Военкор 2

Глава 14

Солнце било прямо в глаза, заставляя щуриться. Воздух был настолько раскалённым, что казалось, он шевелится от жары. Мальчишка с рюкзаком шёл прямо на меня.

Я присмотрелся внимательнее. Лицо парня было напряжённым, глаза широко раскрыты.

Взгляд безумный, как у загнанного зверька, а пальцы крепко вцепились в ремень огромного рюкзака, явно тяжелее, чем нужно обычному школьнику.

К гадалке не ходи — внутри взрывчатка. Какое ещё объяснение?

Оглянувшись, я быстро оценил обстановку. В школе шли первые занятия, дети и взрослые были внутри. Один окрик, и начнётся паника. Люди побегут наружу, прямо в точку поражения.

Вот на это и был расчёт организаторов этого безумия. А в то что парень кем-то направлен сюда, у меня сомнений нет.

Мальчишка приблизился. Оставалось всего несколько метров, и времени на размышления уже не было. Я вдохнул поглубже и сделал шаг навстречу, расправив плечи и стараясь выглядеть максимально спокойно.

— Салам алейкум, — произнёс я.

Пацан вздрогнул, остановился как вкопанный, и его руки затряслись ещё сильнее. На лбу выступили крупные капли пота. Губы шевельнулись, но он не издал и звука. Я видел, как его правая рука дрогнула, полезла куда-то в карман, и в следующее мгновение в ней блеснул предмет, от вида которого похолодело в груди.

Детонатор. Подобие рукоятки с кнопкой, а провод уходил в рюкзак за спиной. Парень начал судорожно подносить палец к кнопке, но от нервов его рука тряслась настолько сильно, что он не мог попасть по ней.

— Стой. Не надо, — сказал я тихо и спокойно, делая ещё шаг вперёд.

Говорить пришлось на дари. Небольшой объём местного языка я успел выучить.

Он замотал головой, замычал что-то нечленораздельное, пытаясь снова нащупать кнопку. Внезапно его пальцы дрогнули окончательно, и детонатор выскользнул из вспотевшей ладони.

Я замер на месте. На миг мне показалось, что всё кончено. Но детонатор не упал, а завис, раскачиваясь на проводе, будто паук на нитке.

Мальчишка смотрел на устройство в ужасе, не решаясь дотронуться до него снова. Его дыхание стало рваным, с хрипами. Он начал всхлипывать, стискивая зубы.

— Послушай, всё хорошо, успокойся, — я вытянул руки перед собой, показывая пустые ладони. — Просто не трогай. Давай поговорим. Я тебя не обижу.

Пацанёнок поднял на меня испуганные глаза. Во взгляде читался ужас и сомнение. Я медленно и аккуратно сделал ещё один шаг вперёд.

— Я не причиню тебе зла. Ты же не хочешь умирать, правда? — спокойно продолжал я, чувствуя, как каждая секунда длится бесконечно.

Пацан молча замотал головой, слёзы уже открыто текли по его щекам, оставляя мокрые дорожки на покрытом пылью лице.

Я снова сделал шаг. До него оставалось метра два, но ближе подходить я пока не решался.

— Кто тебя сюда отправил? — осторожно спросил я. — Ты ведь этого не хочешь. Ты не убийца.

Он всхлипнул, потом покачал головой снова и сказал тихо и дрожащим голосом:

— Мне сказали… это неверные… предатели… надо…

Его фразы были обрывочны, голос дрожал. Было ясно, что пацан находится в состоянии шока. Но было и кое-что ещё: он не выглядел нормальным. Его глаза были слишком мутными, лицо искажалось в неестественных судорогах.

Парня явно обработали, накачали чем-то, чтобы у него хватило духу нажать кнопку. Я сжал кулаки, понимая, с кем мы имеем дело.

— Слушай внимательно, — я старался держать голос ровным. — Никто сегодня не умрёт. Ты тоже. Но сейчас ты не должен ничего трогать. Понял меня?

Он молча кивнул, но снова заплакал, закрыл лицо левой рукой, а правую, которая всё ещё держалась возле висящего на проводе детонатора, опустил.

— Всё будет хорошо, — повторил я, глядя ему прямо в глаза, стараясь удержать взглядом. — Просто не шевелись.

Я предельно ясно осознавал, что сейчас именно от моих действий зависит, сколько человек переживёт этот день. В голове мелькнула мысль, что если всё кончится удачно, будет о чём рассказать в Москве. А если неудачно… то и рассказывать уже не мне.

— Я с тобой, — повторил я уверенно, и мы оба замерли на месте, глядя друг на друга так, как будто вокруг не существовало ничего, кроме нас двоих и тонкой ниточки судьбы, на которой зависла жизнь десятков людей.

Я осторожно шагнул ещё ближе к мальчишке, стараясь не делать резких движений.

— Парень, спокойно. Думаю, что мы найдём о чём поговорить. А с этим ранцем мы разберёмся…

Он быстро замотал головой, дёрнулся, но потом вдруг схватил детонатор и надавил пальцем на кнопку.

Я резко прыгнул вперёд и успел перехватить его руку. Палец пацанёнка вдавил кнопку внутрь и замер, не дав ей вернуться обратно.

Пацан задёргался, пытаясь вырваться, но я держал его крепко, стараясь не допустить, чтобы кнопка оказалась отжата.

— Не отпускай кнопку! — резко сказал я. — Понимаешь? Если отпустишь, мы все умрём! Ты, я, девочка вон там, — я мотнул головой в сторону малышки, замершей у стены.

Пацанёнок задрожал сильнее и вдруг застыл, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Мне сказали, что я попаду в рай… — голос его дрожал и ломался.

— Кто сказал? Кто тебя послал? — спросил я быстро, сжимая его руку ещё крепче.

— Люди из гор… Они говорили… Говорили, что я буду героем. Но… но я не хочу! — его голос перешёл на крик.

Я медленно вдохнул, стараясь успокоить собственное дыхание.

— Послушай, никто не попадёт в рай, если убьёт детей и учителей. Ты веришь, что это правильно?

— Я… не знаю, — прошептал он, по грязным щекам потекли слёзы. — Мне больно, я не хочу умирать…

— Ты и не умрёшь, если сделаешь, как я скажу. Главное держи эту кнопку. Не отпускай её.

Он отчаянно закивал.

— Смотри на меня, — сказал я спокойно и уверенно. — Только на меня. Я вместе с тобой. Ничего плохого не случится, обещаю.

Он судорожно вздохнул и вцепился в детонатор сильнее. Я чувствовал, как трясутся его руки.

— Как тебя зовут?

— Хамид, — ответил он тихо.

— Хамид, я Алексей. Мы вместе с тобой сейчас спасём много людей, если будешь держать кнопку.

Я осторожно поднял взгляд к дверям школы. Оттуда на меня широко раскрытыми глазами смотрел завуч.

— Слушай внимательно, — крикнул я ему по-русски. — Закройте двери и окна! Никого не выпускайте наружу! И вызовите сапёров, быстро!

Завуч непонимающе застыл, затем будто очнулся, метнулся обратно внутрь. Я снова повернулся к мальчику.

— Хамид, ты молодец. Ты всё делаешь правильно. Продолжай держать кнопку, а я буду рядом, — сказал я мягко, чувствуя, как от напряжения у меня по спине течёт пот. — Всё будет хорошо.

Он посмотрел на меня, и на мгновение в его глазах мелькнула слабая надежда.

Я слышал, как внутри школы поднялся шум, крики учителей, плач испуганных детей.

— Не двигайтесь там, стойте на местах! — донёсся до меня голос завуча.

Мальчишка весь обливался потом. Его смуглое лицо блестело, как лакированное, дыхание было частым и прерывистым. Он начал терять силы, детонатор дрожал в его руке всё сильнее.

— Спокойно, спокойно… — повторял я тихо.

Я понимал, что жар и напряжение делают своё дело — мальчишка вот-вот не выдержит.

— Ты должен держать, слышишь? — произнёс я медленно, заглядывая ему в глаза. — Всё будет хорошо, нужно только дождаться помощи.

Он слабо кивнул, кусая губы. Его рука, сжатая на детонаторе, мелко дрожала. Я давил на его пальцы своими пальцами, стараясь удержать кнопку нажатой.

Прошло несколько мучительно долгих минут. За спиной слышались приглушённые крики, топот бегущих ног по глинобитному полу, звуки захлопывающихся дверей и окон. Никто не выглядывал наружу, школа застыла в тревожном ожидании.

— Сколько ещё? — прошептал мальчишка едва слышно.

— Немного, ещё. Держись, брат, — ответил я ему, сам не зная точно, сколько ещё ждать. — Ты сможешь.

Секунды превращались в минуты, минуты в вечность. Рука мальчика заметно устала, он чуть покачнулся. Я осторожно поддержал его за плечо.

Наконец, вдали послышался гул двигателей. По дороге в клубах пыли приближался бронетранспортёр, следом за ним шла машина с сапёрами.

Из машины вышла группа советских солдат в бронежилетах и касках. Впереди шёл старший лейтенант. Он оценил ситуацию и жестом приказал бойцам остановиться. Сам же подошёл к нам осторожно, но уверенно.

— Товарищ Карелин, сапёрная группа прибыла, — доложил офицер, пристально смотря на ранец за спиной пацана.

— Отлично. Только осторожно… он держит кнопку детонатора. Отпустить нельзя, — пояснил я коротко.

Сапёр кивнул и осмотрел устройство на теле подростка.

— Самодельная взрывчатка, — тихо произнёс он. — Провод короткий, контакт нестабильный. Будем снимать осторожно. Только не отпускайте кнопку.

Он повернулся к своим солдатам и отдал короткую команду. Двое бойцов приблизились и поддержали пацана, снимая тяжёлый ранец с его плеч. Я продолжал держать руку мальчика, чувствуя, как с каждым мгновением он всё больше слабеет.

— Аккуратно, — шептал офицер своим сапёрам, когда они осторожно опускали рюкзак на землю. Одну лямку пришлось перерезать. Офицер уже достал инструменты и присел на одно колено, приступая к работе.

Я смотрел на мальчишку. Внезапно он упал на колени и, наконец, отпустил мою руку разрыдавшись. Паренёк закрыл лицо руками и сжался.

— Всё, всё уже, всё кончено, — тихо проговорил я, присев рядом и осторожно обняв его за плечи. — Ты молодец, парень. Ты всё правильно сделал. Всё кончилось.

Сквозь рыдания пацан что-то говорил на дари. Я разбирал только отдельные слова.

Сапёры закончили работу. Офицер показал мне большой палец.

— Всё, товарищ Карелин. Безопасно.

Я кивнул и поднялся вместе с пацаном, который еле стоял на ногах. Он ещё всхлипывал, стараясь взять себя в руки.

Тут же я заметил у него на предплечьях тёмные, воспалённые точки. Уколы.

— Погоди, дай посмотреть, — сказал я и осторожно взял его руку.

Отметины шли вверх по обеим рукам. Он все-таки был накачан чем-то. Не показалось.

— Кто тебе это сделал?

Мальчик кивнул, с ужасом глядя на меня.

— Лекарства… сказали, чтобы я не боялся.

— Всё, больше никто тебя не тронет, — заверил я его, стараясь скрыть собственное потрясение.

Я крепко сжал его плечо, чувствуя, как слабо его тело под моей рукой. В этот момент понял, что война дошла до самых глубин отчаяния, до самых страшных методов, где детей превращают в живые бомбы.

Спустя минут десять после того, как сапёры обезвредили взрывное устройство, на площадке перед школой затормозил покрытый слоем дорожной пыли УАЗ. Из него быстро выскочили трое афганцев в гражданской одежде и высокий мужчина в советской офицерской форме. По строгому лицу и холодному взгляду я сразу узнал представителя КГБ.

— Товарищ Карелин? — спросил офицер, не глядя в мою сторону и внимательно рассматривая пацана, который сидел на земле, безучастно глядя себе под ноги.

— Он самый, — я поднялся и вытер со лба пот, смешанный с пылью.

— Майор Глебов, — коротко представился он и подошёл ближе. — Что у нас тут?

— Пацана послали духи. Наркотой накачали и велели взорвать школу. Бомбу обезвредили сапёры, а сам он держался молодцом. Не отпустил детонатор.

Глебов внимательно посмотрел на мальчишку, чуть нахмурился и что-то негромко сказал своим спутникам. Те тут же подошли к подростку, подняли его на ноги и повели к машине.

— Куда его? — спросил я, невольно чувствуя беспокойство за этого паренька.

— В ХАД на допрос. Сначала мы должны выяснить, кто его сюда отправил. Важно узнать канал подготовки таких диверсий, — объяснил майор, глядя вслед уводимому мальчику. — Это не первый подобный случай.

— Он совсем мальчишка, — не удержался я. — Я видел следы уколов на его руках, его явно чем-то накачали перед заданием. Сможете разобраться?

Глебов помедлил секунду, затем взглянул на меня чуть мягче.

— Не беспокойтесь, Мы уже сталкивались с таким. Пацан ещё мал, испугался, может и расскажет что-то полезное. А потом его отправят в больницу, обещаю. Вы сами-то как?

— Живой, как видите, — ответил я спокойно. — Это уже что-то.

Глебов усмехнулся уголками губ и коротко кивнул.

— Тогда отдыхайте, товарищ Карелин. Ваше дело передавать людям правду. Наше — найти тех, кто стоит за дестабилизацией ситуации в стране.

Он пожал мне руку, развернулся и пошёл к автомобилю, из которого уже доносились отрывистые команды на дари. Я проводил взглядом удаляющийся УАЗ.

Я повернулся обратно к школе. Взгляд упал на открытую дверь, за которой испуганно выглядывали лица афганских детей и учителей. На их глазах, словно в замедленной съёмке, была вся жестокая правда этой войны.

Вернувшись в корпункт, я без сил опустился на скрипучий стул за письменным столом. В небольшой комнате было душно, несмотря на открытое настежь окно.

Перед глазами снова встал этот мальчишка с перепуганным взглядом и измождённым лицом. Его дрожащие руки, покрытые следами от уколов. Он стоял передо мной, словно живой символ всего того, что творилось сейчас в Афганистане. Бесконечная, грязная, циничная война, в которой каждый новый день приносил ещё большую жестокость.

Война — это всегда боль, страдания и потери. Но здесь, в Афганистане, всё было особенно остро. Как будто сама земля, пропитанная кровью, отторгала любые попытки наладить нормальную жизнь.

Я невольно вспомнил «рынок Брежнева», на котором торговали всем подряд: от контрабандных западных сигарет и лимонада до армейской амуниции и патронов. Вспомнил глаза пацанов-срочников, которые всего несколько месяцев назад бегали по школьным дворам где-нибудь в глубинке СССР. Теперь эти парни каждый день ходили по лезвию ножа, пытаясь не просто выжить, но и сохранить остатки человечности.

Всё было перемешано… боль и героизм, коррупция и честность, смерть и жизнь. Я невольно задумался о тех, кто дёргал за ниточки этого конфликта. Западные спецслужбы, пакистанские базы, на которых тренировали таких вот мальчишек. Всем им выгодно, чтобы война здесь не заканчивалась никогда.

Ведь злорадствовал когда-то пресловутый американский поляк Бжезинский, что устроили нам заокеанские партнёры «Вьетнам».

Способы дестабилизации становились всё изощрённее, а жестокость всё изобретательнее.

Подобные теракты, как тот, что чуть не произошёл сегодня в школе, становились нормой. Взрывы на рынках, мины на дорогах, убийства учителей и врачей. Любая попытка нашей страны наладить хоть какую-то жизнь мгновенно рушилась под натиском жестоких провокаций.

— Надо работать, — выдохнул я, сел за стол и взял в ручку.

Надо было писать и рассказывать людям в Союзе о том, что здесь происходит. Рука сама выводила строки. Подробности, слова пацана, его испуганное лицо, отметины от уколов.

Закончив, я взглянул на часы. Время уже было позднее, но слишком уж «горячим» был материал. В такое время в редакции нет моего начальника, но стоит попытаться. Поднял трубку телефона, и через несколько минут в трубке послышался сонный голос редактора.

— Да, слушаю, — раздражённо буркнул он, явно не в духе от ночного звонка.

— Доброй ночи, это Карелин. Знаю, что поздний звонок, но у меня срочный материал.

— Лёша, то что я на работе в такое время, не значит, что надо звонить…

— Не значит, а я позвонил. Будете записывать? — перебил я редактора.

Возникла секундная пауза. Мой начальник то ли обдумывал сказанное, то ли просто отшвырнул трубку.

— Готов писать. Что ещё там у тебя срочного? — заинтересовался редактор.

— Сегодня в школе пацан лет двенадцати пытался подорвать людей. Наши сапёры предотвратили. Я был рядом.

Редактор помолчал, видимо, переваривая услышанное.

— Слушай, Алексей, — наконец вздохнул он. — А может не стоит? Ты вообще понимаешь, как это выглядит? Советский читатель не привык к такому… откровению. Это слишком жёстко, понимаешь?

— Оттого, что мы замалчиваем такую правду, меньшей правдой она не будет. Я понимаю, что это именно то, что нужно показать советскому читателю! Это не пропаганда, а реальность. Мальчишку накачали запрещёнными веществами и послали на смерть. Как и многих других детей посылают! Вот она, война, которую ведут с нами. Мы не можем об этом молчать.

На другом конце линии опять повисла пауза. Слышалось только гудение международной связи.

— Карелин, я всё понимаю, — медленно начал редактор. — Но ты уверен, что готов нести ответственность за последствия публикации такого материала?

— Абсолютно уверен. Мы обязаны показать истинное лицо тех, с кем боремся в Афганистане. Люди должны знать.

— Японский городовой, Лёша… — редактор вновь замолчал, словно что-то решал для себя. — Ладно, диктуй статью. Если будут вопросы сверху, ты в курсе, кому их переадресую?

— Готов отвечать, — твёрдо произнёс я и начал диктовать статью слово за словом, без оглядки на возможные последствия.

Редактор записывал молча, иногда переспрашивая, правильно ли он понял услышанное. Не помню, чтобы в советской прессе в эти годы что-то подобное писалось.

— Хорошо, сделаем. Ты, главное, сам будь осторожнее. Уж больно много ты копаешь в этом осином гнезде. Береги себя.

— Спасибо.

— Слушай, а что там с Джелалабадом? Ты там вроде что-то копал. Есть новости, темы, что-то интересное?

У меня перед глазами моментально всплыла Юля. Её бледное лицо, улыбка, её нежные руки, которые перевязывали мою рану. На миг я застыл, но быстро вернулся в реальность.

— Есть кое-что, но по телефону сказать не смогу, — медленно начал я.

— И не нужно. Если там что-то серьёзное намечается, то нам нужна статья. Ещё лучше видеоматериал. Примерно как тот, что из Ливана. Ты сможешь туда попасть?

— Я как раз об этом тебя хотел попросить. Нужно, чтобы из Москвы пробили мне возвращение в Джелалабад.

— Ладно, я поговорю с кем надо. Но учти, — собеседник перешёл на строгий тон. — Если тебя снова куда-то понесёт, обязательно держи связь с редакцией! Материал жду. Береги себя.

Трубка щёлкнула, и я медленно повесил её.

Раннее утро застало меня тяжёлым, вязким сном, от которого я резко очнулся из-за громкого, настойчивого стука в дверь.

— Кто? — хрипло спросил я, садясь на кровати и щурясь от яркого света, пробивающегося сквозь занавеску.

— Товарищ Карелин, к вам посыльный из штаба, — раздался голос за дверью.

Я поднялся, быстро натянул брюки и рубашку. Меры предосторожности должны быть всегда, а то уж слишком много я где был задействован за эту недолгую вторую жизнь.

Пистолет держал наготове.

Аккуратно взглянув в глазок, я удостоверился, что за дверью правда солдат и открыл дверь. Передо мной стоял молодой ефрейтор в полевой форме, выправка безукоризненная.

— Товарищ Карелин, вас вызывают к члену Военного Совета 40-й армии, полковнику Рыгину, — доложил он.

— Я гражданский человек. Он мне не начальник. Какое у товарища полковника ко мне дело?

— Мне не сообщали подробностей, товарищ Карелин. Приказано сопроводить вас в штаб как можно скорее.

— Хорошо. Заходи и подожди меня, — ответил я, впустив ефрейтора и закрыв дверь.

Вызов к Рыгину мог означать всё что угодно — от выговора до награды. Хотя последнее казалось наименее вероятным. Быстро умывшись холодной водой, я оделся, захватил блокнот с ручкой и вышел вместе с солдатом.

Мы быстро прошли к УАЗику, припаркованному у подъезда.

Водитель УАЗ «таблетка» терпеливо ожидал на улице, глядя в сторону, где на горизонте уже ярко светило афганское солнце.

— Готов? — спросил я ефрейтора.

— Так точно, товарищ Карелин. Едем.

Водитель запустил двигатель, и машина, рванув с места, повезла нас к штабу 40-й армии. Я смотрел на просыпающийся Кабул и размышлял о том, какая беседа ждёт меня с полковником. Что бы это ни было, утро явно не обещало быть простым.

Дежурный на входе узнав меня, коротко кивнул и молча пропустил внутрь.

В кабинете Рыгина царил привычный полумрак. Полковник сидел за массивным столом, заваленным бумагами и документами, и нервно постукивал пальцем по столешнице.

— Разрешите войти, товарищ полковник? — спокойно спросил я, стоя в дверях.

— Заходи, Карелин. Дверь закрой плотно.

Я вошёл и прикрыл за собой дверь. Полковник жестом указал на стул перед собой.

— Присаживайся. У меня к тебе разговор.

Я молча сел и встретился с его тяжёлым взглядом. Рыгин протянул мне две газеты, раскрытые на нужных статьях. Одна была о нападениях на колонны, а другая — о бое в кишлаке.

— Читал? — сухо спросил он, хотя было очевидно, что я автор.

— Сам писал, товарищ полковник.

— Писал ты, а проблемы у нас теперь, — сердито произнёс Рыгин, постукивая пальцем по газетной колонке. — Вот объясни мне, Карелин, почему здесь нет ни одной фамилии командиров? Мы к тебе лицом всегда, а ты к нам, значит, задницей поворачиваешься?

— Я ни к кому задницей не поворачивался, — ответил я ровным голосом. — И писал то, что видел. А ваши фамилии не указывал, потому что не видел в этом смысла.

— Не видел он смысла! — взорвался Рыгин, резко поднявшись из-за стола. — Ты корреспондент! Твоя задача писать так, чтобы армия выглядела достойно. Чтобы люди знали, кто тут герои… эм… кто принимает правильные решения, кто жизнь свою за Родину отдаёт.

— Я написал, как было, товарищ полковник. Без прикрас и преувеличений.

— Да при чём тут прикрасы? Ты пойми, Алексей, люди подвиги совершают. Но руководят ими конкретные командиры, отвечающие за этих самых героев головой. А в Москве теперь читают и спрашивают кто командир? Почему не сказано? А что я им отвечать буду?

— Можете назвать мою фамилию, товарищ полковник. Я на месте был, всё видел и слышал. За каждое слово отвечаю.

— Ты наглеешь, Карелин, — прорычал Рыгин, приблизившись ко мне вплотную. — Ещё раз такое напишешь, лично займусь, чтобы тебя больше сюда не пускали. Понял меня?

— Я понял вас, товарищ полковник. Но менять ничего не собираюсь.

Рыгин лишь тихо процедил сквозь зубы:

— Катись отсюда, корреспондент. По Афганистану теперь будешь пешком ходить. Это я тебе обещаю. Никаких больше тебе разрешений не выпишу.

Не помню, чтобы мне Рыгин хоть какую-то бумажку выписывал. Я поднялся и посмотрел ему прямо в глаза:

— Выпишите, товарищ полковник. Даже не сомневайтесь.

— Думаешь, кто-то там наверху тебя вытащит? Думаешь, звонок из Москвы и всё, любые двери открыты? — недовольно пробормотал Рыгин, доставая из ящика пепельницу. — Ты очень ошибаешься. Повторяю, больше тебя в войсках не будет.

Рыгин собрался продолжить нравоучения, но тут резко зазвонил телефон на столе. Полковник раздражённо поднял трубку, продолжая сердито глядеть на меня.

— Рыгин слушает… Да… Так точно… — его голос резко изменился, став подчёркнуто уважительным. Он привстал со стула, словно собеседник мог его видеть. — Понимаю, товарищ генерал-полковник. Безусловно… Всё будет исполнено точно и в срок. Да. Понял. Спасибо! Служу Советскому Союзу!

Он осторожно положил трубку, несколько секунд молчал, явно собираясь с мыслями. Взгляд его больше не горел агрессией, скорее наоборот был растерянным и несколько ошарашенным.

— Повезло тебе, Карелин, — процедил он сквозь зубы и достал сигарету. — Позвонили… свыше. Очень свыше. Не иначе как кто-то в Москве всерьёз заинтересовался твоими писульками.

— Вы хотели сказать, статьями?

— Да хоть мемуарами. Сказали, что в академию Генерального штаба меня отпустят, если… короче достал ты меня! Что тебе нужно?

На столе товарища полковника лежала карта Афганистана. Я тут же показал Рыгину точку, куда мне нужно.

Он тяжело вздохнул.

— Значит, Джелалабад тебе нужен? Хорошо, лети в свой Джелалабад.

Голос его звучал устало и раздражённо, но спорить он уже не пытался. Позвонив и распорядившись о моей отправке, полковник вернулся к своим бумагам.

— Только учти, в следующий раз никакая Москва не спасёт. Будешь сидеть здесь — на базе в Кабуле и близко к солдатам тебя не подпущу. Понял?

— Так точно, товарищ полковник. Спасибо за понимание.

Рыгин махнул рукой, молча указывая на дверь. Я повернулся и вышел, оставив полковника переваривать только что произошедшее. Уже закрывая дверь, я услышал, как он со злостью пробормотал:

— Орденоносец! Совсем обнаглели журналисты.