В тени короля

Глава 24

В бархатной тьме плавно покачивались огоньки свечей. Они не сражались со мраком, наоборот, сливались с ним обжигающими гранями, и мрак впитывал их сияние, а они пропитывались его чернотой. Невесомый балдахин бесшумно колыхнулся от лёгкого ветерка, ворвавшегося в открытое окно. На балконе заухала сова, и в полной тишине её мерный зов откликался смутной тревогой. Ровена приподнялась на локтях, всматриваясь в зияющую мглу, и тихо вскрикнула, заметив за призрачным полотном чью-то фигуру. Пытаясь унять заколотившееся сердце, она замерла, разглядывая ночного гостя. Кто же это, враг или друг? Высок, широк плечами… Из-под капюшона блеснули знакомые чёрные глаза, и хотя маска скрывала лицо, Ровена тут же узнала его.

— О боги, Харо! — она подскочила, не помня себя от радости, и, путаясь в шёлковых простынях, откинула балдахин. — Ты здесь, ты пришёл за мной!

Харо небрежно сорвал маску и чуть склонился, принимая Ровену в свои объятия:

— Я здесь, не бойся, теперь ты в безопасности.

Ровена всё повторяла его имя, расцеловывала его лицо, смеясь и плача одновременно. Всё закончилось! Больше не нужно бояться ни Брутуса, ни его мерзкого бастарда.

— Нам нужно бежать! — спохватилась она при воспоминании о монстре.

— Не нужно, — Харо прижал её к себе ещё сильнее, коснулся губами шеи, нежно поглаживая по спине. — Нам больше никуда не нужно бежать, принцесса.

Ну конечно же, он убил подонка! Кто-кто, а Сорок Восьмой никогда бы не оставил его в живых после той ночи. Всё ещё не веря своему счастью, она прикрыла глаза, наслаждаясь его ласками. Руки Харо скользили по её обнажённому телу, губы нежно обжигали кожу, и, сладостно застонав, Ровена принялась суетливо стягивать с него рубаху. Им больше не нужно бояться, им больше не нужно ни от кого прятаться!

Замысловатые сплетения татуировок плавно змеились по его бледной коже; стальные мышцы были напряжены, грудь тяжело вздымалась. Любуясь его телом, Ровена провела пальцами по рисунку на плече:

— Я так ждала тебя!

Он вдруг прекратил ласки и, взяв за руку, потянул её за собой к балкону.

— Что ты делаешь?

— Твой народ желает приветствовать тебя, моя королева.

— Мой народ?.. Постой, я же без одежды!

— Одежда тебе и не нужна. Они хотят видеть истинную тебя, — сказав это, Харо толкнул дверь.

Прямо под балконом, в саду, за ровно расставленными столами сидели разряженные господа, сверкая бриллиантами и лоснясь шелками. Между рядами мелькали сервусы, нося на золотых подносах отрубленные головы. Завидев Ровену, публика разразилась оглушительными аплодисментами, восторженно выкрикивая её имя и какой-то номер — его она так и не смогла разобрать: то ли шестьсот пять, то ли семьсот пять. Всё это казалось дикой нелепицей, Ровена никак не могла взять в толк, каким образом кровожадные твари из того омерзительного места оказались здесь? Неужели очередная забава Брутуса, чтобы окончательно сломить её? А Сорок Восьмой? Он что, с ним за одно?

— Выпусти своего зверя наружу, Ровена, они хотят видеть его, — прошептал голос, от звука которого по коже пробежал холодок.

Ровена с ужасом обнаружила, что стоит не на балконе, а на той самой сцене, и рядом вместо Харо — Сто Семьдесят Второй. Его изуродованное глубокими шрамами лицо хищно скалилось, а холодные голубые глаза сияли в свете гирлянд.

— Для нас они выбрали «Искупление», — сказал он, больно схватив её за плечи. — Ты готова к искуплению, моя госпожа?

— Нет!.. — она начала вырываться, но бастард лишь хохотал, смотря на её тщетные потуги.

— Разве тебе не нравится экзотика, принцесса? — спросил он голосом Брутуса, и Ровена, охваченная паническим ужасом, истошно закричала.

Тяжело дыша, она наконец вырвалась из удушливой пучины кошмара. Холодный пот струился по спине, щекотал кожу, и ей казалось, это липкие пальцы алчущих крови чудовищ тянутся к ней, чтобы утащить обратно, в бесконечный кошмар.

Собравшись с духом, Ровена огляделась. Тишина. Комната утопала в ночном мраке, ни танцующих свечей, ни возгласов толпы, лишь уханье совы за решёткой. Трепещущее сердце унялось, но липкое разочарование всё ещё продолжало ныть в груди. Как ни странно, очень хотелось, чтобы первая половина сна воплотилась в реальность.

— Харо, где же ты?

Ответ она знала, просто не хотела принимать его. Минул месяц, а то и больше, и если бы Сорок Восьмой был жив, он давно бы пришёл за ней. Его казнили. Как и Морока, как и Шестьдесят Седьмого с Нудным… Это она во всём виновата! Втянула их в бессмысленную борьбу, возомнив себя умнее и хитрее прожжённых волков, поколениями правящих Легионом. Какая же она самонадеянная дура!

«Я проклята. Все, кто оказывается рядом со мной — гибнут: мама, папа, Восемьдесят Третья… Теперь и Харо».

Ровена готова была отдать всё, лишь бы ещё раз увидеть его, поцеловать, прильнуть к его груди, хоть на минуту ощутить себя в безопасности. Такого, как он, ей больше не встретить — отчаянного, любящего искренне и безусловно, готового отдать жизнь ради неё: он покорился Брутусу только, чтобы спасти её, чтобы она осталась невредима. Кто ещё способен на подобное в этом прогнившем, изувеченном мире?! А она… Как же она охотно поверила россказням шамана! Настолько охотно, что загубила ни в чём не повинные жизни. О чём она только думала! Всё, что сейчас происходит с ней — заслуженная кара и за смерть Пятьдесят Девятой, и за то, что ослушалась Максиана, и за погубленных ею скорпионов. Принцепс был прав — она сама пошла ко дну, и других за собой увлекла.

Выудив из-под подушки книгу, Ровена бережно извлекла спрятанную меж страниц фотографию. В темноте ничего не разобрать, но этого и не требовалось — она знала каждую линию, каждый миллиметр бумаги, хранящей образ отца.

— Мне так жаль, папочка, так жаль! Я просто слабая, глупая девчонка. У меня ничего не получилось… — глаза защипало от слёз, и Ровена, прижав к груди портрет, горько разрыдалась.

Как только тяжёлые двери Зала Советов захлопнулись, Юстиниан нервно схватился за чашу, до краёв наполненную вином, и, проливая излишки на мраморную столешницу, опустошил её в несколько глотков. Корнут бездумно смотрел на рубиновые капли, стекающие по королевской бороде на белоснежную, небрежно застёгнутую впопыхах сорочку и расползающиеся по ней кровавыми разводами.

Зал утопал в полумраке — Юстиниан бесцеремонно прогнал сонного слугу, так и не успевшего зажечь все керосиновые лампы: генератор снова барахлил, каструм уже второй день оставался без электричества. По ту сторону стола с угрюмой миной сидел Силван. Казалось, внезапный вызов среди ночи не доставил ему совершенно никаких неудобств — старик довольно бодро сверкал глазами на собравшихся, в особенности на короля, явно не одобряя возлияний в такой час.

— Мобилизуйте все войска, соберите всех солдат до единого, даже отставных, — Юстиниан дрожащей рукой наполнил чашу. — Если нужно, обыщите каждый куст в Мёртвых Пустошах. Не так же сложно, в конце концов, найти толпу осквернённых!

— Мы не знаем точно, сколько их…

— Даже тысяча скорпионов не сможет тягаться с королевской армией! — гаркнул Юстиниан, не дав досказать генералу. — Мне что, военной тактике вас учить?!

Силван промолчал, но Корнуту чудилось, будто он слышит, как скрипят от негодования генеральские зубы. Хорошо, что хоть кто-то понимает абсурдность требований короля.

— Посмею возразить, Ваше Величество, — наконец решился Корнут, — но объявить военное положение в стране — не лучший способ подавить восстание жалкой кучки рабов. Этим мы только усугубим ситуацию: начнётся паника среди граждан, новые побеги осквернённых, массовые убийства и тех, и других. Полиция и так с трудом справляется с беспорядками. Вы, должно быть, слышали о «Скорбящем Отряде»? Это гражданская группировка, мстящая осквернённым за Скорбную ночь. Представьте, что произойдёт, выпусти мы в массы правду. Свободные объединятся, будут с удвоенным усердием уничтожать выродков, а те, спровоцированные и воодушевлённые диверсией Пера, осмелеют и начнут огрызаться. Полагаю, не трудно догадаться, на чьей стороне в итоге окажется перевес, когда скорпионы вскинут хвосты.

Как ни странно, король ни разу не перебил. Приложив указательный и средний пальцы к губам, он усиленно о чём-то размышлял.

— Принцепс безусловно прав, Ваше Величество, — поддержал Силван. — К тому же, своими действиями мы дискредитируем репутацию Легиона, а это значит, что ещё четыре терсентума окажутся под угрозой мятежа.

— И что вы предлагаете? — отозвался Юстиниан. — Как подавить восстание, если ничего не предпринимать?

Уткнувшись взглядом в свою чашу, Силван поскрёб ногтем переносицу:

— Вместо мобилизации армии я предлагаю организовать специальный отряд и нейтрализовать ублюдков без лишнего шума.

— Речь идёт о нескольких десятках скорпионов, генерал! — Юстиниан перешёл на крик. — А вы отряд собрались отправлять?! И как без лишнего шума можно уничтожить выродка, сравнявшего с землёй несколько улиц?

— Я отберу лучших…

— Чтобы похоронить их в Пустошах? Вы с своём уме, Силван? Или на старости лет ваши мозги совсем усохли?

Военачальник оскорблённо поджал губы, но перечить разъярённому монарху не решился.

— Мобилизация пока единственное верное решение, — немного успокоившись, сказал Юстиниан. — Другого разумного выхода я не вижу.

Естественно! Как можно что-то видеть, когда глаза застланы страхом, а разум — винными парами?

— Не совсем, Ваше Величество, — Корнут откинулся на спинку сиденья — спина уже сутки ныла не переставая. Не мешало бы снова прикупить ту чудодейственную ментоловую мазь. — Нам не придётся задействовать ни армию, ни полицию, ни даже наёмников. Есть способ эффективнее и намного безопаснее.

Юстиниан нервно расхохотался:

— Вы, верно, забыли, уважаемый принцепс, что мы имеем дело не с неотёсанными крестьянами, ропщущими на налоги, а с осквернёнными! Как вы собрались без оружия подавить восстание? Любовью и смирением? Или, может, молитвами?

— Тишиной, Ваше Величество. Мы подавим его молчанием.

Резко выпрямившись, король свёл брови у переносицы:

— Поясните, Корнут!

— Мы не станем реагировать на провокации Пера. Они хотят призвать своего собрата к бунту, а мы сделаем так, чтобы сопротивление осталось немо даже в своём самом отчаянном крике, — он не сдержал победной улыбки, наблюдая, как исчезает тень сомнения с лица монарха. — Я уже дал распоряжение держать всем языки за зубами под угрозой смертной казни. Прямо сейчас полиция оцепляет терсентум со всех сторон, а поутру газетчики разнесут прискорбную весть о чудовищном пожаре, повлёкшем гибель рабов и надзирателей. Мы даже отыщем героя, пытавшегося вытащить из огня своих сослуживцев, и воздадим ему все полагающиеся почести. Также я отправил телеграмму Легиону с требованием выплатить семьям погибших внушительную компенсацию, которая своим размером заставит убитых горем матерей и вдов стенать как можно беззвучнее о своей утрате. Таким образом мы сохраним и спокойствие народа, и покорность осквернённых.

Силван шумно выдохнул и схватился за чашу, видимо решив, что возлияние всё же не такая плохая идея в подобной ситуации.

— Но Перо вряд ли оставит свои попытки раскачать лодку, — задумчиво проговорил Юстиниан, поглаживая бороду. — Они могут напасть на город или близлежащие сёла.

— Вы очень предусмотрительны, Ваше Величество, — отозвался Корнут. — Потому, я уверен, вы не откажетесь от своей идеи увеличить армию и сделать акцент на экстренном обучении солдат, ведь им, как вы сказали, придётся иметь дело не с обычными крестьянами.

— Именно так я и сказал, — с невозмутимым видом кивнул монарх. — Сильная армия — гарантия безопасности государства.

— И всё же кое-что не клеится в вашем хитроумном плане, — заявил Силван. — Активное вливание молодой крови в солдатские ряды вызовет ненужные подозрения, да и слухи никто не отменял. Вам не поверят, Корнут, и ваши потуги приведут к потере драгоценного времени.

«Потому-то ты и не первый советник, неотёсанный ты солдафон!»

— Прибрежье полнится слухами, генерал, — Корнут хмыкнул. — А вот порядочный гражданин верит в то, что написано в официальных источниках, и они будут утверждать, что Южный Мыс и окрестности Регнума подверглись нападениям уруттанцев, мстящих за разгром прошлой осенью.

— Какая чушь! Да кто в неё поверит? На Регнум дикари никогда не нападали, а в Южном Мысе уже давно тишь да благодать.

— Так организуйте эти нападения, генерал! — Юстиниан хлопнул рукой по столу. — Насколько я помню, опыт у вас богатый в инсценировках.

Силван состроил страдальческую гримасу и снова приложился к чаше. Корнуту даже стало жаль его: простому душой вояке милее блестящие победы и гениальные стратегии на поле боя, а не хитросплетения, от которых головы простаков кругом идут. Но если подпустить эту простоту к власти, она разбазарит страну за считанные месяцы.

— Что насчёт Пера, — довольный Юстиниан всё же не отказал себе в новой порции вина. — Как ваши успехи, Корнут?

— Всё идёт по строгому плану, Ваше Величество. На этот раз мы их не упустим.

— Превосходно! Пожалуй, я тщательнее обдумаю открытие Арены. В свете текущих событий сезон должен начаться с чего-нибудь особенного, незабываемого, так сказать.

Идея с Ареной Корнуту не пришлась по душе, но на этот раз король прав — бои отвлекут внимание народа и убедят сомневающихся, что ситуация под полным контролем. К тому же, ни в коем случае нельзя позволить осквернённым поднять голову — плах да палачей на всех не напасёшься.

Со счастливой улыбкой Банни нырнула ему под руку и умостилась на плече:

— Хочу ещё!

— Добить ты меня хочешь, — пробурчал Скранч. — Я что, на неутомимого желторотика похож?

— Нет, ты похож на старого ворчуна, — притворно насупилась она.

— А вот это ты зря! — он ласково шлёпнул её по ягодице. — Дай мне пару минут, детка, и я покажу тебе, на что способен старый ворчун.

— Смотри не перетрудись! С тебя же труха сыпется, дряхлый ты скорпион. Того и глядишь, скоро придётся искать тебе замену. Кого бы выбрать? — в игривой задумчивости Банни приложила пальчики к своим губам. — Тринадцатый староват, да и рот затыкает разве что когда жрёт, Молот туп, как ночной горшок… Точно! Сто Двадцать Пятый ничего так.

Скранч сгрёб её в охапку и прижался тем делом к упругому бедру:

— Я ему шею сверну, если он хоть косо на тебя глянет.

Банни нравится его дразнить, девчонку забавляет его ревность, но Скранч знал, что кроме него ей никто не интересен.

— Смотрю, ты мне хозяином заделался. Ловкач!

— Ты моя, и будешь моей, пока я не сдохну на Арене…

— Или на мне! — заливисто расхохоталась она.

Дверь приоткрылась, и из-за неё высунулась взволнованная рожа Молота:

— Я… это… Здесь такое дело!

— Слейся с фоном, дружище, не видишь, мы заняты! — Скранч зло сверкнул на него глазами.

— Давай, братишка, дуй сюда! — послышался голос Тринадцатого. — Успеете ещё натрахаться, никто ж у вас койку не отбирает.

Банни мягко оттолкнула Скранча, пытаясь высвободиться из его объятий. Локон волос прилип к влажному лбу, щёки девчонки пылали, а глаза горели любопытством:

— Ну слезай уже с меня! Пойдём, узнаем, что там стряслось.

Он неохотно отпустил подругу, натянул портки и, дождавшись, когда Банни набросит рубаху, вышел вместе с ней к собратьям:

— Что у вас там?

Хэл, старший из хозяйских сервусов, беспокойно заёрзал на стуле. Сто Двадцать Пятый, возбуждённо жестикулируя, о чём-то спорил с двумя ординариями. Молот привалился плечом к стене и нервно щёлкал костяшками.

— Тейсентум сгойел той ночью, — прокартавил Хэл.

— Какой конкретно терсентум? — спросил Скранч. — Южный? Один из опертамских? Их же до хрена.

— Столичный, — уточнил Тринадцатый.

— Со всеми плётчиками, — добавил Сто Двадцать Пятый, мгновенно позабыв о своих оппонентах.

— Не с плётчиками, а с осквейнёнными, — поправил Хэл.

— Хрень!

— Сам ты хйень!

— Да бред всё это! — вмешался Джой, круглолицый ординарий с заячьей губой. — Мне соседский сервус сказал, картинку видел в этой… как её там…

— В газете, болван! — простонал Хэл.

— Бред как раз всё, что свободные вам плетут, — стоял на своём Сто Двадцать Пятый. — Это был Разрушитель, точно знаю, мне тоже кое-что рассказали, и своим я верю больше этих ваших бумажек.

— Заклойся уже, пустозвон!

В какой-то момент помещение заполнилось таким галдежом, что в ушах зазвенело. Подождав с минуту, Скранч не выдержал:

— А ну всем захлопнуть пасти! — рявкнул он так, что Банни взвизгнула, а потом, недовольно наморщив носик, пробурчала что-то неразборчиво. — Хэл, расскажи всё с начала.

— Да что там гхассказывать, — отмахнулся тот. — Сгойело всё. Наши в загонах же были, ночь как-никак. Пагхе плётчиков влоде досталось, остальные спаслись. Я тоже кайтинки те видел. Ну да, в пепел… Жалко мальков, конечно, но всякое бывает. А тйепаться все гохасды, Пейо им всё мейещится.

— И не трёп это вовсе! — проворчал Сто Двадцать Пятый. — Дженни своими ушами слышала от одного сервуса, что там всё в пыль снесли, даже ограждения, одна Стена Раздумий осталась. С каких это пор огонь камень в пыль перетирает, а?

— Ой, Дженни та ещё болтушка, — отмахнулась Банни. — Слушал бы ты её поменьше, малыш, она тебе и не такое расскажет.

— А я тоже ей верю, — пробасил Молот. — Ей Рыло, кажись, рассказал, а коли так, то значит правда. Он пыль не гонит по чём зря.

— Рыло, может, и не гонит, но он-то вряд ли там был, — Тринадцатый с сомнением поджал губы. — Тут фиг разберёшься.

— А и не надо ни в чём разбираться, — отрезал Скранч. — Нам-то какое дело, что там в терсентумах творится? Да, жаль мальков, не спорю, но Хэл прав, разное бывает, чего сразу панику наводить, не понимаю!

Сто Двадцать Пятый недовольно фыркнул:

— Конечно не понимаешь! И ты, Хэл, тоже. Это всё Перо! Свободные врут нам, ясно? Чтоб надежду у нас забрать. У меня забрать, у тебя, Тринадцатый, и у тебя забрать, Скранч!

— А ты мою надежду не трожь, она сама подохнет. Знаешь, что, желторотик, ты мне уже вон где сидишь со своим Пером, — он ткнул себе пальцами в горло, оцарапав шипами кожу, — бунтарь недоделанный! Хэл, отыщи ему уже какую-нибудь самку, пусть пар выпустит. Задрал, недоумок!

— Скранч! — Банни укоризненно толкнула его в плечо. — Не надо так. А вдруг это правда? Рыло на хмари ни разу не попадался.

— Если это правда, детка, то всё ещё хуже, — гораздо хуже. Понять сопротивленцев нетрудно — молодые, кровь горячая, жизни ещё не видели, разочароваться не успели, а ему одного хотелось — спокойно дожить свой век, тридцатка как-никак за плечами. Хотелось наслаждаться своей Банни, куском жирного мяса, кружкой крепкого пойла с щедрой руки хозяина. Надежда — коварная штука, может легко и эти крохи отнять.

— Это ещё почему? — удивился Тринадцатый. — Куда-то тебя не в ту Пустошь заносит, брат. Коли Перо способно вытворить такое, а это вполне возможно с Разрушителем, значит, у нас и впрямь есть шанс побороться за свободу.

— А тебе свободы захотелось, погляжу? Да тебя не сегодня-завтра деструкция сожрёт, а ты о свободе бредишь.

— Мне всего-то тридцать два, — обиженно пробубнил тот. — Некоторые вон, и до сорока пяти дотягивают. Чем я хуже?

— Если пойдёшь за Пером, то и до тридцати трёх не доживёшь. Вы двое, — Скранч ткнул пальцем в Сто Двадцать Пятого, потом в Молота, — всё никак не всосёте: даже с Разрушителем не видать нам свободы. В лучшем случае своих угробим, а в худшем… Мать вашу, а что может быть хуже?! И так проливаем нашу кровь почём зря. Ладно я, гладиатор, а что насчёт сервусов? Что насчёт ординариев и скорпионов, не попавших на Арену? Вы спросили у них, хотят ли они сдохнуть из-за какого-то там недоумка, крушащего всё направо и налево?

— А я не против сдохнуть, если бы знала наверняка, что моя смерть не будет напрасной, — Банни вызывающе вздёрнула подбородок, скрестив на груди руки.

— Дурёха ты! — пожурил её Скранч, ласково трепля по голове. — Никто тебе такое не пообещает, детка, а если пообещает — смело плюй ему прямо в лживую рожу.

Двойной Пик впивался каменными рогами в лиловое небо. Одна вершина заметно доминировала над другой, напоминая скорпионью клешню, норовившую ухватить заходящее солнце. Керсу подумалось, что слишком часто в последнее время он встречается с рогатым гигантом, и сколько ещё ходить ему туда-сюда по проторённой Пером тропе — одной Госпоже известно.

С ним поравнялась Глим и протянула флягу:

— Будешь?

Керс не отказался. Вино всегда к месту, тем более посреди Пустошей.

— Что у тебя с Твин? — девчонка выжидательно уставилась на него.

— Глим, не начинай!

— Вот скажи, чем она лучше меня?

— Слушай, а кто такой Тар? — поспешил сменить тему Керс.

Лицо девчонки мгновенно помрачнело. Она задумчиво провела пальцем по запястью, поддевая рукав. Стеклянный шарик радужно сверкнул в последних лучах заходящего солнца.

— Был один желторотик, — проговорила она. — Тихий, но довольно способный, на охоте хорошо себя проявлял. А потом связался с девчонкой из сервусов. Глупыш не знал, как здесь принято, а ведь в этом есть и наша вина — закрывали глаза на ублюдков, насилующих наших же самок. А вот Тар не смог закрыть. В общем, убил он одного плётчика и попытался сбежать со своей подружкой, но у них не получилось… Как раз тот вонючий боров первым выстрелил ему в спину. Мразь поганая!

— Фигасе! — Керс потрясённо присвистнул. Желторотик, убивший плётчика — это что-то из ряда вон. Случались, конечно, стычки, если верить слухам, но до крови не доходило. До крови свободных, разумеется, с бунтарями разговор короткий — петля на шею, чтоб другим неповадно было. А насильники среди плётчиков — дело обычное, таким никого не удивить.

Воющую теснину, пролегавшую меж двух скал-близнецов, они преодолели далеко за полночь. В лагере, разбитом у подножья скал, их уже ждали Нудный с парой собратьев. Уставшие и голодные, новоприбывшие мальки рванули к костру, некоторые побежали к рощице за хворостом — на всех у огня места не хватило, а кто-то и вовсе развалился на голой земле и тут же самозабвенно захрапел. Сервусы же принялись копаться в тюках с провизией, и Керс им не завидовал — кому отдых, а кому ещё ораву голодных ртов кормить после долгого пути.

Немного поразмыслив — пожрать или поспать, он всё же решил последовать примеру самых неприхотливых и, расстелив покрывало подальше от гомонящей стаи, Керс устроился поудобнее. Альтера умостилась рядом и, буркнув, чтоб не будил до утра, мгновенно отключилась. Неудивительно, почти двое суток без сна, привалы они делали короткие, стараясь уйти от Регнума подальше. Керс прижал подругу к себе, чтобы не замёрзла, и закрыл глаза, но едва он начал проваливаться в сон, как над ухом кто-то настойчиво прочистил горло.

— Ну что опять? — он сердито уставился на Нудного, тенью нависшего над их лежанкой.

— Кое-кто хочет с тобой поговорить.

— А до утра этот «кое-кто» никак не потерпит?

— Может и потерпит, но я бы на твоём месте сейчас поговорил. Стрёмно как-то в её компании…

— В чьей компании? — Керс осторожно высвободил руку из-под головы Альтеры.

— В моей, — раздался позади чертовски знакомый голос.

Нашарив на поясе зажигалку, он подскочил с лежанки.

— Всё-таки пришла за своим, — подыхать уже не хотелось. Во всяком случае, не сейчас, когда всё только начало налаживаться, когда захотелось жить, возможно, впервые за долгие годы.

— Не бойся, малыш, — рассмеялась Девятая. — Я тебя не трону, а даже если трону, тебе это только понравится.

То, что ищейка нашла его — вполне ожидаемо, на то она и ищейка, но если убивать его она не собирается, тогда что ей нужно?

— Ну, я рядом буду, если что, — Нудный мялся в нерешительности.

— Сам разберусь, — Керс повернулся к Девятой. — Ладно, пойдём поговорим.

Ищейка последовала за ним к плоскому валуну и, устроившись на камне поудобнее, сверкнула белозубой улыбкой:

— Гляжу, мой малыш войском обзавёлся.

— Разве ты не должна сейчас лизать сапоги своему хозяину?

— Обычно моему хозяину лижут не сапоги. Если ты не в курсе, я подчинялась непосредственно первому магистру, а о нём, полагаю, ты уже наслышан.

— С чего бы? — Керс с деланным презрением фыркнул.

— Хотя бы с того, что он — твой главный враг, и весьма опасный, к твоему сведению. А раз уж ты собрался бодаться с Легионом, то обязан знать повадки своего противника назубок.

— Так ты явилась советы мне раздавать? — от усталости гудели ноги, и Керс, подумав, что угрозы ищейка вроде не представляет, уселся рядом.

— Почему бы и нет? Дорога в Опертам мне заказана. Задание я провалила, десяток желторотиков с моей лёгкой руки подарены Перу, а ты шляешься на свободе живым и невредимым. Как считаешь, что со мной сделает Легион после такого?

Он равнодушно пожал плечами. Ему-то какая разница, что с ней там сделают? Своих забот хватает, да и поспать бы…

— Слушай, подруга, я уже не помню, когда последний раз нормально высыпался. Выкладывай по-быстрому что тебе нужно и иди куда шла.

Спрыгнув с камня, Девятая прильнула к Керсу и провела ногтем по его груди:

— Думаю, ты и так знаешь, что мне нужно.

От девчонки исходило приятное тепло, щекочущее кожу под одеждой, будто чьё-то прикосновение — лёгкое, будоражащее, порождающее в воображении откровенные видения, и от этих возбуждающих образов в портках зашевелилось… Какого смерга!

И тут Керса осенило:

— Постой-ка, ты что, хистуешь?

Девятая невинно захлопала глазами:

— С чего бы мне хистовать? Я пришла к тебе не как враг, малыш.

Либо ищейка лукавит, либо… ищейка лукавит. Других объяснений этой хмари он не находил. Скорее всего, её заслал Легион как шпиона. Может, она и не собиралась убивать его в Исайлуме, чтобы… Но чтобы — что? Керс окончательно запутался.

— Давай начистоту, подруга, без этих твоих ужимок. Зачем ты здесь?

— Скажем так, я хочу быть рядом с тобой. Пока не знаю, для чего, ещё не решила, но я могу быть тебе полезна, — Девятая чуть склонила голову набок, рассматривая его лицо. Брови её поползли вверх, и она вдруг расхохоталась. — Погоди, ты что, думаешь, меня подослал Легион?

— Читаешь мысли.

Прервав издевательский смех, она прижалась к нему ещё сильнее и нежно провела пальцами по шраму:

— Ты ещё наивнее, чем я полагала. Не сказать, что это плохо, но недопустимо в твоём положении. Раз уж ты ступил на эту тропу, малыш, придётся тебе отрастить клыки, и желательно поострее вражеских.

— За мои клыки можешь не волноваться.

— Одним хистом тебе не обойтись, Даниэл…

— Не называй меня так!

— Почему? Думаешь, прячась за всякими прозвищами, ты станешь кем-то другим? Нет, ты — Даниэл, и им ты останешься до самой деструкции, даже если все вокруг будут выкрикивать твоё прозвище или номер.

Керс спрыгнул на землю и, демонстративно окинув Девятую взглядом с ног до головы, усмехнулся:

— Можешь за моей спиной выкрикивать что угодно, ищейка, но если хочешь остаться здесь, то будь добра — я Керс. Или Керосин. Или Сто Тридцать Шестой, если не лень каждый раз выговаривать этот сраный номер.