Я послала зов и от нетерпения вышла на лестничную клетку. В конце концов, если вахтерша встанет на его пути, пульну в нее заклятием забвения.
Через бесконечно долгих полчаса я услышала его голос:
— Я с проверкой. Поступила жалоба.
— Ой, батюшки! От кого? Кто?.. У нас всё тихо, Матвей Павлович.
— Я должен отреагировать, чтобы потом не нажаловались на безучастность и невмешательство.
— Да-да понимаю. Коменданта вызвать?
— Не стоит беспокоить её. Проверю и уйду. А вы с поста ни ногой! – строже добавил мой ректор и быстро направился к лестнице.
Сбежать в комнату? Встретить его тут?
Но ректор добрался до меня быстрее, чем я сообразила как поступить. Осунувшийся, бледный, с темными кругами под глазами. Стоило ему увидеть меня, он замер на лестнице, не дойдя нескольких ступенек.
— Ванеева? Почему не в комнате? Пауков ловишь? – как-то невесело пошутил ректор.
— Почему пауков? – смутилась я.
Матвей Павлович усмехнулся:
— Потому что лягушки в общежитие не водятся, а для зелья же обязательно или пауки или лягушки нужны?
— Жабы вообще-то, — поправила я. – Но я не их ловлю, а вас, Матвей Павлович.
— Меня? – ирония совершенно ушла из его голоса, а вот внимательный взгляд никуда не делся.
— Ага. Мне показать вам кое-чего надо. Это я вас вызвала.
Ректор безропотно поднялся и пошел за мной в комнату, только когда за нами закрылась дверь, я облегченно вздохнула.
— Как вы себя чувствуете, Матвей Павлович?
Он оглядел мою комнату, теперь в единоличном пользовании, ведь первое что я сделала, это отжала ее у соседок. Потом повернулся ко мне и улыбнулся:
— Сейчас лучше, Ванеева. А до этого не был уверен, что даже встать смогу из-за температуры.
— Но пришли?
— Пришел.
И между нами повисла та самая пауза, когда без слов мы стали куда откровеннее друг с другом, чем в общении.
— Вы болеете из-за меня, — призналась с тяжелым сердцем.
— Серьезно? А я был уверен в диагнозе врача.
— Но вы же пришли?
— Пришел. Мне надо было проверить… На сердце стало неспокойно, а это всегда плохой знак.
— Уверена, что сегодня это хороший. Я вас вылечу.
Ректор хохотнул:
— Ванеева, при ОРВИ, я боюсь, от меня ты только заразиться можешь.
Но я уже приняла решение и, не раздумывая, бросилась к ректору на шею, влажно чмокая в губы. Он по-джентельменски придержал меня за талию, отстранился, чуть сдвинув брови:
— Александра? Как это понимать?
И с таким лукавым возмущением удивился, что не знай я правды про инициацию, поверила, что это мне сон приснился. Но тихо шуршащая в углу метла напоминала, что ведьма в этой комнате я.
— Мы во сне с вами в губы так и не поцеловались. Я же умру, если не узнаю, как целуется ректор в правильные губы.
Матвей Павлович хмыкнул, перехватил меня за плечи и нежно поцеловал в губы.
Сначала нежно, да. А потом по-ректорски, властно и настойчиво, так, как только Матвей Павлович умеет.
— Ох, Александра… Ты сведешь меня с ума, — прошептал он, прижимая мою голову к груди и поглаживая, укачивая в своих объятиях.
Но после его поцелуев мне хотелось немного другого.
— Матвей Павлович, я вас вылечить хочу, а не с ума сводить. Давайте мы опять немного переспим, и вам сразу станет легче!
Ректор напрягся, руки застыли на моей голове и талии, а потом он заглянул мне в лицо.
— Немного? Ванеева, а у нас уже было такое? Мы случайно однажды немного не переспали?
— Матвей Павлович! Ну можно же не поднимать эту тему? Зачем вам подробности?
Он оттолкнул меня, хватаясь за голову.
— Бред, определенно горячечный бред. С температурой нужно лежать в постели.
— Поддерживаю. Ложитесь!
— Я ценю твое рвение, Ванеева, но боюсь, марафонец из меня сейчас еще тот.
— Да это не важно, полагаю, — неуверенно ответила я, наступая на ректора, фактически подталкивая его к кровати. – Ведь если я бред, то и вам можно особо не стараться. Сама все сделаю.
Нервно сглотнула и более решительно толкнула его в грудь, чтобы Матвей Павлович упал навзничь. Сама резво села на него сверху, чувствуя, как он руками обхватывает мои бедра, а на лице начинает проступать узнавание ситуации.
— Повторим? – выдохнула я. – Только потом мне все равно придется навести на вас морок, Матвей Павлович. Никому нельзя помнить про ведьм.
Ректор сдавлено фыркнул, потом рассмеялся.
— Напомни мне, кому ты в прошлый раз несла свое зелье, ведьма?
— Прохорову, — скривилась я, не понимая, к чему он ведет. – А попались вы, со своими пугающими размерами.
— Ага, значит, размеры ты мои помнишь? Отлично, — смех затих, а глаза загорелись лихорадочным блеском. – Я мечтал повторить, Ванеева, пусть даже во сне…
И он быстро перевернул нас, придавив меня телом, моментально забирая инициативу из моего положения. Но уже в следующую минуту, когда между нами не осталось одежды, стало пофиг, кто тут главный.
Ректор словно дорвался до десерта, который ему долгое время не давали. Я стонала и изворачивалась под ним, впервые почувствовав, как это, заниматься любовью неспеша, смакуя каждую минуту, не сдирая колени в кровь, вытворяя, что в голову взбредет, без оглядки на наблюдателей.
Я сосредоточено сосала член ректора, а он ругался матом сквозь зубы, напрочь теряя свой ректорский антураж. Потом притянул меня к себе и неторопливо насаживался, что я стекала лужицей от испытываемого наслаждения.
Сейчас наша связь стала в разы слаще. Я взлетала вверх к самой луне без метлы, на одном только черенке ректора и его энтузиазме. А Матвей Павлович шептал, что я самая любимая его девочка, и подкидывал меня все выше и выше, пока сам не упал на меня, крепко сжимая бедра руками и ставя феерическую точку в лечение.
Мы вырубились почти сразу же, тесно сжимая друг друга в объятиях. А утром просыпаясь одновременно, я поймала на себе взгляд ректора, полный шока и осознания от переплетенных рук, ног и нагих тел.
— Ванеева?
— Я сейчас все объясню, Матвей Павлович!
Он вскочил, не дав мне договорить, и поспешно собирая одежду, разбросанную по комнате.
— Чёрт, Ванеева. Какого черта я оказался в общежитие?! Почему у меня провалы в памяти, когда я трах… сталкиваюсь с тобой, можешь объяснить?
— Это я могу, — промямлила, натягивая на себя одеяло и с сожалением доставая из тумбочки листочек с заклинанием на забвение. – Мне очень жаль, Матвей Павлович, я только хотела помочь.
— Помочь? Помочь мне? В чем, Ванеева? В обвинении в растлении малолетних?!
— Мне вообще-то уже восемнадцать!
— А мне тридцать восемь! – вскричал ректор, поспешно натягивая штаны на крепкую задницу, которая даже сейчас, при свете дня так и манила тяпнуть ее зубами.
Ох, не о том я думаю…
— Ого, какой вы старый, — протянула я, стараясь не так жадно разглядывать обозначившийся под только что застегнутой ширинкой стояк.
— А еще я при должности, которую могу потерять, если не найду способа исчезнуть из общежития без свидетелей.
Тут я тоже сообразила, что вахтерша же наверняка спалит ректора, где это он проверку всю ночь делал. Вот дела. О ней я как-то не подумала.
— Я решу этот вопрос.
— Как?!
— Ну, выйдете не через дверь, а в окно, — как само собой разумеющееся предложила я.
Ректор впечатлился, даже в окно с нашего третьего этажа выглянул, прежде чем ответить:
— Пришел сюда с ОРВИ, а унесут меня с переломами всего тела? – хохотнул он и повернулся ко мне, облизнув взглядом оголившуюся грудь из-за сползшего одеяла. – Нет, Ванеева, не получится.
Я обиделась, хотя быстро сообразила, что раз уж придется выручать ректора, то и морок наложить можно позже. Смело откинула одеяло и встала во весь рост. Матвея Павловича мой вид впечатлил сильнее, чем из окна. По крайней мере, свои саркастические замечания он оставил при себе.
— Ну раз уж вам все равно спешить некуда, а мне ко второй паре по причине вашей болезни, может быть еще ненадолго останетесь?
Он сглотнул, поднимая на меня взгляд:
— Чтобы переспать?
Я обнаглела ровно настолько, чтобы подойти, опереться на его плечо и ласково погладить очень выпирающий пах.
— Немного…
— Ведьма, — прошипел он, впиваясь в мои губы.
Я могла только мурлыкать в ответ, увлекаемая его телом на разобранную постель.
И всё же он неповторим. В каждом своем сексе, в каждой извращенной причуде, в каждом требовании слушаться…
— Матвей Павлович, я больше не могу, — взмолилась я, скрученная перед ним в узел, попой кверху и с заломанными руками.
— Потерпи, малыш, мне надо кончить… Арррр… Черррррт…
И я снова дернулась от волны, растекающейся по мне дрожи, постанывая от блаженства хлещущего через края. И еще раз, когда он отпустил мои руки и упал рядом со мной, прижимая к своему покрытому испариной телу.
— Ох, Сашка… Я бы многое отдал, чтобы это был не сон… Или наоборот, чтоб спать этим сном вечно.
— Матвей Павлович, а как вы себя чувствуете?
Он затих, словно прислушиваясь к себе.
— Хм… Отлично. Бодро. И если бы тебе не ко второй паре, мог бы повторить.
Я глупо хихикнула.
— Нет, мне еще учиться, а вам пора выписываться и возвращаться в академию, — я повернула к нему голову, вглядываясь в волевой подбородок, в тонкий с красивыми ноздрями нос и такие сладкие требовательные губы, способные вытворять со мной магию. – Я по вас соскучилась.
Ректор склонился и поцеловал меня в висок, потом в губы.
— Я старый, некрасивый и у меня совершенно неподходящий для ведьмы размер, — изрек он под мой хохот.
— Не расстраивайтесь, с размером я уже смирилась, Матвей Павлович. Осталось только решить вопрос с красотой и возрастом.
— А что тут решать? Я знаю средство!
— Серьезно?
Мы уже вылезли из кровати и одевались, перебрасываясь колкостями.
— Да, кажется, оно было подробно изложено в сказке про Конька-Горбунка.
Я даже замерла от его осведомленности! Вот что значит, ректор – очень образованный!
— Искупаться в молоке, потом в кипятке, и остудиться в проруби? Так, кажется?
— В колодезной воде, — уныло поправила я. – Это заклинание высшего порядка, мне не потянуть.
— Заклинание? Ванеева, ты прикалываешься надо мной? Я хоть старый и некрасивый, но не тупой, чтобы вестись на всякий бред!
— Это не бред. Я – ведьма. Но вы это скоро забудете.
— Тогда обернись и отвлеки вахтера, пока я незаметно выйду из общежития.
— Не надо, я вас на метле доставлю. Уж заклятие отвода глаз первого уровня мне доступно!
— Метла, Ванеева? Подойди ко мне, кажется, у тебя температура, — обеспокоенно поманил меня к себе ректор.
А я только вытянула руку в сторону и щелкнула пальцами, наблюдая за расширяющимися глазами Матвея Павловича и сжимая пальцы вокруг черенка метлы, нетерпеливо подрагивающей в предвкушении полета.