А не противно – погранцу сидеть в Cathous’e?

Игнорируя вопрос, Локс двинул к галдящему скоплению публики. Райт, потолкавшись и мимоходом с кем-то поболтав, торжественно запер вход и громко объявил:

– Больше никого не ждём! Кто начал – продолжает, остальные – начинают веселиться.

– Гоооо! – зашумел народ, и тут в ликование, как хлыст, врезался голос Локса:

– Все – поглядели – на меня!

– Уууу!… – Стон означал, что всем сломали кайф. Локс встал посередине, гости расступились; пограничный капитан без капли прежнего жеманства – куда что девалось? – пощёлкивал себя стеком по голени и проводил взглядом по лицам:

– Достаём и показываем.

Влад с любопытством потянулся к представлению. Похоже, Локс не впервые отжигал тут эту сцену. Люди явно знали, что он требует.

Руки лезли в карманы, зажимали нечто в кулаке, вытаскивали – в раскрытых ладонях лежали таблетки, пилюли, прозрачные шарики, белые нитки в пакетиках. Белолицый паяц медленно шагал вдоль протянутых рук, наклонял голову – волосы падали, скрывая лицо, – и принюхивался. Иногда он брал предмет пальцами в перчатках и разглядывал особо тщательно.

– Где ты взял это старьё? Им сто лет никто не кумарит. Я его конфискую – для музея.

– Но, Локс…

– Ещё слово, и вылетишь. Смит, ты готов?

Чернокожий флайт-лейтенант – гора горой, кулаки по три кило, – солидно кивнул. Зачем боксёру говорить?

Отняв несколько образцов дури, Локс милостиво соизволил:

– Общий бардак объявляю открытым.

Паре сильно придуревших он вручил капсулы из своего кармана:

– Проглотить при мне. Чтоб не было повода заглядывать вам в рот.

«Погранец при деле, – пришлось признать Владу. – Но как он выбрал базой Кошкин Дом – убей, не понимаю. И манеры деликата… Западники – вывернутый народ! Легче в японца вникнуть».

Слева прибился разгорячённый Вальтер:

– Я договорился, нашёл самую скромную, какая только есть. Цыпочка! Она стесняется! Пойдём, познакомлю.

– Ох, ты бабник!

– Для тебя, камрад, стараюсь.

– Чем тут гасят мозги? Вон, Локс целую горсть нагрёб каких-то древних порошков, в музей годятся – что, сюда новинки не доходят?

Вальтер отвернулся, скорчив неприязненную рожу:

– Интересуешься ты всякой чепухой!..

– Такой уж я замечательный – всё замечаю.

– Новинок много, но их сразу выявляют медик-тестеры. Для тех дуремаров, у которых проверяют кровь, слюну, мочу, кто-то делает продукты по старинным рецептурам. Новые типы детекторов не видят эти химикаты – считается, что их давно не существует… что они вышли из моды!

– А Локс, выходит, узнаёт их, как родных?..

– Я говорил тебе – он экстраординарный тип с большими странностями.

Едва Локс распустил собрание, как Сокола атаковали сразу с нескольких сторон. Набежали девки, подступил здоровенный брюнет со смущённой улыбкой.

– Ах, вы и есть Сокол! Какой вы импозантный.

– Говорят, вы очень разборчивы?

– Даже привередливы!

– Вам огласили принципы? Наш девиз – добровольность, безопасность и разумность, – наседала пышная брюнетка в чём-то вроде сбруи поверх куцего платьица.

– Солнышко, тебя дезинформировали. Мой камрад не исповедует жестокости, его оговорили. Он традиционалист.

– Спасибо, Вальтер – заступился.

– Сейчас он будет выбирать из нас… мррр…

– Я уже выбрал. Локс! где Локс?!

– Всегда здесь. – Тот пролился сквозь осаду, как вода. – Я тебе нужен?

– Очень. Где тут зелёная надпись «Выход»?

– Мы только начали, куда спешить.

– Тогда уведи женщин в бар, дай им выпить. Я пока не в тонусе.

– Как скажешь.

– Сокол, мы вернёмся!

– Я с планеты, – набравшись храбрости, представился брюнет. – Из частей Вирхова. Мне поручили передать привет от артиллерии и сувенир. Помните, вы сбили «огурец»? Мы потом вылетали на поиски…

– Во! самый тот, кто мне нужен! – загорелся Влад. – Хотел вас расспросить, как оно выглядело снизу. Где бы нам уединиться, чтобы не мешали?..

– Любая свободная комната, – указал Райт, задержавшись на ходу. – Я показывал!

– Мой бутерброд и алкоголь я завещаю Хонке. – Влад взял артиллериста за локоть и повлёк в номера. – Значит, я засёк его в координатах…

– А мы отследили вспышку на высоте… – пылко заговорил пушкарь планетарного генерал-оберста Вирхова, рисуя в воздухе расположение и путь объекта.

– Лава-Лава, милочка! – Вальтер со стоном отчаяния позвал овцу, поняв, что камрад вновь ускользает от флирта, поцелуев и всего, что сулит мужчине общество прекрасных дам. – Отнеси им фруктов и бутылку содовой!

– Он всегда выбирает парней? – спросил Райт серьёзно. – Там Локс, тут этот…

– Отвлечь невозможно – служба, манёвры, схемы. Вот, опять завёл своё любимое – шарики-фонарики, сечения додэкаэдра! Объясняет, как зайти в атаку…

– Удовлетвори друга руками и языком. – Райт повёл плечами. – Пожалуй, Локс прав. Это тип, одержимый войной.

В зале зазвучала музыка, народ стал бойко двигаться. Девицы принялись скандировать заводную мантру американских дискотек:

– Негер, секес, галамур! Негер, секес, га-ла-мур!

Флайт-лейтенант Смит легко подхватил двух милашек на руки и зычно захохотал от чувства своей силы. Крашеный Бен Баггер принял пилюльку, его глаза полыхали нездешним огнём. Заводной ритм оборвал разговор о том, как кто-то из отдельной истребительной Макартура сошёл с рельсов, его заперли и посадили на такие транки, от которых имя забываешь, а в одной из «летающих крепостей» Вирхова такое же случилось сразу с пятерыми.

– Подмена конфет. Парни купились на обманку и – мозги долой.

– Иногда с Земли привозят настоящее дерьмо.

– Танцуем!

– Овцы, сюда. Кыть-кыть-кыть!

– Ну? – Маха сердито толкнула Рому. – Долго ты будешь прятаться за моей широкой спиной со своим узким тазом?

– Я не в настроении сегодня. Душно, мне не катит.

– Подписалась, так работай.

– Вперёд, вперёд, – подстрекнул вездесущий Локс, а следом у него само вырвалось: – Что, ведьма, ноги тяжёлые?

– Иди ты в космос! – Рома неожиданно взъярилась, даже замахнулась.

Качнулась вода, изнутри подступавшая к сердцу; всплыли, словно бревно, гребнистая спина и пасть; блеснули зубы.

Локс чуть отступил, улыбаясь. К Роме присоединилась высокая Маха, да так свирепо, что белолицый капитан машинально взял стек наизготовку.

– Ты!.. чего погоны нацепил, клоун? Ступай, по карманам поднюхивай! Ты нам не командир. Обзываться он будет… сам ведьмак! Джи заморочил, сдвинул ей психику. Я Маме рапорт подам. Была нормальная овца, а кем ты её сделал?.. а? Влюбил по-гадски? Смотри на меня!

Несколько мгновений они даже не мигали; твёрдость против твёрдости. Его глаза цвета жжёнки посветлели от злости, стали янтарными, но настороженная поза изменилась на вольную, непринуждённую, а лицо, считай, совсем не изменилось.

Рома тоже уставилась: «Прочь, уходи!» Она вытянулась, как струна, до звона; от неё веяло недоброй силой, словно она держала за повод разъярённого пса и готовилась отпустить его.

Локс вздохнул, отводя взгляд, затем молча ушёл.

– Как ты его… – шепотом восхитилась Рома.

– А пусть не говорит чёрт-те что! – Маха встряхнулась, сбрасывая накатившее оцепенение. – Плохие у него глаза. Нюхач собачий.

* * *

– Атмосфера и кривизна планеты – вот кто нам мешает, – в отдельном кабинете делился с Владом парень из Монреаля, сын ирокеза и украинки.

Они лопали фрукты и радовались тому, что можно в покое и комфорте потолковать об оружии, сражениях и тонкостях войны.

– Я франкон. Защищаю тут последнюю французскую страну на свете.

Он носил эмалевый флажок Квебека, чтобы его – боже сохрани! – не спутали с англо-канадцем.

– Приходится зависать выше бурь; только так обеспечишь порядочный купол прямого обстрела. Без генераторов тоннеля залпы вязнут в воздухе, будто в клей влипают.

– Как дела со стрельбой за горизонт?

– Легко! Искривляем магнитное поле и – бамс! Дистанция – до трёх тысяч километров…

Стрелок плазменной установки пламенел чувством победы, как ствол его орудия под нагрузкой.

– Я учился в Гренландии, на базе Туле. Полный мрак, мороз собачий и буран. К девчонкам мы летали в Нук, через море.

Занятно послушать артиллериста с ночного полушария. Заодно – побольше разузнать о возможностях планетарной обороны. Если штурмовики или бомберы сириан прорвутся к Иньяну, координация с «летающими крепостями» станет жизненно важной – по крайней мере, чтобы тебя свои не сбили.

Но история с «огурцом» здорово смущала парня. Допустить чужого на ночное полушарие – это позор всей орбитальной службы и косяк системы дальнего слежения.

– Обломки-то нашли?

– Так я о сувенире, – франкон поискал в кармане и достал коробочку. – Вам, как Соколу, от нашей крепости. Я был подвахтенным, нас бросили в поиск. Ураган и холод, даже антифриз оледенел… Куски сильно разбросало по льдам, часть глубоко ушла в толщу. Но мы всё прочесали как следует, сдали в техническую разведку. И себе оставили на память. Вот, держите!

Влад взял из его пальцев осколок бледно-жёлтого металла – лёгкий и прочный, он свободно прятался в сжатом кулаке. Три грани его были неровными, грубыми сколами, а четвёртая оказалась гладкой, с прямо-таки полированной, зеркальной поверхностью. Заглянув в маленькое, неправильной формы зеркальце, Влад увидел только свой глаз, искажённый вогнутым металлом.

– Из него можно сделать брелок. Мы проверяли – оно не радиоактивное. А чтоб сирианские споры не передались, подержали в J-топливе. Обеззараживает что угодно!

– Смотри-ка, даже полировка не изъелась…

– Прочно делают господа призраки. Но против нашего оружия оно не тянет – вдребезги!

Тем временем на размякшего от ласки Вальтера напали девушки, горящие неутолимой страстью:

– Хонка, ты обещал Сокола!

– Как так можно – двое мужиков отлынивают. Вынь их из номера сейчас же!

Вальтер уступил домогательствам и приоткрыл дверь, спьяну грубо нарушив право командира на частную жизнь и уединение:

– Влад, там девочки заждались! Они хотят с тобой на память…

– Проклятая популярность!.. Развлекайтесь без нас. Да и что там хорошего, в зале – бутер, пол-яблока, стакан химического виски…

– Влад, мы что, жрать сюда пришли?!

– Уйди, не до баб мне. Так на чём мы остановились?.. Строим оперативную связь: протокол Арктур, канал открытый, автонаводчики ведут обмен картинками один в один, а упреждение – не меньше трёх секунд…

– Наш комбазы рапорт примет и продвинет, но за Вирхова ручаться трудно.

– Тихо. Филин, мой майор – мужик вполне контактный. Выхожу на Деева с докладом, Филин прикрывает.

«Неизлечимо!» – Упав духом, Вальтер вынулся из комнатки и огорчил дам безнадёжным жестом: «Дело дрянь, они погрязли». Отмахавшись от унылых стонов девушек, он поспешил в ту кучу, где судачили о призе.

– Я точно выяснил. Страховщики назвали премию – два с половиной миллиона крон.

– Раньше обещали в долларах.

– Груз перекупили шведы.

– Они с этого рассчитывают что-то поиметь? рисковые ребята!..

– Две пятьсот за тушку! Замороженные девочки по-прежнему в цене.

– На стандартном условии: «Без спасения нет вознаграждения».

– Брось! беспокоиться не о чем, они давно дохлые. Полвека крутятся по эллипсу. Наверняка, гибернаторы вышли из строя.

– Там не все – овцы; были и свободные. По спискам двести с чем-то душ – служащие сервиса, вольнонаёмные и жёны. Родичи заплатят, хоть за трупы – чтоб похоронить.

– …или мозги отказали. Нельзя столько лежать в гибернации.

– Тогда надёжно строили. Агрегаты как литые, ресурс и запас прочности – на век.

– Тысяча Белоснежек в хрустальном гробу, – мечтательно произнёс мексиканец. – Найду и поставлю свой флаг. А на премию возьму сорок овец из груза, куплю ранчо…

– Запиши меня туда! – призывно пискнула Милки, теребя коротенький подол. Она пришла к мужчинам босиком, потупив жаждущие глазки, трепетная и покорная.

– Я всегда считал тебя бараном, Педро.

– Ты будешь плодовит, словно овечий бог.

– Назови свою цену, мучача.

– Вся твоя за доллар. Si, señor? 2

Чернокудрая подруга в сбруе сразу стала примерять продажной скромнице ошейник. Та хихикала, слушая, как ей повышают цену: «Пять долларов», «Тридцать копеек!», «Две кроны, и пойдём со мной».

На глаза Вальтеру попалась взбудораженная Рома. Яркий макияж, тревожно горящий взгляд, жаркий – похоже, естественный! – румянец и лёгкий танцующий шаг делали её необычайно привлекательной. Вальтер начисто забыл о Владе и кинулся на перехват.

– Ромми, ты одна? Составь компанию.

– Ах, герр обер-лейтенант!..

– Я словно впервые тебя вижу. Ты… чудесная! Как ты это делаешь? секрет? Расскажи мне его наедине.

– Что это там? – попыталась она отвлечь внимание немца и вывернуться из объятий, но обер-лейтенант не отпускал её. Он близко изучал овечкину мордашку, такую соблазнительную, и готовился чмокнуть.

– Милки заводит парней. Они торгуются, кто больше.

– На паях! долевое участие! Ай! – слышались возгласы американов и Милки.

– Давайте потанцуем?

– Лапочка, я пьян. Я оттопчу твои копытца.

Кто-то бухнулся в бассейн, причём вдвоём. Раздались вопли восторга.

– Посмотри на меня. Улыбнись. Теперь закрой глазки.

Оторвался Вальтер с обалделым видом, словно чудом вынырнул из омута.

– О-о!.. Раньше ты не… Я вне себя! Распутница…

– Доволен? – задыхаясь, Рома облизнула губы. – Повторим?

* * *

Влад и франкон пожали друг другу руки.

– Значит, оба наседаем на своих командиров. Рапорты согласуем по почте.

– Прямо не ждал, Сокол, что мы договоримся. Координация служб орбиты и планеты ой как нужна! У нас слишком много промежуточных звеньев, согласований… разнобой! Надо на порядок проще.

– Идём! там стихло; похоже, дело к концу.

На входе в главный зал Влад обмер.

Даже сириане не могли похвастать, что застали Сокола врасплох, а тут – дважды за вечер! Сперва Локс с бархоткой, а сейчас…

Музыка едва булькала, свет еле тлел; в воздухе плавали дымно-сладкие волны ароматических курений и ещё что-то, исподволь проникающее в мозг. Скрытые лампы влажным сиянием полнолуния озаряли шевелящиеся там-сям скопления раздетых и полуодетых тел. Как сомнамбулы, бродили неприкаянные одиночки – кто затягиваясь самокрутками, кто прихлёбывая из бутылки, кто просто так, огибая живые препятствия. Некоторые, по двое-трое отступив в углы, продолжали бормотать о призе, точить лясы о сослуживцах, перемывать чьи-то кости. Часть сосредоточилась у бара. В приглушённых беседах через слово фигурировали «опа» и «овно».

«Это древний обычай. Сортиропоклонники», – рассудил Влад и упрямо спросил:

– А вечеринка где?

– Вся тут. – Франкон широким жестом обвёл лежбище и пьянище. Там, распушив поднятый торчком хвост, расхаживал любознательный серый кот; его чрезвычайно интересовало, кто чем занимается. Он принюхивался и порой кого-нибудь лизал.

– По-моему, это оргия.

– Она самая.

– Вот я попал!.. Что люди скажут?

– Я сначала тоже не поверил – Сокол, у Райта… А потом подумал: «Это шанс!»

– М-да. Картиночка, достойная пера.

– Фотографировать нельзя. Нарушение прав, некорректно.

– Хонка! – позвал Влад, виляя между грудами тел. – Вальтер, ты живой?

На его зов начали подниматься с пола сразу в нескольких местах, словно он читал на кладбище заклинание, пробуждающее зомби. Почему-то активизировались в основном женщины; наверное, мужские звуки волновали их. Восстал крашеный парень в жёлтой майке; он протянул Владу полупустую бутылку.

Вальтер показался из далёкого угла, растрёпанный и мятый, одичавший. С другой стороны спешил Локс – изящная живая кукла в тёмном мундире, на холодном белом лике алый рот, в белой руке стек.

– Сокол!.. – К Владу тянулись голые руки, мокрые улыбки. Он закрылся руками, но всё-таки словил десяток поцелуев. Затем подоспел Локс – этот не стеснялся и быстро растолкал ненасытных.

– Девочки, брысь. Сокол, за мной. Я провожу.

Снаружи, у зеркала в коридоре, Влад смог оценить итоги нападения. Оттиски помады и следы слюней взбесили его; он энергично счищал их носовым платком, осмотрел грязный платок – и выкинул. Локс молча подал пачку гигиенических салфеток.

– Тьфу, всего обслюнявили!

– Зачем плевать?

– Правда, незачем. Домой и под душ. Полистать бы их медкарты – я должен знать, от чего прививаться.

– В целом американки – довольно чистая порода.

– Мне начхать, как они моются, и сколько раз на дню. У них мысли заразные. Хотя – и мужики тут хороши!.. Как эта болезнь зовётся, ты не знаешь?

– Гедонизм.

– Так я и думал.

– Это не болезнь, а любовь к наслаждениям.

– Спасибо, хоть ты ей не подвержен. Удивительно, как между ними ходишь!

– Здесь нет никого, кто доставил бы мне наслаждение, – устало ответил Локс. – Не бросай салфетки на пол.

– А где сжигатель?! Надо сразу в топку!

– Я уверен, Сокол – это не твоя компания, – радостно вздохнул франкон. – Приезжай к нам, у нас вечеринки цивильные.

– Такую вечеринку раз устроишь – потом к тебе никто приличный не заявится. – Влад водил глазами, словно выбирал, в кого вцепиться. – Гедонисты!.. эти в лобовую атаку не пойдут. До фига мы с ними навоюем!

– Я не предвидел, – спешно стал оправдываться Вальтер, едва на него пал гневный взгляд командира. – Это импровизация Райта, ей-богу. Подозреваю, там что-то распылено в воздухе. Меня самого чуть не изнасиловали!

– Верю. – Влад ещё раз плюнул; во рту витал вкус маслянистого дыма. – Кто нас вывел, всем спасибо.

На обратном пути с Запада на Восток капитан Ракитин насуплено молчал. Вальтер держал язык за зубами, чтобы не молвить лишнего. Когда командир думает, не следует мешать.

У него два метода. Во-первых, молниеносное действие – так сокол падает с неба на добычу. Во-вторых, тщательное и глубокое раздумье – если он что-то замышляет.

* * *

Простившись с уходящими гостями, Локс медлил возвращаться.

Слишком много пота, беспокойных запахов, животного волнения и возбуждённых мыслей. Мысли без слов, словно упругие толчки жаркого воздуха – как сопение напряжённых, ритмично бьющихся тел. В спёртой атмосфере пряного дыма, в горячечном пылу удовольствий трудно мыслить.

Захотелось лечь в бассейн, погрузиться по уши и замереть, прикрыв глаза.

Или хотя бы взглянуть на себя, убедиться в своей красоте и изысканности, испытать краткий и тонкий укол счастья.

Локс повернулся к зеркалу.

«Это я. Стильно нарисован! Я – человек-манекен, восковая фигура… Я могу убивать одним взглядом. Мой образ. Ни морщинки. Сам теряюсь – кто я? Локс, Жидкий Кислород. Замороженный ребёнок. Что-то сердце жмёт… Надо выспаться».

Он всмотрелся в отражение надменного красавца. Зеркальный облик плавно, едва заметно приближался. Линии интерьера за его спиной стали слегка изгибаться. Сердце щемило всё сильнее, предвещая срыв сознания. Локс противился, но чувство пустоты неумолимо нарастало.

«Что спрашивала королева?.. «Зеркало ясное, дай мне ответ – я всех милее на свете, иль нет?» Да или нет? Отвечай…»

Гладь расплывалась, мутнела, уходила в глубь. Серебряный дым полз, шевеля волосы, холодом инея прикасаясь к лицу. Дрожь мерцающего воздуха влилась в глаза, остановила дыхание.

…Это была вода, летящая по ветру. Дождь.

Локс невесомо подался вперёд и прошёл сквозь себя.

Дождь хлестал по чёрным стёклам; ветер сдувал и размазывал капли в блестящую дробь, напоминавшую следы трассирующих пуль.

Локс шагал по салону вечерней магнитки. Последний поезд во втором часу ночи. Обшарпанные диваны, лампы в матовых плафонах, истёртые поручни, решётки багажных полок, афишки и граффити на исцарапанных стенах. Гул тьмы за окнами, мимо мелькают бело-голубые метеоры фонарей.

Он ступал по проходу между сидениями, пристально озирая пустоту вагона, пол под ногами. Смятые обёртки, пустые банки, липкие тёмные лужицы, шприц, упаковка от таблеток…

Никого. Лишь у самой двери тамбура сидел сгорбленный, одинокий пассажир. Чёрная фигура. Голова закрыта капюшоном. Руки втянуты в широкие сырые рукава. Сидящий был насквозь мокрым; вода капала с его одежды и пятном растекалась под сидением.

– Всё нормально?

Пассажир молчал.

– Этот поезд идёт к границе. Через одну остановку – проверка документов.

Тот протянул несколько плоских слипшихся предметов. Локс перебирал их, стараясь заглянуть в лицо сидящего, скрытое краями капюшона.

Единый билет… осклизлый кусок кожи, пакетик с крестом и цепочкой… прямоугольник картона с надписью, в пластике…

Что он мусолит в руках? Чётки.

Он босой. Это не ботинки, а коричневые ноги.

Полуистлевшее длинное платье похоже на рясу.

«Я ЖЕРТВА ОГРАБЛЕНИЯ. ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, РАДИ БОГА, ВЕРНИ МНЕ ПОКОЙ!»

– Чем могу помочь?

– Гляди. – Сиплый голос казался шёпотом чревовещателя, он шёл не из горла. Сидящий поднял бурое, костлявое лицо с провалами глазниц.

«Это я, – отступив, подумал Локс; по спине его прошёл озноб. – Я, который не уберёгся и стал беззащитен. Бедняга… крохи живой не осталось. Ищи теперь сочувствия как подаяния. Ты тень, тебя не слышат. А наступить, рёбра сломать – охотники найдутся. Кто же выискался такой смелый?..»

– Вспомни. – Безгубый рот пошевелился, словно хотел крикнуть, но голос оставался тихим и текучим, как сухой песок. Темнота глазниц затягивала и звала.

– Я постараюсь. – Локс отходил вспять по проходу, чтобы не поддаться на зов. Есть границы, которые нельзя переступать…

– Локс? – вопросительно произнёс Райт, выглянув в коридор. Белолицый с отрешённым видом смотрел в зеркало.

– Да. – Оторвавшись от видения, Локс обернулся с недовольной гримасой. – Я иду.

– С теми парнями проблем не возникло? – Райт спросил мельком, как бы желая убедиться в чём-то очевидном. Он сиял довольством и дышал победной мужской силой.

– Абсолютно. Ступай, я сразу за тобой.

Дым серебра вливался в зеркало, блеск воздуха угасал. Локс через поредевший дым посмотрел на рыжего и нервно поторопил его:

– Я сейчас. Иди же!

Скорей бы рассеялось. Зеленоватая тень легла на лицо Райта – то ли вуаль порока, то ли пелена усталости…

1 до 1989 г. – Бирма

2 Да, господин? (исп.)