Ваше Сиятельство 13 (+иллюстрации)

Глава 17 Я принадлежу Елецкому

Варшавский у меня не задержался. Труднее всего было объяснить Елисею Ивановичу, что на данный момент никакая помощь мне не нужна, и лучшее, что он может сделать, это оградить меня от внимания всех имперских структур, чиновники которых по утру начали съезжаться к моему дому. А за ними, конечно, потянулись воинственные и наглые представители прессы. Причем не поодиночке, а целыми боевыми отрядами. Имелся даже соблазн спалить им пару эрмимобилей или выпустить на них хоррага.

Надо отдать должное императорскому конфиденту, мою проблему он решил очень быстро: на нашей улице справа и слева от моего дома появились посты из серьезных людей в штатском, которые вежливо разворачивали всех, кто желал здесь проехать или даже пройти.

Пропустили ко мне лишь Элизабет и нашего кучерявого засранца — уже в восемь утра они были у меня, до предела взволнованные с яростным блеском в глазах.

Элизабет с порога, все еще присыпанного пеплом и недавно остывшими углями, предложила:

— Летим в Лондон! Демон мой, я хочу вырвать его сердце!

— Полагаю, у господина Уэйна есть чему гореть, — присоединился к ней Бабский, его выпученные глаза оглядывали масштабы пожара и разрушений в моем доме.

— Полагаю гореть есть чему, но мы сделаем чуть иначе, — я пока не стал раскрывать свою довольно простую задумку, и проводил Элиз и Алексея Давыдовича на второй этаж в покои графини.

Две просторных комнаты мамы стали нашей временной штаб-квартирой, поскольку Елену Викторовну после уговоров и помощи Варшавского мне удалось отправить в квартиру на Вяземской. Графиню подкупило то, что от улицы Вяземской всего через квартал находились Красные Палаты, где положили Майкла Милтона.

Первое знакомство Стрельцовой и Бабского с хоррагом, конечно, вызвало у моих друзей чувство глубокого охренения. Элиз, приоткрыв ротик, просто молчала, глядя на полупрозрачное существо, внешне похожее на жреца ацтеков. Возможно, при этом у баронессы возникли не самые приятные ассоциации, связанные с ее страданиями в особняке виконта Джозефа Уоллеса.

Бабский, слушая мой рассказ, непрестанно восклицал:

— Александр Петрович! Это же великолепно! Это революция!

Ну, да, революция. Если надо, то очень кровавая, с пламенем беспощадных пожаров и магических взрывов, учитывая возможность Нурхама Хоргема Райси метать черные шары. Те самые, которые эффектно взрывались, выбрасывая языки магического огня. Мои-то огненные удары намного сильнее, но и хорраг этот тоже кое-что умеет. Что он умеет еще, предстояло выяснить позже. Не думаю, что способности древнего духа ограничены лишь материализаций взрывающихся сфер и атакой призрачными кинжалами.

«Ликоса», удерживающая его, полностью растворилась, и сейчас Нурхам витал в полуметре над полом на невидимой привязи, созданной мной, путем нехитрых манипуляций на тонком плане. В доказательство своих магических возможностей и того, что хоррагу служить мне выгодно, я вернул ему два энергетических канала. Сделать это было очень непросто. Я бы назвал произведенную операцию тончайшей энергохирургией: мне пришлось подбирать подходящие по параметрам энергопотоки, искать резонансные струны и как бы подшивать к ним сложные оболочки хоррага.

Эту работу я провел не зря. После того как я частично восстановил энергетику Нурхама, древний дух сполна зауважал меня — я это сразу почувствовал по его менталу. Хорраг понял, что я способен не только разрушать, но и созидать, и могу быть ему особо полезным. Скорее всего, мой пленник уже не представлял опасности. Его можно было считать подчиненным посредством классического набора «кнута и пряника», но я не спешил отпустить его с привязи. Чтобы Нурхам Хоргем Райси стал для нас гарантированно безопасным и при этом не сбежал, в его ментальное тело требовалось внести некоторые важные установки. Вот этим вопросом и должен был заняться поручик Бабский.

Пока я объяснил Алексею, что именно требуется сделать и как это можно осуществить, Элизабет успела сходить к торговым рядам на Нижегородскую и купить для меня новый эйхос. С него я разослал сообщения всем важным для меня контактам, которые я помнил и тем, что удалось найти на эйхосе Елены Викторовны. И когда отправлял весточку Глории, случилась маленькая неожиданность: ко мне подошла Элизабет, обняла меня сзади, нежно, мягко, как-то по-кошачьи. Я почувствовал, что баронессе от меня что-то нужно. Повернулся к ней, в ожидании ее вопроса.

— Демон, не будешь сердиться? — спросила она.

— Дорогая, откуда мне знать буду или нет? Все зависит от того, что ты сейчас скажешь, — я был в ожидании подвоха.

— Не сердись, хорошо? — она поцеловала меня.

— Я очень постараюсь. Говори, — я улыбнулся ей. На самом деле рассердиться на Стрельцову мне очень сложно.

— Там Ленская приехала. Она очень волнуется за тебя, — сообщила баронесса и как-то виновато опустила взгляд. — Я же ей сказала, что у тебя случилось, и что я спешу к тебе. Вот она с утра в театр — ей нужно было обязательно к режиссеру, теперь освободилась и скорее к тебе.

Явно, дамы хитрили. Хотя мне сейчас было точно не до Ленской — я планировал встретиться с ней не ранее чем дня через три — обидеть отказом Элизабет я не мог и сказал: — Все с вами ясно, девочки — заговор. Где она? Если уже приехала, проводи сюда.

— Спасибо, демон! — англичанка порывисто обняла меня. — Побегу за ней! Ее там не пускают через пост! Со мной пропустят, — Элиз шлепнула себя по карману, где хранилось удостоверение лейб-агента особого назначения.

Ленскую я решил встретить внизу, чтобы не мешать Сэму проводить ментальную коррекцию хоррагу. Уходя, я со всей убедительностью сказал духу, чтобы он всецело доверился магу, который будет с ним работать. И заверил, что от этого зависит мое отношение к нему и его будущая свобода. Когда я сбежал по лестнице, то вместо Ленской увидел спешившего к дому графа Варшавского и с ним еще пятерых мужчин разного возраста, да и внешности тоже весьма разной. Трое несли по тяжелой дорожной сумке, двое шли налегке.

— К вам, Александр Петрович! — еще издали огласил императорский конфидент. — Свыше сказали, что вас никак нельзя оставлять без охраны, так что, — подойдя ко мне почти вплотную, он шепнул: — Распоряжение самого цесаревича. Тут уж не поспоришь. Они вам мешать не будут. Тихонько расположатся, не нарушая вашего спокойствия. Это… Знакомьтесь, — Варшавский указал на старшего видом мужчину, чуть седоватого, длинноволосого. — Багрицкий Лев Львович. Маг. Один из наших лучших.

Я шагнул к нему, заглянул в его бледно-голубые глаза, хитрые, с редкими желтоватыми крапинками. Назвался, пожал его крепкую сухую руку. Затем познакомился с другими: Иваном Борцовом, Станиславом Лесиным, Знаменским Сергеем и Кузнецовым. Сказал, где удобнее расположиться и попросил на второй этаж без моего распоряжения не подниматься. Едва закончив с ними краткую беседу, увидел Элизабет, ведущую ко мене Ленскую. Актриса шла, чуть опустив голову, как-то медленно и невесело.

Дам обогнал какой-то шустрый паренек. Как я понял в следующую минуту, один из людей Варшавского. При мне он доложил Елисею Ивановичу, что наш дворецкий в очень тяжелом состоянии, лежит в Палаты Спасения на Нижегородской: дальше везти старика не рискнули — мог умереть по пути. Из наших охранников выжил только Денис, но и его состояние тяжелое, много ожогов и ран.

— Ну вы, Александр Петрович, сам поняли — дела с вашими людьми обстоят, увы, так, — выслушав доклад посыльного, Варшавский повернулся ко мне. — По похищенному у вас, — он покрутил пальцем, как бы намекая на наборник сейфа. — Увы, пока безрезультатно. Ищем изо всех сил, — он жестом попросил отойти меня в сторону, так, чтобы нас не слышали другие.

Отходя, я встретился взглядом с Ленской. Актриса будто засмущалась, отвернулась.

— Это очень серьезно, если они все-таки уйдут со всеми вашими ценностями? Как я понял там перевод Свидетельств? — негромко спросил граф Варшавский. — Понимаете ли, Денис Филофеевич очень волнуется по этому вопросу. Ведь с сегодняшнего дня уже начата подготовка к экспедиции.

— С содержимым сейфа серьезно, но не так чтобы критично. Перевод выполнен более, чем на 90%. Осталось выяснить кое-какие детали. Я надеялся, что там, в Свидетельствах будут числовые координаты, а не только указания на ориентиры по местности. Вы же понимаете, что за это огромное время, даже горы не могут быть точным ориентиром, — ответил я, ковырнув ногой золу. — Но вы, Елисей Иванович, все же успокойте цесаревича. Несмотря на неприятнейшую кражу, мы доберемся до цели. Есть у меня кое-какие соображения, — я не стал говорить, что они снова связаны с визитом в Лондон. Только в этот раз, я мог совершить его налегке, взяв в помощники лишь моего нового приятеля — Нурхама Хоргема Райси.

— Не буду допытываться, что и как. Если что от меня требуется, говорите в любое время дня и ночи. И не буду вас задерживать, — сказал Варшавский, отвесил легкий поклон и направился к тому месту, где прежде была входная дверь.

Нравится он мне: на редкость понятливый человек, умеющий организовать все так, что всегда приятно удивляешься его работе.

Он ушел, и я решил временно отодвинуть дела в сторону: настало время разговора с изменницей Ленской.

— Здравствуй! — сказала она, когда я подошел ближе. — Саш, я соболезную. Была так напугана, когда Элиз сказала… Главное, что с тобой все в порядке. И с мамой, — добавила она, глядя на меня своими невинными, бледно-голубыми глазами, которые меня по-прежнему очень дразнили.

— Спасибо, дорогая, — я взял ее ладошку и почти по-дружески помял в своей руке.

— Если деньги нужны, могу тебе дать. У меня сейчас огромные гонорары. Тысяч тридцать вполне могу дать, — актриса неожиданно цепко схватилась за мою руку.

— Свет… — я улыбнулся. — Добрая ты девочка. В этом я не сомневался. Деньги у меня все забрали из сейфа, но это мелкая проблема. Ведь есть кое-что в банке, так что не нищенствую. Идемте на кухню. Чай с блинчиками или можно что-то посерьезнее.

Не ожидая возражений и не отпуская руки виконтессы, я потянул ее за собой. Элизабет поспешила следом.

— Демон, — произнесла Ленская, она назвала так меня впервые, подражая своей подруге, я даже замедлил шаг, от неожиданности. — Нам нужно серьезно поговорить, — продолжила она.

— Давай, раз нужно, — согласился я, открывая дверь.

Наша столовая и подсобные помещения в этом крыле дома не пострадали после ночных неприятностей, если не считать выбитых стекол и сломанной рамы.

— Ксюш! — крикнул я служанке. — Ксюша!

Рыженькая толстушка появилась почти сразу. Хотя она ночевала у нас в эту ночь, Ксении повезло: мерзавцы Уэйна не добрались до хозяйственного крыла дома.

— Да, ваше сиятельство, — выбежав, служанка согнула колени в книксене.

— Ксюш, сделай нам чай на троих или… — я повернулся к Стрельцовой и Ленской. — Или дамы желают кофе?

— Кофе, — решила Элизабет.

— Я буду то, что и Александр Петрович, — высказалась Ленская.

Что это было? Великолепное подхалимство. Да еще сказанное такой интонацией, словно у нас с ней одна душа на двоих.

— Ксюш, и чай, и кофе, и твои вкусные блинчики. Чего-нибудь еще к ним, — я махнул рукой, отпуская служанку.

Когда Ксения ушла, наступила на некоторое время тишина, пока я не отодвинул стул и не сказал:

— Ну, говори, Свет. Ты же сказала, что желаешь что-то обсудить.

— Да, Саш. Знаешь, как мне тяжело? — она присела со мной рядом. — Ты меня мучаешь своим молчанием. Зачем ты так поступаешь со мной? Элизабет тебя просила за меня, а ты все равно будто…

Я молчал. Она прекрасно знала причину, почему я не отвечал на ее сообщения. Ей нужно-то всего было: сказать Денису Филофеевичу, что она — моя женщина. Впрочем, эти условия давно устарели. После того как я видел ее вместе со Степой Бариновым, не думаю, что ей стоит оповещать цесаревича, будто она моя.

— Тебе так все равно, Саш? Ты меня больше не любишь? — она наклонилась ко мне, заглядывая в глаза.

Любишь — не любишь, этот вроде бы простой вопрос, иногда бывает таким сложным. Я задал ей встречный вопрос, уже предполагая ответ:

— Свет, а давай начнем с тебя? А ты меня любишь? Давай честно, загляни в себя. И вспомни, как мы с тобой расставались, когда я улетал на Карибы.

— Да, я тебя люблю! Иначе я бы не подбегала у эйхосу при каждом писке, не думала бы о тебе перед сном! — с жаром ответила она. — Я даже на сцене думаю о тебе! Один раз в третьем акте «Олимпийцев» назвала Орфея Сашей. Представь себе! Все зрители слышали!

— Замечательно. А кого ты больше любишь: меня или графа Баринова? — теперь я тоже захотел заглянуть ей в глаза.

Ленская вряд ли ожидала такой вопрос. Ее лицо залилось румянцем. Не сразу. Сначала порозовели ее щеки, потом подбородок и нос. А губы при этом стали бледнее.

— Я так и поняла… — наконец выдавила она, это был ты. — Ты ронял лепестки красной розы ночью возле моего дома. Потом упал сломанный цветок. Не знаю, как это возможно, но я почувствовала, что это был ты. Я знала, Саш! Меня даже затрясло, когда я зашла в подъезд и начала осмыслять случившееся. Я понимала, что никакие боги так не могут сделать — только ты!

— Саш, прости ее, — Элизабет, стоявшая рядом, присела напротив меня. — Света… она особенная, как ты. У нее сложная душа. У нее запросы не такие, как у обычной женщины.

Как интересно! Адвокат Стрельцова говорит почти теми же словами, которыми меня Ольга Борисовна защищала перед Денисом. На миг у меня перед глазами будто возникла та сценка, сразу после ссоры с Рыковым, когда моя невеста отстаивала перед цесаревичем мое право на любовные вольности.

— Повтори это еще раз, Элиз, — попросил я. Стрельцова нахмурилась, не совсем понимая меня. — Повтори, что ты только что сказала, — настоял я.

— Демон мой, не будь таким сердитым. Света, она особенная. Иногда ее трудно понять, иногда ей нужно гораздо больше, чем другим. Она во многом похожа на тебя. Пожалуйста, будь к ней снисходителен, — попросила баронесса.

— Свет, ты спала с Бариновым? — я хотел было достать сигарету, но в этот момент дверь на кухню открылась: вышла Ксения с большим подносом.

Мы все замолчали, глядя как служанка расставляет на столе чашки и вазочки со сладким.

— Ваше сиятельство, вы не сказали блинчики какие желаете. Есть с мясом, есть с грибами, можно с красной икрой, — сказала Ксения, поставив в центре стола фарфоровый китайский чайник.

— Есть пожелания? — я глянул на дам. Обе они как-то синхронно пожали плечами. И я решил за них: — А неси все по чуть-чуть.

— Свет, ты не ответила, — напомнил я свой вопрос, когда служанка удалилась.

— Да. Было два раза. Или три, — два слышно сказала актриса. — Саш, ну прости. В ту ночь, когда ты ронял лепестки розы этого не было. Я прогнала его. Я чувствовала такое волнение, и знала, что это связано с тобой.

Вот что с ней делать? Прежний Елецкий во мне сейчас яростно бунтовал. Мне кажется, если бы я дал волю этому ревнивцу, он бы начал душить Ленскую. У меня даже руки слегка подергивались.

— Саш, — Элизабет обняла меня и поцеловала в губы так нежно, тепло: — Ей это надо. Я ее понимаю. И ты если заглянешь в себя тоже поймешь.

— Свет, помнишь ты говорила, что не изменяешь своему мужчине. А вот после Баринова это как теперь понимать? Ты тогда соврала? Или больше не считаешь меня своим мужчиной? — я представил, как Степа Баринов раздевает Ленскую в той самой спальне, в квартире на Пожарского. Неторопливо, при свечах обнажая ее прекрасное тело. Представил, как ласкает ее в постели, и Ленской это, конечно нравится. Она сама жаждет этого. От этих мыслей мышцы будто свело судорогой, Елецкий во мне был готов впасть в истерику, и мне пришлось затолкать его в самый дальний угол сознания.

— Саш, ну прости… — из ее чистых глаз потекли слезы. — Так вышло. Мне не хватало тепла. Мы выпили с ним игристого, и я… в общем, сдалась.

Я не получил ответа на свои вопросы, но решил не настаивать на них. Ксения принесла горячие блинчики и на минуту отвлекла своим появлением.

— Саш, накажи меня. Пожалуйста, накажи, — простонала она, роняя слезы.

— Иди ко мне, — я поманил Ленскую пальцем.

Она наклонилась, чуть напугано глядя на меня.

— Сюда, — я потянул ее за руку, заставив покинуть стул и усадив к себе на колени.

— Привяжи ее к кровати и отшлепай, — предложила Элизабет. — Я помогу.

— Как ты представляешь наши отношения теперь? — спросил я актрису, пока не принимая всерьез предложение англичанки.

— Не знаю, Саш. Я хочу быть с тобой. Ну, хочешь я скажу Баринову, что ты — мой мужчина. И цесаревичу скажу. Я готова говорить это всем, кому пожелаешь. Хочешь тату такое сделаю? — она повернулась ко мне и потянулась к моим губам. — Например на плече: «Я принадлежу Елецкому».

— Постой, Свет! — я прижал палец к ее жадному до ласки ротику.

Ленская лизнула мой палец, так чувственно, трепетно, что я тут же возбудился. Мой боец воспрял, жутко натягивая джаны и стремясь между ее ягодиц. Уж он-то знал, как приятен путь туда. Меня пробрал трепет.

— Саш, пойми, мне трудно бывает устоять. Ну вот такая я. Иногда теряю голову, — прошептала баронесса, ее сочные губки завладели моим пальцем. — Потом сожалею.

Мне жутко хотелось сейчас овладеть ей. Прямо на этом столе, накрытом для чаепития. Мои руки сжали молодые, полные груди актрисы.

— Трахни меня, пожалуйста! — прошептала Ленская, завозившись на мне. — Прямо здесь, пожалуйста!

Я задрал ей юбку и сунул руку в трусики — там уже был потоп. Как же быстро она дошла до такого жуткого возбуждения. Впрочем, Света всегда была такой, вечно жаждущей киской. И в общем-то ее правда: ей очень трудно без мужского внимания. А я не могу его давать ей часто. Пока моя левая рука ласкала грудь виконтессы, пальцы правой проникли в ее щелочку, скользнули вверх-вниз, и Ленская, судорожно сжала бедра и тихонько запищала. Сладкая дрожь пошла по ее телу.

— Саш, знаю, графини сегодня не будет. Мы со Светой будем ночевать у тебя, — томно прошептала Элизабет. — У тебя же есть кровать на троих?

Я собирался ответить, но в эту минуту меня ждал еще один сюрприз.

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! — донесся в окно незнакомый мне голос.