Вольный охотник

Глава 14. Исповедь

Петера Ян догнал уже через час. Непривычный к верховой езде секретарь лишь недолго гнал животное галопом, после чего, не видя преследования, пустил его шагом. Он даже не добрался до постоялого двора на тракте, где Эссен велел ему ждать.

Сам охотник за это время успел допросить пленного, упокоить его, наскоро привести себя в относительный порядок с помощью воды и парочки платков и вновь пуститься в путь.

— С вами все в порядке, ваша милость? — увидев Яна, чиновник побелел лицом.

Было от чего. Дорожная одежда дворянина стояла колом от задубевшей крови, лицо, несмотря на все попытки его отмыть, тоже было полно красных разводов. И это он еще не видел волосы своего господина, прикрытые шляпой. Не будь ее, зрелище было бы куда страшнее.

— Это не моя кровь, Петер, — отозвался тот, осаживая коня. — Но благодарю за проявленное беспокойство. Скажите, а почему вы еле плететесь? У вас вроде бы неплохой скакун, и он не выглядит загнанным. Боюсь, вас смогли бы без труда догнать. В случае, если бы справились со мной.

— Но им ведь не удалось, верно? — вымучил на лицо улыбку секретарь. — Кто это был, кстати? Друзья покойного фон Гербера?

Оказывается, слуга тоже грешил на товарищей бретера, как на самых вероятных кандидатов для нападения. У них, по крайней мере, имелся для этого мотив. Простые бандиты поостереглись бы нападать на дворянина, который вполне мог оказаться одаренным.

Так думал и Ян. Во всяком случае, до схватки с нападавшими. А после допроса мнение свое переменил.

— Садовники, — ответил он, внимательно наблюдая за реакцией секретаря. — Только не те, что ухаживают за цветами и плодовыми деревьями. Понимаете, о ком я?

— Гертнеры? — на прусский манер назвал их Петер. — Но… Зачем?

— Прекрасный вопрос, — кивнул Эссен. — Я бы тоже хотел это знать.

Выживший бандит сумел рассказать немного. Он, к счастью, не умер от болевого шока, когда получил пулю в бедро — пуля даже кость ему не сломала, пройдя в мягких тканях. Но он потерял много крови, пока Ян заканчивал схватку с его товарищами, да еще и «умудрился» сломать себе челюсть при падении с лошади.

Поэтому говорил он мало и неохотно, порой теряя сознание, вновь и вновь возвращаемый в чувство спешащим бароном. Хорошо хоть не запирался, правда, вовсе не в пресловутой откровенности обреченного на смерть, а в надежде, что останется жив — юноша пообещал ему помощь, если наемник окажется сговорчивым.

В итоге поведал он вот что. Пятерка, напавшая на Эссена, действительно была нанята из нижнего города. Обычные головорезы, готовые за звонкую монету пустить кровь кому угодно, невзирая на звания и положение в обществе. Лишь прибавку за опасность выбили, мол, дворянин, скорее всего, одаренный.

Что наниматель, кстати, подтвердил сам, без нажима. Сообщил, что цель владеет магией и способна за себя постоять. Потому, собственно, и обратился к их шайке — один из бандитов, его Ян застрелил вторым, имел опыт в убийстве магов, да и сам в свое время прошел обучение в Гимнасии, правда, не до конца. Расчет разбойников был на то, что Томас, тот самый недоучка, атакует дворянина магией, а пока тот будет защищаться, остальные расправятся с ним обычным оружием.

Не вышло — Томас помер, так и не успев активировать свой единственный конструкт. Этому Ян не удивился, чтобы создавать заклинания, нужно не просто однажды заучить его, но и постоянно тренировать его применение. Чем, вероятно, наемник пренебрегал. А вот поведение нанимателя Яна насторожило. Он оценил ранг жертвы как Серого Рыцаря, хотя Эссен уже давно перешагнул ступень Младшего Командора. Небрежность? Сознательное утаивание правды от наемников? Или попросту не знал? Ответа на этот вопрос не было ни у раненого, ни у самого охотника.

Кто он такой и зачем ему нужна смерть молодого дворянина, заказчик, естественно, не сказал, а убийцы не спрашивали. Вот только вожак наемников и так знал личность нанимателя. Невозможно заниматься опасными делами и не знать опасных людей.

— Шадофних он… — в очередной раз вернувшись из забытья, сообщил раненный. Из-за сломанной челюсти охотнику приходилось постоянно прислушиваться, чтобы разобрать хоть слово пленника. — Его Шавва знал… Аботал с ним… Иш бахаодных тож…

Когда, как и по какому вопросу пересекались головорез из нижнего города и дворянин, связанный с тайным обществом, Ян уточнять не стал. Ему это было неважно. А вот что его заинтересовало, так это то, что он каким-то образом стал мишенью организации, за которой по всей империи гонялись инквизиторы Седьмого отделения. Безрезультатно, что характерно. Вообще, где Эссены и где политика?

Тем не менее рассказ умирающего он принял на веру — несчастному незачем было врать, да и придумать такого он попросту не мог. И теперь пытался понять, что с этим новым знанием делать. Нет, понятно, что он собирался оповестить своего куратора, но как строить Охоту, если на него самого началась облава? Ему теперь что, из дому без охраны выходить нельзя?

Внимания к своей персоне не одобрял, тем более такое недоброго. Поэтому решил найти этого самого «благородного», выступившего заказчиком, и задать ему парочку вопросов. Благо пленный сносно описал его: мужчина средних лет, бывший военный, с приметным шрамом, оставленным саблей или шпагой в районе виска. Найти такого в небольшом провинциальном городе не должно было стать проблемой. Особенно когда за спиной стоит вся мощь Имперской Канцелярии в лице Богдана Коваля.

Из-за случившегося дорожного происшествия Ян потерял слишком много времени, и к Фридланду затемно доехать не успевал. Да и вид его не годился для въезда в добропорядочное прусское селение. Пришлось останавливаться на ночь на постоялом дворе, где и помыться удалось, и одежду привести в порядок.

Заодно юноша связался с Лизой, выяснив у нее, что происшествий в имении не случалось. Последнего он, признаться, немного опасался. Не понимая мотивов садовников, можно было предположить, что они попытаются нанести удар и по сестре.

Ответ его успокоил — в поместье все было спокойно. Так что спать охотник отправился усталым, но не снедаемый беспокойством за домашних. А с утра, в чистом платье и с новыми силами, за пару часов добрался до Фридланда, где при содействии коллеги Петера встретился с бывшим слугой графа Мантайфель, Хансом Дорном.

Тот оказался почти слепым, но все еще крепким стариком. Свой недуг он воспринимал с некоторой даже иронией, говоря, что слишком много раньше заглядывался на женские прелести, вот к старости Господь и отвлек его от греховного, заставив сосредоточиться на внутреннем. Жил он один, но по дому передвигался легко, не натыкаясь на предметы. Надо полагать, изучил его уже во всех подробностях.

— Итак… — начал Ян, усевшись на грубый табурет и ставя на стол оловянный кувшин с пивом из ближайшей корчмы. — У Мантайфеля родилось две дочери, но воспитывает он одну. Вторую хотел убить, причем вместе с женой. Все верно?

— Да, ваша милость, — прежде чем ответить, старик основательно приложился к дармовой выпивке и любовно огладил кончиками пальцев кошель с серебром. Гость положил его на средину стола. — Так все и было. Только убить он обеих деток хотел. Вместе с супругой, графиней, стало быть.

— Но не убил? Почему?

Старик дернул плечом, мол, я-то откуда знаю. Но Ян видел, что ответ информатору известен, только он почему-то не хочет его озвучивать.

— Мастер Дорн, — произнес он, устав смотреть, как слепец уже вторую минуту цедит пиво из глиняной кружки. — Вы же знаете ответ, да?

Дорн никак не отреагировал. Тогда Эссен решил действовать по-другому. Бросил на стол кошель с серебром — так, чтобы монеты звякнули погромче. Старик чуть заметно дернулся, но пиво пить не прекратил.

Тут Петер, присутствующий при разговоре, решил помочь своему господину. Нависая над Дорном, что при статях секретаря смотрелось довольно комично, он гневно произнес:

— Мастер Дорн! Мы проделали долгий путь, чтобы услышать ваш рассказ! И меня уверили, что у вас есть, что нам поведать! Почему же теперь вы себя ведете так, словно ничего не знаете?

— Потому, — наконец произнес старик, — что разговор был о марочном бароне. А слышу голос мальчишки. Богатого мальчишки, который зачем-то решил поковыряться в старых тайнах.

— Побольше уважения! — взвился секретарь. — Не забывайте свое место, мастер Дорн!

— Спокойнее, Петер. — Яна было не так легко пробить каким-то нарушением правил обращения простолюдина к дворянину. — Мастер Дорн сказал правду, пусть и прозвучала она грубовато.

Он вынул из другого кошеля небольшой кусочек кости и вложил ее в ладонь информатора. Мозолистая рука старика дернулась, ощутив нестерпимый жар.

— Что это? — спросил он севшим от испуга голосом.

— Часть ребра Низшего, — ответил юноша, отодвигая кость от руки Ханса Дорна. — Стервятника, если быть точным. Вашу руку, мастер Дорн, обожгло адское пламя — так обычные люди называют энергию Преисподней. Одаренные к ней менее чувствительны, даже могут использовать части тел демонов для производства модумов. Правда, их нужно сперва обработать, чтобы они не нанесли вреда. И не обжигали, когда их берешь в руки. Марочные бароны постоянно ходят за Пелену, у нас выработалась устойчивость к энергиям Ада. Мы может держать их в руках без опасности для жизни.

Эссен уже понял, что нежелание Дорна говорить связано не с жадностью, а со страхом. Причем страхом сильным, который буквально жег его изнутри. Желая проверить свою догадку, он и вложил в руку старика кусочек кости Низшего.

— Это вы мне говорите, чтобы я вам поверил? — по-прежнему с дрожью в голосе спросил тот. Адское пламя не только обжигало плоть, но и душу, пробуждая самые потаенные страхи неподготовленного человека. — Что вы, ваша милость, настоящий охотник?

— Этого Стервятника я убил сам. До этого стая Низших расправилась с моим отцом, дядей и его женой. Так что да, несмотря на свой возраст, я настоящий охотник. — Ян помолчал немного, а потом закончил: — Но речь не обо мне, мастер Дорн, а о вас. Вы явно боитесь чего-то. Чего-то, что уже ощущали раньше. Того, что ощутили сейчас, верно?

Некоторое время информатор молчал. Отставил опустевшую кружку, но не торопился наливать себе новую порцию. Губы его шевелились, будто он беззвучно разговаривал сам с собой. Наконец, решившись, он заговорил.

— Меня так уже обжигало. Тогда. Повитуха Марта приняла роды, позвала господина графа, чтобы он мог посмотреть на деток. Сперва-то все нормально было, хозяин даже велел слугам по солиду выдать, в честь события, стало быть. Мы с мужиками только выпить собрались за здоровье новорожденных, уже и стол при кухне накрыли. А тут Марта и вбежала. Перепуганная! Стала кричать, мол, граф деток убить хочет. Свихнулся, стало быть. Забрал их у матери, унес к себе, положил их в круг на полу, камнями выложенный. Детки, понятное дело, ор подняли, а он повитуху выгнал и пригрозил убить.

Здесь старик прервался и все же налил себе еще пива. Сделал большой глоток, утер с губ пену и продолжил:

— Марта, ясно, к графине бегом. Та еще слаба родами была, но поднялась и пошла деточек спасать. А повитухе велела слуг кликать, чтоб на помощь ей шли. Мы-то ее люди, не графовы. Он в жены ее взял, а мы, по договору, с ней в новый дом перешли. Ну и поднялись, понятное дело. Кинулись в графские покои, а там все как Марта сказала! Голый пол без ковров, свечи горят и круг, в котором младенчики лежат. Уже не плачут — как мертвые! Граф на нас закричал, велел прочь пойти. Я сам к деткам, а за круг, камнями выложенный, ступить не могу. Схватил тогда одну каменюку, и меня точь-в-точь как сейчас обожгло. В голове перемешалось все, ужас такой обуял, хоть ложись и помирай…

Он снова замолчал, переживая воспоминания шестнадцатилетней давности. Ян увидел, как по морщинистым щекам Ханса Дорна потекли слезы.

— А пока я в оглушении стоял, графиня наша вбежала. Стала с графом ругаться, колдуном его обзывать и проклятым. Тоже хотела деток взять, но граф ее за руки схватил, ударил. Лакея, что на помощь к госпоже бросился, застрелил в упор. От выстрела-то я в себя и пришел. Понял, что круг защитный нарушил, но как будто не до конца. Схватил одного младенчика… Хотел обоих взять, но такой страх взял, ваша милость, совсем терпеть не мог. Бежать бросился, только в кухне и опомнился. Там Марта меня и нашла. Сказала, что слуг, которые у госпожи были, перебил лютым образом, а жену свою, хозяйку нашу, задушил. И запел что-то на языке непонятном.

Ян, уже все, в принципе, понявший, едва сдерживался от того, чтобы не вскочить, выбежать во двор, вскочить на коня и гнать, гнать его до самого Кенигсберга. К имению, где находилась его сестра, парочка доверившихся ему загонщиков и — химера. Он почти не сомневался, что под видом Кристель в его доме сейчас находится Кристин. Адский выкормыш, посланный туда вместо своей родной сестры.

Останавливало его только две вещи. Понимание того, что от пяти минут, с учетом расстояния между Фридландом и Кенигсбергом, ничего не изменится. И нежелание упустить какую-то малозначительную деталь из рассказа старика. Которая, вполне возможно, спасет жизнь его родным. Ехать в эту глушь, чтобы еще раз расспросить информатора, он не собирался.

Тот тем временем продолжал говорить. Уже даже не для барона, а будто исповедуясь священнику.

— Дом тогда затрясся, помню. Будто из земли кто лез, а на хребте у него, значит, усадьба графская стояла. Я с малой на руках и Марта кинулись вон, на улицу. Только она еще забежала в комнату госпожи и шкатулку с ее драгоценностями схватила. Я еще подумал — надо бы и мне чего прихватить, да только уже времени не было, да и от страха сильно трясся. Так убег. Потом только понял, что Марта малышку уже тогда собралась сама растить — не бросать же сиротку. Так вот и убежали. Сперва хотели вообще из княжества бежать, а потом подумали, что два пруссака с дитем на востоке или юге заметнее будут, чем в родных местах. С год вместе были, а потом разошлись. Марта осталась в глуши, а я сюда на заработки подался, да и осел.

Ян еще некоторое время порасспрашивал старика о девочке, о деталях самого ритуала, свидетелем которому он был, после чего оставил кошель на столе и стал собираться в обратный путь. Петер после рассказа Дорна вдруг осознал, что вляпался во что-то куда более серьезное, нежели тайны дворянской семьи, и сделался еще более молчаливым, чем прежде.

Уже в дороге он спросил юношу.

— Так, получается, граф сектантом был? И дочек своих хотел в жертву принести?

Он знал, что господин его происходит из рода охотников на демонов, да и вся эта история с наследством была лишь прикрытием чего-то большего. Но только теперь до него стало доходить, что игры вокруг совсем не те, что он себе представлял раньше. Так как сам был вольнонаемным по линии Седьмого отделения, предполагал, что Эссен выступает живцом в поисках какой-то крамолы, угрозы трону. Охоте на тех же садовников, например. Но чтобы демонические силы… Нет, на такое он не подписывался.

— Демонопоклонником, — уточнил Ян. Погруженный в свои мысли, терзаемый тревогой за сестру, он не видел состояния секретаря и отвечал так, как беседовал бы с Софией или загонщиками. — Видимо, желал сделать младенцев химерами. С одной ему это удалось… Кристин химера, хотя я ее и не чувствую. Явно не боец по типу, как Гербер, но…

Тут он сообразил, что поступил неосмотрительно, из-за своей рассеянности буквально вовлекая Петера в круг тех, кто знает о новом оружии Падших. Слуга тоже напрягся, сообразив, куда завело его любопытство. На его лице было написано, что он некстати вспомнил, как молодой и совсем не брутально выглядящий дворянин разобрался с пятеркой убийц. И как догнал его на постоялом дворе — спокойный, сосредоточенный, залитый чужой кровью с головы до ног.

— Вы что же, Петер, — усмехнулся охотник, — решили, что я вас сейчас убивать буду? За то, что сболтнул в вашем присутствии о том, к чему у вас нет допуска?

— Не буду скрывать, такая мысль у меня промелькнула, — осторожно ответил секретарь.

— Не глупите. Я не инквизитор, чтобы так заботиться о секретности. Но вам бы лучше молчать о том, что вы узнали. И не пытаться узнать еще больше.

Слуга быстро и нервно кивнул. Мол, не извольте беспокоиться, господин маркиз, я уже все забыл. Хотя в глазах его Ян заметил не погасший интерес. Он ведь тоже был в своем роде охотником, только за знаниями, а не за демонами.

А еще Эссен помнил, с каким энтузиазмом Петер взялся за порученное ему дело. И, что именно благодаря ему, он узнал об истории виконтессы фон Кёниг. Таких увлеченных работой специалистов, по его мнению, нужно было держать максимально близко.

— Но, если хотите, я могу рассказать вам, чем занимаюсь здесь. Дорога длинная… — Ян вспомнил, как отец советовал ему всегда обзаводиться своими людьми, а посвященный в суть секретарь был бы отличным приобретением. — Правда, это на неопределенный срок привяжет вас к моей персоне. Зато получите допуск. И очень интересную службу.

Искра любопытства в глазах секретаря разгорелась с новой силой. Еще там плескался страх, что было, в общем-то, оправданно.

— Химеры… — через пару минут молчания спросил он. — Кто это такие? Вы назвали химерой Гербера и дочь графа. Это одержимые?..

Охотник внутренне улыбнулся.

— И да, и нет, — сказал он. — Дело в том, Петер…