Вольный охотник

Глава 1. Бабка Ядга

На первый взгляд старуха Яну не понравилась.

Выглядела она как настоящая, хрестоматийная даже, ведьма. Не ведунья-травница, с которыми у рода Эссенов никогда не было столкновений, а именно как закладная — та, что душу свою отдает потусторонним силам в обмен на прижизненное могущество.

При этом впечатления опасной она не производила. Невысокого роста, да еще и сгорбленная, с тонкими седыми волосами, убранными под платок, сморщенным в печеное яблоко лицом и крючковатым, похожим на орлиный клюв, носом. Глаза разве что из облика древней старицы выбивались — прятались под мохнатыми бровями, но смотрели на мир ясно и трезво.

Внутри старушки чувствовалась сила. Не злая, от Падших, а человеческая, от характера, выкованная непростым жизненным путем. Но и не добрая. В общем, противоречивое впечатление производила бабушка.

— Ядвига Войцеховна? — уточнил Ян, хотя уже был уверен, что явился по адресу.

— Бабкой Ядгой меня зови, красавчик, — голос старухи звучал как вороний грай. — Все так кличут.

— Как скажете, Ядвига Войцеховна. Вы говорили старосте, что в лесах за вашей деревней что-то злое появилось. Я одаренный…

— Маги тут уже были, — проскрипела бабка. — Только не увидели ничего.

— Из марочных баронов, — закончил молодой человек.

— Ну, это совсем меняет дело! — тут же оживилась его собеседница. — Из марочных, это то что нужно, ваша милость! Марочные Скверну завсегда увидят, не то что эти все городские! А статут у тебя, красавчик, высок ли? Справишься? Не прими за обиду, но молод ты больно.

Ян и не думал обижаться. Он не считал свой возраст — восемнадцать лет — чем-то, что делает его умнее или глупее. Понимал, что в одних вопросах ему не хватает опыта, в других — знаний, а в-третьих — сдержанности. Но это были вещи, которые с течением лет либо исправляются, либо нет.

— Проводите или расскажете? — уточнил он.

— Расскажу, — старуха тут же схватилась рукой за поясницу. — Далековато для меня уже. Не дойду. Но обскажу все в подробностях, не заплутаешь, ваша милость.

На окраине забытого в литовских болотах села Ян оказался по просьбе его старосты, который, прознав, что на постоялом дворе остановился одаренный, сам явился на поклон и ныл до тех пор, пока не получил согласия. Так-то Эссен от цели пути не собирался отклоняться, спешил в Кенигсберг, но история войта его заинтересовала настолько, что он решил задержаться.

Староста поведал, что местная знающая — эта самая бабка Ядга — уже весьма давно настаивает на визите сильного одаренного. Иначе, как она утверждает, в село придет большая беда. При этом ничего конкретного о характере «большой беды» она не сообщала.

Надо полагать, в сельце, название которого Ян даже запоминать не собирался, знающую крепко уважали, раз староста вот так, без конкретики, заявился к проезжему дворянину с просьбой о помощи.

При этом заинтересовало Эссена не само сообщение, а его отправитель. Знающая могла оказаться настоящей закладной ведьмой, рядящейся в одежды знахарки, а значит, марочный барон просто не имел права проехать мимо.

И теперь он стоял, пристально разглядывая старуху и не особенно вслушиваясь в то, что она говорила. Внешне она и правда походила на ведьму, однако приезду охотника на демонов искренне обрадовалась.

— Обскажите, Ядвига Войцеховна, — произнес он, закончив эту игру в гляделки.

От того, что бабка ему сейчас расскажет, зависела ее жизнь. Если Ян поймет, что старуха хочет завести его в глухой лес, чтобы там кто-то, возможно, ждущие в засаде Низшие с ним расправились, он станет говорить с ней совсем по-другому.

— Сразу за моим домом, милок, лес начинается. Тропка в него ведет ясная, но недалече — кроме меня, туда никто и не ходит. А я сама, как видишь, уже не особо ходок. На полверсты, может, тянется, вот ровно настолько я за травами еще ходить способна. Дальше уже все поросло за годы, но ты не заплутаешь. Иди по знакам на дубах, я их ножом оставила, еще когда помоложе была. Дурочку одну в обучение взяла, думала ей науку свою передать, ну и наставила знаков, чтобы она в лесу не сгинула, пока ходить по нему не научится. А она взяла, да и под офицерика легла, с ним потом и уехала брюхатая.

— Повезло, — без выражения прокомментировал Ян данную историю.

— А то Боже пусть решает, у меня к ней претензий нет. Тут ведь что-то одно нужно в основу брать — либо матку, либо разум. Выбор она сделала. Но ты дальше слушай, ваша милость. Как знаки на деревьях закончатся, сворачивай на север. И прямо, не сворачивая, топай до мядгринды[1]. На границе леса и болота увидишь дерево приметное, его много лет назад молния надвое развалила, но не убила. Вот под тем деревом кровь свою пролей, хотя бы каплю, и сойдет к тебе вестница.

— А как же «большая беда»? — вскинул бровь молодой человек. — Вы же старосту уверяли, что всех опасность великая ждет, а теперь про вестницу сказываете. Что-то не сходится, бабка Ядга.

И немного сместил правую руку ближе к поясу, чтобы сподручнее было выхватить шпагу. На левой и безо всяких приготовлений уже висел конструкт «сети Хагена».

— А вот она, ваша милость, тебе об ней и обскажет все. И, может перестанет ко мне во снах являться. А то ведь я и так старая, сплю плохо, так еще и вестница. Ее это просьба. И ее слова про беду великую. Я лишь должна была найти того, кто придет. Ты не тянись к железке-то своей, милок. Не закладная я, ученая. С такими, как я, у марочных и даже у Церкви вражды нет.

— Я вижу, кто вы, Ядвига Войцеховна.

— И хорошо. Стало быть, видишь и то, что вреда я тебе не замышляю. Сказано мне было во снах, чтобы нашла одаренного. Пяток уже за несколько лет проходило, а ты первый, кто подходит.

Несколько лет? Ян удивился — войт говорил, что старуха требовала мага давно, но чтобы это годами тянулось? Как-то плохо это укладывалось в голове. И что это за вестница, которая является ведунье в глуши, а прислать просит мага, которые тут раз в два года проезжают?

— Как вы это поняли?

— А толкнулось внутри, вот как. Как ребеночек, которого у меня никогда не было. Стало быть, вестница довольна. Видит тебя, ваша милость. Ждет.

— А те пятеро… Они не поросли ли тут мхом под ближайшей корягою?

— Что ты! Что ты! — засмеялась-закашляла старуха. — Я душегубством отродясь не занималась! Послушали бабку Ядгу, посмеялись, да и ушли. Один только по тропке моей прошел, но до дерева не добрался — заплутал. Потом его с местными искали да на свет выводили.

Ян серьезно кивнул. Он уже почти не сомневался, что в лесах его не ждет никакой засады. Испытания — это возможно. Очень может быть, что старушка имела контакты с малыми духами, которых селяне называли лешими, домовыми да овинными. Те и «помогали» заплутать соискателям. Или, что даже более вероятно, сама вестница не желала, чтобы они ее нашли, и путала реальность.

О ее природе юноша догадывался. Скорее всего, ему предстоит столкнуться со святой. Праведницей-отшельницей или мученицей за веру, которая закончила свой жизненный путь где-то в этих местах. Порой — очень редко на самом деле — подобные ей являлись людям, чтобы попытаться отвести беду, спасти и защитить.

«А бабка Ядга непроста! — подумал он про себя. — Иначе с чего бы вестнице выходить на доживающую свой век ведунью, чтобы передать какое-то послание. Похоже на то, что бабка-то была закладной или готовилась ею стать, а потом отвернулась от зла и выбрала путь простого служения людям. К таким святые всегда относятся с особенной приязнью. Палец на то не поставлю, но свой ужин — вполне».

— Хорошо, Ядвига Войцеховна. Пойду я по вашей тропке, поговорю с вашей вестницей, — сказал Ян.

— Спасибо тебе за это, ваша милость, — обозначила негнущейся спиной поклон бабка Ядга. — Только это я — ее, а не она — моя.

Последняя фраза лишь подтвердила догадки барона о связи ведуньи и вестницы. Не иначе как последняя, может быть, даже при жизни еще, спасла Ядвигу Войцеховну от участи стать закладной. И та теперь возвращала долг.

Ян ехал в Кенигсберг, чтобы вступить в наследство. Положить еще один кирпичик в стену своей будущей независимости и возможности охотиться на адских тварей за пределами Марки. История с Адамом Олельковичем показала, что делать это кто-то должен, так почему бы за это не взяться наследнику рода, триста лет стоящего на границе мира людей и демонов?

Возможность эту ему предоставил дядя Богдан. Являясь торговцем, а по совместительству инквизитором Восьмого отделения Имперской Канцелярии, ведомства, занимающегося анализом геополитической активности Преисподней и ее Владык, он тоже был заинтересован в том, чтобы не допустить появления крамолы среди имперского дворянства и аристократии. А возможность такая уже появилась.

По результатам расследования, в которое Богдан Коваль вовлек своего племянника, стало ясно, что правители Ада сменили стратегию. Теперь они меньше полагались на полчища Низших и стали делать ставку на людей. Вовлекать их в сотрудничество, обещая силы и возможности — как это делалось от начала времен. Но теперь Проклятые Герцоги пошли дальше и начали создавать новый вид. Людей, в которых каким-то противоестественным образом подселяли части сущностей Падших.

Первым таким обнаруженным и был Адам Олелькович. И с него, собственно, и началось сотрудничество юного охотника из Седьмой Марки с дядей-инквизитором. Которое не заладилось с первых же дней.

Как всякий государственный служащий, Коваль желал все и всех контролировать. Родного племянника с племянницей тоже. Он любил их, желал им всяческого добра и заботился, но форма, которую приобретали эти его побуждения, порой выглядела странной в глазах Эссенов.

Для начала брату и сестре не понравилось, что их используют как живые детекторы. Для них организовывали встречи с различными представителями имперской знати, на которых нужно было определить, не «пахнет» ли от кого из приглашенных серой — тысяча извинений! — Дыханием Скверны. Если это происходило, Эссенов отодвигали в сторону, и в дело вступали инквизиторы. Ян бы не жаловался, если бы те просто истребляли обнаруженных химер[2] (так их окрестила его сестра София, и все причастные принялись их так именовать), но «восьмерки» поступали совершенно иначе.

Служащие несуществующего официально отделения Имперской Канцелярии не просто оставляли адских выкормышей в живых, но даже не задерживали их. Вместо этого они устанавливали за подозреваемыми наблюдение, оправдывая это тем, что желали выявить их связи и вскрыть таким образом всю сеть.

Ян продержался три месяца. За это время он обнаружил четверых химер. Все они были детьми либо богатых, либо древних аристократических родов в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. Никакая сеть, разумеется, себя не проявила, что ставило вопрос — а была ли она вообще? Может, слуги Падших действовали автономно и не контактировали друг с другом.

Когда же юноша поднял вопрос перед дядей относительно дальнейшей судьбы проклятых, тот ответил, что пока еще рано о чем-то говорить и «вообще, нельзя же просто всех убивать!» Со слов родича, требовалось изучить явление, чтобы полностью понимать, с чем предстоит столкнуться Третьему Риму.

Аргументы на Эссена не подействовали. Нет, он их понимал и даже принимал, но для анализа требовалось нечто большее, чем наблюдение за химерами. Да и вообще, с точки зрения как Яна, так и Софии, все обнаруженные ими слуги Падших были опасны и изучения заслуживали, только находясь в заточении.

Восьмое же отделение действовало совсем иначе. Как предполагал молодой охотник — опасаясь возбудить влиятельные семейства империи, пока последняя переживала не лучшие времена. Бунтов, хвала Господу, еще не было, но во многих провинциях Третьего Рима тлели очаги недовольства.

На четвертый месяц сотрудничества с «восьмеркой» Ян решил действовать самостоятельно. Для него фактов, свидетельствующих о сотрудничестве с Адом обнаруженных четверых молодых людей, было достаточно, чтобы сделать то, что должно. Вместе с сестрой они запланировали и в течение одной ночи провели казни всех химер. Предъявили Экзархату доказательства того, что убиты были вовсе не невинные люди, прикрылись Правом Охоты, но все равно угодили под расследование и последующий месячный домашний арест.

Коваль рвал и метал. Он желал получить доказательство глобального заговора, чтобы затем провести чистку от Скверны по всей империи, но племянники в очередной раз разрушили его планы. Причем сделали это с максимально невинными лицами и словами: «Ну ты же понимаешь, Богдан, что это требовалось сделать. На счету каждого из казненных были жертвы, как и на Адаме Олельковиче. Их нельзя было оставлять в живых!»

На том сотрудничество Эссенов и Восьмого отделения и закончилось. Коваль вернулся к поиску доказательств уже без помощи племянников, а те — к учебе. Закончили первый курс каждый своего потока, перешли на второй. София на своем потоке возглавила группу девчонок по углубленному курсу фехтования, Ян, в свою очередь, закончил базовое обучение своего единственного пока загонщика — Никиты Кристя.

Началась практика. Уже решивший после Гимнасия посвятить свою жизнь охоте вне Марки, Ян гонял сына кузнеца по уже углубленному курсу, превращая неуклюжего, но чудовищно сильного юношу в серьезного боевика. Последний, к слову, практически не ерепенился. Осознал все плюсы сотрудничества с марочным бароном. Даже если по учебе судить, а ведь были и другие преимущества.

Неожиданно для Яна к тренировкам присоединилась и Лиза Казанцева. Некогда девушка делала ставку на удачное замужество в будущем или, на худой конец, на роль содержанки богатого дворянина. Однако и ее история с Олельковичем, который фактически отдал девчонку на растерзания своим присным, многому научила. Она поняла, что в этом мире только сильный может на что-то претендовать. И с упорством вгрызалась как в учебу, так и в отдельные занятия, которые для них с Никитой проводил Эссен.

Так продолжалось, до тех пор пока Ковалю вновь не потребовалась помощь ищеек. Получив отказ от брата с сестрой, он возвел руки к небесам и спросил, чего же они хотят взамен.

«Возможности убивать слуг Падших!» — ответили те.

А Ян в деталях — он много об этом думал — расписал, как это все можно, с его точки зрения, устроить. Коваль замысловато выругался, сообщил, что это невозможно, и что ни одно имперское ведомство на такие условия не пойдет. Но признал, что рациональное зерно в предложении племянника присутствует, и обещал подумать.

Еще через два месяца он сообщил, что в Кенигсберге умер дальний родич Эссенов, маркиз Штумберг, который оставил все свое наследство Яну. И теперь тому нужно ехать к Балтике, чтобы официально принять волю покойного вместе с поместьем, мануфактурами и весьма существенными сбережениями.

Нужно ли говорить, что Штумберги в родстве с Эссенами если и состояли, то не в более близком, чем все люди в мире, ведущие свою родословную от первых созданных Богом людей? Просто таким образом Имперская Канцелярия решила ответить на запрос Йоханна фон Эссена и обеспечить тому возможность охоты вместе с финансовой независимостью.

План Яна в этом и заключался. Он считал, что, работая вместе с Восьмым отделением, никогда не сможет делать то, что должен. Однако, добавив к своей фамилии дополнительную — фон Штумберг, — станет куда более свободен. Не нужно будет таскаться по с трудом организованным встречам с незнакомыми ему дворянами, сканировать их на предмет Дыхания Скверны, после чего передавать информацию кураторам. Достаточно лишь вращаться в свете, перемещаясь из одной имперской провинции в другую и обнаруживать одержимых, не привлекая внимания к своей деятельности.

Громкое имя, богатство, репутация нувориша, спускающего деньги на увеселения, салоны и приемы, — все это должно было привлечь к Эссену юных дворян, подобно тому, как мотыльки в ночной темноте летят на огонь свечи. К тому же деньги нужны были Яну, чтобы выправить развитие дара сестры, у которой в нем был существенный изъян — перекос, не позволяющей подняться выше Серого Рыцаря.

София была потенциальным святым воином, то есть одаренным, у которой ширина энергетических каналов доминировала над всеми остальными составляющими дара. С одной стороны, это позволяло ей создавать невероятно сильные и разрушительные конструкты, с другой же — не давало возможности преодолеть очередной ранг и стать настоящим охотником.

Исправить это можно было весьма дорогими эликсирами и постоянными занятиями. Первые пока оплачивал дядя — при всей своей родовой гордости Эссены не были глупцами, чтобы отказаться от руки дающей. Но куда проще для Яна было бы, если бы лечение сестры зависело от него, а не от Коваля. Для этого и пригодились бы деньги покойного фон Штумберга.

В обмен Коваль поставил только одно условие — Ян не должен был уничтожать обнаруженных слуг Ада без согласования процедуры с ним. И тщательно протоколировать все возможности казненных им жертв. Юный барон с этим был согласен. Хотя после той ночи, когда они с Софией уничтожили четверых обнаруженных одержимых, в Восьмом отделении его и считали свихнувшимся убийцей, он никогда не отказывался от возможности лучше изучить своего врага.

Поэтому он один отправился в Кенигсберг. И на пути к нему, проезжая безымянную литовскую деревушку, и получил сообщение от старосты, приведшее его к бабке Ядге.

Взлетев в седло флегматичной пегой кобылки, Ян тронул поводья и направил лошадь в глубь мрачного леса. Между покрытыми зеленоватым мхом деревьями, туда, где едва виднелась давным-давно пробитая тропка ведуньи.