Восход Сириуса, часть 1 - Восток-Запад

Глава 4. Иньян

Нет на свете царицы краше польской девицы

Весела – что котёнок у печки –

И как роза румяна, а бела, что сметана;

Очи светятся будто две свечки!

Пушкин «Будрыс и его сыновья»

* [здесь должен находиться эпизод о поездке Влада Ракитина в планетарный санаторий, о его знакомстве с полячкой Илоной Кучинской и об их сближении, имевшем далеко идущие последствия]

* [эпизод пока не согласован]

* * *

Западная Фрисландия, 1282 год

Я пилигрим. Сколько я видел чудес! Все ждут моих рассказов – дюжий хозяин, его жена, их домашние и челядь. Пыжится от гордости мой слуга – он тоже привёз пальмовую ветвь из Палестины. В конюшенной пристройке холопы чистят наших коней. Я не бюргер и не бур, чтоб странствовать пешим!

Я убийца. Сам епископ Энский назначил мне во искупление греха peregrinationes primariae – великое паломничество ко Святому Гробу. Кровавый грех, да, досточтимые мессеры, грех меча и тяжёлой руки. Я был прав, но кровь вопиёт к возмездию. Я смыл её в иорданской воде, очистился и обелился, как ярина белая.

Вновь я в родных краях. Просторный дом-гульфхёйс с овином в середине, под обширной черепичной крышей, знакомая речь и привычная пища. Всё это снилось мне в долгие месяцы странствий.

Всё это снится и сейчас. Я сплю. Чем ярче сновидение, тем ближе роковой миг, и нет сил вырваться. Я принуждён идти дорогой сна, повторяя чьи-то – нет, свои! – шаги и не ведая, какой из них станет последним.

– Я присутствовал на службе, которую совершал сам папа, – промолвил знатный паломник, поковыряв щепочкой между зубами.

–О-о-о! – вздохнули с восхищением собравшиеся у стола.

Хозяйка истово перекрестилась:

– Папа одарён великой благодатью!

Её румяная дочка тайком заглядывалась на паломника. Черноволосый, нежно-смуглый от солнца далёких дорог, с медовыми глазами – как он красив!.. В запрошлый год он проезжал мимо двора – мрачный, суровый, высоко держа голову в широкополой грецкой шляпе с нашитыми раковинами. Теперь рыцарь сжился с одеяньем пилигрима, щегольски носит плащ с красным крестом, а чётки его переливаются, как жемчужное ожерелье.

–Мессер, кто он – папа-то нынешний? – спросил хозяин.

–Француз. Бывший королевский казначей. Он проклял восточного императора за ересь.

–Во-на! – толкались слуги. – Грецкий ампиратырь – еретик. Стал быть, колдун.

– Ересь – от сырости, – провозгласил хозяин убеждённо. – Мой племяш – лейтенант церковной стражи, знается с попами, всякой мудрости набрался. Так вот, мессер, ересь приходит с водой! Сперва кладези всклень наливаются, везде разводье, низины болотятся, а в болотине – самое чёртово логово. Жабы квачут и прочие гады. При полной луне прямо заливаются взахлёб. Ройтске!

– Чего? – попятилась грязная девка.

– Выдь сюда. Обскажи мессеру, какую лягву ты видала.

– Ой, чур меня! Всякую пакость поминать, тьфу, тьфу! – Девка отмахнулась и шмыгнула в дверь.

–Труслива. Не обессудьте, мессер. И то сказать – большого страху дура натерпелась… Сказывала, лягуха была дивно велика, не менее двух кёльнских фунтов! И глаза горящие. То был сам дьявол, – веско заключил хохяин.

– Наше место свято! – Хозяйка вновь осенила себя крестным знамением.

–Семнадцать пфеннингов я дал попу за молебствие от нечисти. И трёх свинок инквизитору, чтоб нас не подозрили. Страшно нынче с ересью, мессер. Есть подлые бабы, предались болотному бесу. Накликают море на землю для общей погибели…

Туман беспамятства рассеивается. Я начинаю вспоминать свой долгий путь. Картины пережитого встают передо мной как фрески или сцены, вышитые на ковре.

Вот венецианский корабль, на котором я плыл в Египет. Вот белые арапы, кричащие на сарацинском языке. Вот эмир сотни, родом из венгров, благосклонно принимает мой подарок – янтарное ожерелье. «Мой нукер будет сопровождать тебя».

Вот пирамиды, где спят фараоны. Я ступаю по горячему песку, рядом идёт воин с кривым мечом. «Что он сказал?» Толмач переводит: «Он говорит: «Смотри, франк, они живые. Сейчас они выглянут из земли».

Смерть – ещё не конец; бывает хуже. Сухие, жуткие коричневые мумии одна за другой всплывают из песка и скалят зубы. Так выглядят нищие и прокажённые на каирском базаре. На земле или в земле – нет различия; они шевелятся и жаждут солнца, хотят есть и пить. Они пропитаны древней памятью, как солью и смолой. Тот, кто поцелует мумию, узнает её прошлое и забудет своё настоящее.

– Я видел гробницы египетских царей, – продолжал рыцарь. – Они огромные, как горы. Магометане страшатся их, но забираются внутрь, чтоб отыскать сокровища. Многие не возвращаются наружу. Иные выходят на свет безумными… Ещё там живут христиане, называемые коптами; они отрицают, что Христос есть Сын Человеческий.

– Всюду ересь, – согласился хозяин. – А где ересь, там злая ворожба.

– Их поп сказал, что гробы фараонов хранит звезда Сурия. Когда она взойдёт в урочный час, Матерь Божия прольёт слезу, и чаша переполнится. Тогда море зальёт сушу.

–Видать, тот час близок!

– Не очень. Он настанет лет через триста.

– Можно ли верить еретицкому попу, мессер?

Память становится светлее и прозрачнее. Я рассказываю, как брат монгольского хана напал на арапский Багдад и бросил нечестивого калифа под копыта лошадей; как мамлюкский царь Бейбарс во злобе предал мечу толпы христиан, а затем истребил ассасинов; как зловещий шут в Гамельне завлёк и погубил детей; как женщины родят котов и волкоглавых чудищ.

Но меня не покидает чувство, что я должен вспомнить будущее, предстоящее. Оно совсем рядом, протяни руку – и откроешь его.

– Зла всё больше, – подтвердил хозяин. – Один монах приходил, проповедовал – мол, много душ отправится прямиком в пекло. А Тэтке Рыбачка кадила над зерцалом, которое брат выловил, и видела – медузы пО небу летят. Её корчи схватили, по полу каталась и кричала: «Надо на холмы бежать». Допросили на дыбе, и оказалось – она манихейка, вещала по наущению бесов. Чёртово клеймо на ней нашли – родинку между грудями. Всех ведьм сожгут в престольный день, надо сходить посмотреть.

–Зерцало?.. что за зерцало? – Рыцарь уставился на хозяина.

–Племяш сказывал – шириной полторы стопы, внутрь вогнуто. Взглянешь в него – кажет личину страшную. Бесовская вещь! Тэтке призналась, что зерцало говорящее. Мол, даже с именем – его звать Дева Роза Рубит Хату. Тьфу, погань!

– Много стран я прошёл, но такой вещи не видывал. – Рыцарь поднялся из-за стола и кликнул слугу: – Эй, Абле! заплати за еду… Где, говоришь, эта диковина?

– Её снесли в Энс, к инквизитору в дом. Мессер, да надо ль вам оно?.. только греха набираться…

– Мне отпустил грехи сам папа римский – и прошлые, и будущие на три года, исключая лишь измену.

Что-то забрезжило впереди. Я не знаю, что означает весть о зеркале, но для меня она очень важна. Я слишком любопытен, чтобы пропустить такое зрелище, как говорящее зерцало.

Кто нынче инквизитор в Энсе?.. Не важно, я сумею с ним договориться. Он тоже захочет послушать о Святой Земле, Гробе Господнем, о фараонах…

…и о всплывающих из песка мумиях. Это сродни – не странно ли? – нашему обычаю варить знатных покойников, пока плоть не отпадёт от костяка. Я видел, как варили двоих – барона из Бургундии и кавалера из Наварры. Магометане воротили нос от котла и насмехались: «Вы, франки, дикари!» Сами же веруют в джиннов, которые крадут плоть.

–Веселей, Абле! Мы уже близко к дому.

–Скорей бы, ваша честь.

Рыцарь со слугой взъехали на пригорок. Низменная Фрисландия лежала перед ними как простёртая ладонь – тщательно размежёванные поля, извилистые прорези речных русел, редкие рощи, шпили церквей и наросты селений. Вдали, в голубовато-серой дымке, неясно мерцала гладь моря.

Ещё дальше, на окоёме, низко висела череда хмурых туч – словно войсковой строй, замерший перед атакой.

Дева Роза Рубит Хату – что за нелепое название? Истинно демонское, нарочито исковерканное…

Тут меня пронзает узнавание, будто я на одной из кривых улочек Каира или в переулках Иерусалима вдруг разглядел во встречном басурмане давнего приятеля, с которым некогда бражничал при дворе графа.

Имя зеркала!

Оно открывается мне внезапно, как порыв ветра, как вспышка солнечного света на клинке.

Тэтке Рыбачка назвала имя под пыткой, как сумела, потому что – тёмная, безграмотная баба, – не в силах была осознать его смысл и передать звучание.

Меня охватывает озноб.

«Немедля назад! Здесь нельзя оставаться ни минуты! Вскачь, галопом на юго-восток, гнать без роздыха, хоть бы конь пал!»

Всё существо моё вопит, призывая к немедленному бегству; я в ужасе гляжу на ряд замерших над горизонтом туч; я хочу обратиться к Абле – но тело продолжает следовать дорогой сна, я шенкелями посылаю коня вперёд, я улыбаюсь, предвкушая встречи с родичами и друзьями, я хитро щурюсь, представляя, как буду беседовать с епископом и инквизитором, я еду рысью навстречу смерти.

Я умру завтра.

Все здесь умрут завтра, в престольный день. Пригожая дочь хозяйки, дурёха Ройтске, зажиточный мужлан-хозяин, мой верный Абле, инквизитор, лейтенант церковной стражи и тысячи, тысячи других.

Но Тэтке Рыбачка умрёт первой и будет счастливее всех, потому что нас ждёт нечто хуже смерти.