Волк который правит (неоф. перевод)

Глава 11: КАМЕНЬ, НОЖНИЦЫ, БУМАГА

— Я бы больше обрадовалась, если бы какой-нибудь другой Дом предоставил им жилище. — Имбирное Вино смотрела на грузовики, прибывающие с багажом клана Камня.

Волк молча кивнул. По правде говоря, никто из глав Домов не хотел, чтобы в их анклаве поселился клан Камня. У Имбирного Вина, однако, не было выбора не только потому, что она была самой молодой главой Дома, но также потому, что ее анклав был самым небольшим, что означало, что наименьшему числу членов клана Ветра придется его покинуть, когда он будет занят кланом Камня в качестве временной резиденции. Дома трех прибывающих домана, как им сообщили, насчитывали вместе меньше, чем сорок человек. В анклаве Имбирного Вина было пятьдесят гостевых кроватей, таким образом, не использовались только десять из них.

— Я никогда раньше не принимала кого-либо из клана Камня, — сказала Имбирное Вино. — Я надеюсь, что они едят нашу еду. У нас нет специй или специальных кастрюль, чтобы готовить их блюда, а на свою кухню я ихне пущу.

Волк не понимал фанатизм, с которым анклавы защищали свои кухни. Ему уже пришлось разрешать несколько споров между своим Домом и Домом Маковой Лужайки. Однако он узнал, что есть только один правильный ответ. «Если они не будут есть то, что им предложат, значит, они не будут есть вообще».

Имбирное Вино закусила один сустав пальца, наблюдая, как на тротуар выгружался багаж. Первыми были выгружены, что логично для зоны боевых действий, запасные доспехи секаша. Затем последовали футляры с мечами и луками. Наблюдая, как ее люди надрываются, чтобы спустить грузовые контейнеры с зачарованными стрелами, она пробормотала, не выпуская палец: — Я хочу двойное вознаграждение.

— Принято.

Волк договорился, чтобы от пустыря-посадочного поля домана клана Камня были доставлены на его Роллс-Ройсах. Первый из них остановился рядом с ними и наружу вышел один мужчина. Поскольку рядом с ним не было секаша, это явно был Лесной Мох. Волк не мог сказать, имел ли этот мужчина чистый геном клана Камня. Лесной мох имел характерное для этого клана плотное телосложение и темную кожу. Однако его волосы были ярко-белыми, выделяясь на фоне его кожи. Веки его левого глаза были сшиты вместе и западали в глазную впадину черепа, указывая, что этот глаз был полностью удален. Глазную впадину окружали шрамы, как будто по коже от края лица почти до границы глаза водили чем-то тонким и раскаленным. Шрам в углу глаза, однако, уходил в глаз. Как будто после нескольких промахов, последнее движение выжгло его.

Правая сторона лица Лесного Мха была гладкой и целой, так же как и карий глаз, который смотрел на Волка.

— Лесной Мох на Камне. — Мох четко и холодно поклонился.

— Волк Который Правит Ветром.

Своим единственным глазом Мох бросил короткий взгляд в его сторону, и пристально осмотрел секаша. Учитывая отсутствие одного глаза, Волку было трудно определить, о чем тот думает. — Ну, разумеется, это ты. А это твои красавцы. Очень, очень хороши.

Волк решил считать этот комментарий комплиментом и подтвердил его кивком. Однако в этих словах было что-то еще… как масло, налитое в воду, невидимое, пока не будет отделено от воды.

— Сын Пляски Выдры, — сказал Лесной Мох. — В этом году он становится совершеннолетним, не так ли?

Что эта исковерканная душа хочет от Маленькой Лошади? — Да.

— Закаленная Сталь. — Лесной Мох назвал имя деда Маленькой Лошади по отцу и поднял левую руку. Затем он поднял свою правую руку, сказав: — И Совершенство. — Это была мать Пляски Выдры. Он свел руки вместе и поцеловал кончики пальцев. — Какое прекрасное существо создал клан Ветра.

Было ошибкой отвечать на первый комментарий Лесного Мха; повторять ее Волк не собирался. Хотя секаша и могли быть практичными до безжалостности, было оскорбительно полагать, что что-то иное, кроме случая, могло соединить две знаменитые генетические линии секаша в одном ребенке.

Волк мрачно посмотрел на него, предупреждая не продолжать эту тему.

— Какой взгляд! Но я безумен. Такие взгляды я вижу только моим левым глазом. — Лесной Мох дотронулся до своей изуродованной щеки, указывая на свою пустую глазную впадину. Он встрепенулся, как будто ему в голову пришла мысль. — Последнее, что я видел этим глазом, была Цветущий Ручей из Камня, которую утопил в выгребной яме ее Первый, Гранит. Они начали с того, что изнасиловали всех женщин. У секаша были их наекуна, но домана… — Лесной Мох вздохнул и прошептал: — Эти бешеные псы настолько плодовиты, что они могли получить потомство и от эльфов. И конечно… дитя-полукровка дал бы Они доступ к геному домана… так что секаша пришлось действовать. Они лишили Гранита рук и правой ноги, кость за костью. Они думали, что сделали его беспомощным, но он смог засунуть Ручей лицом в сортир. Она так долго трепыхалась под ним… я думал, от утопления умирают быстрее. Было тихо. Так тихо. Никто из нас не смел сказать ни слова, пока все не было кончено. Шшшш. Тихо как мыши, чтобы Они не услышали и не поняли, что их бешеное семя пропадает зря, и не забрали ее, чтобы она рожала их щенков.

Волк сдержал свое желание отступить от этого эльфа. Был ли Лесной Мох так безумен, как казался, или это было всего лишь игра, чтобы дать ему возможность быть таким невежливым и грубым, как он хотел? Или, думая, что «играет роль», Лесной Мох обманывал только себя?

— А что с твоей доми? — Лесной Мох наклонился ближе, и зашептал, сверкая глазом. — Эти бешеные звери выебли ее?[31] Наполнили ее своим семенем? Придется ли тебе топить щенков в ночном горшке?

Волк не собирался продолжать этот разговор, и объяснять, что Тинкер будет бесплодной из-за трансформации еще долго после того, как пройдет опасность беременности — независимо оттого, что Они с ней делали. — Ты больше никогда не будешь говорить о моей доми.

— Это не мне надо бояться. Это тебе надо бояться твоих красавцев, стоящих вокруг. Они держат наши жизни в своих священных руках, оценивая каждый наш вздох. Они должны быть сильными, поскольку так слабы мы. Я очень надеюсь, что когда-нибудь кто-то из них решит, что я слишком изуродован, чтобы жить.

— Надеюсь, скоро.

Лесной Мох горько рассмеялся. — Да, да, вообще-то, так будет даже лучше. Я слишком боюсь сделать это сам. Я трус, ты же знаешь. Все знают. Именно поэтому у меня нет секаша.

Имбирное Вино слышала весь разговор. Как вежливая хозяйка, она элегантно поклонилась и предложила проводить Лесного Мха в его комнату, но прищуренные глаза означали, что она еле сдерживает ярость. Люди Ветроволка могли не знать Тинкер, но она была его доми, и они не собирались просто сносить грубость и критику по отношению к ней.

Хотя, как он подозревал, люди могли винить Тинкер за то, что Питтсбург застрял на Эльфдоме, эльфы знали, что рано или поздно этот странный цикл Выключения и Включения прекратится. Люди не могли долго продолжать делать одно и то же. При условии, что Призрачные земли не доставят им больше проблем, большинство эльфов поддерживали решение Тинкер.

Секаша из его Руки насторожились, Волк повернулся, и увидел, что рядом с ним стоит Драгоценная Слеза.

Ее платье было густо-зеленого цвета, который всегда ей очень шел. В черные волосы были вплетены цветы и ленты, что наверняка заняло не меньше часа. Вокруг нее летали два магических шара. Один делал воздух вокруг нее свежим. Другой шар вызывал в памяти тех, кто окружал ее, воспоминания об их любимых запахах. Эти шары всегда нервировали его. Он знал, что они не могут ни с чем столкнуться, однако всегда вздрагивал, когда они пролетали слишком близко от его головы. Не помогало и то, что шар всегда заставлял Драгоценную Слезу пахнуть так, как пахла его мать по клинку, Пляску Выдры.

Вокруг них, их секаша осознали свое присутствие, и повели свою тихую и неподвижную битву за превосходство. Вообще-то, как такового, соперничества быть не могло — Драгоценная Слеза смогла набрать свою почетную Руку из эльфов, только недавно перешагнувших свои «двойные годы». В сравнении с его Первой Рукой, они были просто младенцами.

— Волк Который Правит Ветром. — Драгоценная Слеза тепло улыбнулась ему, и поклонилась ниже, чем было необходимо, так, что ее груди почти выпали из лифа платья.

— Драгоценная Слеза на Камне. — Он поклонился ей, гадая, что означает ее скандальное поведение. Точно ли это было ее личным предложением, пусть и неподобающим, или ее использовал как инструмент клан Камня?

Она шагнула вперед, поднимаясь на носках, как будто собиралась его поцеловать. Он взглядом остановил ее. Магические шары облетели вокруг них, когда она замерла на месте.

— Волк, — жалобно сказала она.

— Ты не моя секаша, и ты не моя доми.

— Я должна быть ей! — она вздернула подбородок и зло взглянула на него. — Ты просил меня! Я сказала тебе, что мне нужно время, чтобы это обдумать. Я, наконец, приняла решение, собрала мой Дом, чтобы присоединиться к тебе в Западных землях, и получила от тебя письмо, что ты берешь человека — человека! — как свою доми.

— Я дал тебе сто лет, чтобы обдумать. Когда я последний раз был при дворе, тридцать лет назад, мы даже не поговорили.

— Я… я была занята, так же как и ты. А письмо? Ты не мог приехать и сказать мне сам?

— Времени не было. — Волк пытался понять, чего она надеялась добиться такими действиями. Он не собирался разрывать свою клятву, данную Тинкер, не важно, насколько виноватым его пыталась сделать Слеза. Поскольку Драгоценная Слеза ни разу не ответила согласием на его предложение, ни о каком нарушении речи не шло.

Она дотянулась до него, чтобы поправить рукав. — Мы же встречались в течение многих лет… Тот медленный изысканный танец страсти… Та лодка, плывущая по Туманному озеру с белыми пятнами лебедей… Тот пикник в осеннем лесу… Зимние маскарады… Мы использовали это время, чтобы изучить друг друга, чтобы узнать, что мы были созданы друг для друга. Что ты знаешь об этой… этой… женщине? Как ты можешь знать о ней что-либо?

Он знал, что даже если он попытается объяснить, каким образом целая жизнь, необходимая, чтобы это узнать, может быть сжата в двадцать четыре часа, она ему не поверит. Эльфы никогда бы не поверили — за исключением Маленькой Лошади.

— Я знаю о ней достаточно. Это не двор, где можно целую вечность принимать решение, поскольку ничего не меняется. Я решил рискнуть независимо от результата, поскольку если бы я не протянул руку и не взял ее тогда, она бы была потеряна для меня навсегда.

— А твое обязательство по отношению ко мне?

Волк сдержал вспышку гнева. — Я ждал. Ты не ответила. Я решил жить дальше.

— Мне нужно было время, чтобы подумать! — закричала она, затем раздраженно посмотрела на него, поскольку ей пришлось повысить голос. — Я думала, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать мое положение. Я не имею твоих возможностей как сына вождя клана, и кузена королевы, имеющего ее расположение. Тебя бы простили, если бы ты взял доми вне своего клана. И клан Ветра, и клан Огня хотели бы, чтобы ты вступил в их клан всего лишь из-за интереса другого клана: Ветер никогда бы не изгнал тебя, поскольку тебя бы принял Огонь. Я не имею такой роскоши. Мне пришлось долго и тщательно оценить мои обязанности по отношению к моему Дому, прежде чем согласиться на твое предложение. Я не могла рисковать тем, что не смогу поддерживать тех, кто дал мне клятву, если и Ветер и Камень откажут мне в помощи.

— Если бы ты пришла ко мне и рассказала о своих проблемах, я бы смог гарантировать тебе, что ты всегда получишь помощь клана Ветра. — Однако, даже говоря эти слова, он знал, что то, что она этого не сделала, было к лучшему. Он сделал ошибку, когда просил ее стать его доми. Когда он привез ее в Западные земли, когда она поняла, что им придется провести всю оставшуюся жизнь в этой глуши, вдали от двора, на ее лице было ясно видно разочарование. Это открыло ему глаза; он обманывал себя, считая, что они подходят друг другу. Однако даже после того, как он это понял, еще сто лет назад он хотел выполнить данное обязательство. Еще тридцать лет назад, он бы, возможно, взял бы ее как свою доми. Однако уже два десятилетия он считал, что больше обещанием не связан.

А Слеза пыталась представить дело так, что все это его вина. — Я должна была поверить, что ты сможешь обо мне позаботиться, когда ты не посчитал нужным объяснять мне что-либо? Ты ушел и оставил меня в неведении о том, что ты планировал, чем ты занят, когда собираешься вернуться.

— Я верил, что ты делаешь то, что должна делать. Я думал, что ты веришь мне.

Тень появилась на ее лице и тут же исчезла, но он слишком хорошо ее знал, чтобы не понять, что она означает, и не догадаться о ее мыслях. Первое, чему учит королевский двор — не доверять никому. Она не только не доверяла ему, она считала его слабостью то, что он этого ожидал.

Однако это вызывало один вопрос. — Что же заставило тебя, наконец, принять решение? — спросил он.

Ее ноздри расширились, и она на мгновение отвела взгляд. — Мои дела идут не очень хорошо. Некоторые из моих предприятий провалились — я неудачно рассчитала риски одного из них, и в попытке сбалансировать потери, дела… обрушились. Меня заставили отдать мои владения. — Ее голос упал до шепота. — Мой Дом теряет веру в меня.

Итак, ее прибытие к небу было не актом не любви, а отчаяния. Это также объясняло, почему она себя так ведет здесь и сейчас: без владений она потеряет свой Дом, а затем — поддержку своего клана. Драгоценная Слеза была слишком гордой и амбициозной, чтобы жить под правлением кого-то еще. Однако, если она была настолько бедна, она бы не нашла средств, чтобы основать владение в Питтсбурге; это могло значить только то, что ее выбрал клан Камня, и он же профинансировал ее участие.

Неужели клан Камня думал, что если что-то случится с Тинкер, он примет Драгоценную Слезу? Насколько далеко в клане готовы зайти, чтобы проверить эту теорию? Он достаточно хорошо знал Слезу, чтобы понимать, что она не позволит ничему встать на пути ее амбиций. Это была одна из вещей, которые ему в ней нравились.

Тинкер очень хотела бы, чтобы машинный зал не давал такого ощущения ловушки. Кто бы ни построил это помещение, он никогда не рассчитывал, что в нем будет находиться что-то настолько опасное, как черная ива, как раз между входом и задней дверью. Все нервничали, находясь рядом с черной ивой. Однако, никаких признаков того, что дерево восстанавливается, не было, не смотря на жару летнего дня. Масленка перемещал стальные бочки с железными опилками, убирая пропитанные магией в другое место, чтобы магия ушла, и заменяя их инертными бочками. Тинкер не ощущала избытка магии. Однако все секаша держали свои щиты активированными, просто, чтобы использовать окружающую магию.

Ей пришлось использовать отбойный молоток, чтобы убрать следы старого заклинания. Сейчас она аккуратно готовила место, чтобы наложить новое заклинание и зацементировать его.

Рядом с ней устроилась Штормовая Песня, с ejae в ножнах на коленях, и окруженная синей аурой щитов. — Не возражаешь, если мы поговорим?

— По-моему, именно это мы и делаем, разве нет?

Песня коротко рассмеялась, а затем продолжила очень серьезным тоном. — Вообще-то не мне давать тебе советы. Это может делать Пони, как единственный, кто поклялся тебе в верности, или Призрачная Стрела, как Первый Ветроволка, но… — Штормовая Песня вздохнула и покачала головой. — Призрачная Стрела не будет перегибать палку, а Пони… у мальчика серьезный случай преклонения перед героизмом, в отношении тебя.

— У Пони?

— В его глазах ты не способна поступить неверно. Ты знаешь все, видишь все, понимаешь все… в результате тебе одной приходится расхлебывать это дерьмо, поскольку на самом деле ты далеко не все знаешь, видишь и понимаешь, а он не укажет тебе, что ты обделалась,[32] поскольку он считает, что ты уже это знаешь.

— Поэтому ты мне это говоришь?

— А ты предпочитаешь гулять, натянув жопу на голову, и не понимать этого?[33]

Тинкер застонала. — И что я сейчас делаю не так?

— Для начала, тебе надо избрать еще четверых секаша.

Тинкер вздохнула. — Почему? Все и так неплохо идет.

— Это не так, и ты единственная, кто этого не понимает. Например, для всех остальных секаша, Пони — просто дитя.

— Ему же уже как минимум сто лет. — Она знала, что он уже был взрослым, хотя и едва-едва, так же как и она, в восемнадцать лет, будучи человеком. К сожалению, сейчас она на долгие годы попала в непонятное состояние «почти взрослой».

— В этом году, он перешагнул свои «двойные годы», — что означало, что еще в прошлом году он использовал только две цифры для обозначения своего возраста. — Только половина секаша Ветроволка — в «тройных годах», остальные — старше.

— А сколько лет тебе? — Тинкер была уверена, что Штормовая Песня была одной из самых молодых секаша. У нее начало получаться при взгляде на эльфов определять признаки их возраста. Странно, как менялось ее представление о Ветроволке от уровня «взрослый» до «ее возраста», по мере того как менялось ее восприятие всех эльфов.

— Мне двести лет. — Что означало, что она примерно возраста Пони, поскольку для эльфов разница в сто лет практически не считалась.

— То есть мы все примерно одного возраста.

— Размечталась. — Штормовая Песня достала пачку Джусифрута и предложила ей пластинку. — Да, физически Пони и я примерно на уровне человеческих тинэйджеров, однако мы оба все же чертовски дольше, чем ты, учимся понимать других людей.

Тинкер взяла жевательную резинку и положила в рот, ощутив знакомый взрыв вкуса. — И как ты думаешь? Является ли Пони взрослым, или он слишком молод?

— Моя точка зрения такова. — Штормовая Песня взяла пластинку себе и убрала пачку. — Он — самый младший из секаша, но он — твой Первый.

— Ты хочешь меня запутать?

— Во всем, что касается тебя, Пони — главный, но он — самый младший из секаша.

От этого у нее началась головная боль. — Ты имеешь в виду… вопрос старшинства?

— Старшинство… Старшинство… — Штормовая Песня вытащила маленький словарь, пролистала его, и прочитала определение старшинства. — Более высокое положение, главным образом, в отношении других лиц того же социального положения или класса в связи с большим сроком службы.

— О, это не честно, — пожаловалась Тинкер. — У тебя есть словарь. Я хочу такой же словарь для эльфийских слов.

— У нас таких вещей нет. — Песня убрала словарь обратно. — Их бы слишком часто использовали.

Тинкер добавила «Эльфийский толковый словарь» в свой список проектов.

— Да, — продолжила Штормовая Песня. — Пони необходимо старшинство над теми, кем он командует, которого у него нет, поскольку никто из нас не принес тебе клятву. Что хуже, когда начнется драка, мы должны знать, куда прыгать. Пони думать об этом не надо. Но остальные… мы вручили наши жизни Ветроволку… именно о нем мы должны заботиться, но мы знаем, что тебя оберегает только Пони.

— Я сказала Ветроволку, что я подумаю об этом.

— У людей есть отличная поговорка: делать предположение, это делать идиота и из тебя и из меня.[34] Ветроволк предполагает, что Пони будет направлять тебя, когда ты принимаешь решения, а Пони предполагает, что ты все знаешь.

— Поэтому, это делаешь ты.

— Черт, кто-то же должен.

— Если это задача Пони, может, мне просто сказать ему, что я ни хрена не знаю?

Штормовая Песня одарила ее взглядом, с которым Тинкер пришлось познакомиться еще в детстве.

— Боги, — воскликнула Тинкер. — Не смотри на меня так!

— Как?

— Это взгляд, типа «какой умный ребенок». Меня ужасает мысль о том, как долго мне придется терпеть такие взгляды, с учетом того, что я теперь эльф.

Штормовая Песня рассмеялась, а затем с подобающим раскаянием выдала на разговорном эльфийском: — Приношу извинения, доми.

— Ох, говори по-английски.

— Да, — ответила Песня уже по-английски. — Ты должна поговорить с Пони, поскольку тем, кто принесет тебе клятву верности, должно быть удобно с ним работать. Разреши мне дать тебе несколько подсказок, о которых он может не подумать — он все еще новичок. «Слепой ведет слепого» и тому подобная хрень.[35]

— Ты вряд ли примешь «позже» в качестве ответа?

— Дитя, как сильно тебе надо обрызгаться дерьмом, чтобы понять, что оно попало в вентилятор?[36]. Мы в полной жопе с Они, Вивернами и кланом Камня.[37] Сейчас неподходящее время волноваться еще и о командной цепочке.

У Штормовой Песни, похоже, было обыкновение переходить к сути с прямотой кузнечного молота. Тинкер очень хотела бы, чтобы этот молот относился не к ней.

— Ладно, подсказывай.

— Что хотят все секаша — это старшинства. Быть Первым. А если этого не получится — хотя бы быть в Первой Руке, — она имела в виду первых пятерых. — Херово всегда быть внизу.[38] Пони оказался достаточно мудрым, чтобы воспользоваться шансом стать твоим Первым, когда он понял, какая ты на самом деле. Ты доказала свои способности, когда спасла от Они и Ветроволка и Пони — именно так должна поступать хорошая доми — поэтому мы все хотели бы быть в составе твоей Руки.

— Но… — Тинкер готова была поклясться, что Штормовая Песня подразумевала это слово в сказанном ею.

— …Для всех было бы лучше… — Штормовая Песня сделала паузу, затем добавила, — … на мой взгляд… чтобы ты не избирала никого из Первой Руки Ветроволка.

— Почему нет?

— Большинство домана составляют свою Первую Руку из секаша, только перешагнувших свои «двойные годы». Домана хотят славы, которую дает им Рука, а секаша видят в этом преимущество быть в составе Первой Руки. Мы зовем ее почетной Рукой. Но дело в том, что большинство домана не могут привлечь Вторую Руку, не только потому, что стимул быть Первыми пропал, но также потому, что секаша из Второй Руки должны быть согласны быть ниже статусом, чем Первая Рука. Также и Третья Рука знает, что они будут подчинены и Первой и Второй Руке. Добавь к этому еще и личность домана: перевешивает ли позитивная часть принести клятву этому домана негатив от того, что ты не будешь иметь старшинства? Многие домана владеют только почетной Рукой.

— Окей. — Тинкер раньше предполагала, что все домана имеют несколько Рук секаша. Очевидно, нет.

— Дед Ветроволка — Воющий Ветер — помог нам оторваться от клана Кожи и сформировать монархию, которая хранит кланы от начала бесконечной войны. Когда его убили, его секаша дали клятву Длинному Ветру — но не в качестве Первой или Второй Руки, поскольку те уже были составлены.

— Ой. — Тинкер гадала, как это было связано с ней.

— Да, для них это был шаг вниз — но они сочли это приемлемым, поскольку они подвели Воющего Ветра, — сказала Штормовая Песня. — Ветроволк хотел, чтобы его Первая Рука помогала ему советами в обустройстве в этих новых землях, основании новых городов и торговых путей, и того, с чем ему не могли помочь эльфы в «двойных годах». Он обратился к секаша из Рук его деда, и они согласились. Это дало им возможность опять стать Первой Рукой, но, что более важно, они верили в него. Волк Который Правит всегда жил, соответствуя своему имени.

— То есть, секаша из Первой Руки живут уже тысячи лет?

— Да.

— Понятно, — похоже, она не настолько хорошо угадывала возраст; никто из секаша не показался ей старше 20–30 лет по человеческим критериям. Тинкер закончила устанавливать булавки из диэлектрика, которые должны будут удерживать части заклинания в одном положении. — Не могла бы ты убрать щит? Я собираюсь установить на место это заклинание.

Она не хотела рисковать, устанавливая заклинание при наличии следов другого активного заклинания. Штормовая Песня произнесла команду, отключая щиты. Легкое покалывание, которое Тинкер даже не замечала, исчезло, предупреждая ее своим отсутствием, что она ощущала активную магию.

— Спасибо. — Тинкер вытащила филигранно прорисованные части заклинания из защитной упаковки и установила их на место.

Штормовая Песня некоторое время наблюдала за ней, затем продолжила объяснение. — Именно такая Первая Рука дала возможность Ветроволку набрать Вторую и Третью Руки из эльфов в «тройных» и «четверных годах».

— Так почему… — Тинкер сделала паузу, пока проверяла, что все части заклинания установлены ровно и неподвижно. — Почему мне не следует избирать кого-либо из Первой Руки Ветроволка? Разве мне это не поможет, как помогло ему?

— Поможет, но ценой окажется Пони. Он ни при каких обстоятельствах не может быть Первым для кого-либо из Первой Руки. Кроме того, секаша из Первой Руки воспринимают тебя по большей части как ребенка, которого нужно наставлять во всем, пока ты не повзрослеешь. И последнее, они все — технофобы.

— Тьфу! — Тинкер вытащила беспроводной паяльник и начала аккуратно и выверено спаивать вместе части заклинания.

— Младшие секаша не принесут тебе столько почета, как секаша из Первой Руки Ветроволка, но они — те, кто «подходит» тебе больше всего. Когда появился Питтсбург, Ветроволк осознал, что ему нужны секаша, желающие изучать технологию — и те, кто недавно перешагнули «двойные годы», имеют гораздо меньше предубеждений. Именно тогда он набрал Четвертую Руку.

— Ты считаешь, что Пони не понимает, что они подойдут больше?

Штормовая Песня вздохнула.

— Мать Пони, Пляска Выдры, — это мать по клинку Ветроволка.

— Кто?

— Пляска Выдры — это любовница Длинного Ветра среди секаша, которую он предпочитал всем прочим, — объяснила Песня.

Тинкер не понимала значения этого. — Пони — брат Ветроволка?

— Генетически — нет, но эмоционально — да, в каком-то смысле.

— Поняяятно. — Тинкер гадала, что чувствовала по этому поводу мать Ветроволка. Считала ли она наличие любовницы у ее мужа изменой? Или же то обстоятельство, что существует даже особое название — мать по клинку — означало, что это как-то допускалось. Очевидно, что Штормовая Песня не считала это чем-то очень примечательным.

— С рождения Пони предполагалось, что он последует за Ветроволком, — продолжила Штормовая Песня. — По-моему, это предположение сделало то, что делают все предположения.

— Идиота из тебя и из меня?

— Да. Пони охуенно привлекателен, но ни Ветроволк, ни сам Пони, похоже, этого не осознают.[39] Ветроволк до сих пор воспринимает Пони как дитя, а он им не является!

Тинкер вспомнила, как Пони, одетый только в свои штаны, делал упражнения, когда они находились в плену у Они: точеные мышцы двигались под покрытой потом шелковистой кожей. — Моему мужу нужно проверить глаза.

Штормовая Песня расхохоталась. — Я рада, что ты отхватила Пони. При условии, что ты не сотворишь чего-нибудь, что причинит ему вред, возможно, когда-нибудь он осознает, насколько он особенный. Но пока, он собирается слишком сильно платить за то, что он считает своей слабостью. Пони может направить тебя к кому-то из Первой Руки, а затем попытаться выйти из игры — все для того, чтобы ты поступала правильно.

Тинкер сосредоточилась на пайке, стиснув зубы от раздражения на комментарии Штормовой Песни касательно Ветроволка и Пони. Было какая-то неправильность в том, чтобы слышать что-либо отрицательное о каждом из этих двоих, как будто Штормовая Песня совершала предательство. А действительно, что она знала о Штормовой Песне, за исключением того, что она была одним из доверенных телохранителей Ветроволка? Не считая того обстоятельства, что она чуть не умерла за Тинкер?

Затем она вздохнула и заставила себя обдумать вероятность того, что Песня была права насчет всего этого — что было жизненно важным немедленно подобрать еще четверых охранников, и что Пони требовался хороший подзатыльник. Помимо воли она вспомнила, как Пони молча ждал, что она решит принять Укус Клинка.

— А Укус Клинка тоже из Первой Руки? — как можно безразличней спросила Тинкер.

Штормовая Песня кивнула.

И если бы Тинкер не увильнула от ответа, она была бы связана с Укусом Клинка, пытающимся контролировать ее. Она вздохнула. — Как мне сказать Укусу Клинка «нет»? — уж, наверное, она не должна говорить ему «да» просто потому, что он предложит ей себя. Это было бы глупое правило,… однако эльфы никогда не поражали ее точным соблюдением правил логики. — Могу ли я сказать ему «нет»?

— Ты можешь сказать ему, что вы вряд ли подходите друг другу. Это отлично.

Отлично. Тинкер покачала головой, вспоминая время сразу же после того, как она стала эльфом — все стало еще более запутанным из-за того, что Пони не говорил по-английски, и не понимал разницы между двумя культурами.

— Когда королева вызвала Ветроволка в Аум Ренау, — сказала Тинкер, — почему он не оставил со мной тебя?

— Моя мать — Чистое Сияние, а мой отец — это Первый королевы. Они не видели мена уже сто лет и хотели, чтобы я приехала. Ветроволк подумал, что не взять меня будет неразумным.

Тинкер удивленно уставилась на эльфийку. — Оракул и Виверна? Какого черта ты делаешь в клане Ветра?

— У меня были… проблемы… с королевским двором. Ветроволк предложил мне шанс избежать всего этого, и сразу согласилась. Учитывая то, как меня назвала мать, она вряд ли была удивлена моим решением.

Да, Штормовая Песня больше подходила клану Ветра, а не Огня.

Тинкер пришло в голову, что эльфами понималось под словом «подходить». Она вполне удобно себя чувствовала, общаясь со Штормовой Песней. Хоть ее слова и раздражали, как любая неприятная правда, Тинкер доверяла ее суждению. И было бы хорошо иметь рядом кого-то, кто понимает, каково чувствовать себя чужим.

— Итак, — обратилась она к Песне. — Ты предлагаешь?

Штормовая Песня какой-то момент выглядела озадаченной, затем удивленной. — Стать твоей?

— Да. Я… я думаю, мы сработаемся.

Эльфийка некоторое время смотрела на нее, затем встала, скрип ботинок по цементному полу резко прозвучал в возникшей тишине.

— Я пойму, если ты не хочешь. — Тинкер заняла себя проверкой мест спайки. Все, что было нужно сделать, это зацементировать заклинание, подождать, пока схватится цемент, и черная ива может здесь храниться неограниченное время. Или, по крайней мере, пока она не выяснит, что означают ее сны.

— Я хочу быть честной с тобой. — Штормовая Песня длинными шагами обошла комнату. — Но это, как вскрывать вену. Это делать больно и грязно.

— Тинкер подняла руку, чтобы отмахнуться от этого. — Не думаю, что сейчас я смогу справиться с болью и грязью.

— Ты должна знать фигню вроде этой, прежде чем спрашивать. В этом и состоял смысл разговора. Ты должна принимать информированные решения.

Тинкер хмыкнула. — Не так давно, у меня достаточно хорошо получалось лететь вслепую через полный хаос.

Штормовая Песня усмехнулась, а затем вздохнула. — Я, возможно, самый презренный и дурной ребенок, когда-либо рождавшийся среди эльфов. Большинство считают, что моя мать сделала ужасную ошибку, родив меня. Я нигде не прихожусь ко двору.

— По крайней мере, ты осталась эльфом, а не прыгала через расовую принадлежность, как получилось со мной.

Песня рассмеялась. — Бывают моменты, когда я хотела бы, чтобы я могла это сделать. Быть просто человеком. Раствориться среди них. Но сто лет промывания мозгов в качестве секаша сделали это невозможным. Я не могу уйти от этого. Я пыталась, но не могу. Мне слишком нравится быть секаша.

— Не принижаю твои трудности, но, честно говоря, я не вижу проблемы. Ты — секаша. Мне нужны секаша. Мы хорошо работаем вместе,… по крайней мере, я так думаю. Или дело в том, что ты ненавидишь меня?

— Я готова умереть за тебя.

Как бы Тинкер хотела, чтобы люди перестали ей это говорить.

— Я понимаю это как «Нет, я тебя не ненавижу» и, если честно, я бы предпочла, чтобы ты не умирала. Вот как раз это больно и грязно, и не только для тебя.

Штормовая Песня рассмеялась, и затем низко поклонилась Тинкер.

— Тинкер доми, для меня будет честью быть твоей. Я тебя не разочарую.