Военкор 2

Глава 12

Машинам крепко досталось. Все они стояли перекошенные, с пробитыми радиаторами и с изрешечёнными капотами. Пар шёл из-под капотов клубами.

Я подошёл ближе и осмотрел автомобили. Колёса сдулись — шины в нескольких местах были пробиты. Причём это были следы не от выстрелов, а от порезов. Душманы сознательно хотели лишить нас машин, чтобы не оставить путей к отступлению. Вот только что-то пошло не так — сами же здесь и остались.

— Уехать не получится… — раздосадовано вздохнул сержант, проводивший осмотр вместе со мной. — Уроды!

Возразить было нечего. Уехать на автомобилях было ничуть не проще, чем доползти до базы на карачках.

Нашим раненным требовалась транспортировка, тела тоже следовало забрать, как и медикаменты. Ну и машины туда позже наши военные должны эвакуировать.

Раненых уложили у грузовика. Юля помогала ребятам — делала перевязки, колола обезболивающие, что-то рассказывала. Последнее делала для того, чтобы удержать пацанов в сознании. Она хоть и не была опытной сестричкой, но знала что ни в коем случае нельзя дать соскользнуть «на ту сторону».

Солнце, несмотря на близость заката, било в глаза. Горячий воздух дрожал, пыль не садилась. Чувство было такое, что земля не могла успокоиться после всего произошедшего. Я более менее пришёл в себя, хотя голова всё ещё плохо соображала.

Рядовой-связист в третий раз обесточил станцию, отключая питание. Установить связь пока что не получалось.

— Ну, давай… ну, родная… — шептал он, возясь с крутилкой.

Ожидание было томительным.

— Есть! — вскинул он голову. — Наши в эфире! Поймал «шмелей». Идут к нам! — довольно выпалил он.

Я только кивнул, устало посмотрел в небо. Дальше всё было делом времени. Побыстрее бы. Не факт, что душманы не вернутся с подкреплением. Уходить нужно уже сейчас.

Но наши лётчики не кукурузу стерегли. Минут через пять послышался низкий гул работающих лопастей. Над кишлаком показались два Ми-24. Они шли низко, резко выныривая над крышами глинобитных домов.

— Наши! — радостно вскрикнул сержант.

Я прикрыл глаза от солнца и увидел, как оба вертолёта пронеслись над кишлаком.

Следом появился ещё один вертолёт. Ми-8 выскочил из-за горы следом за «шмелями» и сразу пошёл снижаться к земле.

Посадка получилась жёсткой — вертолёт тряхнуло, поднялось облако пыли, закрывшее всё. Дверь кабины вертолёта открылась, и наружу посыпались силуэты наших ребят спецназовцев. Бойцы пошли по кишлаку, чтобы сделать зачистку.

Следом из вертолёта вышел человек в выцветшей форме. Он снял солнцезащитные очки и метнул взгляд по сторонам. Я сразу узнал подполковника Дорохина.

Он подошёл к нам и остановился перед сержантом. Тот сразу вытянулся по стойке «смирно», несмотря на забинтованную руку.

— Спокойно, сынок. Докладывай, — процедил подполковник.

Вид у Дорохина был недовольный. Я догадывался почему.

Сержант коротко пересказал все, что произошло в кишлаке — появление душманов, бой, потери, действия группы. Рассказал сержант и о моих действиях, что старшего офицера особо заинтересовало.

Я стоял чуть в сторонке, прислонившись к обгорелому остову машины. Дослушав сержанта, Дорохин перевёл взгляд на меня.

— Спасибо, сержант. Давайте в вертолёт. А я прогуляюсь с Карелиным, — сказал он спокойно.

— Доброго вам здоровья, Николай Васильевич, — поздоровался я с подполковником.

— Спасибо, и вам того же, Алексей. Я хочу, чтобы вы мне показали этот подвал.

— Пойдём.

Мы миновали двоих спецназовцев, что проверяли тела душманов, и пошли через пыльную улицу кишлака. Местные попадались редко, большинство афганцев прятались по домам. Для них день был такой же тяжёлый и запомнится навсегда.

Мы дошли до того самого дома с подвалом. Я показал жестом на проём, в котором тогда спасся от взрывов гранаты и шквального огня боевиков.

— Вот здесь.

Дорохин спустился первым. Внутри пахло сожжённой плотью. Такой запах, от которого хотелось бы опорожнить содержимое желудка. Благо со вчерашнего вечера у меня во рту не было и маковой росинки.

Подполковник включил фонарь, и перед нами предстало жуткое зрелище. Искорёженные тела боевиков, вернее то, что от них осталось, были разбросаны по полу. В стороне виднелась небольшая воронка от взрыва мины, сработавшей под телом. Стены были перепачканы кровью, будто краской.

— Я вот здесь сидел, — сказал я негромко. — Вот этого обезвредил ударом приклада по затылку. У него и была пехотная мина.

Я рассказал, как установил мину и выманил боевиков к подвалу.

— Остальные полезли вытаскивать… — закончил я.

Дорохин молча осмотрел всё. Поднял голову к потолку, будто прислушивался, как звучит тишина в этом месте.

— И не испугались, Алексей Владимирович? Сами придумали ловушку или подсказал кто? — спросил он наконец.

— Как говорил мой дед — на всякую беду страха не напасёшься.

Он ничего не сказал. Просто развернулся и вышел первым.

— Хорошо работаешь, Карелин. Но не в тех местах. Забываешь, что ты у нас корреспондент, — произнёс Дорохин.

— Я был там, где был нужен.

— Не спорю, — подполковник остановился и покосился на меня. — Но разговор ещё не окончен. И ты это понимаешь. Про службу в Джелалабаде не надо мне рассказывать.

Дорохин указал в сторону Ми-8.

— Грузитесь. Вас ждут.

Я промолчал. Примерно на такой разговор с подполковником я и рассчитывал. Видимо, он уже начинает подозревать, что не одной срочной службой ограничен мой опыт в армии.

Дорохин пошёл к бойцам, а я оглянулся на разрушенные дома, на трупы душманов и на наших ребят, подбиравших тела товарищей. Вздохнул и пошёл к вертолёту. Надо помочь остальным, чтобы вернуться как можно быстрее.

Подполковник из КГБ пошёл выяснять обстоятельства смерти командира духов.

Эвакуировались довольно быстро. Уже через пятнадцать минут Ми-8 поднялся в воздух и, сопровождаемые «крокодилами», мы полетели на базу.

Я опёрся спиной об обшивку и переваривал случившееся. Поймал себя на мысли, что грохот винтов помогал чуточку расслабиться и отвлечься от дурных мыслей и воспоминаний.

Сержант и рядовой тоже не говорили ни слова. Не до разговоров. И надо отдать должное нашим спецназовцам, с расспросами они к нам не лезли. Всё понимали.

Трое парней лежали у задней стенки, в завязанных свёртках. Один из них был командир нашего отряда.

Остальных раненных продолжала обхаживать Юля. Она двигалась по кабине как в бреду — молча, не глядя в глаза, с аптечкой в руках. Поправляла перевязки, проверяла пульс.

Держалась девушка молодцом. Не каждый смог бы перенести такое испытание, которое легло сегодня на её плечи. Причём боевого опыта у неё нет совсем. Она в Афганистан-то библиотекарем приехала.

Юля подошла к сержанту и рядовому, обработала их раны.

— Помоги закурить, брат, — прохрипел парень с перебинтованной рукой.

Он единственный из раненых, кто был в сознании. Я достал пачку сигарет из его кармана, сунул сигарету ему в губы. Помог подкурить.

Он затянулся, и тут же на его глазах выступили слёзы. То ли от боли, то ли оттого, что не может удержать сигарету сам.

— Ничего, дружище. До свадьбы заживёт, — подбодрил я пацана.

Юля видела это со стороны. Уже через минуту была рядом со мной. Я поймал себя на мысли, что тело ломит. Адреналин прошёл, и нервные клетки откликались болью.

Юля села рядом, выдохнула и поднесла к моему лицу вату. На лице оставались ожоги после взрывов гранат.

— Потерпи, — тихо сказала она тихо.

Медсестра была белая, как простыня, пот блестел на её лбу, руки дрожали. Прямо сейчас она двигалась скорее механически, на упрямстве. Знакомое чувство — стоит остановиться, и силы уйдут разом. Но в таком состоянии организм работает на пределе. После придётся долго восстанавливаться.

— Ты бы присела, — тихо сказал я. — Надо переключиться, Юль.

— Держусь ещё, — шепнула она. — Ребятам помогать нужно, да и ты еле уцелел, Лёш. Ты сам как?

Я заверил, что всё нормально. Разговор продолжать не стал. Молча смотрел, как она работает.

Она закончила, снова подняла взгляд. Мы смотрели друг на друга пару секунд. Как люди, которым довелось выжить в одной адской траншее.

— Спасибо, — тихо сказал я.

Юля кивнула и отвернулась. А я снова уставился на брезенты с телами ребят.

Только вчера они шутили, ели из одного котелка. А теперь… просто свёртки брезента и им был выдан билет на Родину.

В «чёрном тюльпане».

В Джелалабаде сели штатно. Медики ждали уже на площадке с носилками наготове. Раненых уносили прямиком в госпиталь. Сержант пошёл на осмотр сам, а вот у выжившего рядового уже не было сил передвигаться самостоятельно. Парня положили на носилки и унесли вслед за теми, кто прибыл без сознания.

— В госпиталь, товарищ корреспондент, — мной тоже занялся один из медиков. — Вас там ждут.

— На меня не надо тратить время, — я отмахнулся.

Из повреждений у меня ничего критичного. Пару ожогов, царапины, ссадины и небольшая головная боль после взрыва гранаты. Всё терпимо!

А вот время, которое врачи могли потратить на тех, кому помощь действительно требовалось, я отниму.

Врач с сомнением кивнул, но настаивать не стал.

Всё что мне требовалось сейчас — немного времени для того, чтобы прийти в себя. Я побрёл на базу, нашёл умывальник. Воды в нём было мало. Да и та что была, оказалась какая-то ржавая, тёплая и мутная. Но я тёр руки хозяйственным мылом так, как будто с них можно было смыть всё, что прилипло за последние сутки.

Потом долго смотрел в зеркало, но не на себя, а как будто сквозь. Перед глазами стояли отдельные эпизоды боя, взрывы и тела погибших ребят. Вспомнилась самоуверенная рожа командира духов и старик с ребёнком на руках.

— Выпить бы сейчас, — проговорил я, заканчивая умываться, но нельзя.

Мне ещё надо написать статью в редакцию, пока в Москве меня не сожрали с потрохами за длительное молчание.

Я нашёл уголок в тени и там достал блокнот и ручку, чтобы под горячим впечатлением написать статью. Писалось быстро. Я описал поездку в кишлак, отважную работу наших медиков… на секунду задумался о том писать ли о случившемся с командиром духов. Что-то подсказывало, что эта часть статьи будет отредактирована «от» и «до».

Однако моя задача — рассказать правду. И правду я утаивать не собирался. Остальное пусть останется на совести цензуры.

Звонить в редакцию не стал. На лётном поле стоял Ан-12, который уже начали загружать. Я нашёл командира и отвёл его в сторону. Мужик с седыми висками и обгоревшим лицом курил не торопясь.

— В Союз? — спросил я.

— Москва, ага.

— Просьба, передайте в редакцию «Правды», — протянул я запечатанный конверт. — На имя редактора отдела международных.

— Что здесь? — указал он на конверт.

— Статья. Точнее очерки о случившемся в горах.

— Ты был в том кишлаке? Работаешь корреспондентом «Правды»?

— Да.

Он посмотрел на меня, потом на пачку бумаги. Командир корабля молча забрал конверт и спрятал в сумку.

— Дойдёт? — уточнил я.

— Куда оно денется, — хмыкнул он. — А ты, брат, видно не просто буквы строчишь. И не жалеешь, что сюда приехал?

— Не приехал бы я, приехал бы другой. Ему могло повезти меньше.

Он протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями. Я решил посмотреть, как самолёт будет взлетать. Грузовой трёхстворчатый люк закрылся и Ан-12 начал запускаться. Все четыре двигателя раскрутились, и самолёт начал выруливать. Занял полосу, от двигателей пошли тёмные выхлопные газы и Ан-12 начал разбег. Рядом с ним двигались два Ми-24, прикрывая своими фюзеляжами. Отрыв!

С первых же секунд «чёрный тюльпан» начал отстреливать тепловые ловушки. Вскоре его хвост исчез в темнеющем небе.

— Карелин, пройдёмся? — от мыслей меня отвлёк Дорохин, подошедший сзади.

Подполковник нашёл меня сам. Он выглядел сильно усталым и обеспокоенным.

— Я как бы устал, Николай Васильевич. Может, лучше посидим?

— Разговор есть, Лёш. На ходу больше влезает.

— Как говорил мой дед — в ногах правды нет. Но раз вы настаиваете, то пойдём.

Мы пошли вдоль бетонной дорожки, в сторону модулей. Дорохин некоторое время молчал, потом пнул камушек, подвернувшийся под ногу, и заговорил.

— Зря его отдали.

Имя он не называл, но мне сразу стало понятно, что речь о полевом командире духов.

— Он мог говорить. Мы бы из него вытащили информацию.

Я промолчал. Да и Дорохин, как показалось, не ждал ответа.

— Рано или поздно, но вытащили бы…

— Товарищ подполковник, а что было бы потом? — задал я прямой вопрос. — Обменяли бы этого урода на какого-нибудь афганского спеца? Чтобы он резал головы нашим снова?

Теперь промолчал подполковник.

— Знаешь, Лёш… если по-честному, за капитана я бы его и сам пристрелил, как бродячую собаку, — добавил он спустя пару шагов. — Не сразу, конечно. Сначала вытащил бы всё, что можно. А потом пустил бы пулю в затылок. Но… — он вздохнул.

— Понимаю, товарищ подполковник — эмоции надо держать при себе. Но я говорю прямо и не уверен, что поступил бы иначе, случись отмотать время назад, — заверил я.

— Лёша, не перегибай…

— Всё что он знал, я из него вытащил, — перебил я и рассказал Дорохину всё, что мне удалось выведать у полевого командира. В том числе информацию о подземной сети тоннелей, существование которой ставилось под вопрос. — У них были купюры из Пакистана и вооружение западного образца. Это не просто бандиты, они финансируются с Запада. Очевидно кто за всем этим стоит. Кто-то снабжает их слишком хорошо. Там не просто контрабанда. Это маршруты, склады, развитая логистика. И личного состава там можно укрыть очень много.

Дорохин молчал. Потом медленно сказал:

— Ты понимаешь, знать это одно, а доказать другое.

— Вы не понимаете, это другое? — хмыкнул я.

Дорохин внимательно на меня посмотрел.

— Лёш, ты на самолёте материал передал в редакцию?

— Передал, — я не стал отнекиваться.

Подполковник задумался. Сейчас в нём будто бы боролись два разных человека. Один понимал мою логику, а вот второй, который в военной форме, отвергал.

— Пусть будет так. Карелин, ты и так много сделал. Даже слишком. Поэтому всё. Хватит с тебя Афгана.

Мы остановились у бетонной плиты. Подполковник оглядел базу, как будто в последний раз. Посмотрел мне прямо в глаза.

— Пора ехать. Ты нужен там, не здесь. Ты выжил, сделал дело, помог ребятам, некоторым жизнь спас. Но остальное уже не твоё. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Возражать я не стал. Что тут возразишь? По сути подполковник только что дал мне понять, что закроет глаза на мою «выходку». Но с условием, если я покину расположение базы.

— Бывай, брат, — подполковник коротко кивнул и зашагал прочь.

Я вздохнул, молча посмотрел в небо, где над базой кружил вертолёт. Мне не хотелось уходить. Словно что-то ещё не дописал, не доснял.

Но Дорохин был прав. В этом аду я сделал всё, что мог.

Почти.

Одно незавершённое дело у меня таки осталось.

База уже спала. Свет в казармах погас, осталось только наружное освещение. Я дождался отбоя и вышел из казармы с охапкой цветов.

Их я обменял у прапорщика на фотографию, которую обещал передать его супруге. Конечно, у меня были в руках не розы с орхидеями, но чем богаты, тем и рады.

Я знал, что Юля, отоспавшись несколько часов, хотела выйти на смену в госпиталь. Однако начальник госпиталя отправил девчонку обратно.

Подойдя к женскому блоку, я огляделся. Где именно живёт Юля, не знал. Но тут мне немного повезло. На подходе к блоку, я увидел, как медсестра закрывает на ночь оконную ставню.

— Юль! — громко позвал я, пряча букет за спиной.

Она вздрогнула, не сразу меня узнав. Я молча подошёл к окну и вытащил букет из-за спины.

— Это тебе.

Медсестра смутилась, нерешительно взяла букет, и в первые за сегодняшний день на её лице появилась улыбка.

— Заходи, — сказала она тихо. — Только быстро, Лёш. Я чай поставлю.

Я залез прямо через окно. В её комнате тускло горела лампа под потолком. Всё было чисто.

На столе у неё лежал томик «Евгения Онегина», а на тумбочке «Справочник медсестры».

Юля понюхала подаренный букет. Набрала в литровую банку воды и поставила в неё цветы. Она села на койку, а я остался стоять.

— Спасибо, мне приятно. Ты чай будешь или какао?

— Не откажусь от чая, — пожал я плечами.

Она поставила чайник и покосилась на меня.

— У тебя повязка кровит, ты пришёл на перевязку? — прошептала она.

— Да, это пустяк, — отмахнулся я.

Пока чайник вскипал, медсестра подошла ко мне, аккуратно прикоснулась к повязке, где кровь действительно просочилась сквозь бинт. А потом Юля подошла ещё ближе. Взяла мою ладонь и прижала к своей щеке.

— Ты останешься? Ты ведь не на повязку пришёл…

Я не стал отвечать, просто обнял её, притянув к себе. Почувствовал, как дрожит её спина, и нежно поцеловал её в губы.