В самом Сердце Стужи. Том IV

Глава 13 Эрен

Я проскользнула в кабинет, крепко сжимая в руке деревянный футляр с письмом от мужа.

То, как дружинник его мне передал, говорило само за себя — в этом действии был дух Виктора, ощущался строгий наказ моего мужа, а значит, информация внутри была настолько важна и ценна, что она должна была попасть только ко мне. Ведь сейчас замок полнился грамотными людьми от Морделов и Ламаров, и пусть купцы были частью нашей гильдии и подчинились власти Гроссов, Виктор, очевидно, им не доверял. Во всяком случае, не доверял настолько, чтобы рассказать правду о междоусобице с бароном Фитцем.

Убедившись, что мне никто не помешает, я устроилась за письменным столом, на месте Виктора, за которым работала все дни отсутствия мужа, после чего вскрыла футляр.

Внутри было пять исписанных кривым почерком листа. Едва бросив взгляд на бумагу, я представила, как муж пишет этот текст. Где-то посреди полей или на опушке леса, устроившись на бревне или прислонившись спиной к стволу дерева, подложив на колено дощечку для письма, он выводил буквы, стараясь не опрокинуть в траву стоящую прямо на земле чернильницу. Свое хорошее железное перо он оставил мне — с собой взял грубую походную поделку, которую смог сделать для него местный кузнец. Это было явно видно по состоянию листов: кое-где бумага была поцарапана или вовсе порвана от слишком сильного нажатия, прямо посреди текста осталось несколько клякс, но Виктор не стал переписывать из-за этого целый лист. Удивительно, что он вообще сумел написать столько в таких стесненных условиях. Но я понимала, что мой супруг хотел донести до меня детали лично, пусть и через письмо, не полагаясь на пересказ от гонца.

И это тревожило еще сильнее.

'Моя дорогая Эрен!

Эпистолярный жанр не является моей сильной стороной, так что извини за сухость этого письма. Постараюсь говорить по делу, но не упуская детали, которые могут быть тебе интересны и важны.

Со мной все хорошо. Я здоров, не ранен и проявил себя в бою, как и требовалось от лорда. Я не рисковал понапрасну, рядом со мной всегда были Петер и Грегор, так что можешь более не тревожиться о том, вернулись ли я с поля боя. Точно вернусь, очень скоро я снова буду в Херцкальте и мы увидимся лично, ждать осталось недолго.

Сейчас мы находимся на марше к Атриталю и к полудню следующего дня будем в городе. Как ты могла узнать от гонца, дружина барона Фитца была побеждена без особых потерь с нашей стороны. Сам барон Фитц пал от моей руки, а я заполучил цепь Атриталя, которую снял с его остывающего тела. Война окончена.

У нас убитых нет, а из тяжелораненных только Арчибальд и два арестованных вместе с ним дружинника. Эти выродки Барон Фитц объявил их мошенниками и воспользовался своим судейским правом. И хоть ты и убеждала меня, что увечья в Халдоне не практикуются, наш сосед оказался другого мнения. Арчи лишился правой руки и правого глаза, как и двое наших парней. И я вижу в этом только неоправданную жестокость и попытку унизить меня как лорда, имя которого ничего не стоит и который не может защитить собственных людей.

Но надеюсь, после сражения и того, что ждет Атриталь, мнение наших соседей о моих возможностях поменяется и в будущем они будут более осторожны'.

Первый лист закончился, а я все еще пробегалась глазами по этим косым строкам, постоянно возвращаясь к самому началу. «Моя дорогая Эрен!» вместо обычного для такой переписки пожелания долгих лет и представления пишущего. Да, это письмо можно было после такого начала вовсе не подписывать — так мог начать только Виктор, в этой фразе сквозила та обманчивая простота, с которой барон любил изъясняться, моментально переходя от простецкой речи к мудреным фразам ученого мужа и обратно.

Я уже была куда спокойнее, чем еще четверть часа назад. Виктор сам подтвердил, что не ранен, а междоусобица закончилась победой Херцкальта. Но вот оставшиеся листы почему-то вызывали у меня подозрение. Что еще можно было написать, и что там было столь важного, что Виктор не доверил рассказ своему дружиннику? Как сказал мужчина? Мой муж избавил его от необходимости рассказывать подробности лично?

Уже переводя взгляд на вторую страницу, борясь с тревожным, тяжелым предчувствием, я вспомнила плещущийся ужас на дне глаз гонца. Нет, определенно что-то случилось, рано расслабляться.

'Про мельницы лишнего писать не буду. Как мы и обсуждали, первую я сжег, разбив с помощью Петера жернова, а вторую — разорил, увезя с мельницы верхний жернов. Это и позволило мне выманить барона Фитца на открытое поле.

А вот что произошло дальше…

Эрен, ты была совершенно права, когда выступала против участия Петера в нашем походе. Нет, только не подумай, что препозитор нам как-то навредил! Совершенно нет! Мы победили исключительно благодаря силе его веры и молитвам Алдиру.

Но нам и пришлось столкнуться с этой силой лицом к лицу. Мне кажется, я знаю, почему сакраторы стали храмовой сказкой и сейчас боевых жрецов не существует.

Представь себе оружие, какой-нибудь раствор или снаряд, который способен уничтожать целые города или даже наделы за мгновения. Просто вообрази. Вот именно таким снарядом является Петер. Его сила чудовищна, точнее, его молитва превращает нас, людей, в чудовищ.

С помощью силы жреца Алдира мы справились на мельницах, с его же помощью мы победили в сражении, где все должны были погибнуть. Превосходство Фитца было неоспоримо, мы все должны были остаться на том лугу… Но нас спасла молитва Петера.

Мне сложно описать это чувство… Ты становишься невероятно сильным и почти неуязвимым для оружия на время, пока действует это благословение? Наверное, именно так. Я не знаю, как назвать то, что делает приглашенный тобой жрец. Но одно я знаю точно — такая сила не должна существовать'.

Страница оборвалась, я же холодными руками переложила лист и продолжила чтение. Я знала о сакраторах намного больше, чем могла рассказать Виктору, и догадывалась, почему они возгордились настолько, что отринули учение о слове Отца. И если бы Петер был простым жрецом-целителем, наверное, ничего бы плохого и не произошло — его боевая молитва дала бы просто силы сражаться или сделала бойцов чуть выносливее. Но я пригласила в Херцкальт самого сильного жреца этого поколения, да и наверное двух предыдущих. Целительные способности Петера были просто колоссальны даже в нашу первую встречу, а то, что мог творить старик Петер на закате своей жизни вовсе кроме как чудом назвать нельзя, некоторые называли его воплощением Алдира, причем в самом Храме.

Но неужели молодой белокурый Петер оказался настолько силен на поле боя? Настолько, что грозный воин Виктор Гросс оказался напуган?

А от текста, написанного моим мужем, сквозило тоской и какой непонятной для меня тревогой, хотя я до конца и не понимала выводов, которые сделал Виктор. Если мощь Петера столь велика, то не отлично ли, что мы можем ею воспользоваться? Значит, нам будут не страшны ни соседи, ни варвары, а еще…

Но додумать я не успела. Глаза сами зацепились за следующую строку на новом листе.

'Не должно существовать оружия, с помощью которого можно отправить на тот свет почти полсотни обученных бойцов без всяких рисков. Эрен, когда сила боевой молитвы Петера иссякла, и торжественный восторг и свет Алдира, которые заполнили наши сердца, ушли, ко мне, да и ко всем дружинникам пришло осознание того, что мы натворили.

Ничего хорошего или достойного на поле боя не случилось. За последние два года я стал свидетелем немалому числу жестоких схваток, да и жестокости как таковой, но взрослый мужчина не должен быть способен одним ударом меча отрубить голову боевому коню. Это просто противоестественно. Как противоестественно и то, что я смог сразить барона Фитца броском тяжелого копья на дистанцию пятьдесят мет… примерно сто шестьдесят футов. Может показаться, что я сейчас веду себя как трус или преувеличиваю, но я скажу, что теперь мы в большой опасности.

Пережили сражение всего десяток человек, которых мы взяли в плен и с которыми мы не знаем, что делать. Ведь если их отпустить — через полгода о силе Петера и прошедшем сражении узнает весь Халдон и я уверен, найдутся те, кто мыслит со мной одинаково. Нас захотят уничтожить.

Наличие у Петера подобной силы ставит под угрозу само существование Херцкальта.

Это признал и сам жрец, и большинство моих бойцов. Ведь если в округе появляется слишком сильный и опасный зверь, его стремятся уничтожить любыми способами'.

Слова моего мужа о том, что теперь мы в еще большей опасности, чем раньше, подействовали на меня как ушат холодной воды. Читая строки о том, что молитва Петера сделала бойцов Виктора и самого барона практически неуязвимыми, я ощутила какое-то злорадное торжество. Всесилие. Но строки письма быстро вернули мои мысли в практичное русло. Мой муж совершенно справедливо тревожился о реакции остального королевства, ведь никто не может быть слишком силен, это нарушает шаткий баланс наделов, из которых, как из лоскутного одеяла, сшита вся карта Халдона. Верховная власть короля Эдуарда, да и вообще, короны, должна быть неоспорима, а сила надела должна соответствовать семье, которой он управляется и территории, которую занимает. Херцкальт нищий северный угол, в который сослали пограничником Виктора и его отряд, угол, в котором не может родиться большая сила. Разгромная победа над Фитцем и захват цепи лорда — невероятный поворот событий, но если соседи прознают, как именно был достигнут подобный результат…

Самое малое, что может произойти — Петера насильно вызовут в столицу, после чего мы останемся совершенно беззащитны перед шакалами, в которых превратятся лорды окружающих нас земель. Возможно, сам король отзовет право Виктора на надел, чтобы избежать войны в приграничье, но, скорее всего, нас просто оставят на растерзание другим аристократам.

Фитц хоть и не мог похвастаться серьезной родословной, но он был потомственным дворянином, в отличие от Виктора. В глазах других лордов мой муж выскочка, не заслуживающий доверия и уважения, так что за убийство лорда Атриталя нам будут мстить из той самой аристократической солидарности, о которой я когда-то говорила супругу.

Но как выкрутиться из подобной ситуации? И что делать дальше.

Я отложила верхнюю страницу и продолжила чтение.

'Петер согласен с моими доводами. По нему не видно, но белокурый жрец угнетен, все же, он никогда не был в реальном бою, а его первое сражение оказалось бойней, которая впечатлила даже моих опытных бойцов, не говоря о молодом препозиторе. Он старается держаться, но я прекрасно понимаю, что Петер вряд ли когда-нибудь снова возьмет в руки цеп и наденет броню, только если я не смогу найти к нему подход или убедить в том, что мы поступили правильно.

Сделать же последнее будет крайне непросто. Эрен, честно говоря, я бы не желал описывать тебе все те ужасы, которые случились во время сражения с дружиной Фитца, да и не стоит тратить на эти мерзкие слова бумагу. Тебе достаточно знать, что подобного никто из моих бойцов не видел до, и, мы все надеемся, никто не увидит и после этой битвы. Сдавшиеся нам в плен дружинники сделали это не с достоинством и даже не чтобы сохранить собственную жизнь. Скорее, они были настолько скованы ужасом, что банально не могли удержаться на ногах. Сам же я продолжал сражаться лишь потому, что меня подстегивал гнев, который я испытал при виде изувеченного Арчибальда. И я совершенно не горжусь тем, что сделал.

Хотя нет, это не стоит называть сражением. Это была массовая казнь, так правильнее описывать то, что случилось с дружиной барона Фитца. Да, используя власть Петера и силу бога Алдира, мы казнили четыре десятка мужчин, думая, что сражаемся с ними. Осознание происходящего пришло слишком поздно. Так что не знаю, стоит ли просить Петера вновь участвовать в боевых походах, во всяком случае, если это будет еще одна междоусобица.

Я и сам не уверен, хочу ли я вновь увидеть нашего белокурого жреца рядом, зная, на что способно его слово'.

Прочитанные строки оказались мрачными, почти зловещими, а отсутствие деталей только усугубляло ситуацию. Я чуть позлилась на моего мужа, который вместо того, чтобы говорить прямо, решил нагнать в своем послании тумана, но быстро одернула саму себя.

Виктор нежен и заботлив, и уверен, что мне едва-едва исполнится двадцать лет. Он не может знать, что моя душа давно окостенела и что, строго говоря, я не считаю свершенное нашими мужчинами на поле боя чем-то отвратительным или ужасным. Скорее, атритальцев постигла божественная кара за то, как они поступили с Арчибальдом, двумя другими дружинниками и всеми жителями нашего надела. Я точно знала, что если бы Алдир считал все происходящее неправильным, противоречащим его замыслу, он бы просто проигнорировал молитву Петера и не даровал бы силы моему мужу и его дружине свершить то, что они свершили.

По всей видимости, они были так поражены произошедшим, что ни Виктору, ни Петеру эта простая мысль в голову не пришла. Когда мужчины вернутся в город, мне следует серьезно поговорить с обоими, убедить, что свершившаяся жестокость была не их личным произволом, а божьей волей и карой, которую ниспослал на Фитца лично Алдир. Вот и всё, что требовалось знать в этой ситуации.

Но в одном я была с мужем согласна — Петеру более не стоит участвовать в междоусобных конфликтах. Виктор написал, что четыре десятка бойцов Фитца сложили свои головы, а остальных они взяли в плен. Если каким-то образом заставить их молчать, либо же закрепостить и сослать на дальние хутора, нам удастся сохранить произошедшее на поле боя в тайне. Хотя бы на некоторое время. Тон письма, особенно последней страницы, однозначно говорил мне, что сами дружинники будут не особо рады рассказывать о сражении с дружиной соседа, это подтверждалось и поведением гонца, который испытал огромное облегчение в момент, когда мои пальцы коснулись футляра для писем. Будто бы я сняла с его души огромную ношу.

Нет, рано или поздно, под винными парами, либо по секрету женам, либо еще по какой причине правда всплывет, но это станет байкой старого дружинника или несвязным бредом мужчины, который перебрал за ужином. К тому моменту в официальной истории Халдонского Королевства закрепится иная, «правильная» версия того, как именно мой муж одержал эту победу. И я очень надеюсь, он уже подумал над тем, как обставить все так, чтобы вычеркнуть из «правильного рассказа» Петера, раз уж сам факт его существования представлял для нас теперь такую серьезную угрозу.

Для меня подобное развитие событий было не в новинку. Врать, недоговаривать или заниматься подлогом для меня стало так же естественно, как и дышать. Вся моя жизнь была одной большой историей бесконечной лжи, так что в этом деле меня можно считать идеальным советчиком.

Я помогу моему мужу выстроить правильную историю о поражении дружины барона Фитца, такую, которая не вызовет лишних вопросов и не привлечет к нам ненужного внимания как королевского двора, так и соседей. Вопрос только в том, что Виктор решит делать с цепью лорда Атриталя.

Сейчас она была для нас так же опасна, как и правда о силе Петера. Распоряжаться правом на соседский надел стоило осторожно. С этими мыслями я перешла к последней, пятой странице, которая была чуть короче предыдущих.

'В любом случае, как бы не сложились обстоятельства, сейчас мы направляемся в Атриталь, где я планирую вздернуть на городских воротах главу местной купеческой гильдии, Албана. Арчибальд крайне слаб, но сумел рассказать, что произошло в тот день, так что вина купца является для меня уже доказанной. Врать мой заместитель в таких делах не будет.

В прочих планах получить назад свое имущество и взыскать репарации, думаю, имущества купцов Атриталя и барона Фитца будет для этого достаточно. Что же делать с цепью лорда я пока окончательно не решил и думаю, этот вопрос нам стоит обсудить лично. Ведь ты всегда давала мне отличные политические советы.

Очень жду момента, когда смогу вернуться домой и обнять тебя.

Люблю и целую,

Виктор.

И да, я очень постараюсь вернуться до полной луны! Честно!'

Последняя приписка, которую Виктор сделал впопыхах на самом краю листа, вызвала у меня смешок и легкую улыбку. Все мужчины думают только об одном! Но тут мой муж не прогадал — его на самом деле ждали на супружеском ложе, и не только на полную луну, но и в любой другой день.

Прижав последнюю страницу к груди, я сделала глубокий вдох, а после потянулась за остальными листами, которые лежали сейчас на столе передо мной. Первой мыслью было бросить опасные бумаги в огонь, оставив на память только последнюю страницу, но сделать это у меня не поднялась рука. Да и камин посреди лета никто не топил. Так что я просто аккуратно собрала листы и положила их обратно в футляр, который потом лег на дальнюю полку заказанного Виктором у плотника стеллажа для документов и векселей. Доступ на четвертый этаж был всего у нескольких слуг и бойцов, а грамотными из них был только Грегор, который и так прекрасно знал, что же случилось где-то на полях под Атриталем. А сейчас и вовсе грамотных тут не бывало. Так что беспокоиться о том, что кто-то посторонний увидит этот текст, мне пока не стоило. Когда Виктор вернется в Херцкальт, мы все с ним обсудим, или я сама сожгу письмо на огне обычной свечи.

У меня же до возвращения мужа было много работы. Нужно было выбрать место, где повесить военный гобелен, а еще начать вышивать варианты герба, чтобы получить знак рода до конца года. Нужно придумать и еще что-то, например, начать приготовления к большому пиру, славящему победителей.

Самое главное в сокрытии правды — не только стройно солгать, но еще и смешать вымысел с другими значимыми событиями. Чтобы потом никто не мог найти концов или упомнить, что же происходило на самом деле, ведь каждый человек запомнит что-то одно. Кто-то — сражение с бароном Фитцем, кто-то — грядущий разгром купцов Атриталя, а кто-то — пир в честь барона Гросса и его возвращения с дружиной в Херцкальт после похода. И сейчас от моей подготовки зависело, как много вариантов воспоминаний об одном и том же дне будет у людей, как долго мы сумеем скрывать то, что Петер, как выразился мой муж, является тем самым оружием, которое просто не должно существовать.