Весы змея

Глава третья

В месте, которое не было местом, закутанный в чёрное некто смотрел за пределы своего пустого окружения в мир, называемый немногими посвящёнными Санктуарием. Он наблюдал ужасную борьбу, развернувшуюся в Торадже, и уже начал вычислять возможные последствия.

— Он движется слишком быстро, — сказал скрытый человек в пустоту. — Слишком иррационально.

Он движется, как должен… Как и мы…

От голоса замерло бы сердце у многих, ибо он был столь же присутствием, сколь и звуком. Однако тот, к кому он обращался, просто кивнул, ведь он знал говорящего так долго, что даже его уникальность стала слишком знакомой.

Неудача так же стала слишком знакомой, и он не хотел столкнуться с ней снова. Неудача угрожала Балансу, и, несмотря на столетия тренировок, направленных на удержание эмоций внутри — где ими можно управлять, — глубокие морщины прорезали его словно мраморный лоб.

— Тогда… Мы должны действовать более активно…

Пока он говорил, над ним вдруг заблистало что-то похожее на звёзды. Но эти звёзды двигались, постепенно формируя огромную змеевидную фигуру, существо, наполовину видимое, наполовину воображаемое… И сугубо мифическое для большинства.

Дракона…

Более активно, чем посвятить его кровного брата? — спросили звёзды с оттенком иронии.

— Более… — упрямо отвечала закутанная фигура, — хотя Мендельн уль-Диомед сильно превосходит мои ожидания. Я почти готов поклясться, что он…

Прямой твой потомок, да… Это бы также объяснило, почему она выбрала старшего брата для своих целей. Ты ощутил силу, дремлющую в них. Как и она.

— Моя мать могла бы, ты прав. Так же, как и отец… — он нахмурился ещё сильнее. — Да, так же, как и отец.

Звёзды закружились, на короткий промежуток времени теряя схожесть с легендарным зверем:

О котором мы ничего не слышали…

Человек кивнул, его внимание вновь было направлено на Санктуарий:

— Да, это беспокоит больше всего остального.

И должно беспокоить… — фигура вновь сформировалась. — Да… Как ты и сказал, нужны более решительные действия…

Завернув свой длинный плащ, некто в капюшоне приготовился уйти.

— Как я и сказал, — сказал он скорее себе самому, чем едва видимому собеседнику, — даже если это означает открыть факт моего выживания обоим моим родителям…

Мендельн готовился умереть. Он видел, как опускается молот, и знал, что ему никогда не достичь такой прыти, чтобы избегнуть его. Ни одно из слов, которые он начал выучивать во время своих грёз, не пришло к нему. Крушащая смерть была его неизбежной судьбой, и, хотя он старался отдалить себя от осознания этого, как он это делал по отношению к столь многим недавним роковым событиям, Мендельн тем не менее ощущал превозмогающую горечь.

Он-то верил, что какое-то другое предназначение уготовано ему…

Кто-то наскочил на него. Они оба свалились в сторону в тот самый миг, когда молот Диалона врезался в мраморный пол, образуя в камне трещину больше шести ярдов длиной.

— В следующий раз не спи. Действуй, — пробурчала Серентия ему на ухо. Она вскочила на ноги, прежде чем брат Ульдиссиана успел хоть как-то поблагодарить её… И не без причины. Изваяние Диалона повернулась к ней, словно, несмотря на непроницаемое выражение, статуя разгневалась на Серентию за то, что та забрала у неё добычу.

Серентия прицелилась и метнула копьё с точностью, обеспеченную её силами. Оно прошло сквозь грудь великана подобно тому, как чуть раньше стрела Ульдиссиана прошла сквозь грудь жреца.

Поначалу Мендельн подумал, что от её героического поступка не было никакого прока, потому что Диалон продолжал двигаться, нисколько не беспокоясь об отверстии в своём теле. В конце концов, это был только оживлённый камень…

Но затем от отверстия стали ответвляться немалые трещины, которые, разрастаясь, вскоре покрыли всё тело статуи, почти как паутина. Когда изваяние подняло свой молот, от великана начали отламываться целые куски.

Серентия крикнула предупреждение тем, кто был неподалёку от Диалона. Они вовремя убрались оттуда, ибо рука, держащая смертоносное орудие, оторвалась как раз в тот момент. На глазах как будто даже у самой статуи рука и молот упали на пол, разломившись на куски, которые разлетелись по всей зале.

Не успел Диалон потерять руку, как стали ломаться остальные конечности. Как вода устремляется через прорванную плотину, огромные частицы каменного исполина посыпались дождём. Изваяние посмотрело на своё рушащееся тело — после чего его шея переломилась.

Когда голова рухнула перед Мендельном и Серентией, то, что оставалось от Диалона, присоединилось к груде хлама.

Но нужно было противостоять ещё двум великанам, которые делали стремительные манёвры по всей зале, охотясь за маленькими для них человечками. Тем не менее, Мендельн восхвалял те силы, какие бы ни наблюдали за людьми, ибо, несмотря на их попытки, чудищам мало что удалось со времени начальной расправы. Он дивился этому до тех пор, пока не увидел, как рука Мефиса отскакивает от воздуха прямо перед Ромием и небольшой группой партанцев и тораджанцев. Бородатый мужчина — злодей, исправленный Ульдиссианом, — похоже, был ведущей силой группы. Он глядел на грозную фигуру, судя по всему, мешая ей прорваться сквозь защиту.

Всё ещё было вполне возможно, что ей это удастся. Мендельн решил, что самое время найти приложение рукам вместо того, чтобы стоять и глазеть, пока другие отчаянно пытаются выжить. Смутному дару, которым он был награждён, должно было теперь найтись применение…

Наконец слова проплыли у него в голове, слова на том мёртвом языке, который он подсмотрел на камне сразу за пределами Серама. Это были слова, которые он должен был произнести, что брат Ульдиссиана и сделал.

Ладонями, сжатыми в кулаки, статуя колотила невидимый барьер. Однако при первых же ударах великана отбросило. В теле великана образовались трещины, и посыпались осколки, словно что-то невидимое сражалось с изваянием с той же жестокостью, с которой оно напало на отряд Ромия.

Тень самодовольной ухмылки промелькнула на лице Мендельна. Несмотря на понесённый урон, Мефис возобновил штурм. Однако каждый новый удар наносил ему всё больше повреждений. Движимый тёмной силой, какая бы ни оживила его, великан не мог остановиться. Он не понимал, что магия Мендельна каким-то образом превращает его в орудие своего собственного разрушения.

Ромий же, по-видимому, понял. Он знаками приказал тем, кто был с ним, успокоиться и ждать, чем кончится дело. Статуя Мефиса была сильной, и эта несметная сила, — направленная на самое себя, — быстро пошатнула её. В конце концов, когда значительная часть статуи уже грудой лежала у своих ног, Мефис рухнул.

Остался только Бала… Вернее, остался бы, если бы третья огромная статуя вдруг не застыла. Фигура в мантиях, — согнувшаяся, чтобы пришлёпнуть трёх тораджанцев своими табличками, — покачнулась и упала. Но упал Бала не в том направлении, в каком ему полагалось упасть. Вместо того чтобы рухнуть вперёд — к своим несостоявшимся жертвам, — изваяние вопреки здравому смыслу повалилось навзничь.

Только когда оно разлетелось на полу на куски, стала понятной причина его внезапного и необычного разрушения. Ульдиссиан, с ещё более мрачным видом, чем у Мендельна, проходил через огромную груду сокрушённого камня, путь сам расчищался впереди него.

Мендельну не понравилось то, что он прочёл в глазах старшего брата. Он не дал понять Серентии, что Ульдиссиан имел дело не только с парой демонов, но и самой Лилит. Узнай она это, дочь торговца устремилась бы туда впереди даже бывшего любовника демонессы.

В конце концов, Лилит была так же виновна, если не больше, в смерти Ахилия, чем Люцион, — который был только непосредственным орудием. Лилит подстроила всё это.

Лилит, память о которой без сомнения будет разрывать сердце Ульдиссиана до самой его смерти.

Брат Мендельна огляделся и оценил потери, причинённые статуями:

— Чтоб её…

К счастью, Серентия отвернулась, чтобы помочь раненным. Это дало братьям возможность поговорить.

— Ничто не разрешилось… — угадал Мендельн.

— Ничто… — Ульдиссиан продолжал рассматривать мёртвых. — Так много…

Младший брат удержался от любых замечаний. Он уже понял, что его собственное недавно сформированное мнение о смерти не всегда подходило Ульдиссиану.

Что-то, похожее на сильный громовой раскат, потрясло храм. Ульдиссиан посмотрел вверх, его выражение ещё больше ожесточилось.

— Огни и другие разрушения взяли своё. Храм вот-вот рухнет, — он миновал Мендельна. — Уходите немедленно! — прокричал он остальным. — Наша работа здесь закончена!

Ульдиссиан умел приказывать так, что никто не мешкал. Мёртвые были оставлены на своих местах. Не то чтобы они с такой готовностью были забыты, просто выжившие знали, что их предводитель не стал бы выдворять их, не будь у него весомой причины. Кто-то помог вынести раненных, которых Ульдиссиан без сомнения попытается вылечить позднее.

Мендельн обратил свой взор на брата… И его внимательный взгляд заметил внезапное напряжение в выражении последнего.

— Ульдиссиан…

— Я сказал, нам всем сейчас нужно уходить, — голос Ульдиссиана оставался ровным, но вены на его шее начали пульсировать.

Раздался повторный раскат, гораздо более приглушённый. Мендельн заметил, что пульсация усилилась.

— Как скажешь, — наконец ответил он как можно мягче. — Но двери запечатаны…

— Нет, уже нет.

Мендельн принял ответ брата за правду, и точно: когда он повернулся, то увидел, что некогда запечатанные двери сами распахнулись сразу, как только первые сторонники Ульдиссиана достигли их. Никто больше не задался этим вопросом; они были преисполнены несокрушимой веры, что он проведёт их через что угодно.

— Им нужно идти быстрее… — процедил Ульдиссиан сквозь зубы.

Кивая, Мендельн ускорил шаг.

— Не задерживайтесь, — крикнул он остальным. — Двигайтесь осторожно, но живо.

Издалека Серентия поймала его взгляд. Он сообщил Мендельну, что она понимает истинное положение дел. Как и брат Ульдиссиана, она изо всех сил пыталась тихо выпроводить остальных.

Очередной раскат сопровождала лёгкая тряска храма. В стенах и потолке появились расколы, но в остальном громадное здание оставалось целым. Выбоины на полу были результатами предыдущих стычек.

Приблизившись к выходу, Мендельн почувствовал, как его овевает тёплый вечерний воздух. Зная, с чем они имеют дело, он считал каждый шаг, словно он был не менее важным, чем удар его сердца. Было бы просто приказать остальным бежать, спасаться бегством с опасного места, пока не слишком поздно, но это бы только наделало бед.

Снаружи светил огонь. В его ужасном свете Мендельн кидал взгляд на другие районы Тораджи. Самыми заметными были засаженные деревьями улицы, в листве деревьев ютились серки — маленькие приматы, почитаемые населением. Были там и высокие округлые здания, на колоннах которых были один над другими высечены могучие звери. Работа была выполнена так искусно, что казалось, будто звери в тревоге наблюдают за пожаром вокруг. На самом деле помешать огню захватить район не было никакой возможности, не то чтобы Ульдиссиана это заботило. Серки давно покинули зону, и всё остальное здесь несло отпечаток Триединого.

Смешанные отряды партанцев и тораджанцев заполонили земли перед храмом. В конце концов Мендельн оглянулся на огромное строение.

Только его взгляд различал в темноте непрекращающееся дрожание. Пламя теперь охватило большую часть крыши. Трещины пробегали по фасаду здания и, без сомнения, протянулись и по всем остальным его частям. Некоторые дальние колонны разломились пополам и упали. Крупный разлом пробегал вдоль основания западной стороны.

«Он уже должен был упасть, — понял он. — Он должен был упасть на наши головы…»

Но он не упал, и человек с напряжённым лицом, пришедший следом за ним, был тому единственной причиной. Пот струился по Ульдиссиану, он задыхался. Его взгляд метался влево и вправо, словно он пытался всех сосчитать.

— Никто не остался внутри, — заверил его Мендельн. — Никто из живых, во всяком случае. Даже остатки паствы бежали.

— В… Джунгли… Если знают, что хорошо для… Них, — умудрился прокряхтеть Ульдиссиан. Он стоял, очевидно, взвешивая свои возможности.

— Уже можно отпустить, — мягко заверил его брат.

Кивнув, Ульдиссиан выдохнул.

С ужасным грохотом и скрежетом камня храм Тораджи обрушился сам на себя. Крупные блоки мрамора упали во внутренний двор. Языки пламени осветили ночь — открытый воздух подпитывал их ярость. От нескольких последователей Ульдиссиана послышались изумлённые вздохи. Из Ромия вырвалось проклятие.

Огромные куски мрамора продолжали разлетаться по области, но ни один из них не подлетел близко к месту, где стоял отряд. Даже теперь какую-то часть разрушения брат Мендельна мог сдерживать.

В конце концов действо приняло рамки обыкновенного бедствия. Огонь продолжал гореть, но развалины окольцовывали его таким образом, что не давали далеко распространяться. И снова Мендельн знал, что это не случайно.

Ульдиссиан посмотрел за Мендельна, который тоже чувствовал, что́ происходит за ним. Когда он повернулся, остальным тоже стало известно о толпе, наполняющей улицы. Сборище оставшихся в живых жителей Тораджи стояло перед Ульдиссианом и его группой, и в этой толпе Мендельн различил проявление разных эмоций.

Благородная фигура в ниспадающих красных и золотых одеждах отделилась от толпы. Поверх его длинных завязанных серебристых волос был повязан шарф, в одной ноздре имелось замысловатое золотое кольцо. Ослепительное исполнение кольца указывало на высокий статус. Долговязый владелец его годился братьям в отцы. В левой руке он держал длинный посох, по всей длине которого были выгравированы серебряные знаки.

— Я ищу пришельца с верхних земель, ассенианца по имени Ульдиссиан, — «ассенианцами», как выяснила ранее группа Мендельна, жители джунглей называли бледных людей, населяющих регионы вроде Серама и Парты. Истинное значение было утрачено даже местными, но в результате слово стало означать любого с кожей и внешним видом, как у сынов Диомеда.

Ульдиссиан не стеснялся выдать себя, хотя некоторые из его обращённых и выразили голосом тому протест. Их страх за него не был необоснованным: помимо облачённых в кожу солдат, которых Мендельн заметил среди новоприбывших, в обозреваемой близости имелись и представители магических кланов. Правда, держались они осторожно, ибо, хотя Мендельн и знал об их присутствии, он не видел ни одного, кто напоминал бы могучего чтеца заклинаний. У них были свои внутренние дела, с которыми они хотели разобраться; Ульдиссиан пока ещё не был проблемой для истощённых хозяев Кеджана.

Но после сегодняшней ночи, подозревал Мендельн, они переоценят свою позицию.

— Ульдиссиан, сын Диомеда, стоит перед тобой с пустыми руками, — ответил брат Мендельна с той же формальной учтивостью.

Старец кивнул:

— Я — Раонет, старший советник Тораджи. Представитель народа… — он сделал паузу — по всей видимости, обратил внимание на множество тёмных лиц среди последователей Ульдиссиана. -- …но, похоже, не всего. В твоих рядах стоит много знакомых мне людей, ассенианец, это удивляет и беспокоит. Мне сказали, что только низшие сословия прислушались к твоим словам и что ты пообещал им богатства тех, кто стоит много выше…

— Я пообещал всем одно и то же, — прервал его речь Ульдиссиан, в его голосе промелькнул лишь намёк на ту ярость, которую, как Мендельн знал, он питал к тем, кто донёс подобные слухи до старшего советника. — Возможность достигнуть того, чем мы должны быть независимо от того, кем родились! Я предлагаю нечто большее, чем даже короли могут достичь, владыка Раонет, и для этого достаточно только слушать! Я предлагаю то, что Триединое — да и Собор — никогда не пожалуют своей пастве… Независимость от их абсолютного владычества!

Раонет снова кивнул. Он сжал губы, и было видно, что он полностью ни одобряет, ни отвергает услышанное.

— За последние ночи Триединое обвинили в тяжких преступлениях, наименьшие из которых слишком гнусны для меня, чтобы говорить о них здесь, ассенианец! В то же время у меня есть доказательства из определённых источников, что ты представляешь опасность для тех, кого мне дано оберегать…

— Ты хочешь больше доказательств, изобличающих преступления Триединого, старший советник? Они лежат в этих развалинах, сбережённые, несмотря на крушение.

Впервые за время разговора владыка Раонет выказал неуверенность. Мендельн тоже был впечатлён. Если он понял брата так, как и остальные, то даже хотя Ульдиссиан и дал храму в конце концов упасть, он всё равно защитил внутренние залы от раздавления тоннами упавшего камня. Ошеломляющее достижение, и небесполезное, как теперь выяснилось.

— Может, это и так, — наконец продолжил Раонет. — Но само по себе это не снимает обвинений с тебя, Ульдиссиан, сын Диомеда.

— Ульдиссиан — не преступник, — раздался голос, судя по всему Ромия.

Что-то вылетело из темноты и понеслось прямо в незащищённый лоб владыки Раонета. Старший советник и глазом не успел моргнуть, как снаряд настиг его…

И замер за миг до того, как пробить его череп.

— Прошу прощения, мой господин, — пробормотал Ульдиссиан, и по голосу было слышно, как сильно он измотан. Импровизированный снаряд — острый кусок камня размером с яблоко, отколотый от угла храма, — рассыпался. Рядом с обутыми в сандалии ногами Раонета образовалась кучка пепла.

— Во имя… — начал старейшина и закрыл рот. У Мендельна возникли подозрения, что, как и многие другие тораджанцы, он собирался прибегнуть к упоминанию Трёх… Мефиса, Балы и Диалона. Правда, это был всего лишь рефлекс — владыка Раонет не излучал и тени той тьмы, которая исходит от истинных обращённых Триединого. Он был невинным простофилей, как и остальные…

— Прошу прощения, — повторил Ульдиссиан. Он повернулся к своим последователям. Хотя его взгляд блуждал по всей толпе, его брат не сомневался, что тот, кто использовал свою силу для запуска снаряда, теперь чувствовал, будто внимание Ульдиссиана сосредоточено на нём. — Чтобы больше такого не было. Не в этом суть дара, который у нас есть. Сражаться за правду — да, сражаться за наше право быть теми, кем нам уготовано, — да, но не для нанесения увечий и не для убийства… Иначе мы не лучше Триединого.

Он снова посмотрел на старшего советника, который только теперь отвёл взгляд от пепла. Надо отдать ему должное, минутное изумление владыки Раонета от вида приближающейся смерти вновь уступило место решимости защищать свой город и свой народ.

Ульдиссиан заговорил прежде, чем успел начать собеседник:

— Мы уходим из Тораджи, мой господин. Остаток ночи мы проведём за пределами стен. Завтра мы уйдём. Я пришёл сюда, чтобы попытаться сделать доброе дело, но это доброе дело теперь смешалось с тем, что не нравится ни мне, ни вам. Такого я не хочу… такого я никогда не хотел.

Старший советник слегка наклонил голову:

— Мои силы не властны над тобой, ассенианец. Если ты покинешь Тораджу, не учинив разрушений, больших, чем случились этой ночью… Я только поблагодарю звёзды. Ни один солдат не поднимет оружия на тебя или на тех, кто решил следовать за тобой, если только они сами не захотят держать передо мной ответ. Я больше не допущу кровопролития…

— И ещё одно, владыка Раонет.

Владыка занервничал.

— Триединого здесь больше нет. Если оно опять появится в Торадже, — как бывает с сорняками, — я вернусь.

Снова Раонет поджал губы:

— Если это такое зло, как ты сказал, этот сорняк я сам выдеру с корнем из земли моего города.

Похоже, это удовлетворило брата Мендельна. Ульдиссиан не посмотрел на своих приверженцев. Он просто пошёл на владыку Раонета и они, в свою очередь, пошли следом. Более крупная толпа, которая сопровождала старшего советника, быстро расступилась, сотни глаз с разными эмоциями наблюдали, как обращённые — некоторые из них когда-то были их друзьями, соседями и родственниками — проходят мимо. Тораджанцы в рядах группы Ульдиссиана наблюдали своих местных собратьев с той же напряжённостью, хотя в их случае они излучали решимость вновь обращённых. Никто не собирался говорить им, что они, может быть, сделали неправильный выбор.

Когда Ульдиссиан дошёл до него, старший советник снова склонил голову. Ульдиссиан кивнул в ответ. Никто не говорил — словам уже не было места. Мендельн исподтишка наблюдал за лидером тораджанцев. Раонет сам по себе был интересным человеком; вокруг него парили призраки, но не было времени выяснить, родные то или враги. Важно было то, что их много; это свидетельствовало о сильной личности Раонета. Присоединись он к столь многим своим гражданам, выбравшим принять внутренний дар, Раонет, подозревал Мендельн, быстро бы стал одним из самых многообещающих учеников Ульдиссиана.

«И, быть может, это хороший повод радоваться, что он не присоединился» — подумал младший брат. Раонет был лидером; ему могла претить необходимость подчиняться.

Толпа продолжала расступаться. Даже среди солдат выражения были смешанные. Некоторые источали недоверие, иные — любопытство.

«А нас станет больше, — осознал Мендельн. Наверняка Ульдиссиан тоже это знал. — Нас станет больше ещё до того, как мы оставим позади эту толпу». Некоторые улизнут ночью, чтобы попасть в лагерь за городскими стенами. Мендельн прикинул, что они не только восполнят сегодняшние потери, но приобретут в десять раз большее число людей.

— Так много, — пробормотал он.

— Да. Так много, — ответил Ульдиссиан. В этот миг, несмотря на все личные расхождения, братья всецело понимали друг друга. Они оба понимали рост того, что начал Ульдиссиан, понимали, что с каждым днём сообщество будет разрастаться.

И оба знали также, что всех этих прибавленных душ может оказаться недостаточно… Что каждый присутствующий здесь и каждый, кто придёт, в результате может просто умереть.