Воины света. Меч ненависти

Страсть

Олловейн ступил в ослепительную белизну. Обтянутая тканью дверь мягко закрылась за ним. Покой, отведенный ему в скальном замке, смущал зрение. Все здесь было белым. Стены, большое ложе. Даже янтарины, встроенные в стену, испускали белый свет. Они были расположены настолько умело, что не отбрасывали тени.

В комнате не было углов. Стены мягко переходили в потолок. Кровать была овальной. Даже дверь, через которую вошел Олловейн, была округлой. Молочно-белый свет способствовал тому, что контуры казались размытыми.

Мастер меча услышал равномерный плеск воды. Устало огляделся. Его покои были обширны, и обстановка, очевидно, была создана с целью смутить органы чувств. Олловейн отстегнул перевязь и положил ее на кровать. Затем внимательно осмотрелся. Прошло некоторое время, прежде чем он сумел отыскать белую занавеску в стенной нише. За ней находилась ванная. Эта комната тоже была полностью выдержана в белом цвете. На воде плавали цветки лотосов и лепестки роз. Бассейн был встроен в скалу и казался не очень глубоким. Белесый пар поднимался от воды, мягко касаясь лица Олловейна. Дно бассейна было неровным. Рядом с бассейном стоял низкий мраморный массажный столик. Обитое кожей овальное отверстие словно приглашало положить в него голову. Влажный теплый воздух в ванной был наполнен ароматом экзотических цветов. Запах вызывал лень и сонливость.

Олловейн вернулся к ложу. Он стянул с себя грубую одежду, подаренную ему Альфадасом, и вытянулся на одеяле из шкур снежного зайца. Шкуры приятно ласкали кожу.

После встречи в павильоне Ландоран настоял на том, чтобы они предстали перед советом старейшин. Все согласились без экивоков, когда речь зашла о том, чтобы передать Линдвин командование над Филанганом. Этот избыток доверия был совсем не в духе его народа, подумалось Олловейну. Никогда прежде они не подчинялись никому. На протяжении столетий они отказывались от посещения Праздника Огней, чтобы избирать Эмерелль королевой. А теперь склоняются перед мнимым приказом правительницы. Что-то здесь не так!

Даже о том, чтобы терпеть в городе небольшое войско людей в качестве союзников в войне против троллей, полемизировали недолго. Во время споров речь шла в основном о мелочах, вроде того что едят люди и можно ли изготовить достаточно амулетов для того, чтобы защитить их от смертоносного холода Снайвамарка. Впрочем, Ландоран категорически отказался от того, чтобы фьордландцы пришли в Филанган через звезду альвов в Небесном зале. Он хотел, чтобы они воспользовались вратами, находящимися на расстоянии примерно трех сотен миль, на склонах гор Сланга. Там их должен был встретить небольшой отряд эльфов и проводить на ледяную равнину, откуда они помчатся в Филанган. Ландоран пояснил, что разумнее, чтобы люди сначала увидели немногих эльфов и успели к ним привыкнуть. А еще гости должны познакомиться с землей, на которой придется сражаться. Также предстояло попытаться объединить их с кентаврами еще на ледяной равнине. Все звучало разумно, однако Олловейна не оставляло чувство, что князь просто ищет предлоги как можно дольше держать людей вдали от Филангана.

И весь придворный совет льстил Линдвин. Ей то и дело приходилось демонстрировать камень альвов. Трижды или четырежды ей пришлось рассказать выдуманную историю о том, как Эмерелль вручила ей камень. Неужели все ослепли? Или они доверяют Линдвин потому, что она пришла с ним, честным воином? Мысли Олловейна то и дело возвращались к этим вопросам.

Что-то надавило ему на виски. Он уснул. Руки нежно коснулись его щек, скользнули на шею и начали разминать напряженные мышцы.

Олловейн открыл глаза. Над ним склонилось бледное женское лицо. Радужка глаз была красной, словно кровь. Белоснежные волосы были гладко зачесаны назад. Кожа тоже была безупречно белой, не считая тонких проглядывающих голубых вен. Эту эльфийку Олловейн никогда прежде не видел.

— Кто ты?

— Люсилла, из народа нормирга, — спокойно ответила девушка, продолжая массировать ему шею.

Может быть, он видит сон? Олловейн неуверенно огляделся по сторонам. Белая комната была словно создана для него. Слишком совершенна, чтобы быть реальной… Хотя… Ландоран, наверное, еще помнит, с каким ожесточением Олловейн, будучи ребенком, поклонялся белому цвету. Некоторое время он даже ел только белую пищу.

Олловейн напряг мышцы шеи, чтобы лучше видеть стоявшую позади него Люсиллу. На ней было узкое белоснежное холщовое платье. Он не сдержал улыбки. Это сон!

— Значит, ты хочешь посмотреть на меня. Не поворачивайся! Скажи что-нибудь!

Люсилла подошла к его кровати сбоку. Ее руки приятно коснулись его груди. Она ненадолго сжала его соски между большим и указательным пальцами. Приятная волна захлестнула Олловейна. Ее руки уже коснулись его шеи. Неужели все же не сон?

— Кто послал тебя?

— Никто. Они рассказали о тебе, Олловейн. Но меня никто не посылал. — Ее руки коснулись его глаз. — Не смотри на меня. Ни на что не смотри! Просто чувствуй. Пока твои глаза открыты, ты не можешь быть свободным.

Олловейн нерешительно повиновался. Руки Люсиллы снова скользнули на его шею. Они были сильны. На правой ладони мастер меча почувствовал мозоли. Кожа на левой руке была мягкой. Он знал, что это означает. Он знал только одно занятие, от которого мозоли появляются только на правой руке. Олловейн открыл глаза и хотел было сесть, но Люсилла прижала его к постели.

— Ты воин, не так ли? Мечница.

Она рассмеялась.

— Я не осмелилась бы так себя назвать. В бою на мечах я всего лишь ученица. В том, что я делаю сейчас, я лучше, по крайней мере тогда, когда мои указания выполняют.

— Почему я должен закрывать глаза? — недоверчиво спросил Олловейн.

— Тогда ты сможешь расслабиться. И даже самые вежливые лгуны не могут слишком долго смотреть мне в лицо. Мои глаза… Они беспокоят. Говорить что-либо другое было бы вежливой нелепостью.

Она была права. Темно-красная радужка ее глаз выглядела жутко. Ее взгляд был пристальным, оценивающим… чувственным?

— Зачем ты это делаешь?

Ее пальцы коснулись его губ.

— Не спрашивай. Хочешь пережить удивительное? Один-два совершенных часа? Тогда не спрашивай.

— Но…

— Доверься мне. Слова разрушают красоту мгновения. — Она взяла его за руку. — Вставай. Идем со мной.

Люсилла направилась в ванную комнату. На полу стояли хрустальные бутылочки, которых миг назад еще не было. Во влажном воздухе по-прежнему витал упоительный чужой аромат.

Она указала на каменную скамью.

— Ложись туда. Тебе понравится.

Олловейн повиновался. Ему было любопытно. Никогда прежде ему не доводилось встречаться ни с кем, кто был бы подобен Люсилле.

Камень мраморного стола был на удивление теплым. Мастер меча устроился на кожаной обивке. Что-то маслянистое капнуло на спину. Затем Олловейн снова ощутил руки Люсиллы. Сильные и нежные. Она умело массировала напряженные мышцы шеи и спины. Ее руки скользили вниз. Она наклонилась. Тело девушки коснулось его. На ней больше не было платья!

— Перевернись, — мягко прошептала она.

Прядь ее волос выбилась из прически и упала на плечо. У Люсиллы были маленькие груди, как у воительницы. Мышцы правой руки были выражены сильнее. Что он делает? Он смотрит на нее глазами учителя боя на мечах.

Люсилла вновь наклонилась вперед. Она подняла пояс платья.

— Позволь мне завязать тебе глаза, иначе волшебство может не получиться. — Она загадочно улыбнулась. — Перестань думать. Просто чувствуй.

Олловейн позволил. Девушка сложила ткань пояса вдвое и крепко завязала ему глаза.

— Слушай шум воды. — Люсилла положила одну ладонь ему на грудь, вторую — под спину, затем мягко подтолкнула его назад.

Масло капнуло Олловейну на грудь. Пальцы девушки играли с его сосками. Затем вдруг оказались между бедер, сжали тестикулы. Хватка становилась крепче, пока эльф не застонал от сладкой боли.

Олловейн почувствовал, что у него кружится голова, несмотря на то что он лежит. Теперь руки Люсиллы касались его живота. Мастер меча выгнулся, застонал. Ощущение было такое, словно его кожи касались язычки пламени. Ему хотелось, чтобы ее пальцы снова опустились ниже. И в то же время не хотелось, чтобы она переставала делать то, что делала сейчас. Кожа Люсиллы теперь казалась мягче. Наверное, из-за масла.

— Идем в воду, я поведу тебя. — Она взяла его за руку.

Он охотно подчинился. Она взяла его за вторую руку. Он соскользнул с мраморного стола. Каменный пол был прохладным. Головокружение стало сильнее. Довериться вот так, полностью — было для него внове. Он предположил, что среди ароматов, поднимающихся из воды, есть наркотик.

— Осторожно, сейчас будет ступенька.

Олловейн смущенно рассмеялся. Он уже не был господином своих чувств. Голос Люсиллы звучал где-то рядом. А ведь она шла прямо перед ним! Она по-прежнему держала его обеими руками.

Приятная теплая вода коснулась его лодыжек. Осторожно продвигаясь вперед, он спустился глубже в бассейн, пока вода не достигла его бедер.

Люсилла притянула его к себе. Ее грудь прижалась к груди Олловейна. Он чувствовал ее возбуждение. Эльфийка обхватила ногами его бедра. Их губы встретились. Он осыпал ее страстными поцелуями. Олловейн впился зубами в мягкую плоть ее шеи, ласкал ее груди, нырнул и языком нашел потайной уголок.

Люсилла вытянула его на мелководье. Их любовная игра стала необузданной. Словно взбесившиеся дикие кошки, набросились они друг на друга. Олловейн устоял перед искушением снять повязку. Несмотря на то что ткань давно уже была пропитана водой, она продолжала скрывать от него страстную партнершу. Никогда прежде не делал он ничего подобного. На протяжении всех столетий своей жизни! Что он упустил! И никогда не отдавался он эльфийке, которую знал меньше часа.

Его предыдущие любовные похождения всегда были медленным прощупыванием, робкими поисками доказательств того, что его симпатия взаимна, и он всегда был готов вернуться в обманчивую безопасность одиночества.

Тело Люсиллы задрожало. Она протяжно и страстно застонала. Ее дыхание коснулось его лица. А затем она вдруг укусила его за нижнюю губу. Металлический привкус крови наполнил рот.

Олловейн выгнулся дугой. Руки Люсиллы ласкали его грудь. Ни слова не сказала она с тех пор, как они вошли в воду. Только язык страсти мог выразить то, для чего не находилось слов.

Укус Люсиллы испугал Олловейна и тем не менее еще больше погрузил его в пучину экстаза. Казалось, ее руки были повсюду. Она задавала ритм любви, и он наслаждался этим. Олловейн оттягивал мгновение… Краткий миг истечения.

Где бы ни скользнули по его коже ее пальцы, он всегда отвечал дрожью. Казалось, его тело полностью принадлежит ей. Она заставляла его вскрикивать или страстно желать следующего прикосновения. А потом она отпустила его, закончив сладостную пытку. Он вскрикнул, снова и снова. Выгнулся и обхватил ее руками. Обнявшись, они сидели в воде. Ее руки гладили его спину, ласкали, словно ребенка, которого нужно обнять и утешить.

Волшебство испарилось. Ее прикосновения уже не зажигали его тело. Они были приятными. Успокаивающими. Он медленно приходил в себя. Предостерегающий голос пронизал отступающий прилив страсти. Что-то было не так. Все это время было не так. Правая рука Люсиллы. Там больше не было мозолей!

Олловейн испуганно схватил повязку и сорвал ее с себя. Через пелену мокрых черных прядей на него смотрели светло-зеленые глаза с золотыми искорками. Глаза Линдвин!

— Это был единственный способ, — тихо сказала она. — Мы никогда не стали бы ближе, чем на мосту, когда смотрели друг другу в глаза. Твой разум заставил замолчать твое сердце.

Олловейн все никак не мог осознать происходящего.

— Люсилла, как…

— Она нашла эту идею… интересной. Ландоран решил послать ее к тебе. Она должна была сделать тебе массаж и… подбодрить. Таковы были его слова. Он что-то сказал о том, что ты одержим всем, что имеет цвет снега. Отсюда и Люсилла. Похоже, Ландоран хорошо знает тебя… Ему все о тебе известно. Я не могла вынести мысли, что Люсилла и ты… — Она запнулась. — Для нее это было бы только игрой. Хотя она и находит тебя интересным. Я… Я уговорила ее…

Олловейну казалось, будто он очутился обнаженным в метели. Несмотря на то что было душно и тепло, он обхватил грудь руками. Он не мог поверить в то, что произошло. И того, что он не заметил! Что с ним случилось?

— Как ты убедила Люсиллу? — тихо спросил он, слишком задетый, чтобы реагировать резко или даже агрессивно.

— Она кое-что попросила у меня. Я не могу говорить об этом. Это не предательство. Тайна…

— Что?

Линдвин поднялась.

— Я не имею права говорить тебе. — Она отбросила мокрые волосы со лба. — Я не жалею, Олловейн. Это было правильно. Если бы ты мог прислушаться к своему сердцу, ты бы тоже понял это.

— Что? Что я желаю предательницу и воровку? Ты украла величайшее сокровище нашего народа! И сегодня твоя ложь сделала тебя повелительницей Филангана, а меня… — Он не находил слов. Она просто взяла его, так же как камень альвов.

— Эмерелль умерла бы еще в Вахан Калиде, если бы я не воспользовалась силой камня. Я была слишком слаба, чтобы излечить ее только при помощи своей силы. Я пыталась! И чуть не умерла. Ты ведь видел! Заклинание птицы истощило мои силы. Как ты думаешь, как я смогла излечить всех вас…

— Меня ты излечила, разрезав горло кинжалом. Зачем так? Магические силы камня альвов были уже исчерпаны, когда дело дошло до меня?

Она покачала головой, в глазах стояли слезы.

— Когда я лечу магическим образом кого-то, кто борется со смертью, то проникаю в его душу. Я разделяю его боль, иногда душа пациента раскрывается передо мной. Я так хотела этого… Но это не должно было произойти таким образом. Познать тебя — это должно было стать твоим даром мне.

— Красивые слова, — с горечью сказал Олловейн. — Жаль только, что их произносит воровка. Как я могу поверить тебе после того, как ты завоевала меня таким образом?

Она понурилась.

— Да, как ты можешь поверить мне, мой белый рыцарь? Мой отец рассказывал историю Шалин Фалаха. Как ты сражался против троллей и как отказался убить их князей. Он глубоко уважал тебя.

— Конечно, — засопел Олловейн. — Твоя семья ценит всех, кто противится королеве.

— Это было еще до того, как началась вражда с Эмерелль. И как я ни презирала ее, я всегда восхищалась тобой. Я избегала встречаться с тобой, чтобы сохранить девичьи мечты о белом рыцаре Шалин Фалаха. Увидела я тебя только в Вахан Калиде. Я была в толпе, на улице, когда стреляли в Эмерелль. И я видела, как ты закрыл королеву своим телом. В этот миг я поняла, что ты действительно такой же, как в моих мечтах. И уже не могла сделать того, о чем просил меня дед. Тебе не следовало опасаться, что я уведу тебя в Аркадию, когда мы шли по тропам альвов. Я больше не могу вернуться туда! Эмерелль должна была умереть после того, как коронуется. И огненная птица должна была осветить палубу, чтобы мой брат не промахнулся. Но если бы это все же случилось, я должна была убить ее. Однако… Я уже не могла — после того как увидела тебя. Я так предстала перед королевой… чтобы мое тело заслоняло ее от стрелы брата. И я выпустила птицу в открытое море. То не был сигнал для троллей и их кораблей. Не пойми меня превратно, я по-прежнему презирала Эмерелль. Но уже не могла принимать участие в ее убийстве у тебя на глазах. Я… — Она рассмеялась. — Как это все по-детски… Ты на самом деле оказался таким, каким я всегда тебя представляла, и мне захотелось тебе понравиться. Любой ценой. Я хотела стать твоей.

Олловейн смотрел ка нее, ничего не понимая. Может ли он верить ей теперь? Значит, он был прав в своей подозрительности. И в то же время ошибался.

— Мне не следует больше подпускать тебя к Эмерелль.

— Решать тебе. Когда я лечила ее, то была очень близка к ее душе. Она страшна, Олловейн.

Эльфийка вздрогнула, и на миг мастеру меча показалось, что тень коснулась ее души. Линдвин была интриганкой, и он не верил ее слишком детским уверениям в любви, но встреча с душой Эмерелль, похоже, действительно напугала ее.

— Ты не знаешь госпожу, которой служишь, — продолжала волшебница. — Она истинная нормирга. Любая этика, любая мораль подчинена одной мысли: защитить Альвенмарк. Где-то по ту сторону троп альвов таится страшный враг, который пугает даже Эмерелль. Ее мысли настолько направлены на то, чтобы победить его, что она готова принести все в жертву ради этого. Она знала, что Вахан Калид будет атакован. Знала и то, что будет очень тяжело ранена. Она пошла на все, чтобы не спутались тропы, ведущие в будущее. Потому что победим ли мы когда-нибудь врага или же Альвенмарк будет полностью уничтожен, зависит от жизни немногих. И от того, как идет война с троллями. Эмерелль хотела, чтобы тролли победили в Вахан Калиде. — Эльфийка на миг замолчала и посмотрела на Олловейна. Тот судорожно сглотнул. — Она принесла в жертву город, а с ним тысячи детей альвов! Я излечила ее. На ее теле больше нет ран. Но ее душа — прибежище тысячи страданий. Есть только одна причина того, почему она не просыпается: она страшится того, что сделала!

Теперь Олловейн решительно покачал головой.

— Это ложь воровки и убийцы!

Линдвин долго смотрела на него. Ее глаза были прекрасны. Они казались такими невинными.

— Я знаю, что ты должен видеть во мне предательницу, чтобы оставаться белым рыцарем Шалин Фалаха. — Она поднялась и вышла из мелкого бассейна.

Ее вид возбудил его.

— Куда ты? — раздраженно спросил Олловейн.

— Теперь я заплачу свою цену за единственный раз, когда по-настоящему обманула тебя. Ты же знаешь, говорят, страсть — это то, что причиняет страдания. Прощай, мой белый рыцарь. — Она подошла к двери и покинула ванную комнату.

Олловейн взглянул на повязку, плававшую перед ним в воде. Он по-прежнему чувствовал себя слепым. Не способным понять, где вранье, а где правда. Неужели Линдвин его обманула? Неужели Эмерелль знала, что тролли нападут на Вахан Калид? Странный паланкин, похоже, подтверждал слова волшебницы. По крайней мере, похоже, Эмерелль знала, что в эту ночь ей придется бежать и понадобится лодка. Несмотря на то что Олловейн не мог в данный момент понять, чем королева руководствовалась, он верил, что она поступила так для блага Альвенмарка.

— Линдвин?

Ответа он не получил. Пожалуй, она права. С открытыми глазами он никогда, наверное, не пошел бы на интрижку с ней. Все было правильно. Идеально… Никогда прежде не любил он женщину с такой страстью. И ее страсть, похоже, тоже была настоящей. Правда ли то, что она сказала? Он вспоминал ее слова: «Страсть — это то, что причиняет страдания».