Волшебники Гора (Джон Норман) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 22 Мои планы осуществляются

— Дверь открывается, Господин! — прошептала Лавиния.

— Отойдем, — сказал я.

Мы находились позади большого театра, около одного из его черных входов. Лавиния отлично знала эту дверь. Здесь толпилось множество различных людей, главным образом сновавших туда-сюда рабочих, грузчиков и тому подобных личностей. Один такой товарищ протащил мимо нас двухколесную тачку, нагруженную всевозможными корзинами. Но помимо людей занятых делом хватало здесь и просто зевак, и что интересно, среди них было несколько свободных женщин, в одеждах, предлагавших самые разные касты и уровни достатка. Стояли даже два паланкина, рабы-носильщики которых откровенно наслаждались бездельем. Занавески обоих паланкинов, были слегка раздвинуты.

— Это — он! — выдохнула Лавиния, прижавшись спиной к стене, выпучив глаза, и вцепившись в письмо, которое держала перед грудью.

Прогуливающейся походкой я отошел в сторону. Я с удовольствием остался бы поблизости, чтобы держать ситуацию под контролем, но решил, что будет разумно отойти подальше. Все же я полагал, что передача сообщения пройдет более гладко, если в пределах слышимости никого не будет.

Оказавшись на расстоянии в несколько ярдов, я обернулся, чтобы понаблюдать. Лавиния пока оставалась на том же месте, где я ее оставил. Казалась, она впала в оцепенение. А заподозрил, что ее сердце колотилось так, что в любой момент могло выскочить из груди. Судя по ее, ходившей ходуном груди, она была в состоянии дикого возбуждения, если не ужаса. Она отчаянно стиснула послание. Я даже испугался, что она если не уничтожит его, то промочит насквозь, сжимая в потной ладони.

Нужный нам товарищ, в сопровождении двух других, появился из двери черного хода. Лавиния по-прежнему не могла двинуться с места.

Конечно, мне было любопытно понаблюдать за их маленьким столкновением, но пришел я сюда не за этим, а главным образом за тем, чтобы защитить ее, если бы это оказалось необходимым. Я не был уверен относительно того, что ее подход и выступление, могли бы быть позволены. В конце концов, даже притом, что на ней были туника и ошейник государственной рабыни, она все же оставалась всего лишь рабыней. Кроме того, она могла случайно вспомнить о тех днях своей свободы, когда ее личность была священна и неприкосновенна, и вспыхнувшее в ней желание, эгоистичное и властное, могло бы привести ее к некому конфузу, который мог вызвать негодование окружающих. Не стоило исключать и того, что кто-нибудь, развлечения ради, мог захотеть напомнить рабыне о ее теперешней уязвимости и статусе, о ее изменившихся условиях существования, о том, что она была теперь не той, кто должен был радоваться, а скорее той, кому предназначено приносить радость. Также, эта встреча могла воскресить в ее памяти те дни, когда она была домашней рабыней в доме Аппания, а там она, будучи новообращенной рабыней, находилась не только в полной власти мужчин, но даже и практически всех рабынь. Это могло сформировать в ней привычку к тому, что ее рассматривают ее как низшее существо, или к зарождению в ней глухой злобы и расстройства. Соответственно, я предпочел не выпускать женщину из виду. Само собой, у меня не возникло бы никаких претензий к человеку, пнувшему ее или ударившему, если несильно, конечно. В действительности, такое обращение полезно для рабыни. Но я не хотел бы, чтобы ей была причинена какая-либо серьезная травма. В конце концов, это могло бы снизить ее цену.

Но Лавиния спала в ступор! Ее неподвижность раздражала меня. Впрочем, с другой стороны, возможно, это было даже хорошо. Дело в том, что четыре или пять свободных женщин, из тех, что дежурили неподалеку, метнулись к нашей мишени и обступили со всех сторон. Остальные не отставали от них, но держались поодаль. Ну хоть паланкины так и остались на своих местах. У большинства поклонниц вуали, насколько я заметил, были приколоты небрежнее, чем это должно было бы быть. Многие из них, подходя, придерживали края подолов немного приподнятыми, что было довольно интересно, поскольку в переулке было сухо. Во всяком случае, я на их пути не обнаружил ни грязи, ни луж. Можно было не сомневаться, что они просто хотели избежать запыленности их одежд. Что интересно, подошли и несколько парней. Впрочем, эти, скорее всего, пришли, чтобы заглянуть в щель под неудачно, или наоборот удачно, закрепленной вуалью, или мельком увидеть, если окажутся достаточно бдительными, и если им повезет, нечто большее, чем мелькание лодыжки. Честно говоря, я бы на их месте лучше пошел на другую улицу и полюбовался на рабынь.

Я чуть не зарычал в расстроенных чувствах. Но с другой стороны, и это надо было признать, для Лавинии было бы неразумно, мчаться к актеру и конкурировать за его внимание со свободными женщинами. Это было бы чрезвычайно неблагоразумно с ее стороны и даже опасно. Все же она была в ошейнике.

А интересовавший нас мужчина был очень терпелив со свободными женщинами, обложившими его со всех сторон, а впрочем, что еще он мог с этим поделать, учитывая его статус? Женщины стояли очень близко к нему, а некоторые даже не стеснялись трогать его. Глаза у всех сияли. Некоторые едва могли выговорить хоть слово. Объект нашего внимания был мужчиной высоким, и возвышался над ними чуть ли не на две головы. Наблюдая за этой картиной, я пришел к выводу, что из них могла бы получиться прекрасная группа маленьких рабынь.

Бросив взгляд в сторону Лавинии, с неудовольствием заметил, что она по-прежнему стоит вплотную к стене, словно она была прикована к ней цепью за шею.

Спустя какое-то время те двое мужчин, что вышли вместе с актером, очевидно применяя добрые слова, и конечно мягкие жесты, начали объяснять поклонницам, что Мило следует позволить продолжать его путь. Женщины, конечно, при этом очень довольными не казались. До меня донеслись их возмущенные и протестующие крики. Похоже, они считали, что им должны были предоставить несколько больше времени на то, чтобы потолкаться у своего кумира, потрогать его, выказать ему свое восхищение. Как это, так скоро им запретили наслаждаться лучами его славы, согреваться теплом его яркой улыбки? Наконец, они пошли на уступки и расступились, с тоской глядя ему вслед, когда мужчина все же смог продолжить свой путь.

Я посмотрел на Лавинию. Та все еще не могла сдвинуться с места!

Кое-кто из женщин, оставшихся позади, все никак не могли пришпилить на место свои вуали, точно их руки дрожали и не могли справиться с такой простой работой. И когда это их вуали успели соскользнуть со своих мест?

В этот момент некоторые из тех женщин, что проявили большую робость поначалу, не осмеливаясь приближаться к мужчине своей мечты, торопливо, одна за другой, бросились к нему, чтобы хотя бы на мгновение оказаться рядом со своим кумиром. Мило улыбался им, и даже поцеловал затянутую в перчатку руку одной из них.

Мужчина продолжал двигаться, направляясь прямо в мою сторону. Лавиния уже осталась далеко позади. Она там что, подумала, что я случайно приковал ее к стене цепью? Бросив взгляд в ее сторону, я сделал почти незаметный, но недвусмысленный жест. Рабыня немного отстранилась от стены, словно собираясь последовать за Мило и его сопровождением. Но в это самое время носильщик одного из паланкинов подошел с боку к актеру и, встав на колени, указал на паланкин. Лавиния снова попятилась к стене. Меня уже немало напрягала, и ее нерешительность, и сложившаяся ситуация в целом, но, конечно, я не хотел, чтобы она пыталась конкурировать в этих вопросах с обитательницей паланкина, которая была, несомненно, богатой свободной женщиной. Во всяком случае, этот паланкин, как мне показалось, был не из тех, что арендуют, как и его носильщики не походи на рабов сдаваемых в наем. Все чего смогла бы добиться Лавинии в данной ситуации, это быть избитой этими самыми носильщиками, и остаться валяться где-нибудь в пыльном переулке в луже своей крови. Пожалуй, такой судьбы я для нее не желал.

Какое-то время я стоял в переулке, наблюдая за ситуацией. Женщина в паланкине должно быть была действительно богатой, или, по крайней мере весьма состоятельной особой. Двое мужчин, сопровождавших Мило, даже отошли так, чтобы он мог поговорить с владелицей паланкина тет-а-тет. Вскоре, актер склонил голову и приложился губами, к пальцам, появившейся между занавесками паланкина, маленькой ручки, затянутой в перчатку.

Но, похоже, это не понравилось обитательнице другого паланкина. У нее, кстати, судя по декору, стилю и закрытости паланкина состояние было не меньше, чем у первой. И еще я отметил, что помимо рабов-носильщиков ее сопровождала пара свободных мужчин. Интересно, не случалось ли иногда между носильщиками этих двух паланкинов потасовок, по наущению их владелиц, конечно. Я предположил бы, что это не было невозможным. Однако, казалось бы, сегодня все происходило относительно пристойно.

Когда актер, наконец, попытался продолжить свой путь этот второй паланкин медленно и плавно повернулся в его направлении. Это чем-то напомнило мне исследующие движения гореанской девятижаберной болотной акулы. Я снова сделал нетерпеливый жест в сторону Лавинии. Но какой беспомощно обезумевшей вдруг показалась мне эта красотка!

Меж тем, Мило и его сопровождающие прошли мимо меня. На какое-то короткое мгновение наши глаза встретились, и актер моментально отвел взгляд. Через несколько инов меня миновал второй паланкин, настойчиво удерживаясь в фарватере Мило и его маленькой группы поддержки. Наконец и Лавиния оставила стену и начала робко следовать за паланкином и его предполагаемой добычей. Когда она поравнялась со мной, я схватил ее за руку и, оттянув в сторону, поинтересовался:

— Что с тобой происходит?

— Я жду подходящей возможности, Господин! — ответила рабыня, глядя не на меня, а вслед компании удаляющейся по улице.

Я выпустил ее руку, в общем-то, отлично понимая, что у меня не было никаких оснований для того, чтобы сердиться на нее. В данный момент у нее, простой рабыни, действительно не было никакой подходящей возможности подойти к намеченной цели. Думаю, что скорее это мои действия были несколько непоследовательными, обусловленными моими опасениями относительно того, что она могла испортить игру, или же чем-то более простым, например, эмоциями или волнением, или, возможно, моими мечтами поскорее, а главное успешно закончить наше дело.

Лавиния, едва освободившись от моего захвата, поспешно рванула вслед за паланкином и его предполагаемой добычей.

Я внезапно вперился взглядом в парня стоявшего неподалеку от меня, который, едва заметив это принялся рассматривать вдруг заинтересовавшие его сколы в черепице соседних крыш. Когда он закончил исследование этих архитектурных изысков, он снова встретился со мной взглядом.

— Ну и? — осведомился я.

— Это была государственная рабыня, — пожал он плечами.

— Клейменая шлюха есть клейменая шлюха, даже если она принадлежит государству, — усмехнулся я.

— Верно, — согласился мой нежданный собеседник.

— У тебя какие-то возражения? — поинтересовался я.

— Не то чтобы возражения, — заверил меня он, — просто, как-то не принято приставать к ним, когда они находятся при исполнении своих поручений.

— И что, Ты думаешь, что ночью, когда они сидят на цепи, государство ласкает их? — спросил я.

— Нет, конечно, — засмеялся он.

Участь государственной рабыни можно считать одним из худших жребиев для женщины. Большинством рабынь это обычно расценивается как чрезвычайно незавидное рабство. Безусловно, их иногда делают доступными для рабов-мужчин, охранников или работников. Конечно, некоторым из государственных рабынь, обычно девушкам необычной красоты, везет больше, и их используют на государственных банкетах для обслуживания и развлечений. Но даже там государственные служащие чаще используют специально обученных банкетных рабынь, арендованных в компаниях занимающихся этим бизнесом целенаправленно или, в некоторых случаях, даже девушек от собственных садов удовольствий Убара.

— Спасибо за твое замечание, — поблагодарил я.

— Да пустяки, — пожал он плечами, и мы оба посмотрели вслед Лавинии, быстро семенившей прочь от нас вдоль по улице.

— Смазливая, — прокомментировал мой собеседник.

— Точно, — не мог не согласиться я, а затем повернулся и пошел по той же самой улице.

Честно говоря, особого раздражения я не чувствовал. Несомненно горожанин принял Лавинию за государственную рабыню. Это обнадеживало, и помимо того, было своеобразным комплиментом Фебе как швее, каковое умение она приобрела только после того как оказалась в ошейнике. Кроме того, он напомнил мне, что многие, и в частности стражники, могли бы неодобрительно отнестись к приставанию к такой девушке в тот момент, когда она исполняет свои обязанности. Подобная политика, кстати, препятствует таким рабыням получать простое, но столь желанное для них женское удовлетворение, связанное с ласками в цепях рабовладельца. Для них зачастую бывает трудно не то, что устроить себе свидание, а даже вступить в короткую связь одним из самых быстрых способов, просто повернувшись спиной к мужчине, задрав подол и наклонившись перед ним. Впрочем, в моей ситуации такая политика оказалась полезной. В силу этих неписаных правил, как мне казалось, у меня появлялась возможность, в случае необходимости, ненавязчиво защитить Лавинию, не вызывая при этом слишком больших подозрений к себе и своим действиям, в частности не позволяя идентифицировать меня самого, как ее вероятного владельца. Как знать, может я просто гражданин с высокоразвитым чувством гражданского долга, или, что не менее вероятно, забияка, ищущий повода, чтобы с кем-нибудь подраться?

Через несколько енов, уже на улице Авлос, неподалеку от тупика Тарна, я увидел, что один из свободных мужчин, сопровождавших паланкин, ускорился и догнал Мило и его двух компаньонов. Лавиния держалась примерно в тридцати — сорока ярдах позади паланкина. Сам я отставал от своей рабыни еще ярдов на десять или около того. Остановившаяся группа ожидала прибытия паланкина, который теперь двигался самым что ни наесть величественным способом, носильщики вышагивали внушительно и неспешно, как это бесспорно приличествует достоинству обитательницы паланкина. Через пару мгновений паланкин был опущен на мостовую, на теневой стороне улицы Авлоса, около стены, сплошь покрытой театральными афишами, часть из которых, была наклеена поверх других, а часть замазана краской или наполовину сорвана.

Тут стоит отметить, что в большинстве случаев рекламные объявления, уведомления и прочие анонсы которые можно увидеть на стенах домов в гореанских городах, как бы так помягче выразиться, не вполне законны. Некоторые из этих объявлений могут быть написаны владельцами определенных таверн или их агентами, и восхвалять прелести различных рабынь. Признаться, мне иногда было интересно, задумываются ли те мужчины, что мимоходом просматривают такие рекламки, перечисляющие, скажем, очарование какой-нибудь Тани или Сильвии, из такой-то и такой-то пага-таверны, над возможностью того, что это могли бы быть бывшие свободные женщины Ара, возможно женщины до недавнего момента недоступные, надменные и тщеславные, за которыми многие напрасно пытались ухаживать, не исключено даже, что они сами. Зато теперь, став рабынями, эти женщины сами, под угрозой плети, должны делать все возможное и невозможное, чтобы как можно лучше услужить мужчинам. Более того, они могли даже устроить себе покупку одной из них, конечно не для того, чтобы освободить ее, как говорится: «только дурак покупает рабыню, чтобы освободить ее», а затем, чтобы привести ее в свой дом и держать только для себя. Впрочем, несмотря на запреты, надписи на стенах домов в общественных местах гореанских городов, таких как рынки и термы, можно встретить повсеместно. И хотя эти надписи имеют главным образом предсказуемый характер, имена, признания в любви, обвинения врагов, ругательства и так далее, среди них, по крайней мере, на мой взгляд, попадаются настоящие шедевры. Например, частенько поэты используют стены, чтобы, так сказать, опубликовать свое произведение. Говорят, хотя я и не знаю, какая доля правды в этих слухах, что Пентилик Таллюкс, в честь которого назван большой театр, частенько записывал свои стихи именно на стенах. Само собой, его первые читатели тоже не особо стеснялись, и писали на тех же стенах свои комментарии к его стихам, и даже редактировали их. Боюсь, только, что немало таких критиков и редакторов позже находили в крови под этой самой стеной. Насколько я знаю, есть немало историй о том, что сам Пентилик Таллюкс, произведения которого знамениты своей сдержанностью и изысканностью, был замешан во многих скандалах подобного рода. В одной из таких истории говорится, что он лично убил семерых мужчин в одних только официальных поединках.

Еще стоит добавить, что название улицы Авлос можно перевести улица Флейты. В прежних рукописях я уже упоминал о ней именно в контексте улицы Флейты, но, как мне кажется, правильнее будет ее называть именно «Авлос». Так называлась флейта в древней Греции, и это же название, вместе с самим инструментом, перекочевало и в гореанский. Так что во избежание путаницы, просто будем помнить, что улица Авлос и улица Флейты — это одна и та же улица, на которой расположен большой театр, названный в честь Пентилика Таллюкса. Тут надо отметить, что музыка флейты играет чрезвычайно важную роль в гореанском театре, настолько важную, что имя флейтиста обычно указывается на театральных афишах сразу после имени исполнителя главной роли или исполнителей, если таковых несколько. Более того, зачастую флейтист не только находится на сцене, но и сопровождает исполнителей, подчеркивая речи музыкальным фоном. Это одна из традиций гореанского театра, которая способна передать настроение городской улицы, полет на тарне, отчаяние оказавшихся на спасательном плоту или ветра пустыни. Различные манеры исполнения способны передать и выразить различные эмоции. Какие-то подходят для любовных сцен, другие для сцен баталий и так далее. Наконец можно упомянуть, что «Авлос» — это еще и гореанское мужское имя. В этом нет ничего нового и незнакомого, ибо это присуще любым языкам. В любой стране можно встретить людей с фамилиями типа Смит — Кузнецов, Купер — Бондарев, Чандлер — Свечников, Карпентер — Плотников, Картер — Возницин и тому подобным происходящих от профессий. То же самое касается фамилий образованных от названий местности, таких как Гэмпшир, Лэйк — Озеров, Хольм — Островков, Ривер — Речников, и фамилий появившихся от названия предметов: Стоун — Каменев, Хаммер — Молотков, Рок — Утесов.

Носильщики и сопровождавшие его свободные мужчины, а также и компаньоны актера отошли в сторону от паланкина, оставив Мило и даму, которая, по-видимому, хотела бы быть уверенной в конфиденциальности их переговоров, тет-а-тет. Интересно, этому актеру всегда приходится выдерживать такой натиск разгоряченных женщин по пути из театра до дома своего владельца Аппания из Ара. Естественно, когда паланкин остановился, Лавиния сделала то же самое, и, конечно, замер и я в нескольких ярдах позади нее. Пока Мило был занят беседой с обитательницей паланкина, один из свободных мужчин, тот самый, который забегал вперед, чтобы задержать актера и его компаньонов, обратил внимание на Лавинию и начал к ней приближаться. Рабыня, должно быть, заметив это, испуганно обернулась и бросила на меня полный мольбы взгляд, который я предпочел не заметить. Тогда женщина, повернувшись, начала возвращаться обратно по Авлос, в направлении меня, но тут же замерла, услышав резкий окрик:

— А ну стоять, рабыня!

На мгновение я испугался, что она может запаниковать и бросится бежать. Конечно, никаких шансов убежать у нее не было, уже через мгновение, и она была бы сбита с ног и избита. Впрочем, если бы ее не поймал бы этот мужчина, то ей бы досталось уже от меня не далее, как сегодня вечером, прежде всего за неповиновение команде отданной свободным человеком. Такое поощряться не должно. Однако к моему облегчению, Лавиния замерла на месте, хотя было очевидно, что на какое-то мгновение она была напряжена от страха, но у нее хватило здравого смысла повернуться и встать на колени, причем, она учла, что приближавшийся к ней был мужчиной, ее колени раздвинулись в соответствующее положение. Одним из преимуществ этой позы, помимо ее общей пригодности и ее эффекта на женщину, является то, что она обычно весьма умиротворяюще действует на мужчин. Насколько я понял, этот мужчина заметил ее присутствие около театра, а также вероятно отметил и то, что она следовала за ними, или, что более вероятно, за тем, за кем следовали они сами. Конечно, я исключал той возможности, что он просто решил скоротать время ожидания, отведя рабыню в сторону, в ближайший простенок, например, прислонить спиной или грудью к стене и немного развлечься. Честно говоря, я бы даже не подумал возражать против этого, если бы в дополнение не возникло какой-либо опасности повреждения моей собственности. Тем более что это полностью согласовалось бы с ее ролью государственной рабыни, о которых известно, что они не склонны противодействовать такому вниманию, более того, за ними закрепилась устойчивая репутация особ всячески его провоцирующих. Я ранее упомянул, что городские власти вообще мало заботятся о сексуальных потребностях своих государственных рабынь. Во всяком случае, они, как кажется, довольно редко уделяют внимание тому, чтобы сделать что-либо для удовлетворения их очень реальных, и очень глубоких потребностей. С другой стороны, какое значение это может иметь, если эти женщины — просто рабыни? Но при этом, и это надо признать, государственные рабыни продаваемые частным владельцам зачастую приносят хорошие прибыли. Они жадно стремятся стать рабынями частного владельца, которому они могли попытаться служить с небывалым совершенством и преданностью, лишь бы у них была надежда, что тот проявит некое внимание, пусть самое минимальное, к качеству их жизни. Конечно, прежде всего, это касается внимания к тому удовлетворению, которым их мог бы наградить мужчина. Вот только, когда товарищ подошел поближе, я разглядел недвусмысленно враждебное выражение его лица, что заставило и меня самого занять позицию несколько ближе. Наконец, он встал перед Лавинией, стоявшей на коленях и дрожавшей от страха. От фигуры мужчины явно веяло угрозой. Рабыня даже попыталась расставить колени еще шире. Теперь уже можно было достаточно определенно сказать, что в его намерения, совершенно очевидно, входило защитить интересы его работодательницы, в том смысле, в каком он их понимал. Короче, он собирался прогнать Лавинию прочь. Вот только это уже входило в противоречие с моими интересами. Он уже замахивался, чтобы ударить рабыню, когда я шагнул к нему. В тот момент, когда его рука начала опускаться, я перехватил ее за запястье, и удержал в воздухе.

— Ай! — вскрикнул мужчина от удивления, гнева и боли.

Я выпустил его руку, лишь когда он прекратил вырываться.

— Ну и что все это значит? — сердито проворчал он, потирая запястье. — Ты чего вмешиваешься?

— А Ты чего вмешиваешься? — нетерпеливо потирая кулаки, спросил я.

— Я? — озадаченно переспросил мужчина, отступая на шаг назад.

— Ты вмешиваешься в поручение государственной рабыни, — указал я.

— Но она преследует нас! — попытался оправдаться мой оппонент.

— Уверен? — поинтересовался я.

— Ну, хорошо, — сразу пошел он на попятный, — не нас, другого.

— Кого именно? — уточнил я.

— Его, — ответил мужчина, ткнув пальцем в направлении паланкина.

— А какое тебе до этого дело? — полюбопытствовал я.

— Моя работодательница не одобрила бы ее преследования, — сказал он.

— Хочешь сказать, что твоя работодательница — рабыня опасающаяся конкуренции? — усмехнулся я.

— Нет! — воскликнул мужчина. — Она — Леди!

— Да-а? — насмешливо протянул я.

— Это не имеет значения, — раздражено бросил он.

— Неужели, ее хозяин еще не дал ей имя? — осведомился я.

— Вы же видите, что она несет записку! — буркнул мой собеседник, кивая на Лавинию.

— Дай-ка эту записку мне, — велел я рабыне.

— Это личное сообщение! — сообщила она, но стоило мне протянуть руку, и она безропотно отдала мне листок бумаги.

— Ерунда, — сказал я, заглянув в письмо и вернув его Лавинии.

— Дайте мне посмотреть! — потребовал мужчина.

— Ты не веришь мне на слово? — нетерпеливо осведомился я.

— Нет! — отрезал он.

— Ну тогда, защищайся! — довольно усмехнулся я, засовывая руку под тунику.

— Я безоружен! — опешил мой оппонент. — По закону мы граждане Ара не можем носить оружие.

— Тогда давай уладим наши разногласия на кулаках, — предложил я.

— Да Вы же пьяны! — воскликнул он, отступая еще на шаг.

— Если это так, тогда у тебя преимущество, — заметил я.

— Это непристойно для свободных мужчин, скандалить перед рабыней, — попытался отвертеться он.

— Так я ее сейчас отошлю отсюда, — сказал я.

— Нет-нет, — встревожился мужчина. — От нее нет никакого вреда.

— Ты собирался задержать ее, не позволив ей выполнять обязанности? — осведомился я.

— Нет, — замотал он головой. — Конечно, нет!

— Слава Талене, Убаре Ара, — сказал я.

— Да, слава Талене, конечно! — поддержал меня мой собеседник.

— Слава Серемидию, первому министру Убары, старшему капитану, командиру таурентианцев, Мирону Полемаркосу с Темоса и Луриусу из Джада, Убару Коса тоже слава! — перечислил я.

— Да-да, — поспешил заверить меня он, — слава им! Слава им всем!

— Слава толстому тарлариону! — провозгласил я.

— Если Вы того желаете, — сказал мужчина, — то, конечно!

— А Ты очень славный малый, — заметил я.

— Пытаюсь быть близким по духу, — проворчал он.

— Думаю, что стоит завести знакомство с вашей леди, — сообщил ему я.

— Нет, не стоит! — выпалил мужчина.

— Но надо же пожаловаться на твое вмешательство в исполнение обязанностей государственной рабыни, — усмехнулся я.

— Она в данный момент беседует! — указал он.

— А мне-то что до этого! — отмахнулся я.

— Не надо ее прерывать! — потребовал он.

— А может, Ты хочешь меня остановить? — поинтересовался я.

— Нет! — заверил меня он, повернулся и поспешил к паланкину.

— Рекомендую, — сказал я Лавинии, — обогнуть эту компанию и перехватить с нашу цель перед тупиком Тарна, по пути домой.

Насколько я понимаю это его обычный маршрут. Кроме того, всем будет казаться, что это я отослал тебя, торопя уделить внимание твоему поручению.

— Да, Господин, — кивнула женщина.

— Засунь письму под тунику, — добавил я. — Достанешь только тогда, когда возникает подходящий момент.

— Да, Господин, — сказала она, быстро поцеловала листок бумаги и спрятала его под туникой.

— Эта письмо слишком хорошо написано, чтобы потерять, — улыбнулся я.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.

Все-таки она сама написала это послание, само собой в соответствии с моими директивами и задачами. Мы с Марком какое-то время пытались спорить над каждой фразой, на затем бросили это занятие, и в конечном итоге, Лавиния составила все сама. Получилось чувственно, лирично, нежно, пикантно и трогательно. В общем это было отчаянное, просительное письмо от очень умной, глубоко женственной, чрезвычайно уязвимой и полной потребностей женщины, безнадежно влюбленной, нетерпеливо ожидающей подходящего момента, чтобы отдать все своему любовнику. Признаться, мы с Марком были поражены тому, какую превосходную работу выполнила Лавиния. Практически, получилось почти, как если бы она написала письмо от своего собственного имени, и не как часть нашей интриги. Только Феба не казалась удивленной, а просто улыбнулась. Она, кстати, тоже сделала пару замечаний, относительно написания некоторых букв, но, поскольку оказалось, что такой стиль был распространен в почерках Ара, Марк в целом поддержал Лавинию. Почерк Форпоста Ара, по понятным причинам, практически мало чем отличался от того, который был распространен в Аре. Конечно, некоторые различия в говоре имеются, но даже они столь незначительны, что выявить их сможет только очень опытный лингвист. Например, если речь Марка привлекла бы пристальное внимание на Тиросе или Косе, или даже в западном бассейне Воска, то она совсем не выделялась из общего фона в Аре.

— Надеюсь, Ты поняла, почему я не позволил тому мужчине ударить тебя? — спросил я.

— Чтобы защитить меня, Господин? — предположила она.

— Не совсем, — сказал я. — Есть другие причины, куда более значимые. Во-первых, соображения подходящести. Например, несмотря на то, что наказать тебя может и должен любой свободный мужчина, особенно в определенных случаях и при определенных обстоятельствах, в данный момент мне это не показалось ни таким случаем, ни таким стечением обстоятельств. Фактически, Ты являешься моей собственностью, и как Ты, наверное, понимаешь, в первую очередь я буду решать следует ли ударить тебя или выпороть, когда Ты того заслужила или мне этого могло бы захотеться, а не другие.

— Да, Господин, — согласилась рабыня, с трудом сглатывая комок в горле.

— Во-вторых, — продолжил я, — я не хочу, чтобы Ты предстала перед нашим другом с, скажем, красной щекой, раздутой окровавленной губой, или синяком под глазом. Это могло бы вызвать определенное недоверие.

— Я понимаю, Господин, — вздохнула она.

Я мазнул взглядом по улице Авлос. Паланкин все еще оставался на прежнем месте.

— Сейчас тебе следует поторопиться, чтобы обойти это место, — сказал я Лавинии. — Наш друг вскоре должен освободиться. Его беседа с леди в паланкине, хотя она, скорее всего, этого пока не осознает, вот-вот закончится.

— А что, если я не смогу это сделать, Господин, — внезапно всхлипнула женщина.

— Не понял, — уставился я.

— Что, если я умру от страха, даже не посмев приблизиться к нему?

— Я готов пойти на такой риск, — заверил ее я.

— Господин! — возмутилась она. — Я серьезно!

— Сомневаюсь, что Ты сможешь умереть от страха при подобных обстоятельствах, — усмехнулся я, — но если у тебя это все же получится, то мне просто придется найти на эту роль другую девку.

— Я поняла, — вздохнула рабыня.

— Так, теперь успокойся, — сказал я ей. — Как видишь, больше нет ничего, из-за чего стоило бы волноваться.

— Я уже почти успокоилась, — заверила меня она.

— Кто Ты? — спросил я, присев перед ней.

— Рабыня, — ответила она.

— Что-то еще? — уточнил я.

— Только это. Рабыня, и ничего больше.

— Именно это Ты должна помнить, — тихо, но твердо сказал я ей. — Когда он приблизишься к нему, просто помни о том, в уме, в сердце и в животе, что Ты — рабыня, и ничего больше.

— Я понимаю, Господин, — попыталась улыбнуться она сквозь слезы.

— Я не сомневаюсь, что у тебя все получится, — заверил ее я, — но если у тебя не получится, то уже Ты можешь не сомневаться, что дома тебя ждет суровая порка.

— Теперь я не думаю, что потерплю неудачу, Господин, — через силу улыбнулась Лавиния.

— Молодец, — похвалил я, вставая на ноги.

— Вы так добры, — сказала она, и мне послышалась некая издевка в ее голосе.

— Кажется, Ты действительно хочешь быть избитой, — заметил я.

— Нет, Господин! — поспешила заверить меня она.

— Хватит терять здесь время, рабыня, — рявкнул на нее я и, махнув рукой вдоль по улице Авлоса в обратную от паланкина сторону. — Пошла отсюда! Займись своими обязанностями!

— Да, Господин! — воскликнула она и, вскочив на ноги, торопливо посеменила назад по Авлос.

Я решил, что для нее будет лучше нести письмо под туникой, чтобы оно не привлекало внимания. Например, свободный мужчина заметил его. Было волне разумно нести послание в руке, когда мы надеялись, что Лавиния окажется в состоянии доставить его немедленно, скажем, на заднем дворе театра, но теперь-то выяснилось, что ей придется немного подождать, как минимум пока наш артист не доберется до тупика Тарна. Впрочем, если я предприму кое-какие действия, то он там окажется довольно скоро.

Повернувшись, я посмотрел на паланкин, и уже через пару мгновений я был подле него.

— А ну в сторону, — бросил я красивому собеседнику дамы, стоящему там.

— Ой! — вскрикнула женщина, сидевшая внутри, отпрянув от занавески.

— Этого-то я и боялся, — сказал свободный мужчина тот, с которым я говорил на улице, всего несколькими енами раньше.

Красавчик, конечно, спорить не стал, и просто отступил в сторону. А если бы я решил настоять, то он бы еще и на колени должен был встать передо мной. В конце концов, он был рабом.

— Что все это значит! — воскликнула женщина, торопливо поднимая вуаль, и удерживая ей перед лицом.

— Вот этот приятель, — заявил я, ткнув пальцем в мужчину, в перепалке с которым я совсем недавно поучаствовал, — помешал государственной рабыне исполнять обязанности.

— Подите прочь! — возмутилась женщина в паланкине.

— Просто я подумал, что вам неплохо было бы знать об этом, — объяснил я.

— Избейте его! — приказала она своим сопровождающим.

— Это может быть не разумно, — сообщил ей один из них, поглядев на второго, который, судя по их обмену взглядами, полностью подтверждал это предположение.

— Что, никто не защитит свободную женщину? — возмущенно спросила она.

Ее смазливый собеседник, в этот момент, как мне показалось, проявил неуверенность. Возможно, он даже рассматривал вариант своего вмешательства. Во избежание нежелательных, так сказать, последствий, хотя это и было довольно грубо с моей стороны, учитывая его несомненную известность и талант, хотя последнее могло бы быть спорно, я просто скомандовал:

— На колени!

Мило выполнил мою команду немедленно.

— Ох! — выдохнула женщина в тревоге, увидев своего красавчика на коленях.

Двое его сопровождающих, которые оба были свободными мужчинами, в этот момент начали понемногу двигаться в нашу сторону, но мне хватило одного угрожающего взгляда, чтобы они, посмотрев друг на друга, решили сыграть роль статистов. В конце концов, с какой стати они должны были возражать против законного приказа, озвученного свободным человеком тому, кто по большому счету был всего лишь рабом?

— Атакуйте его! — потребовала женщина от своих свободных сопровождающих.

— Он вооружен! — сообщил ей тот, с которым я уже свел знакомство.

Честно говоря, на самом деле, как раз сегодня я вооружен не был. Все же, я вышел в город не в униформе и без нарукавной повязки служащего вспомогательной стражи. Это было бы не разумно, поскольку могло привлечь лишнее внимание. Но зато возникала опасность быть остановленным стражниками, как кадровыми, так и вспомогательными, и подвергнуться аресту за нарушение официального запрета относительно несанкционированного ношения оружия в городе, того самого запрета, который бросил горожан во власти любого вооруженного, кому на этот запрет было наплевать. Когда я сунул руку под тунику, я просто хотел создать у моего противника впечатление, что там у меня скрыто оружие. И тот не замедлил именно это и предположить. Разумеется, будь я вооружен на самом деле, я не стал бы демонстрировать им этого.

— Подите прочь! — снова закричала на меня женщина. — А то я прикажу своим носильщикам избить вас!

— Ты натравишь на меня своих рабов? На свободного человека прямо на улице? — уточнил я.

Ей глаза блеснули яростью.

— Ты кто? — спросил я.

— Это не ваше дело! — закричала женщина.

— Просто, как мне кажется, стражникам это было бы интересно, — усмехнулся я.

— Убирайтесь! — потребовала она.

— Они наверняка захотят установить, кто мог приказать рабам напасть на свободного человека, причем виновного только в том, что он решил сообщить о проступке, — заметил я.

— Прочь! — заверещала обитательница паланкина.

— Кроме того, — добавил я, — если я выпущу кишки нескольким из этих приятелей, как Ты тогда домой вернешься? Не думаю, что тебе захочется идти пешком по улицам. Так ведь и тапочки можно испачкать.

Такие тапочки были обычной обувью свободных женщин. Зачастую это было целое произведение искусства, прекрасно выделанное и украшенное замысловатыми вышивками. С другой стороны, рабыни чаще всего ходят по улицам босиком, иногда с чем-нибудь на лодыжке, обычно на левой. Это могут быть несколько петель шнура, ножной браслет, тонкая цепочка и так далее.

— А еще у меня появился вопрос, — усмехнулся я, — о чем это Ты тут общалась с рабом?

— Ох! — задохнулась она от гнева.

— Не думаешь, что гвардейцы могут заинтересоваться и этим? — поинтересовался я.

— Животное! — возмущенно бросила женщина.

— Но тогда возможно, Ты тоже рабыня, — предположил я.

— Животное! — закричала она на меня.

— Ты часом не заклеймена? — решил уточнить я.

— Нет! — возмутилась она.

— А почему нет? — спросил я.

— Слин! Слин! — запричитала женщина.

— Ага, значит, все-таки не заклеймена, — усмехнулся я.

— Конечно, нет, — заявила сидевшая в паланкине, — я не заклеймена!

— Понятно, — кивнул я. — Ты просто рабыня без клейма.

— Слин! — в бессильной злобе заплакала она.

— Нисколько не сомневаюсь, что таких как Ты много, — заметил я.

— Слин! Слин! — заверещала женщина.

Но в этот момент я дотянулся до ее вуали, и сдернул с нее этот лоскут ткани, обнажив лицо женщины. Она отчаянно вцепилась в свою вуаль, оказавшуюся в моей руке, но я держал ее крепко, и у нее не было никаких шансов. Более того, пытаясь вырвать вуаль, женщина не могла воспользоваться капюшоном для того, чтобы хоть как-то прикрыть свое лицо, руки были заняты. Она, недоверчиво и ошарашено уставилась на меня, ее глаза сверкали от ярости. Лицо, кстати, хотя и было искажено гневом, оказалось небезынтересным, прекрасно сформированным и изящным.

— А Ты смазливая, рабыня, — сообщил я ей.

Женщина, с криком обиды и гнева, выпустила вуаль, сжалась в паланкине и закрыла лицо руками, словно пытаясь спрятаться от меня. Ее голова теперь была склонена к полу паланкина, а колени плотно сжаты. Лицо-то она скрыла, зато натянувшиеся одежды сокрытия превосходно обрисовали ее фигуру.

— И с фигурой у тебя все в порядке, — констатировал я. — Было бы интересно посмотреть, как она могла бы выглядеть в лоскутке рабского шелка.

— Домой! — выкрикнула женщина. — Несите меня домой!

Один из свободных мужчин, ее сопровождающих, тот самый, с которым, я уже имел возможность пообщаться, махнул рукой носильщикам, и те подняли паланкин и начали движение. Уже на ходу мужчина задернул занавески, но я не сомневался, но что он, прежде чем сделать это, успел заглянуть внутрь и составить свое мнение относительно особенностей фигуры женщины находившейся внутри, и того, как они могли бы смотреться если были подчеркнуты рабским шелком.

— Окинув взглядом мужчину стоявшего передо мной на коленях, я бросил:

— Ты можешь подняться.

Он встал, что интересно.

— На колени, — зло прорычал я, не скрывая своего раздражения.

Мужчина немедленно снова опустился на колени. Было заметно, что он немало поражен происходящим.

Двое его сопровождающих дернулись было к нам, но тут же замерли как вкопанные, остановленные моим предупреждающим взглядом.

— Вы что, не знаете, кто это? — удивленно спросил один из них.

— Раб, — констатировал я, и повернувшись к Мило сказал: — А теперь давай попробуем еще раз. Ты можешь подняться.

— Да, Господин, — ответил он. — Спасибо, Господин.

Сказав это, мужчина поднялся на ноги, и кротко встал рядом со мной. Кажется, многие из присутствовавших при этой сцене, потеряли дар речи.

Насколько я понял, и для самого Мило это не было повседневным опытом. Раб, конечно, не должен устно отвечать на всякое разрешение или распоряжение, но ожидается, что его поведение будет находиться в соответствии с определенным этикетом повиновения.

— Можете продолжать свой путь, — бросил я всем троим, освобождая их от моего присутствия.

— Пойдем, — сказал один из тех двоих мужчин рабу, и они, держась плотной группой, не теряя времени даром, направились вдоль по Авлос.

Краем я отметил, что актер не стал почтительно отвечать на призыв сопровождающего, но затем, я решил, что это было не моим делом. Если эти двое были склонны относиться к рабу так, словно он мог бы не быть рабом, то, какое мне до этого дело. Я решил, что мне не стоит беспокоиться по этому поводу, ведь в данной ситуации взаимодействия со мной лично не было. Кроме того, за время пребывания в этом мире мне приходилось, хотя, что и говорить, довольно редко наблюдать ситуации, в котором рабыни казались мне, по меньшей мере, недостаточно почтительны к своему хозяину. В таких случаях, конечно, далеко не каждый захочет узурпировать прерогативы владельца, даже если тот оказался слабаком. Всегда есть надежда на то, что он, в конечном итоге, поймет, что должно быть сделано и возьмется, наконец, за плеть. Само собой любая гореанская рабыня рано или поздно, возможно после возрождения мужественности в ее владельце, или после очередной продажи, или даже пройдя через несколько рук, оказывается под безупречной дисциплиной. Так это обычно бывает на Горе. Только один может быть господином. Актер, кстати, один раз оглянулся и довольно озадаченно посмотрел на меня, а потом продолжил свой путь держась рядом со своими сопровождающими. Подозреваю, что ему уже течение очень долгого времени никто не напоминал о том, что он был рабом. Похоже, что Аппаний позволил этому выскочить из его головы. По-моему, это было бы грубой ошибкой с его стороны. Но в любом случае я не видел причины вмешиваться в их дела, особенно в свете моих планов. Теперь они не должны были потратить много времени на то, чтобы добраться до тупика Тарна. Между прочим, я укоротил их беседу со свободной женщиной в паланкине, а, следовательно, сэкономил им несколько енов. Впрочем, я не ожидал и ни желал от них какой-либо благодарности за это. В какой-то момент в памяти всплыло лицо свободной женщины в паланкине. Уверен, благодаря мне у нее появился повод кое о чем подумать. Возможно, сейчас ее терзало любопытство относительно того, на что она могла бы быть похожей стоя на сцене аукциона, и какого характера могли бы быть предложения цены за нее.

Лавиния была хорошо осведомлена об обычном маршруте Мило от театра до дома Аппания, и она должна была перехватить его по пути, у тупика Тарна. Повернувшись на восток, я быстрым шагом направился к вдоль по Авлос. Таким образом, я, казалось бы, двигался бы в направлении противоположном тому, в котором ушел Мило и два его компаньона. Впрочем, я намеревался, сделав короткую петлю по параллельной улице, снова возобновить контакт с ними, и продолжать двигаться на некотором расстоянии позади, чтобы проконтролировать, как пройдет из встреча с женщиной предположительно являющейся государственной рабыней, по крайней мере, исходя из ее одежды. Через несколько енов я подошел к тупику Тарна, почти не отставая от актера при этом. Свернув с улицы Авлос, и возможно уверившись, что их никто не преследует, они явно замедлились. Тупик Тарна — улица достаточно широкая, или, точнее будет сказать, достаточно широкая для улицы гореанского города. Она расположена в нескольких кварталах к востоку от Авлос, и с утра до полудня превращалась в своеобразный овощной и фруктовый рынок. Разнообразные лотки и прилавки жались к южной стороне улицы, представлявшей собой практически одну сплошную решетку, густо увитую плетями винограда. По ту сторону этих решеток располагались дома богатых горожан. Тень от ограды предоставляла защиту от палящих лучей солнца для разложенных на прилавках продуктов, а также и для продавцов и пешеходов. Многие улицы гореанских городов, кстати, почти всегда погружены в полумрак из-за их узости и нависающих стен зданий. Результатом этого становится то, что далеко не всегда можно понять в какой стороне находится солнце и, соответственно, легко потерять ориентацию, причем как в пространстве, так и во времени суток. Да еще и тот факт, что не у всех улиц есть общепринятые или как-либо отмеченные названия, добавляет путаницы. Для того кто живет в данном районе, это, конечно, больших неудобств не представляет, но для чужака, или просто для человека незнакомого с районом, это становится чрезвычайно запутывающим обстоятельством. В подобной ситуации достаточно интересным кажется то, что большинство гореанских муниципалитетов не только не пытается привнести некий порядок этот кажущийся хаос, но и вполне намеренно сопротивляется даже попытке этого. Однако здесь все просто, и дело даже не столько в типичном почтении гореан перед традициями, сколько в том что этот беспорядок, по крайней мере, как предполагается, предоставляет некоторое преимущество с точки зрения обороноспособности. Например, бывали случаи, когда отдельные отряды армии вторжения в том или ином городе, буквально терялись в лабиринтах улиц, в итоге оказываясь неспособными собраться, сконцентрироваться и достичь поставленных целей. Рассказывают даже о ситуации, когда вражеская армия уже покинула город, в то время как некоторые из групп все еще оставались в городе, потеряв связь с основными силами, не один день бродя по переулкам и пытаясь выбраться. Нет нужды объяснять, что во время войны такие изолированные контингенты — зачастую ожидает незавидная судьба. Многие из таких заблудившихся групп больше никогда не воссоединились со своими товарищами, уничтоженные обороняющимися. Разумеется, захватчики обычно стараются найти проводников, знакомых с городом. Кстати, во многих городах попытка вынести карту города за его пределы считается преступлением. Немало народу попало в каменоломни, шахты или скамьи галер пойманные с такими картами.

Я держался примерно ярдах в пятидесяти позади группы из трех интересовавших меня мужчин, которые неспешно приближались к тупику Тарна с востока. За все время я так и не обнаружил никаких следов Лавинии. Но вот, наконец, среди мешанины света и теней, мне удалось вычленить ее фигурку, стоявшую около стены где-то в семидесяти ярдах впереди и справа, перед восточным краем ряда зарешеченных оград, вдоль которых обычно шумел утренний рынок. Очевидно женщина, после того, как проскочив переулками обогнула группу Мило с юга, поспешила сюда. Таким образом, она гарантировала, что не разминется с нашим другом. Кроме того, у нее появилось время, чтобы подготовиться и вернуть самообладание. Лавиния стояла на коленях у стены, около рабского кольца. Как ей и подобало. К тому же, это добавляло нюанс к тому эффекту, который ее внешность оказывала на всех мужчин, которые видели ее и могли по достоинству оценить ее красоту, ошейник и рабское кольцо, располагавшееся на одном уровне с шеей рабыни. К таким кольцам, рабовладельцы зачастую привязывают или приковывают цепью своих невольниц, если им необходимо уделить внимание своим дела в другом месте. Меня порадовало, что у Лавинии хватило ума на то, чтобы не притвориться, что бы она была прикреплена к кольцу «желанием господина», поскольку в этом случае ее отход от кольца, мог бы вызвать удивление или ненужные вопросы. Есть много способов прикрепить девушку к кольцу «желанием господина». Один из них, довольно типичный состоит в том, чтобы поставить ее спиной к стене, протолкнуть ее правую рука сквозь кольцо и обхватить ей левое запястье. В другом, не менее типичном случае, рабыню ставят на колени боком к стене, и аналогичным образом расставляют пропустить правую кисть через кольцо и обхватить левую руку. Однако самым простым и возможно самого распространенным способом «связывания желанием господина», причем не только к кольцу, можно считать простой приказ девушке схватить левое запястье правой рукой за спиной. Нет нужды говорить, что каким бы развлечением, удовольствием или удобством это не представлялось ее хозяину, сама рабыня будет вынуждена в отчаянии и страхе стремиться удержать это положение, причем даже в то время, как мужчина уделяет ей внимание, типичное для доминирования. Кстати, большинство рабовладельцев, в такой ситуации, предпочло бы просто связать или сковать невольнице руки за спиной. Этот способ недвусмысленно дает ей понять, что ее сопротивление окажется бесполезным, что она беспомощна и у нее нет ни единого шанса на побег, и теперь она может без боязни и колебаний, полностью открыть себя для радости покорения, восторга завоевания и счастья капитуляции.

Когда компания трех человек, красавчика актера и двух его сопровождающих, оказалась в нескольких ярдах от рабыни, она легко и изящно поднялась на ноги. Мужчины, конечно, отметили это движение, как несомненно и то, что обратили внимание на женщину ранее. Конечно, довольно трудно для стоящей на коленях рабыни, да еще для такой красотки, даже учитывая то мельтешение света и тени в этом месте стены, быть незамеченной и проигнорированной. Их глаза на мгновение встретились, а затем женщина быстро опустила голову. Однако этого короткого контакта хватило, чтобы мужчины остановились. Своим взглядом Лавиния смогла передать им, что она ждала их и хотела бы приблизиться к ним. Двое сопровождающих Мило удивленно посмотрели друг на друга. Ожидавшая их девушка несомненно была государственной рабыней. Такая вполне могла бы доставить сообщение от кого-то из Центральной Башне, скажем, даже от одной из многих свободных женщин из окружения Убары. Не исключено также и то, что они могли вспомнить, что она следовала за ними от самого театра. Понятно, что рабыня не могла располагать своим временем по своему усмотрения. Людей вокруг было немного. Фактически, можно было сказать, что улица была пустынна. Продавцы уже свернули рынок. Жарко было даже под затянутыми виноградом решетками. Держась на приличном удалении от них, я прислонился к ограде, в нескольких ярдах от дверного проема. Не думаю, что меня было бы легко рассмотреть, а тем более узнать, в том камуфляже света, теней и свисавших вокруг меня виноградных плетей. К тому же между мной и ими, оставались несколько столбов, державших решетки.

Меж тем Мило что-то сказал своим компаньонам и те немедленно отступили. Признаться, это заинтриговало меня. Могло показаться, что он не хотел, чтобы к этой встрече было обращено какое-либо официальное внимание, или, по крайней мере, желал, чтобы содержание разговора оставалось в секрете, хотя бы в теории.

Я не сводил глаз с женщины, шагнувшей к рабу. Быстрыми семенящими шажками кротко опустив голову Лавиния приблизилась к Мило. Руки она держала по бокам, ладонями назад, немного разведенными в стороны. Оказавшись около него, она немного приподняла голову, похоже, едва осмеливаясь встретиться с ним глазами, а затем опустилась перед ним на колени, и как перед господином исполнила почтение, уткнувшись головой в мостовую прямо перед его позолоченными сандалиями. Конечно, проявление подобного уважения было не совсем подобающим, в конце концов, они оба были рабами, но, раз уж она была женщиной, а он мужчиной, то такое почтение можно быть расценивать просто как преклонение женского начала перед мужским. Однако в данном случае прекрасно исполненное почтение, естественное почтение рабыни перед ее владельцем, было сделано перед мужчиной, который не только не был ее владельцем, но и сам был рабом. Я нашел это весьма интересным. Она что, решила, что принадлежала ему? Вообще-то она не должна была выполнять такое почтение в данном контексте. Прежде всего, этого не требовали ни обычаи, ни законы. К тому же, поскольку Мило ей не владел, не ожидал встречи с нею, то у него не было возможности обговорить детали ее отношения к нему, например, он не мог предупредить мою рабыню о своих предпочтениях относительно манеры появления перед ним, характера ритуалов уважения или подчинения, которые он мог бы ожидать от нее и так далее. В конце концов, он был всего лишь рабом, и в этом плане недалеко ушел от нее самой. В действительности, рабыни зачастую ведут себя довольно жестоко по отношению к рабам-мужчинам, насмехаясь над ними или дразня. Правда после этого рабыне остается только надеяться, что она не окажется закованной в наручники и брошенной ему в клетку, с плетью, привязанной к ее шее, ибо в таком случае он превращается в ее господина.

Лавиния посмотрела на актера, и в ее глазах блеснули слезы. Судя по его реакции в этот момент он явно узнал стоявшую перед ним рабыню. Похоже, Мило хорошо запомнил ее, прежде свободную женщину, которую он лично соблазнил и завлек в сети своего владельца, Аппания. Мужчина казался ошеломленным. Я не знал, чем именно было вызвано его состояние. Было ли это просто удивление от того, что он встретил Лавинию здесь снова, столь неожиданно. Или его удивил ее ошейник. А возможно причиной его реакции было внезапное осознание невероятного преобразования, которое произошло в ней, того, что простая свободная женщина, которую он завел в ловушку, вдруг стала столь удивительно возбуждающей и красивой. Не исключено, что имели место все причины. Внезапно Лавиния, по-видимому, не в силах преодолеть искушения, задрожав, легла перед ним на живот, и потянулась губами к его сандалиям, а затем робко и просительно, словно боялась, что ее могут ударить или пнуть, принялась покрывать поцелуями и облизывать ноги Мило. Не знаю, кто из нас в этот момент был более поражен я сам, или тот товарищ, которому было адресовано это внимание. Вообще-то я ожидал, что рабыня просто встанет перед ним на колени и передаст ему послание. И все! Честно говоря, я до конца не был уверен, что ей позволят сделать даже это. Я не исключал того, что ее могли просто отбросить ударом со своей дороги, если не сам Мило, то кто-нибудь из его сопровождающих. В конце концов, она было всего лишь рабыней. Если бы все произошло именно так, то я бы даже не стал вмешиваться, поскольку это могло бы дать повод связать меня с ней, чего я, на данном этапе всячески стремился избежать. Конечно, я не ожидал, что она могла бы быть подвергнута чему-либо большему, чем это является естественным или соответствующим для рабыни. Однако я был готов вмешаться в случае, если бы мне показалось, что есть шанс того, что она могла бы быть обезображена или получить серьезную травму. В конце концов, она обладала определенной ценностью на рынке, и мне бы не хотелось, чтобы с ней произошло нечто, что могло бы снизить ее цену.

Лавиния медленно перетекла в положение в коленях, но держа голову внизу, продолжила облизывать и целовать ноги стоящего перед ней мужчины. Затем она начала подниматься выше, перенеся внимание на его голени и икры. На мгновение женщина оторвалась от своего занятия и снова посмотрела вверх. Казалось, что Мило не мог даже пошевелиться, настолько он был ошеломлен и поражен происходящим. Даже с того места где стоял я был заметен блеск слезы в глазах и на щеках рабыни. Не получая отпора рабыня положила руки на его ноги и начала целовать его колени, и затем и выше. Теперь она стояла на коленях перед ним, почти выпрямившись, почти прижимаясь к нему, ее руки любовно обхватили его ноги, ее голова была покорно склонена, ее тело тряслось, словно от рыданий. Она снова подняла лицо и посмотрела в глаза мужчины. Похоже, что в мире не существовало никакого другого места, в котором ей так страстно хотелось бы очутиться. Лавиния опустила голову, и вернулась к прежнему занятию. Теперь она изысканно целовала и облизывала бока его бедер. Казалось единственным в ее жизни желанием, ее счастьем, предназначением и судьбой, было служить ему и дарить удовольствие. Интересно, она, правда, подумала, что была его рабыней? Тогда женщина снова подняла на него глаза, на сей раз умоляющие. Я заметил, что те двое, что остались не у дел, обменялись встревоженными взглядами. Этот красавчик, что был в какой-то опасности? Какой риск мог быть вовлечен в происходящее, который мог бы быть ясен для них, но не заметен для других? Лавиния прижалась лицом к пурпурной ткани сбоку, целуя и облизывая бедро мужчины, обрисовывая губами и языком нижнюю кромку туники. В этот момент один из сопровождающих рванулся вперед и с сердитым криком схватил рабыню за волосы.

— Похотливая рабыня! — рявкнул он, отшвыривая женщину в сторону.

Она с криком боли упала на бок на мощеную камнем улицу. Мужчина, однако, не успокоился и, подскочив к ней, свернувшейся в калачик и старавшейся стать как можно меньше, пнул еще дважды. При каждом ударе Лавиния отчаянно вскрикивала. Когда тот оставил ее в покое, женщина приподнялась на правом бедре, опираясь ладонями в мостовую, и посмотрела на них. Наш красавчик, по-прежнему не шевелился. Он оставался там, где стоял, казалось, впав в ступор.

— Прочь, похотливая рабыня! — прорычал один из компаньоном Мило.

— Убирайся! — заорал на нее второй.

В этом момент Лавиния стремительно встала на колени, расставив их в надлежащее положение, подходящее для той рабыни, которую можно использовать для удовольствия мужчин, потянулась к своей тунике, и вытащив оттуда скрытое до поры до времени послание, протянула его актеру. Один из двух сопровождающих шагнул вперед, чтобы взять листок бумаги, но Лавиния отдернула руку, сжав письмо в своем крошечном кулаке, и прижала его к себе. Она энергично замотала головой, в жесте отрицания. Не трудно было догадаться, что сообщение должно было быть доставлено только рабу лично в руки. Мужчина протянул было к ней руку снова, но рабыня опустила голову к земле, на этот раз, приняв скорее обычную позу почтения или стояния на коленях перед плетью, прикрывая письмо своим телом.

— Нет, Господин! — донеслось до меня. — Простите меня, Господин!

— Шлюха! — заорал на нее мужчина, и опять пнул ее.

— Подожди, — остановил его другой, спросил обращаясь к рабыне: — Ты выполняешь чей-то приказ?

— Да, Господин! — ответила Лавиния. — Послание может быть отдано только одному человеку и только ему!

— Отлично, — пробурчал второй. — Передавай.

Тогда женщина с благодарностью встала и, подойдя к рабу, опустилась перед ним на колени. Но как здорово у нее получилось встать на колени! И как хорошо она смотрела на ноги Мило, хотя тот был всего лишь рабом. Лавиния протянула письмо мужчине, опустив голову вниз между ее поднятыми руками, предлагая листок бумаги, точно таким же способом каким рабыня предлагает вино и себя саму своему владельцу. Кажется, даже у Мило перехватило дыхание, настолько потрясен он был той красоткой, что это исполнила. Признаться, я почти испугался, что он может упасть, настолько красивой она была. Подозреваю, что никогда прежде перед ним не стояла на коленях такая женщина. В этот момент, как мне показалось, он начал ощущать славу и ликование, правильность и совершенство, всю полноту власти своего доминирования. Я не мог не отметить, что Лавиния передала актеру письмо так, словно это было ее собственное послание, с мольбой предлагаемое ему от ее собственного имени, а не от кого-то другого, для кого она была просто скромным курьером. Впрочем, письмо-то это она сама написала. Но, тем не менее, я был изрядно озадачен ее поведением. И одновременно я был необыкновенно впечатлен им. Я сам до сего момента даже не подозревал, что она была настолько красива.

— Ты доставила свое сообщение, шлюха! — раздраженно бросил ей один из мужчин. — Теперь проваливай отсюда!

— Да, Господин! — отозвалась рабыня.

Он занес руку, словно собираясь отвесить ей пощечину.

— Да, Господин! — повторила она и, встав на ноги, не этот раз совсем не так изящно как прежде, ввиду поспешности, проскользнула мимо меня, удаляясь на запад от тупика Тарна.

Понятно, что ей уже не хотелось наслаждаться дальнейшим вниманием любимого актера. Теперь она была униженной, трижды пнутой рабыней. Не думаю, что мужчина действительно намеревался ударить ее еще раз, скорее он просто угрожал сделать это. Однако этой угрозы оказалось вполне достаточно, чтобы заставить ее поспешить прочь от этого места, где она могла бы, если не поспешила прочь отсюда получить по щеке и возможно не один раз сильной мужской рукой. Вряд ли ей хотелось носить на своем прекрасном лице алые отпечатки пятерни мужчины.

— А она ничего, симпатичная, — заметил один из них, тот, который вел расспросы, глядя вслед Лавинии.

— Но она — всего лишь женщина, — проворчал другой, тот, который угрожал ей пощечиной.

— И рабыня к тому же, — усмехнулся первый.

— Так ведь именно они самые симпатичные и лучшие, — указал второй.

— Это точно, — кивнул первый. — Никакого сравнения.

Красивый раб стояла на улице, около решетки, с любопытством глядя вслед уходящей рабыне. В его руке, совершенно забытый, был зажат листок бумаги. Казалось, что он не мог оторвать глаз от удаляющейся женской фигуры. Меня мучил вопрос, не могло ли случиться так, что он нашел ее интересной, тем самым, наиболее глубоким интимным способом, которым мужчина может заинтересоваться женщиной, с точки зрения его интереса к ней как к рабыне? Я надеялся, что нет. На мой взгляд, это могло бы разрушать мои планы.

— Прочитай письмо, — напомнил один из мужчин, выводя Мило из задумчивости.

Рассеянно, как будто потеряв интерес ко всему в мире, за исключением теперь уже ставшей крохотной фигурки рабыни, спешащей прочь от этого места, актер открыл послание. Очевидно, читать он умел, на что собственно я и рассчитывал. В конце концов, он был высоким рабом. К тому же, для него было бы достаточно трудно быть известным актером, не имея возможности изучить детали своей роли не имея возможности читать сценарий. Разумеется, хватает и таких актеров, что читать не умеют, а свои роли запоминают на слух. Это в особенности касается женщин, так как большинство женских ролей на гореанской сцене, за исключением тех, что в высоком театре исполняются мальчиками или мужчинами, играется рабынями, многие из которых просто не грамотны. Кроме того, и это известный факт, скальды на севере, и не только они передают свои саги из уст в уста. Вообще, среди гореан хватает тех, кто так и не научился читать, из-за чего многие магазины, мастерские и прочие места общего пользования используют различные символы и знаки, чтобы как-нибудь подоходчивее идентифицировать место своего бизнеса. Например, большая деревянная фигура изображающая кубок паги будет висеть у двери таверны, кузнец у своей мастерской нарисует молот и наковальню, если увидишь иглы с ниткой, то перед тобой магазин портного и так далее. И кстати, мне частенько приходилось встречать на Горе людей чрезвычайно умных, но при этом не умевших читать. Безграмотность, или, если сказать помягче, неспособность читать и писать, не считается на Горе одним из признаков глупости. Подобные казусы во многих случаях скорее связаны с кастовой структурой и культурными традициями. Некоторые воины, как я указывал ранее, похоже, полагают, что для них несколько недостойно, чтобы уметь читать, или, по крайней мере, читать бегло. Возможно, все дело в том, что такое умение относится скорее к прерогативам писцов. Предназначение у воина одно, а у писца — совсем другое. В конце концов, никто же не ожидает, что писец будет владеть мечом. Но тогда, почему мы должны ожидать, что воин владеть пером? Превосходный пример подобного подхода — каста музыкантов, которая, в целом, постоянно сопротивляется многочисленным попыткам развить и стандартизировать систему записи музыки. В результате, песни и мелодии передаются внутри их касты изустно от одного поколения к другому. «Если что-то стоит играть, то оно стоит того, чтобы его запомнить» — говорят музыканты. Лично я подозреваю, что они просто боятся слишком широкого распространения знаний их касты. Врачи, что интересно, возможно по подобной же причине, предпочитают вести свои записи, используя архаичный гореанский, который для большинства гореан и вовсе непостижим. Многие мастера, кстати, держат такие детали как технологии создания различных видов стекла или металлов, вообще, в зашифрованном виде. Торговые правила на Горе пока еще не дошли до представления таких вещей как патенты и авторские права. Такие понятия в этом мире, конечно, существуют, но они находятся в муниципальном праве, соответственно, относятся к местной юрисдикции.

— О чем там говорится? — спросил один из сопровождающих.

— Это личное послание, — ответил ему раб, сжимая письмо в руке, — и, я боюсь, слишком личное.

— Дай посмотреть, — попросил другой мужчина.

— Для всех будет лучше, если единственными, кто это увидит, будем мы с Аппанием, — покачал головой Мило, лицо которого почему-то казалось бледным и потрясенным.

— Ну и ладно, — пожал плечами его товарищ, отстраняясь от него, видимо по реакции раба поняв, что в данном случае лучше не настаивать.

— Это настолько это важно? — спросил второй мужчина.

— Боюсь, что да, — признался актер.

— Пошли-ка лучше домой, — предложил первый.

И они направились на восток, забираясь дальше в тупик Тарна, прижимаясь к решетками правой стороны улицы, которая в данный момент была теневой стороной. Кстати, обычно гореане стараются придерживаться левой стороны улиц и дорог, что, вполне, объяснимо, ведь большинство людей является правшами. В этом случае вооруженная рука оказывается повернутой в сторону незнакомца. Что интересно, на Земле исторически сложилось так, хотя это не особенно актуально для Гора, поскольку большинство гореанских предметов одежды не имеют пуговиц, что мужские рубашки, куртки, пальто и прочая одежда имеют пуговицы справа, так, чтобы одежда имела открытие вправо. Дело в том, что ножны ножа или меча правша обычно носит слева, выхватывая оружие поперек тела в направлении слева на право. Таким образом, ни рука, ни рукав, ни гарда клинка не зацепится за край одежды, что могло бы воспрепятствовать приведению оружия в боевое положение. Впрочем, на Горе подобный подход сохраняется в различных предметах одежды, имеющих булавки, броши и тому подобные аксессуары. Также у разновидности мужской туники с запахом один борт накладывается на другой подобным образов, по-видимому, по той же причине. Воины, в ситуациях опасности, обычно носят ножны на левом плече, придерживая их левой рукой, чтобы мгновенно выхватить меч правой, отбросив ножны и перевязь в сторону, чтобы забрать позже, если будет кому. Очевидно, что ножны, подвешенные к ремню, не только являются неудобством в бою, но еще и могут зацепиться за что-нибудь, быть захвачены противником и использованы им в своих интересах.

Я проконтролировал, что они ушли, и только после этого покинул свое укрытие. Признаться, до сего момента я даже не был уверен, что раб покажет письмо Аппанию. Но теперь, поскольку передача послания произошла при свидетелях, чего я изначально не предполагал, то казалось очень вероятным, что он именно так и поступит. Впрочем, мои планы, конечно, в том виде, в котором я их составлял на первом этапе, и не требовали, чтобы письмо было передано Аппанию. Магнат, конечно, являлся значительной фигурой в моих планах, но не на данном этапе. Интрига с письмом не предполагала участия Аппания. Дело могло быть сделано как с ним, так и без него.

Направившись на запад от тупика Тарна, я уже через несколько енов был в заранее оговоренном месте рандеву с Лавинией, на улице Варик, к западу от Авлос. Заняв позицию около одного из дверных проемов, и принялся осматриваться. Понятно, что женщина не должна была праздно слоняться где-то поблизости, поскольку это могло привлечь внимание. Скорее всего, что она время от времени проходила туда-сюда по улице, а потом скрывалась в таком же закутке, на некотором расстоянии от меня в том или ином направлении. Подозреваю, что Лавиния за то время, что меня не было, уже несколько раз прошла мимо этого места. Я собирался первым делом после встречи скрыть женщину, заведя ее в укрытие одного из дверных проемов, под тем плащом, что она носила прежде, а теперь лежавшим в моем мешке. После этого можно было спокойно возвращаться домой. Правда, когда я, наконец, увидел ее, все планы вылетели из моей головы. Я пораженно замер от осознания того, насколько красивой о очаровательной она была.

— Господин, — выдохнула Лавиния.

— Сюда, — сказал я, кивая на дверной проем.

Едва рабыня оказалась в прикрытом от посторонних глаз месте, как я нетерпеливо схватил ее за плечи, повернул лицом к себе и припечатал ее спиной к правой стене.

— Господин? — прошептала женщина.

Я, продолжая удерживать ее за плечи, и плотно прижимая к стене, заглянул в ее глаза. Очень приятно так держать женщину. Трудно было не заметить, так и не успевшие просохнуть, следы слез на ее щеках. Значит, она плакала даже после того, как покинула тупик Тарна.

— Тебе повезло, — улыбнулся я, — что тебя не избили напоследок.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— А еще Ты не лишена привлекательности, — заметил я.

— Спасибо, Господин, — зарделась рабыня.

Немного отстранившись, но не ослабляя захвата, я окинул ее оценивающим взглядом.

— Даже в таком наряде, — добавил я.

— Спасибо, Господин.

Недавние предписания, касавшиеся одежды государственных рабынь, конечно, привели к тому, что невольницы оказались одетыми довольно скромно. Правда, в конечном итоге, та предполагаемая цель косианцев, которую они ставили перед собой, принимая это решение, а именно снижение сексуальной энергии мужчин Ара, их феминизация и большая управляемость, достигнута не была. Куда сильнее влияет на мужчин то, что женщина — рабыня, а не то во что она одета. В конце концов, рабовладелец сам может одеть на свою рабыню в то, что ему понравится. То, что женщина — рабыня, может удвоить, утроить и даже более того, сексуальный интерес и желание мужчины. Это, кстати, оказывает не менее значительный эффект, а порой и просто поразительный эффект на сексуальность порабощенной женщины. Причины этого, конечно, лежат в нашей природе.

— Господин сердится на меня? — опасливо спросила Лавиния.

— Отступи от стены, — приказал я ее, отпуская ее плечи. — Повернись, прижми ладони к стене. Стой так. Не двигайся.

— Да, Господин, — вздохнула она.

И в этот момент я дотронулся до нее.

— О-ох, — протяжно простонала женщина, отчаянно пытаясь не шевелиться.

— А Ты все еще горячая, — констатировал я.

— Простите меня, Господин, — дрожащим голосом проговорила Лавиния.

— Не нужно за это просить прощение, — усмехнулся я. — Быть горячей похвально для рабыни. Скорее ее могут наказать плетью, если она не будет таковой.

— Да, Господин, — сказала женщина, с трудом проглатывая слюну.

— И, если я не ошибаюсь, еще совсем недавно, — заметил я, — Ты была возбужденная и мокрая.

— Не сердитесь, Господин, — попросила рабыня.

Какой возбуждающе соблазнительной она была в тупике Тарна! Насколько притягательно прекрасно она там выглядела! Меня даже охватило дикое желание мчаться к ней, схватить и бросить спиной на камни и использовать для своего удовольствия. Само собой, у меня хватило выдержки и здравого смысла этого не делать. В конце концов, это могло пустить насмарку все мои планы.

— Не сердитесь на меня, Господин! — снова сказала она.

— Кому Ты принадлежишь? — спросил я.

— Вам, Господин, — ответила рабыня.

— А может кому-то еще? — уточнил я.

— Никому больше! — заверила меня она.

Я окинул ее оценивающим взглядом.

— Рабыня надеется, что ее господин не серится на нее, — проговорила Лавиния.

Тогда я снова взял ее за плечи и притянул к себе почти вплотную, но не прижимаясь. Подержав невольницу так несколько инов, я услышал ее тихий стон. Затем она повернула голову вправо и попыталась посмотреть на меня.

— Ты чувствуешь мою близость? — осведомился я.

— Да, мой господин, — прошептала рабыня.

— И это тебя возбуждает? — поинтересовался я.

Она краем глаза взглянула на мне и сказала:

— Да, Господин.

— И Ты не можешь ничего поделать с этим? — спросил я.

— Ничего, Господин, — признала женщина, отводя взгляд.

— И на моем месте мог быть любой другой мужчина, — заметил я.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Но я — твой владелец, — напомнил я.

— Да, мой Господин, — подтвердила Лавиния.

— А Ты — рабыня, — сказал я.

— Простите меня, Господин.

— Я никоим образом не влияю на тебя, — пояснил я ей. — Просто, твоя сексуальность вырвалась из-под твоего контроля, и взяла тебя под свой.

— Да, Господин, — испуганно прошептала она.

— Не бойся, — успокоил я ее. — Для рабыни уместно быть сексуально отзывчивой, живой и энергичной.

— Да, Господин, — не стала отрицать женщина.

— Более того, это даже требуется от нее, — напомнил ей я.

— Да, Господин.

— Ты же не хотела бы повстречаться с плетью за недостаток в тебе огня, не так ли?

— Нет, Господин! — замотала она головой.

— Тогда больше об этом не думай, — посоветовал я. — Теперь Ты сама должна хотеть сдаться своим самым глубоким потребностям и желаниям, своим самым глубинным и беспомощным страстям, тем истинам, что до настоящего времени скрывались в самых тайных закоулках твоего живота.

— Отведите меня куда-нибудь, Господина, и возьмите там! — вдруг попросила Лавиния. — Возьмите меня!

— А Ты не заметила, что я уже отвел тебя куда-нибудь? — поинтересовался я, разворачивая к себе лицом.

Женщина дикими глазами уставилась на меня. Я же, удерживая ее за плечи, поднял и прислонил спиной к стене.

— Господин! — взмолилась она, глядя на меня сверху.

Прижав ее к стене своим телом, я подхватил ее тело руками под бедра и за талию, и начал медленно опускать вниз. Едва наши лица оказались на одном уровне, Лавинией обхватив меня руками за шею, прорыдала:

— О-о, да, Господин! Я отдаюсь вам, как рабыня, как ваша рабыня!

Я удерживал ее в течение пары енов, а может больше, трудно контролировать время в такие мгновения.

— Ай-и-и! — выкрикнул я.

— Я ваша, — простонала женщина, — я ваша рабыня!

— Да, — выдохнул я. — Да, Ты — моя.

Внезапно, почувствовав чье-то присутствие позади меня, я обернулся. Стражник. Из кадровых полков, а не из вспомогательных отрядов, как я. Причем мне совершенно не знакомый. Но главное он не выглядел озлобленным.

— Аупф! — шумно выдохнул я, немного приподняв Лавинию, и поставив ее на ноги.

Женщина так и не разжав своих рук, поцеловала меня в плечо. Уверен, она узнала о наблюдавшем за нами мужчине даже раньше меня.

— Разве тебя не научили, что в присутствии свободного мужчины Ты должна вставать на колени? — спросил я ее.

Рабыня мгновенно выпустила меня из своих объятий, смущенно одернула тунику и опустилась на колени, разведя их широко в стороны.

— А надсмотрщик знает, где Ты прохлаждаешься? — поинтересовался стражник у Лавинии.

— Нет, Господин, — потупившись, ответила та.

— Хорошенькая, — прокомментировал мужчина.

— Спасибо, Господин, — довольно улыбнулась женщина.

— Эти государственные шлюхи как всегда в своем репертуаре, — усмехнулся стражник.

— О-о? — удивленно протянул я.

— Правда, мне больше нравилось, когда они звенели колокольчиками, — добавил он.

— Было очень мило, — поддержал я его.

— Кроме того, это помогало отслеживать их по переулкам, простенкам и дверным проемам.

— Несомненно, — признал я.

Стражник окинул взглядом Лавинию, тут же опустившую голову.

— Подозреваю, что по ночам им одиноко в своих цепях, — заметил он.

— Не могу не согласиться с этим, — кивнул я.

— У нее есть обязанности, — напомнил мужчина. — Не задерживай ее здесь надолго.

— Мы уже уходим, — заверил его я, и стражник повернулся и неторопливой походкой направился на юг по улице Варик.

Лавиния дрожала. Мне даже пришлось помочь ей встать на ноги. Затем я накинул на нее короткий плащ. Однако тут мне пришла в голову мысль показавшаяся интересной и заманчивой. Поддернув ту часть туники рабыни, что была выше пояса, вверх, я отрегулировал подол ее одежды так, чтобы она стала рабски короткой. Точно также я приспособил и плащ. Теперь он только-только прикрывал нижнюю кромку ее туники. Правда, плащ женщине пришлось удерживать самой, собранным у горла, заодно скрывая приметный ошейник. Таким образом, то, что рабыня носила предмет одежды, напоминающий тунику государственной рабыни, не было видно, и ее ноги вопреки намерениям косианцев, оставались нахально и восхитительно обнажены.

— Я передала послание, — сообщила мне Лавиния.

— Знаю, — кивнул я.

— Вы видели? — испуганно спросила она.

— Да, — улыбнулся я и, видя, как рабыня задрожала и опустила голову, поспешил успокоить: — Не бойся.

— Я ничего не могла поделать с собой, — прошептала она.

— Не вижу в этом ничего критичного, — сказал я.

Она набралась смелости и посмотрела на меня.

— Ты — рабыня, — напомнил я ей.

— Да, Господин, — с некоторым удивлением согласилась она. — Это так. Я — рабыня. Теперь я стала рабыней.

— Ты возражаешь? — уточнил я.

— Нет, Господин, — улыбнулась женщина. — Я люблю это!

— Ты хорошо выполнила свою часть работы, и даже превосходно, — похвалил я ее. — Я доволен.