Варела

Глава 2

Не нравилось лейтенанту Сергею Краевскому в его нынешней работе многое. Понятно, что дела комитет вел секретные, понятно, что у каждого свое дело… Но то, что никто из сотрудников не спешил с ним делиться не то, что подробностями своих дел, а вообще умалчивал, чем они конкретно занимаются, нервировало. Вроде, какие могут быть тайны среди своих? На деле, немного вникнув в специфику профессии, он понял, что все подробности ведомых в отделе дел, знает только Полкан, так за глаза называли босса. И делиться у них вообще непринято, по причине возможной утечки информации. Так уж человек устроен, что если про своё дело, он будет молчать, как проклятый, то вполне может нечаянно сболтнуть про чужое, за которое ответственности не несет. Ему и без указаний Полкана следовало понять это раньше, и перестать обижаться на коллег, которые почему-то не встречали его с распростертыми объятиями. Сухо, настороженно. Внешне приветливо, но лишь внешне. И потом … было неприятно, что на него не то, что косо смотрели, но как-то насмешливо, с нисхождением. Словно это они все работу работают, а он один хрен знает, чем занимается. И у него поначалу стало складываться такое же мнение…. Поэтому к доставшемуся ему делу он отнесся поверхностно, о чем теперь сожалел. Во-первых, он ничего толком не знал о ведомом субъекте, кроме того, что его надо найти. Во-вторых, дело попахивало какой-то мистикой и явно чертовщиной, а он всякую мистику с фильмами ужасов просто недолюбливал и считал глупостью. Всё это было, где-то в сказках, но не в реалиях нынешнего времени. Было… Да. Пока он сам не столкнулся с магией лично. И она чего греха таить, произвела на него неизгладимое впечатление. И если бы даже все это ему приснилось, или было результатом гипноза, но его смутила реакция Полкана — спокойная и равнодушная. Видимо, полковник навидался в своей жизни всякого, и такой, в сущности, чепухой его не удивишь. А ещё Сергей краем уха услышал, что про него сотрудники сказали — … ещё один Малдер. Надо было бы узнать, что это за тип такой Малдер, но всё как-то руки не доходили погуглить в интернете. А в это вечер, после изучения двух папок со старыми делами, он наконец погуглил, и ему стало нехорошо. Не сразу конечно, и не от того, что Малдер оказался агентом ФБР, исследующим разную хренотень. А после просмотра одной серии, нудной, скучной, где в итоге дело завершилось совершенно без доказательной базы.

Телефонный разговор.

— Вы опять просите деньги для агента? И вы по-прежнему настаиваете, что Мэджишин важен? Уверены, что он пойдет на сотрудничество?

— Есть много способов уговорить, — голос в телефонной трубке, хмыкнул.

— Шантаж? Деньги?

— И то и другое… Нет людей, которые не продаются, вопрос только в сумме…

— Не факт. Он по вашим же уверениям — особенный…

— Да. Особенный, но не до такой степени, когда речь пойдет о здоровье его родных.

— Всё хотел, поинтересоваться, что именно вы хотите, чтобы он сотворил?

— Вы помните о пневматической игрушке, пробивающей стены с расстояния 20 метров?

— Естественно… Это же ваша любимая игрушка… — усмехнулись в трубке.

— А теперь представьте, если ему дать подержать в руках настоящее оружие? Какую-нибудь устаревшую ракету, типа «Тамагавк»?

— Я неоднократно слышу эти доводы. Не могу назвать их беспочвенными, но финансирование будет в последний раз.

Метро. Станция метро. Не такое нарядное как в Москве, а рядовое, без изысков и украшений, чисто утилитарное, как где-нибудь в Купчино. Это первая ассоциация, которая у меня возникла, когда я оказался в этой пещере. Разумеется, я понимал, что всё скорее всего выглядит не так, как на самом деле. Это подсознание мне диктует знакомые образы. И зал ожидания вокзала с цыганским табором, на самом деле не вокзальное помещение. И цыгане, совсем не цыгане. Так же как демоны пространства, не ходят в черных костюмах и совсем не антропоморфной формы. Они, скорее пресмыкающиеся, как я помнил их прежде….

И так … метро. Станция метро. Круглые колонны, подпирающие высокий, бесконечно высокий потолок. Настолько высокий, что я кажусь себе Гуливером, попавшим в метро великанов. Не знаю, сколько метров до потолка, сорок, а может все сто. У края, там, где заканчивается платформа, идет свет, откуда-то сверху. Тусклый желтый свет, достаточный чтобы осветить край и метров на сто внутрь станции. Дальше, вглубь все тонет в непроглядной тьме, тьме покрытой пылью. Пыль тут везде, на полу, на колоннах, на потолке. Кажется, и воздух насыщен пылью, но я не уверен, что он тут есть. Я подхожу к краю платформы, и смотрю вниз, ожидая увидеть рельсы и шпалы. И ничего не наблюдаю. Четкая, гладкая, отшлифованная серая поверхность. Такая же серая, как пол и колонны, словно выросшие, а не установленные в пещере, вылитые как из бетона. Ни единого стыка, плавное расширение к основанию, как будто колонны растеклась у пола, или были выгрызены посередине гигантским бобром.

Поднимаю глаза к верху, чтобы увидеть, откуда идет свет, и вижу очень далеко в вышине, желтую гофрированную поверхность, условной полукруглой крыши. Словно это часть огромного гофрированного шланга от пылесоса. Она прозрачная, но мутная, видимо покрытая все той же вездесущей пылью, и сквозь неё просачивается дневной свет с поверхности. Но слева, свет ярче… Луч бьет, через оплавленную неровную дыру. И с этой дыры вниз свешивается веревочная лестница, доходящая до самого пола, а рядом с ней на гладком полукруглом полу, где по идее должны были быть рельсы, какой-то предмет.

— Кхым, — глубокомысленно изрекаю я, и иду влево, к тому месту. Мне и отсюда видно, что этот предмет похож на сапог, сапог, с человеческой ноги. Я спрыгнул с платформы вниз, и, подойдя ближе, я только убеждался, в правильности своих догадок. Здоровый такой башмак, с ребристой поверхностью на подошве и здоровенной понтовой надписью на боку USA. И тут до моего уха доносится звук справа, из тоннеля. Легкий, словно ветром дунуло. Потом слабый такой рокот. И что мне не понравилось — нарастающий рокот. Словно тысячи ног маршируют в ускоренном ритме, и при этом дышат невпопад.

Я оглянулся в поисках призрачной двери, чтобы спешно уйти, и ничего не увидел.

— Блядь! — выругался я, и поспешил к веревочной лестнице.

Мне совсем не улыбалась встретить шумный поезд, и самое главное я никак не хотел разделить судьбу хозяина ботинка.

Ботинок был не пустой, из него торчали белые, словно срезанные лезвием, человеческие кости.

— Мам, я ночевать не приду, извини, работа, — сообщил Сергей Краевский матери, и поспешил, завернуть разговор, чтобы не выслушивать её причитания, какой он бедный, голодный, сиротинушка, на стульях ночевать собрался. Сиротинушка собрался-таки выяснить и найти в деле ответы на свои вопросы: «Почему нельзя использовать группу захвата и просто взять Колдуна? И почему нельзя угрожать оружием?». Ответы в документах он пока не нашел. Поэтому насыпал в кружку три столовых ложки кофе и заварил кипятком.

И так, чтобы немного отвлечься, он открыл папку, которую читал ещё неделю назад, но решил изучить её более тщательно, вдруг что-то упустил. Папка содержала общие сведения о субъекте. Год и место рождения, сведения о родителях, краткие сведения о родственниках, детский сад, обучение в средней школе, институт, работа, свидетельство о браке, рождение детей….

— Кхым, — Сергей прихлебнул из кружки и успел подумать, почему не взять в оборот детей, они взрослые, судя по всему почти ровесники лейтенанта, и Колдун сам придет…. И тут же прочитал, что и сын и дочь уехали на ПМЖ в другую страну…. Понятненько. Стоп!

Краевский перевернул страницу назад. Родители Колдуна были несовместимы физически. Первый ребенок у них была девочка, родилась с аномалиями, и умерла в младенчестве. Сказался видимо отрицательный резус-фактор матери. Колдун родился вторым. Много в детстве болел. Родители прожили вместе не долго, развелись. Ладно, бывает. У Сергея самого родители были в разводе, отец возглавлял районное отделение конторы, и хоть лейтенант считал его карьеру неудачной, сам пошел по его стопам… Смущало другое. Множество фото Колдуна в деле частных и групповых, начиная с садика, школы, института, и везде на этих фото он не в резкости. Изображение как-бы размыто. Даже на паспорте. Изматерились наверное фотографы, когда его снимали — подумал Краевский. Поэтому они для розыска использовали рисунок фоторобота. Достаточно хороший рисунок, лейтенант легко узнал по нему Колдуна при встрече.

Ладно. Ничего яснее тут не стало. И ответов нет, только вопросов добавилось. Вернемся назад.

Лейтенант с тоской посмотрел на очередную милицейскую папку прошлого века.

Собственно это было дело на Егора Казбековича Федоровича. 19… года рождения, состоящего на учете в милиции с двенадцати лет за злостное хулиганство. Мелкие кражи, драки, осужден по статье за кражу со взломом, совершенную в группе лиц по сговору. Ограбление продуктового магазина, где было похищено им вместе с подельниками ящик шоколадок «Аленка», четыре ящика водки, два ящика тушенки, два сгущенки и т. д. и т. п.

Отсидел Жорик, как его называли знакомые, два года, после чего освободился по амнистии для несовершеннолетних. После отсидки нигде не учился, нигде не работал, вел антиобщественный образ жизни, тунеядство. По рапорту от участкового инспектора капитана Гончарова В.И., Федорович был заподозрен в вымогательстве. Но подростки, которых он обложил данью и вымогал деньги, показания на Жорика давать боялись.

— Так…, - сказал сам себе Сергей, фамилия участкового Гончарова В.И ему показалась знакомой, где-то она ему уже встречалась. А где жил Жорик Федорович? Частный дом в переулке Пионерском. Это где? Краевский не представлял, но видимо где-то в том, же квартале, где жил Колдун, раз участковый в деле фигурирует тот же. Читаем дальше.

А дальше всё… Е.К. Федорович пропал без вести. Заявление от безутешных родителей, опрос жильцов и возможных свидетелей, последний раз видевших пропавшего. И ничего. Никаких результатов. Были версии, о возможном убийстве, выяснялось, не было ли у Жорика врагов в ИТУ, по месту отбывания срока. Тишина. Дело было закрыто за давностью лет.

И что это нам давало? Ещё один без вести пропавший в зоне проживания Колдуна? — Призадумался лейтенант. — Ладно, допустим, он Жорика мог убрать по понятным причинам. Тот был лет на пять старше, и скорее всего Колдуна обложил налогом. Но водитель Карпук, чем он мог помешать? И что Колдун делал с телами? Не ел же он их, в конце концов?

Мне давно так страшно не было. Далеко не первой молодости, и совсем не циркач, и даже не моряк по веревочным лестницам лазить, а тут карабкался как кошка. Чувствуя, слыша нарастающий гул за спиной. От ужаса было ощущение, что волосы как у волка шерсть на загривке встали дыбом. Страшно так мне было в юности, когда темным зимним вечером меня поймал во дворе Жорик. От него несло перегаром, табачным дымом и какой-то тухлятиной. Он грязно скалился и, держа в руке зэковский нож выкидуху, полоснул меня им по лицу. Я отшатнулся, но лезвие расцарапало подбородок, и тяжелые капли крови упали на землю, покрытую серым грязным снегом.

— Не дергайся, сука! Если бабки сейчас не принесешь, завтра без глаза ходить будешь? Усек? Говно очкастое?

Мне было муторно. Во рту противный привкус крови с острым запахом железа. И такая безысходность, и тоска на сердце, что хотелось плакать. Да, я трусил. Но ещё больше злился на себя за трусость, что трушу перед этим быдлом, шпаной. Но Жорику платили ВСЕ. До недавней поры, все кроме меня. Меня он никак не мог застать во дворе. Не то, чтобы я от него прятался. Просто не сходились наши пути. Утром в школе, с обеда я на тренировке, а вечер проводил зимой чаще всего дома, поскольку после четырех часов тренировок уже бегать во дворе желания не было. Чем закончилась встреча, я не помнил… Помнил, закипевшую в душе ярость и ненависть к Жорику. И вот именно тогда произошел какой-то ужас, который разум помнить отказывался. Нечто настолько страшное и невообразимое, что я не мог признаться и принять это за случившееся. Помню только, что пришел домой, зажимая окровавленный подбородок, и сказал матери, что упал.

И вот сейчас опять как тогда, какой-то первобытный ужас поселился во мне и гнал меня, заставляя со скоростью мартышки карабкаться вверх по веревочной лестнице. Меня гнала какая-то запредельная жуть, встречи, с которой я старался избежать, во что бы то ни стало, увидеть которую было выше моих сил. Я просто и отчетливо знал, что если увижу её, то и она увидит меня. А значит мне конец. И смерть съеденного заживо будет ужасной.

Часам к двенадцати ночи, Сергей, перепрыгивая с документа к документу, пытаясь найти ответы на поставленные вопросы, он дочитался до школьной характеристики Колдуна, написанной классным руководителем некой Кротовой Галиной Сергеевной. В характеристике все бы было хорошо, и комсомолец он идейный, и товарищ хороший, и трудолюбивый, но вот незадача — мечтательный, не собранный, что помешало ему достичь хороших успехов в учебе. Так оно, судя по аттестату и было. Сколько троек, столько и пятёрок, средний бал — 4:0. Пятерки были по Истории, Биологии, Физике, Химии. Так …. И тут Сергей напрягся, наконец, попалось нечто интересное.

Целая хвалебная ода от преподавателя физики. Судя по тексту, учитель пребывал в эйфории, и настоятельно рекомендовал поступать учащемуся после школы, если не в Ленинградский политехнический, то сразу в Новосибирскую академию. Но, что странно, никаких грамот по физике, никаких участий в профильных Олимпиадах. Просто все пятерки. Все это можно было бы пропустить, как мелочь особо для дела не нужную, кА бы не школьная тетрадка в клеточку на 18 листов, исписанная мелким, но четким разборчивым почерком. А вот её содержимое повествовало о новой интересной истории. По ней выходило так, что на уроке физики, когда речь шла об вечных двигателях, и почему они не возможны в принципе, учитель Сизов С.В. в шутку сказал, что если ученики принесут действующий вечный двигатель, то он поставит пятерку не только за четверть, но и в аттестат. Что и произошло. Учащийся 7А класса принес действующую модель, ровно через неделю на урок.

Далее, в тетрадке была четко нарисованная схема механизма со всеми размерами.

Двигатель представлял из себя два небольших колеса (видимо от игрушечного автомобиля), и две пластмассовые ванночки (крышки от мыльницы), соединенных в одну конструкцию при помощи деревянных брусочков, сечением шесть квадратных миллиметров. На пластмассовых колесах были аккуратно наклеены лопасти. Сами колеса крепились гвоздиками к раме, и соединены были друг с другом при помощи резинки. Ванночки размещались одна сверху, другая снизу. При заполнении верхней ванночки водой. Вода, вытекая из отверстия в ванночке, попадала на лопасти колеса, и приводило к его вращению. Но поскольку колеса были соединены ременной передачей (роль ремня выполняла резинка), вращалось и второе колесо, черпая своими лопастями воду с нижней ванночки и подавая её в верхнюю емкость. «Процесс бесконечный, и достаточно бессмысленный». — так было написано в тетрадке. «И принципиально не выполнимый, поскольку неизбежны потери энергии на трение и низкое КПД, в связи с большими потерями воды при подаче». Но парадокс — двигатель работал.

Он проработал все 45 минут урока, потом перемену, потом до конца уроков в школе, т. е до 18:00 вечера. И работал утром следующего дня. И ещё месяц, пока был в квартире у преподавателя Сизова С.В.

Дальше пять листов тетради исписаны формулами, замерами и расчетами. Общий объем воды в ванночках. Площадь лопасти колеса. Скорость их вращения. Объем переносимой воды из нижней емкости в верхнюю одной лопастью, и т. д. и т. п. Потом на двух страницах почерк сменился, и расчеты проводил уже другой человек.

Сергей посмотрел последующие листы в папке, там было заключение, подписанное заведующим кафедры механики, профессором Гендельманом Моисеем Аароновичем, о механизме, нарушающем принципы физики, и приведенные к нему расчеты, согласно котором он работать не может.

— Гым, — произнес лейтенант, и сообразил, что это видимо Гендельман и считал в тетрадке рядом с учителем Сизовым. Вернее после учителя, поскольку перпетум-мобиле и тетрадь с расчетами перекочевали к профессору.

Краевский перевернул последнюю страничку в тетрадке и увидев надпись: «Расчеты и прибор переданы сотруднику О.А. Кудряшову и роспись», присвистнул… Ну, ты и жук! Олег Алексеевич! А пел мне песню, что полтора года это дело вели…

Не спалось в эту ночь, не только лейтенанту Краевскому, а ещё одному человеку. Получив сообщение, он не находил себе место. Неужели после стольких лет, он, наконец, сможет лично с ним встретиться?

Главное, чтобы не спугнули, главное, чтобы он мог с ним пообщаться, объяснить, кто он, и что он на самом деле. Ведь с ним поступили с самого начала не правильно. Когда выяснили о неких косвенных способностях, попытались их использовать. Да, мальчик сделал по принуждению второй перпетум-мобиле, и третий, но они не работали. Сами способности ребенка не могли работать по принуждению. Они были спонтанны. Он просто не умел ими управлять. Потом его на время оставили в покое, но периодически наблюдали, вели. Когда он подрос — пытались завербовать, расписывали романтику работы. Даже пару раз возили на стрельбища. Но когда дело пришло подписать бумаги — он наотрез отказался быть осведомителем. Замкнулся. В, институте же, когда он думал, что занимается научной работой, и ставит эксперименты, на самом деле это был эксперимент над ним. И это, пожалуй, был единственный умный шаг конторы за эти годы. Исследуя картину электромагнитного поля в идеальной среде, он всё удивлялся, почему между двумя проводниками электромагнитное поле, согласно его замерам, получается в форме раскрывшей крылья бабочки. Ему было невдомек, что в другой день — приходит другой студент, и у того как и положено картина поля получалась в виде обычной восьмерки. Дело было в скрытой энергии Михаила…

Хотя дело было задолго до его рождения. Еще в тридцатые годы прошлого века, таких как он, пытались вычислить немцы, и называли их «Гарпунами». Людей, способных как гарпун проходить сквозь пространство. Они даже нашли таких, нашли места, где точно были потенциальные окна или двери в другие миры. Но, что-то пошло не так… Трое подопечных, сошли с ума. Двое пропали бесследно и не вернулись. А последний согласно донесения Вольфраму Зиверсу от Фридриха Хильшера, был растерзан появившимися из ниоткуда двумя драконо-подобными существами. Их не смогли уничтожить, не брали их пули. И пещеру, где проводился ритуал, пришлось взорвать.

Да, немцы продвинулись в этом направлении, но они не знали тогда, что пространства, миры во вселенной, словно пузыри в мыльной пене. Но каждый мир не торопится лопнуть как пузырь. Он защищается от вторжения извне. И создает некие механизмы защиты, облекая их в определенные формы.

Как этот механизм обойти, у него были свои соображения. Но это было главным. Главным было то, что согласно легенде, человек обретший возможность путешествовать между мирами, получает множество талантов. И один из этих талантов был очень необходим для него.

Стоять на краю пропасти, грустно, скучно и некому в морду дать, — доложу я вам. Стоял я на внешней поверхности шланга от гигантского пылесоса, частично погруженного в землю, и одним боком подпирающим отвесную скалу узкого каньона, и смотрел в аккуратную оплавленную дыру в нем и веревочную лестницу, ведущую вниз, и не испытывал никакого желания спускаться назад в метро. Хотя, там давно уже все прошуршало, и было тихо. Любопытство победило, я все-таки посмотрел на то, что там шумело. Самое интересное, но в этих страшных, искореженных сущностях, все ещё можно было опознать то, что было когда-то людьми…. Смотря на них, испытал не только страх, но брезгливость и отвращение.

Что мне теперь делать? Искать дверь для перехода здесь? Подняться наверх по отвесной каменной скале было нереально. До верха метров сто, скалолаз из меня так себе. А скользнуть с покатой поверхности вниз, метров пятнадцать-двадцать до дна каньона — боязно.

Только вот, что там делать? На дне? И каньон ли это? Или просто глубокая трещина в поверхности планеты, обнаружившая туннель метро неимоверной протяженности?

Что в одну, что в другую сторону конца туннелю не было видно. Так же как выходу из трещины. И стена с противоположной стороны такая же отвесная, что подниматься скучно. И самое главное не факт, что я найду двери, чтобы выйти с этой планеты, с этой реальности. Нет, звезды мне не было видно. Зато очень четко видны всё те же безжизненные серые камни вокруг…

Собравшись с духом, я спустился по веревочной лестнице назад, до станции метро. Получилось, это легко, без усилий. Тяготение тут значительно меньше земного, и буквально через пару минут я был на месте. И тут же столкнулся с отрядом людей в скафандрах и с автоматами в руках. Моему появлению в ветровке и джинсах, они почему-то не удивились. А я их появление совсем не ожидал.

— Привет, — раздался шипящий но громкий звук из внешнего динамика скафандра. Первый подошедший, поднял левую руку вверх, то ли приветствуя меня, то ли подавая знак, остальным, идущим позади, — повезло тебе, что на лестнице отсиделся, не сожрали.

— Привет, — отозвался я, — Кто вы?

— Группа зачистки, — ответил он, а потом заговорил видимо по рации — Беркут! Беркут! Я петля! …. На 156 километре чисто. Гоним тварей дальше…

— А что это за твари? — спросил я.

— Мутанты. Беркут, это я не с тобой говорю, тут варела нарисовался. Да, он видимо первоходка, ничего не понимает.

— Что за мутанты?

— Первые поселенцы, — отозвался один из подошедших бойцов, — Марс их так искорежил.

— Так это Марс?

— А ты, не знал? — усмехнулись в ответ.

— А какой сейчас год? И когда здесь появились первые поселенцы? — сглотнул я, неведомо откуда взявшийся комок в горле.

— Сейчас 2350 год, а первые поселенцы прибыли сюда в 1973-ем… Операция «Красное солнце» Не слыхал?

— Нет, — отрицательно затряс я головой.

— Ты с какого года сюда зашел?

— 2022-ого…

— Понятно, значит, третья мировая война уже началась…

Близился третий час ночи. Лейтенант Краевский уже бросал искоса взгляд на офисные стулья, и подумывал использовать ветровку в качестве подушки. Правда, потом она будет выглядеть, как в жопе побывала, но ничего другого положить под голову не было. Ничего интересного он дальше в деле не прочитал. Да, вели наблюдение. Да, пытались привлечь в качестве осведомителя, но Колдун на контакт не шел. Замкнутый оказался тип. Ничего компрометирующего на него не было. И более никаких чудес на тот период он не проявлял. Был, правда, инцидент на работе, но никак с Колдуном напрямую не связанный. Бригада, которая у него на участке работала, попала в аварию. Погибли в полном составе. Пили. Как всегда не хватило водки. Поехали ночью в соседнюю деревню, набившись в трактор ДТ-75, как селедки в бочку. Впятером залезли. Не справились с управлением, трактор перевернулся у оврага и кабина всмятку. Колдун в это время был дома, в ста километрах от бригады.

Хватит на сегодня, решил Краевский, работу то никто не отменит. Нужно поспать.

И он улегся на стулья, заранее выставленные в ряд у стены.

После слов бойца, меня как холодной водой окатили. Там, значит, третья мировая идет, а я тут прохлаждаюсь. Первые же мысли о судьбе близких. Нужно срочно возвращаться и спасти их. Жена понятно. Дети в ближнем зарубежье, условно так сказать, которые до развала Союза зарубежьем не были. Связаться с ними. Предупредить, если получится вытащить и спасти. А куда? Куда податься? Где будет безопасно? Может туда, где я был по молодости?

По окончанию института отправился на Алтай. Не по следам Рериха и не в поисках «пропавшей экспедиции», а по более прозаичной причине, как отец семейства я поехал туда из-за предоставляемой жилплощади. И первые впечатления:

— Во! Бля! Студент, бля! Проставляйся, бля! Вливайся бля, в коллектив!

Студентом я был только первые три месяца. Затем мастером и почти сразу прорабом, начальником участка. Шутка тех времён: «Кто такая блядь? — женщина лёгкого поведения. А кто такая проблядь? — женщина сверхлёгкого поведения. Кто такой раб? — бесправный человек. А кто такой прораб? — догадайтесь сами!» И эта непередаваемая зековская интонация:

— На-ча-ль-ник, дай кимарнуть часок…. Чифирбах пока организуй….

— Ага, может тебе ещё бабу с большими сиськами, и косяк забить? Вставай, бля!

Вчерашнему студенту жизнь показалась совсем с другой стороны. Мягко говоря, непривычной. И как альтернативу этой жизни я стал писать фантастический роман.

В доме на холме, продуваемом всеми ветрами. С видом на железную дорогу, как не вспомнить незабвенное Айтматовское «поезда шли с юга на север, и с севера на юг». Поезда шли из Барнаула в Бийск, и из Бийска в Барнаул.

Дом был на двух хозяев. С одной стороны молодой специалист (то есть я), с другой ветеран-алкоголик, с утра жаждущий одеколону, к вечеру говорящий нечленораздельно.

Словно член (в грубой разговорной форме) у него не разделялось с другими целиком непечатными. Однажды, когда он обматерил мою жену, я в сердцах бросил: «Сдохнешь из-за своего языка!»

Через три месяца соседа не стало … … Рак гортани.

Все это не то… Это мелочи, случайно всплывшие в памяти. Я рывком открыл, появившуюся в стене передо мной дверь, и шагнул назад. Решено.

Там горы, там тайга, там чистая вода и никаких стратегических объектов, по которым ударят ракетами в первую очередь. По моим внутренним ощущениям Алтай, это колыбель многих народов.

Лейтенант Краевский проснулся разом, и тут же принял вертикальное положение. В дверь кабинета постучались. А дверь, перед тем как заснуть он закрывал на замок изнутри по двум причинам. Во-первых, негоже, чтобы кто-то увидел разложенные на столе документы, а во-вторых, спать на работе не есть хорошо.

— Да, — отозвался Сергей на стук, наблюдая серый рассвет за окном, и автоматически взглянул на часы. 6:32 утра.

— Тут информация пришла по запросу из компании сотовой связи.

— Хорошо. Сейчас.

Он поднялся и открыл дверь дежурному.

— Вот, — тот протянул распечатку, — номер того, кому было передано СМС.

— Спасибо! — хмуро буркнул Краевский, беря листок в руки и пробежавшись по нему глазами. Номер был зарегистрирован на Афанасьева Павла Сергеевича. Адрес проживания ул. Московская 27 квартира 51.

Выезжать надо было срочно. Не факт, что номером не пользовался кто-то другой из родственников, судя по году рождения, Павел Сергеевич если и был жив, то находился в весьма преклонном возрасте. Афанасьев П.С. — что-то знакомое, где-то этот тип Краевскому в документах попадался. Но напрямую с Колдуном связан не был, и кажется, Сергей из виду его выпустил, не запомнил.