Ведьма, к ректору! Сборник

Глава 3. Инициация

В ушах громко застучали барабаны. Откуда?

Я оторвалась от развратного зрелища между своих ног и плывущим взглядом огляделась вокруг. Не было никаких барабанов, даже их стук в ушах затих.

И тут я снова охнула от еще одного прикосновения языка Матвея Павловича в запрещенном месте.

— Ч-что вы делаете? – задыхаясь, выдавила я, заворожено разглядывая, как перекатывается его кадык, пока он смачно вылизывает мнетам.

В ушах опять оглушающее били барабаны: бум-бум-бум! Стало трудно дышать, ноги задрожали, колени разъехались, и я почти села на лицо ректора. Чем он бессовестно воспользовался, воткнув язык «в туда»!

Я взвилась, отползая от его рта, натыкаясь на торчащий колом член, совершенно о нем забыв. Ну что за преподаватель такой – он даже инициацию грозится сорвать! Сунуть языктуда! Это каким надо быть извращенцем?!

— Возьми его губами, — шепчет со спины Матвей Павлович и приподнимает бедра, упираясь головкой в мой подбородок.

— Чего-о?

Сам извращенец и меня такой сделать хочет. Ну уж нет!

Я почти сползла с алтаря, когда услышала хлопок главной сестры и она начала читать по книге заклинаний. Ректор сзади выгнулся, снова поддав бёдрами и протяжно застонал, а я вспомнила, из-за чего здесь нахожусь.

— Матвей Павлович?..

Он не реагировал, полузакрытые глаза были мутными, зачарованными. Вырываться он перестал с первого же прикосновения, тогда я и вспомнила о выданном мне кинжале. Да, теперь путы можно разрезать.

— Ладно, я вас освобожу, но не пытайтесь сбежать. И язык в неприличные места не суйте…

Тут я подумала, что мне скорее понравилось, чем шокировало, так что я исправилась:

— Но если это надо для дела, то лижите. Я потерплю.

Веревки повисли, а руки ректора моментально обвились вокруг моей талии, он сел сам и посадил меня на бедра лицом к лицу. Атмосфера между нами сразу же изменилась.

Никакой дымки в глазах Матвея Павловича не осталось, они сияли лихорадочным блеском. Он тяжело дышал и прижимал меня к своему телу, так тесно, что я чувствовала пульсацию зажатого между нами члена.

— Я не знаю что делать, — растерянно прошептала и тут же вскрикнула, когда ректор забрал из моих рук нож и потянулся к скованным путами ногам.

Уйдет. Он меня тупо разыграл и сейчас сбежит!

Но вскрикнула еще раз, когда окончательно освободившийся Матвей Павлович вдруг резко меня развернул и подмял под себя.

— Расслабься, я знаю, что ты хочешь!

Откуда? Я ему про метлу ничего не говорила! Или говорила?

Но ректор-извращенец вспомнил совсем о другом желании. Он привстал и, покрывая меня мелкими поцелуями, особенно мне понравились в соски, спустился губами вниз, снова к тому месту, которое совсем недавно жадно вылизывал.

— Опять вы, Матвей Павлович? – обреченно спросила я, привстав на локтях. – Вы точно в курсе, как девушек девственности лишать надо? Или я у вас первая?

— Расслабься, Ванеева, — усмехнулся ректор, и я руку готова отдать на отсечение, что на секунду с него слетело зачарование!

Но я привыкла слушаться Матвея Павловича – в угол, так в угол, расслабиться, значит расслабиться. И при первом же прикосновении его языка, протяжно выдохнула и вцепилась руками в колья по обе стороны алтарного камня.

Удары барабанов возобновились, чётче стало слышно речитативное зачитывание заклинаний от главной сестры, но внимание сосредоточилось на ошеломительных ощущениях между ног…

Если только не думать, что это неправильно, не вспоминать, что в моей письке зарылся ртом мужчина, не офигевать, что это не просто мужчина, а мой ректор, то…

Божечки, как же это хо-р-ро-шо!

Я разомлела от влажных скользящих прикосновений, от мужских, слишком откровенных поползновений. То как Матвей Павлович дотрагивался до бёдер, раскрывал пальцами складочки, засовывал язык глубоко внутрь.

Приятно, будоражаще и так стыдно…

Я вдруг поняла, что в ушах бьют не барабаны, а мое сердце. И вообще, всё вдруг стало чувствоваться иначе, острее, ярче, надломнее.

Губы сохли от частого хриплого дыхания, все чаще я не могла сдержать стонов, когда мужчина внизу выводил круги вокруг моей ядерной точки. Та, которая «джи» наверное. Не сразу поняла, что зарылась пальцами в волосы ректора и ерошу их, то надавливая на его затылок и делая прикосновения более глубокими, то отталкивая, когда не остается сил терпеть это мучение.

Ох, черт, теперь я лучше понимаю, почему об инициации молчат, не рассказывают, что там будет происходить в момент рождения ведьмы.

— Ма-а-мочки-и-и! – Взвилась я, когда ректор губами сдавил мою точку «джи» и всё скопившееся внизу живота напряжение опоясывающими судорогами стало разматываться, подкидывая меня от нестерпимых, сладких, продолжительных спазмов.

Я орала? Это я? Ору?!

— Ковен справедливости отказывается от ведьмы.

Вдруг отчетливо пронесся чистый бесстрастный голос, вытащивший меня из омута наслаждения.

Как отказывается? Зачем? Почему?!

— Матвей Павлович, вы что-то неправильно делаете! – в ужасе запричитала я, отталкивая его осоловевшую физиономию от себя. – Надо что-то другое. Девственность же! Я еще с ней. Поторопитесь!

Он сел на колени, странно вытер губы рукой, обхватил меня за лодыжки и потянул, заставив снова опрокинуться на камень.

— Хватит уже лизать, кот похотливый! Сделай меня ведьмой, уже! Сделай хоть что-нибудь!

— Ты готова? – томно растягивая слова уточнил ректор.

— Готова, давно готова! Я восемнадцать лет жду-недождусь…

И заткнулась, придавленная его телом. А дальше произошло то, к чему я готова совсем не была!

Почувствовав совсем другое давление между ног, я напряглась.

— Расслабься, — сдавленно прошептал Матвей Павлович.

— Не могу, вы же давите!

— Раздвинь ноги шире…

— Господи, лучше бы вы языком лишили…

— Ты про девственность? – хохотнул он, снова становясь обычным Матвеем Павловичем.

И в этот момент произошло это!

Его лицо исказило удивление, причем шокированное такое удивление, типа, что я на тебе делаю, Ванеева? Я раздвинула ноги шире, как он и просил. И его огромный твердый кол скользнул в меня, протыкая насквозь и разрывая от боли.

Я с криком уперлась ему в плечи, пытаясь снять с себя, но ректор застыл, все с тем же изумлением разглядывая мое лицо, губы, груди, и опуская взгляд ниже, где я извивалась, все еще пришпишенная его членом.

— Ох, Ванеева… Как же?..

— Выньте же, уже! Вы меня до живота проткнули!

— Александра… Саша…

Я подняла на него слезящиеся глаза, увидела сожаление, тут же сменяющееся зачарованием. Матвей Павлович чуть вышел, а я скривилась от неприятной саднящей боли.

— С рождением, ведьма! – хором воскликнули сестры, но я вместо облегчения вдруг почувствовала такую пустоту…

Теперь инициация не казалась чем-то светлым и добрым. Делать такое с мужчиной под наблюдением сотни глаз было безумно стрёмно.

— Кажется, будет Светлой, — удовлетворенно прошептала одна из сестер-наблюдательниц.

— Он еще не до конца вышел, возможно, будет Тёмной, — раздался язвительный ответ.

Но я для себя решила, что раз уж так обломалась на жертве, то на выбор Ковена повлиять точно смогу.

— Отпустите меня, Матвей Павлович. Мне достаточно, больше не надо. Не хочу.

— Пожалуйста, Ванеева? – в голосе ректора мучительная просьба.

Только о чем?

Он больше не просил, взял меня за бёдра, перевернул, буквально продемонстрировав выражение «вертеть на х*ю», и поставил перед собой на четвереньки, с протяжным стоном входя на полную!

— Ай-яй! Матве-ей Павлович! Вы чего?

— Мне – не достаточно. Я все еще хочу, — бросил он и задвигался.

Я непроизвольно вцепилась в камень обломав ногти, вскрикнула от поехавших коленей, только сейчас заметив, что алтарь совсем не располагает к получению удовольствия в такой позе, и сжала мышцы, туже обхватив ректора за член.

Теперь вскрикнул мы оба, я от боли, а он от удовольствия.

— Расслабься же, — хрипло пробормотал Матвей Павлович, снова сдавливая мне бедра и с силой насаживая на член, по пути наотмашь шлёпая ладонью по заднице.

— Матвей Палыч! – взвизгнула я, отстраняясь под его протяжный стон.

— О, да, Ванеева. Не напрягайся, иначе всю следующую неделю сидеть не сможешь.

И снова толкнулся в меня, выбивая дух, а я вопреки своей послушности сжала ствол, мешая меня таранить. И опять взвизгнула от звонкого шлепка.

— Вам нельзя пороть студенток!

— Тогда слушайся своего учителя… Да-а… Та-а-ак… Не зажимайся, малышка…

Меня развезло от обращения. Малышкой меня называли с раннего детства, не только вся семья, но и сестры. Пока я еще не ведьма, не сестра – я малышка, а ректор интуитивно попал в самое сокровенное, чтобы снять барьеры и довериться ему.

Вот тогда и ощущения изменились совершенно. От ритмичных выпадов ректора, от длинного скольжения его немаленького члена внутри, горячая волна хлынула к щекам, а потом затопила низ живота, от чего скольжение стало более мягким.

Матвей Павлович вдруг надавил мне на поясницу, прогибая и не давая приподняться, и снова толкнулся внутрь.

О-оо-о-оу-у-уу! Так оказалось намного чувственнее. Я сильнее оттопырила попку, чтобы чувствовать каждый сантиметр моего большого ректора. И он перестал торопиться, теперь загоняя в меня до упора, а потом медленно протяжно выходя, давая почувствовать и вздрогнуть, увеличенный ободок головки. В этот момент я зажимала мышцы, выдавливая из ректора протяжный удовлетворенный стон.

И всё повторялось, набирало обороты, я растекалась по камню, предчувствуя, что могу взорваться в любую минуту, что язык даже рядом не стоял с тем острым наслаждением, которое я испытываю сейчас…

— Ай! Матве… За что?! Я же послушная! – взвилась я от нового шлепка по ягодице.

— Не торопись, давай вместе!

Чего вместе – мы уже час наверное настолько вместе, насколько это возможно!

— Сейчас, малышка, сейчас…

Ректор тяжело дышал, быстрее и резче входя в меня и подрывая терпение. Мышцы внутри и снаружи подрагивали, я сжимала его внутри и ломала оставшиеся ногти о камень. Мне казалось он и так огромный, но это мне казалось! За секунду до моего полного падения, член у ректора стал просто нестерпимо громадным. Последним толчком он поставил точку где-то в районе трепещущего от нетерпения желудка и придержал бедра рукой, не давая мне отодвинуться.

Но двигаться я была уже не в состоянии. Тело колбасило от новых, никогда ранее не испытанных эмоций, я умирала и не хотела, чтобы моя смерть прекращалась. Осознавала, что именно Матвей Павлович виноват в моем истреблении, но в сердце от одного упоминания о нем, заходилось от восторга и любви к нему.

Моё естество хотело умирать только с ним, с ректором, чтобы потом возродиться в новом сильном теле.

— Светлый Ковен отказывается от ведьмы.

Но мне было плевать. Я чувствовала теплую влажность внутри меня и уменьшающееся давление от ректора. Он с тихим облегченным стоном навалился на меня, придерживая вес рукой, но плотно прижимаясь грудью к спине. И это добавило восторга в очумевшее от счастья тело.

Я снова задрожала, чувствуя, как Матвей Павлович обвивает меня рукой, целует в затылок и говорит абсолютнейшую ересь, которую я могу слушать от него до конца своих дней.

— Ванеева, Саша… Ты моя прелесть… Ты самая… Моя. Моя замечательная. Малышка…

— Темный Ковен приветствует свою сестру!

Опустошенная и счастливая я разнежилась в руках ректора, уютно укладываясь к нему под бок на кажущемся теперь мягком камне.

А ведь эта инициация крайне приятная штука! Не уверена, что метле удастся переплюнуть ректора в своем полете!