Мы вернулись в Москву, когда стемнело.
Из-за того, что нас не было долго, разволновалась Талия. И Элизабет с Ленской, сполна насытившиеся прогулкой на моем «Гепарде», тоже были в волнении. Наверное, мне следовало выйти на связь с Бабским и через нашего весельчака успокоить их всех. Я об этом не подумал. Даже не слышал, как в ментале тревожно вибрировала струна, связывавшая меня с Алексеем Давыдовичем. Уж слишком я был занят мыслями о случившемся в Лондоне, продумывал возможные последствия. Убийство человека, должного занять имперский престол наших врагов — событие крайне неординарное. Все-таки следовало мне надавить на герцога Уэйна, чтобы это нашел способ подать убийство Ричарда Гилберта, как действие непреднамеренное и от меня независящее. Но, ладно, не возвращаться же из-за этого в Лондон. Жизнь — это игра. Сложности и риски лишь увеличивают интерес к ней.
Настойчивый сигнал от Бабского я почувствовал, когда мы с Нурхамом пронеслись над Польшей, и тогда ответил ему:
«Сэм, все нормально. Возвращаемся. Будем минут через двадцать».
И примерно через двадцать минут стремительного полета появилась Москва. Наша столица вечером еще красивее, чем днем: яркая от фонарей и светящихся башен, расчерченная линиями широких дорог, эстакад и мостов. И небо над ней живое, полное виман, пролетавших на фоне звезд.
Еще несколько минут быстрого полета и мы оказались на Елисеевским. А там уже мой дом с темными окнами в правом крыле — оно больше всего пострадало от ночного нападения.
«Можешь повисеть пол потолком или спрячься в том хрустальном флаконе», — сказал я хоррагу, теперь совершенно уверенный, что он от меня не сбежит.
«Господин, ты вернешь мне силу?», — напомнил о своей проблеме джин, влетая в окно.
«Обязательно, но не сегодня. Я устал. Давай этот вопрос перенесем на завтра, в крайнем случае, еще на сутки-двое», — ответил я, полагая, что завтрашний день в свете новых потрясений для меня может стать таким же насыщенным. Сказав это, я влетел в спальню графини.
Мое тело лежало в той самой позе, которой я его оставил, покинув его. Надо заметить, когда я доверял его Бондаревой, то вело оно себя менее спокойно — были заметные перемещения, изменения позы. Прежде, чем соединиться с ним, я завис на пару минут над кроватью, как бы приноравливаясь, чувствуя, струящиеся в нем жизненные токи, и думая. Думая, что как бы не было легко без физической оболочки, какие бы выгоды не сулила свобода от нее, я люблю свою человеческую плоть. Да, она изначально принадлежала Саше Елецкому, но жива она только благодаря мне. Теперь это тело, и я забочусь о нем ничуть не меньше, чем прежний хозяин.
Родерик, конечно, уже знал, что я вернулся. Мне оставалось лишь нырнуть в свое тело, перехватывая каналы управления, надеть эту теплую плоть как костюм, что я и сделал.
От ужина Талия и князь отказались — их ждал Евклид Иванович, ведь сегодня после полудня истек десятидневный траур, и барон решил позволить скромную вечеринку, которые у Евстафьевых случались особо часто.
Когда я вместе с Бабским спустился в столовую, то увидел неожиданную картину: Ксения стояла у окна, что-то рассматривая на освещенной фонарями улице, а стол накрывала виконтесса Ленская, облачившись в светло-голубой передник. Актриса неумело раскладывала столовые приборы, затем взялась за тарелки, стоявшие стопкой. Увидев меня встрепенулась и… Послышался звон разбитой тарелки.
— Мамин любимый сервиз, — констатировал я, глядя как еще пляшет на полу крупный обломок китайского фарфора.
— Саш, ну прости. Я куплю такой же! — она поспешила ко мне навстречу.
— Ваше сиятельство, будьте милостивы! Если у девушек дрожат руки при вашем появлении, то это нормально. Дрожащие руки лишь подчеркивают трепетное отношение к вам, — вставил свое слово Бабский и направился к дивану.
— Вообще-то я шучу. Сомневаюсь, что для мамы посуда представляет особую ценность. Ты чего так вырядилась, метишь на место Ксении? — я поправил кружева на ее декольте, борясь с искушением потрогать манящие холмики.
— А ты бы меня взял? — актриса сейчас играла, напуская смущение и этакую девичью скромность, отводя глаза. Но я-то знал: эти прекрасные, светло-голубые глаза могут смотреть в мои без тени смущения, даже когда Ленская стоит передо мной совсем раздетой.
— Мы это позже обсудим. Где Элизабет? — спросил я, хотя уже догадался где по звону посуды и аппетитным запахам с кухни.
— Готовит ужин. Меня не допустила — сказала накрывать на стол. Мы хотели тебя порадовать, сделать все сами без служанок и повара. А у тебя все там… — виконтесса махнула рукой в сторону открытого окна, — все нормально прошло?
— Сносно. Насколько оно нормально, станет ясно завтра, — сказал я и направился на кухню.
Ксения было поспешила за мной, но я ее остановил:
— Ксюш, мы тут сами. Ты на сегодня свободна. Посуду можешь помыть завтра.
— Да, ваше сиятельство. Спасибо вам. Вы всегда ко мне так добры, — рыжая толстушка, неуклюже присела в книксене.
Я бы дал ей рублей пятьдесят за старания, но при мне не было денег.
Стрельцовой о своем визите в Лондон я рассказал все, правда вкратце. От моей истории она даже растерялась, забыла о ягнятине, шипящей на большой сковороде. Охнув, спохватилась. Потом, переворачивая слегка подгоревшие кусочки мяса, сказала:
— Ты это для нее? Все ради Глории?
Я в общем-то и думал, что меня обвинят именно в этом.
Впрочем, Элизабет не обвиняла, она просто спрашивала с огромной тревогой в душе, которая для меня была почти осязаема. В том, что я убил герцога Ричарда Гилберта наверняка обвинит меня Ковалевская. И все-все, кто знает о моих отношениях с императрицей. Знает ли о них в полной мере цесаревич — покажет завтрашний день. Если знает, то разговор станет неприятным. И случится завтра утром или вовсе этой ночью.
Однако, правда была в другом. Если бы британский престол занял Ричард Гилберт, то это неминуемо привело бы к большой войне. Не сразу, но во вполне близкой перспективе. Я убил его, не столько подыгрывая Глории, сколько ради того, чтобы между нашими самыми влиятельными империями появился шанс встать на путь примирения, и, возможно, долгого мира. Теперь все зависело от событий в ближайшие дни: решатся ли британцы сразу на резкую конфронтацию или проглотят то, что сделано мной.
Кое-как я объяснил это Элизабет и добавил:
— Если быть честным, то я это сделал ради Глории тоже.
— Понятно. Убил двух зайцев одним патроном… — произнесла Стрельцова, не совсем верно повторяя выражение, которое слышала от меня.
— Дорогая, давай в сторону все это. Особенно политику. Завтра ее будет очень много. Скажи, о чем ты хотела поговорить? — я обнял баронессу, прижимая к еще не остывшей плите.
— Я испугалась, Саш. Очень испугалась за себя, когда увидела князя. Да, ты несколько раз при мне повторил имя Родерик. И я это услышала. Я догадалась, что ты не просто так указываешь мне на это. Мой любимый демон, ты всегда очень ясно чувствуешь, что происходит со мной. Я благодарна, — она поцеловала меня, отведя руки в стороны, чтобы не испачкать меня жирными руками.
— Но понимаешь, все равно что-то такое во мне бесится, — продолжила англичанка. — Глаза закрываю и перед ними все то, что он со мной делал. Я не знаю, почему почти все мои прежние мужчины думали, будто мне нравится, когда они меня унижают, нравится, когда мне больно. Да, я действительно от этого иногда испытывала сильные оргазмы, но я никогда не хотела быть униженной, — произнесла она, отходя к столу с разделочной доской. — Так вел себя Теодор. Граф Кальвер — еще тот, редкий негодяй, для которого я была просто куклой. Но больше всех, конечно, отличался Мышкин. Я много раз говорила ему, что не хочу терпеть это! И не нужны мне его страшные художества. Живопись кровью. Секс с кисточками в заднице. Боги, это так гадко! Как ты назвал это? Садо-мазо что-то там такое…
Стрельцова открыла кран, чтобы помыть руки. Хлесткая струя окропила брызгами даже меня.
— Я никогда не хотела быть униженной, страдающей, безвольной, — повторила баронесса, вытирая рука полотенцем. — А после того, что произошло со мной у Джозефа Уолеса, когда я думала, что меня убьют, маятник и вовсе качнулся в другую сторону. С тех пор мне иногда самой хочется доставить кому-нибудь страдание. Как бы наказать за то, что довелось пережить мне. Хотя я при этом понимаю, что другие не виноваты в моих мучениях. Так было с тем сценаристом, который угрожал Ленской. И вот сейчас с князем, который вовсе не тот прежний Геннадий Дорофеевич, а твой друг Родерик, — лицо баронессы выражало сожаление и горечь, недолго помолчав, она добавила: — Кстати, такое немного нравится Ленской — она может позволить себе всякие необычные игры, но я другая. Ты понимаешь о чем я?
Я кивнул. Ее слова про актрису не слишком удивили меня: я замечал, что у Светланы есть кое-какая склонность к мазохизму. Она как-то рассказывала мне, что кончила во время репетиции, когда ее связывали и будто бы пытали как ведьму.
— А в последнее время, я стала совсем другая, — продолжила Стрельцова. — Мне хорошо только с тобой. Для меня нет мужчины лучше тебя. Даже когда ты немного груб и напорист, это не переходит ту грань, за которой у меня начинается сильный протест. А вот сегодня… — она сглотнула, будто в горле был горький ком. — Сегодня я очень испугалась, что перейду другую грань, и демон, который во мне и всегда на страже… Демон, который как бы ты, но не ты, заставит меня убить Мышкина. В какой-то момент, мне хотелось попросить тебя, чтобы ты связал мне руки и запер в своем подвале, пока не уйдет князь. Хочется, чтобы я больше никогда не виделась с ним. Понимаю, со стороны это выглядит глупым, но во мне что-то бунтует так, что я могу не сдержаться.
Элизабет меня очень удивила. Когда рядом стоял Мышкин, я отчасти чувствовал ее переживания, но только сейчас я начал понимать, как все это глубоко и сложно. Можно было бы попросить хорошего менталиста поработать с ней, но я не знаю ни одного, кому бы я смог доверить Стрельцову. Тем более они уникальна, и вряд ли найдется хоть один человек в этом мире, кто сможет правильно понять происходящее с ней. Я тоже пока не мог дать объяснение происходящему.
— Элиз, давай поступим так: позже, дня через три-четыре, надеюсь у меня появится время… — я не успел договорить, англичанка перебила меня, что случалось очень редко.
— Демон, я боюсь, что безумие охватит меня и я поеду к нему, чтобы свести счеты. Мне это сложно объяснить, но иногда наступает такой момент, когда кто-то будто руководит мной, — с жаром сказала она.
— Элиз, послушай меня. Мы сделаем так, все ближайшие дни ты будешь все время со мной. К сожалению, я буду плотно занят, но это мало мешает тому, чтобы ты находилась рядом. Просто будешь ходить рядом со мной, куда бы я ни пошел. Как только я освобожусь, так научу тебя основам контроля внимания. Это базовый принцип любой магии, но он будет очень полезен для тебя. Уверяю, ты сможешь удерживать своего демона, как бы он из тебя не рвался. Договорились? — я не сдержался и прямо пальцами взял кусок мяса со сковороды: не аристократично, но очень уж хотелось есть, и блюдо, приготовленное Элизабет, выглядело аппетитно. Особо дразнили ароматы, исходившие от сковороды.
— Да! Спасибо! Мне достаточно, если ты будешь рядом, пока это уляжется во мне, — сказала баронесса, с улыбкой наблюдая, как я вовсе не по-графски обгрызаю баранье ребрышко.
— И еще кое-что хочу тебе сказать, — добавил я, вытирая пальцы о ее фартук. — Я хочу, чтобы ты стала моей второй женой.
— Ты шутишь? — Элизабет вздрогнула.
Мне показалось, что я слышу, как бьется ее сердце.
— Вовсе нет. Извини, предложение вышло не романтичное, — я подумал, что все-таки, черт возьми, мне следовало принести ей хотя бы букет цветов, купить кольцо и эти важные слова произнести как-то иначе. Хотя бы не на кухне, поедая кусок мяса.
— Элиз, извини. Правда, по-дурному вышло, — еще раз извинился я. — За то, что я сказал, это не ветреное желание, а вполне взвешенное, — несколько мгновений я наслаждался радостным недоумением на ее красивом лице. — И я уверен, что Ольга Борисовна не будет против. Ты, наверное, единственная, против кого Ковалевская не будет возражать.
— Саш! — она обняла меня порывисто, сильно, так, что воздух вылетел из моей груди. А потом заплакала.
— А как же мама? Графиня точно не разрешит! — всхлипывая, сказала Стрельцова.
Боги! Давно мне не задавали подобных вопросов. Кажется, такое несколько раз спрашивала служанка Даша, которую Елена Викторовна сослала в наше поместье на Кипр.
— Дорогая, ты слышишь себя? Ну причем здесь мама? Разве твой демон, решающий судьбы империй, должен во всем спрашивать разрешения у мамы? — посмеиваясь вопросил я. — А если Ольга скажет ей, что она не против, то тогда и вовсе у Елены Викторовны не будет возражений.
— Не знаю, даже говорить ли об этом Ленской… — баронесса подняла, голову ожидая моей подсказки. — Света может обрадоваться, но может в тайне расстроиться. Знаю, она ревнует меня к тебе, хотя пытается не подавать вида.
Это была безумная ночь. Еще одна безумная ночь. Но в отличие от прошлой, эту наполнило невыразимо приятное безумие. После ужина, оставив Бабского с бойцами Льва Львовича, я поднялся в ванную с Элизабет и Ленской. Хотя одна стена ванной пострадала после взрыва, дыра в ней и частично отлетевшая плитка никак не помешали нам принять душ втроем. Потом мы пошли в гостевую комнату, ту самую, в которой я проживал долгое время, пока в моей делали ремонт после первого пожара.
Говорят, история циклична. Вероятно, да. Циклична даже маленькая личная история. Ведь именно в этой комнате и на этой самой кровати я провел ночь с виконтессой Ленской после первого пожара. Вот снова огонь не пощадил мои стены, и снова Светлана со мной в одной постели. В этот раз вместе с Элизабет. Стрельцова, оказалась предусмотрительна: оказалось, что она выгуливала мой «Гепард» с большой пользой. Прежде, чем лечь в постель, англичанка открыла сумочку и выложила из нее два новых дилдо и тюбик с лубрикантом.
— Лиза, ну нет! — простонала Ленская.
При этом, мне показалось, что актриса сейчас лишь разыгрывает несогласие. Скорее всего, подруги обо всем этом договорились.
— Да, моя милая, — строго сказала Стрельцова. — Ты должна во всем понравится нашему демону. Поняла?
— Лиз, я так не могу… — Ленская украдкой глянула на меня, проверяя насколько мне по душе этот спектакль, и поджала губы.
— Смотри на меня! — кончиком дилдо Элизабет подняла ее подбородок. — Ты поняла? Тем более ты виновата перед Сашей, и сама сказала, что он должен тебя наказать.
— Да, поняла, — осторожно, двумя пальчиками актриса потянула полотенце с моего торса, как бы вопросительно глянула на меня. В ее глазах была капля стеснения и бескрайнее море похоти.
Я не стал мешать этому спектаклю, в котором мне точно не пришлось бы стать зрителем. Поддался, ложась на подушки. Светлана наклонилась, уронила на меня волосы и лизнула мой живот. Вышло это так чувствительно, что по коже острыми лапками побежали мурашки. Ладошка актрисы сжала мой член, и тут же его обхватили ее губки. Эта чертовка умела делать минет так, что можно взорваться с первой же минуты. Взорваться можно, но виконтесса чувствовала мое приближение к пику и играла мной так, что некоторое время я не мог его достигнуть.
Я видел, как Элизабет выдавила немного смазки из тюбика на дилдо и с улыбкой хищницы протянула прибор мне. Раз от меня требовалось наказать Ленскую, то я так и сделал: чуть повернул ее таз для удобства, пальцами нашел ее истекавшую желанием дырочку и вставил ей туда дилдо. Хоть эта штука была крупной, со смазкой вошла легко и глубоко.
Актриса закричала, выгибаясь, судорожно дергая бедрами. И набросилась на мой член с неожиданной жалостью.
— Саш, дорогой… — Стрельцова подкралась ко мне с другой стороны, голой грудью прижимаясь к моему плечу, обжигая поцелуями. — Знаешь, как я счастлива сегодня… — прошептала она, и наши губы соединились.
В то время как Ленская очень старалась доказать, что она мне нужна, моя чеширская кошечка тоже не была сторонней наблюдательницей.
В моих нескромных жизнях, случалось бесчисленное количество ночей, когда я сожалел, что у меня всего лишь один член. Эта ночь была именно из тех. Мы долго не могли уснуть.
Очнулся я раньше моих любовниц, когда часы показывали 8:37. В окно доносился щебет птиц, штора казалась золотой, от солнечных лучей. Я осторожно приподнялся, убрав голову Элизабет со своего плеча. Баронесса что-то простонала во сне, повернулась на бок. Ленская спала так же крепко, прижимая к груди дилдо. У края кровати и на полу валялись длинные куски разорванной простыни — ими мы связывали актрису ради, так сказать, наказания.
Я потянулся к эйхосу. Кое-как ухватил его кончиками пальцев, не разбудив Светлану. Включил свой новый АУС и совсем без удивления увидел на экране множество неотвеченных сообщений: от Талии, от Мамы и Майкла, от Глории, от графа Варшавского и конечно два от Ольги. Я не пророк, но у меня появилась уверенность, что если я нажму еще одну кнопку, то кто-то сейчас начнет кричать на меня из этой с виду невинной штуки.
Так и вышло. Первой я решил выслушать Ольгу Борисовну.
«Елецкий! Ты вообще сошел с ума⁈ Боги! Ну зачем я улетела в Пермь⁈ Лучше бы я вообще не начинала этот проект! Зачем я оставила тебя одного! Ты понимаешь, что все идет к войне⁈ Из-за того, что ты решил угодить этой суке! Ты же не дурак, Елецкий! Как ты можешь это не понимать последствий того, что делаешь⁈..»
Я сделал еще тише, встал с кровати и закурил. В принципе, ожидаемо. Ольга подумала, что я убил герцога Гилберта ради Глории или вовсе по ее просьбе. Первое сообщение я не дослушал. Пыхнув сигаретой, включил второе:
«Я возвращаюсь! Не смей ходить во дворец без меня! Потеряйся где-нибудь! Иначе Денис тебя убьет. А я хочу сделать это сама! И не выпускай эйхос из рук!».
Вот так… Спасаешь тут империю, спасаешь, спасаешь, а тебя все равно считают мальчишкой-проказником, творящим глупости.
— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!.. — раздался голос Бабского за дверью. Он даже поскребся точно пес.
Накинув халат, я подошел к двери. Приоткрыл ее, так чтобы не было видно кровать.
— Там этот конфидент! Варшавский! Вас желает! — негромко проговорил Алексей Давыдович.
— Как интересно. А ты, надо понимать, теперь у меня вместо дворецкого. И прислуживают мне исключительно виконты и виконтессы, — сказал я, выпустив струйку дыма.
— Ах, ну да, вам вчера сама великая актриса на стол накрывала. Простолюдины в прислуге слишком мелко для вас, ваша милость, — он хохотнул. — Но все ж поторопитесь. Конфидент как бы сердито выглядит.
— Скажи ему, сейчас выйду. Потом бегом в столовую, потребуй от Ксюши завтрак на четверых. Кофе покрепче, — распорядился я и прикрыл дверь.
Как и ожидалось, волшебную ночь, сменило недоброе утро. И если этой ночью я от души поимел двух прекрасных дам, то все шло к тому, что очень скоро кто-то поимеет меня. Одеваясь, я решил прослушать сообщение Глории. Ведь после случившегося в Лондоне, хотя бы она должна была сказать мне что-то приятное.
Нажал боковую пластину, и услышал вовсе не то, что ожидал.