В плену снов

6

Сэм услышала, как в ванной льется из крана вода и Ричард энергично чистит зубы. Она перевернулась в постели на другой бок, с неохотой сознавая, что начался новый день, а предыдущий вроде бы так и не уходил. Она медленно открыла глаза, тут же почувствовав в них колющую боль. Луч света выбивался из-под двери ванной и исчезал, растворяясь в серой темноте, так в театральной декорации представляют раннее зимнее утро. Сэм, казалось, видела чью-то руку на пульте, регулирующем свет.

Дать дневной свет!

Из ванной вышел режиссер этой постановки – Ричард. Из-под темно-синего махрового халата торчат ноги, белые и волосатые. Мокрые светлые волосы гладко зачесаны назад, а на подбородке капелька крови – он задел прыщик. Ричард ощеривается, обнажая сверкающие белые зубы.

Готовый кадр для рекламы. «Зинг!» Все дантисты рекомендуют эту зубную пасту. «Зинг!» Экологически здоровый способ чистки ваших зубов. Да-да, ребята! Потому что, когда вы израсходуете саму пасту, вы сможете съесть и тюбик.

И, помимо всего прочего, это еще одна Система Личного Питания, предоставляемая вам производителями напалма. Уничтожает растительность. Способствует распространению всех болезней. С лица слезает кожа…

Внезапно по телу Сэм пробежала дрожь, такая сильная, что ее всю передернуло. «Кто-то прошел по твоей могиле», – зловеще говорила в таких случаях ее тетя. Она пыталась отключить эту сюрреалистическую рекламу судьбы в своем сумеречном полусонно-полубодрствующем сознании. В одной статье она читала о таком полубессознательном состоянии, предшествующем пробуждению. Оно сродни сонливости, когда, засыпая, вы видите таинственные вещи, как бы балансируете между сном и явью.

На мгновение ей полегчало, но вскоре она почувствовала, как ее обволакивает тягостное уныние, ощущение чего-то плохого. Будто просыпаешься после того, как напился в стельку, и знаешь, что совершил что-то такое, о чем придется пожалеть. Только сейчас состояние было иным, куда хуже. Она попыталась понять, что именно происходит, но суть ускользала от нее. Указательный палец болел ужасно. Она высвободила руку из-под простыни и отодрала тоненькую полоску лейкопластыря с пальца. Раздался сильный, на всю комнату грохот.

– Ах, мать твою!

Сэм посмотрела вверх, щурясь от яркой лампы на тумбочке у кровати, которую включил Ричард, и увидела, что он лежит на полу лицом вниз, запутавшись ногами в штанинах. Опираясь на руки, он приподнялся и осмотрелся вокруг с озадаченным видом.

– С тобой все в порядке? – спросила Сэм, мельком взглянув на часы. 5.44. Он уже опаздывал.

– Да вот что-то все немного тянет помочиться.

Он перевернулся, сел на полу, стянул с себя брюки и снова медленно натянул их, на сей раз нормально, засунув каждую ногу в нужную штанину.

– А что тут удивительного, тем более после того, что вы с Бэмфордом вытворяли.

Он, сощурившись, потирал голову.

– Мы выпили почти две бутылки портвейна.

– Ну так поспи подольше.

– Да эти японцы такие зануды…

– Они, по всей вероятности, могут обойтись и без тебя.

– К этому времени курс может подняться на 400 пунктов. – Он сел на кровать, прищурясь, растирая руками лицо. – У меня ужасное похмелье. Я просто был в дикой отключке.

Он сунул ноги в туфли, поцеловал ее, и она почувствовала в его дыхании винные пары.

– Я не хочу, чтобы ты вел машину, – сказала она. – Возьми такси.

– Со мной все будет в порядке, – успокоил Ричард. – Ах этот проклятый вечер. Столько жратвы.

Послышался какой-то щелчок, и в комнате стало темно. Она легла на спину и снова закрыла глаза. Слышала, как громко захлопнулась входная дверь, и в комнате разом стало очень тихо. Настолько тихо, что если уронить шпильку, то услышишь, как она упадет.

Или если взорвется электрическая лампочка.

Сэм провалилась в глубокий сон, пока ее не разбудил рев бульдозера за окном. Вверх по реке, с шумом расплескивая воду, быстро шел катер. Кто-то насвистывал «Страшного полковника». Она спустила ноги на толстый ковер и села на краешек кровати, внимательно глядя на свои ступни – лак на ногтях уже облупился. На икрах в нескольких местах появились крошечные волосики – пора снова делать эпиляцию, опять этот неприятный запах воска, спереди на голени еще видна маленькая желтоватая отметка, где эта идиотка прошлый раз сожгла ей кожу.

Где-то наверху загудела пневматическая дрель, потом послышался более громкий шум: в нескольких сотнях ярдов выше по реке к городскому аэропорту подлетал самолет. Она увидела свое отражение в зеркале на стене и выпрямилась. Еще вполне молодая дама с хорошей осанкой. Сэм запустила руки в свои длинные каштановые волосы и крепко стиснула их, приподняла вверх, отпустила, волосы волной упали назад. Она бросила быстрый косой взгляд в зеркало. Замечательные волосы, каштановые, густые, прямо шикарные. Да, шикарные.

Она лишь небрежно улыбнулась, поскольку теперь это больше не имело никакого значения. Однако острая обида оставалась в ней на долгие годы. С того самого лондонского утра, лет тринадцать-четырнадцать назад, когда тетя – при ее молчаливом протесте – отвела Сэм в школу манекенщиц Люси Клейтон.

– Это пойдет тебе на пользу, – заявила тетя. – Даст тебе чувство уверенности в себе.

Она до сих пор помнила уничижительное презрение на надменном лице женщины, проводившей собеседование.

– Ты слишком маленькая, – сказала она. – Ну очень уж маленькая. Пять футов пять дюймов, так? А нам здесь нужно пять футов семь дюймов. Думаю даже, что пять футов и семь дюймов – это минимум. – Она бесцеремонно поворачивала рукою лицо Сэм во все стороны, словно та была лошадью. – Очень миленькое личико, дорогая, настоящая английская розочка. Ты в самом деле весьма хорошенькая, дорогая, ну прямо шикарная. – Женщина произнесла это слово пренебрежительно, как будто это не комплимент, а констатация уродства. – Шикарная, но не ПРЕКРАСНАЯ. – Потом эта женщина повернулась к ее тете: – Замечательные ножки. Это, вероятно, ее самое большое достоинство. Но не настолько длинные, конечно, чтобы стать манекенщицей.

Сэм прошлепала по ковру и приоткрыла занавеску. За окном стояло унылое серое утро, еще целый час до окончательного восхода солнца. Она внимательно посмотрела на коричневую воду Темзы, издали похожей на грязный брезент. Послышался гудок – по реке шел покрытый сажей черно-белый полицейский катер, резко покачиваясь на воде, разрезая ее словно тупым ножом. Пустой лихтер, пришвартованный к огромному заржавленному бакену, безустанно мотало из стороны в сторону. Она услышала крик чайки и увидела тень птицы, стремительно промелькнувшей над самой поверхностью воды. Холод просачивался через стекло, забирался под кожу, и она крепко обхватила себя руками, потирая плечи.

Внизу на строительной площадке надсадно завывали две дрели. Рабочий в короткой куртке и оранжевой каске медленно брел по площадке в ослепительном свете прожекторов, осторожно выбирая путь к огню, горевшему в черном бочонке из-под нефти. Другой рабочий, которого ей не было видно из окна, все еще насвистывал, на сей раз искаженную мелодию «Вальсирующей Матильды».

На краю строительной площадки бульдозер, двигаясь задним ходом, копал, разворачивался, опрокидывая землю позади временного забора с гигантскими красными буквами «РАЗВИТИЕ РИВЕРСАЙДА. СТИЛЬ ЖИЗНИ РИВЕРСАЙДА». Рабочий остановился, опустился на колени и поковырял рукой в земле. Вот он вытащил что-то, внимательно рассмотрел, потер пальцем, а потом отбросил прочь через плечо.

Сэм увидела, как огненный шар поднялся высоко в небо, из двигателя вырвался разметавшийся сноп искр. Эта картина на мгновение застыла перед ней, но слышно ничего не было. Полная тишина.

Палец болел так сильно, будто под кожей сидел осколочек стекла. Она взяла палец в рот и сильно пососала там, где болело. Вновь вспомнилась холодная улыбка Андреаса Беренсена. Пальцы в кожаной перчатке, сжимающие бокал. Ричард лебезил перед ним: наливал ему первому, по поводу каждого из вин прежде всего спрашивал его мнение. Подхалимничал. Подлизывался. Прежде Ричард не вел себя так. Его обычно интересовало ее мнение, он всегда держался самоуверенно, никогда раньше ни к кому не подлизывался.

А какофония за окном возобновилась с удвоенной силой. По радио началась передача «Мысли на день», она слышала оживленный голос Голубого раввина, приторный, как патока. «Интересно, – спрашивал он, – сколько людей помнят свои сны? Мне интересно порой, снились ли сны Господу?»

Одеться. Почистить перышки. Вылепить образ. Что же надеть сегодня? Она зевнула, пытаясь сконцентрировать свое внимание на предстоящем дне. Сначала утренний монтаж отснятого материала, потом ленч с Кеном. Она пошла в душ, почувствовав приятную водяную пыль, пустила воду похолоднее. Резкие струи больно барабанили по коже. Она вышла из-под душа и энергично вытерлась.

Ну, вот так получше. На один процент. Сильная доза отрицательно заряженных ионов. В котором часу они легли спать? В три? В четыре? Портвейн. Кофе. Снова портвейн. Снова кофе. Андреас ушел первым, когда Ричард с Бэмфордом принялись рассказывать анекдоты. Гарриет прочла Сэм лекцию о международном положении. Ее беспокоил пластик, он, видите ли, выделяет отравляющие вещества, так что можно получить рак, если просто посидишь на виниловом сиденье в автомобиле.

Она открыла свой гардероб. Сначала монтаж – нервы, нервы, нервы… Кто там должен быть на съемках-то? Хоуксмуир. Этот ужасный Хоуксмуир. Вчера Джейк, а сегодня – Хоуксмуир. Два самых неприятных для нее человека. Одеться надо так, чтобы всех убить наповал. Она решила, что это будет день в духе Джона Гальяно и Корнелии Джеймс.

Сэм поморщилась от боли в пальце. Из-за одного крошечного пореза? Потом она опять поморщилась от внезапной резкой боли, но теперь уже в голове. Боль опускалась по шее, вниз, до самого живота, словно ее вскрывали ножом для нарезки филе. Непонятно, что это. Она не могла понять, что с нею. Абсолютно не понимала.

Она надела жакет и юбку в стиле Гальяно. Одежда для боя. «Мода», – подумала она. Мода – штука загадочная. Только приноровишься к ней, как она меняется. Сэм вытащила сногсшибательный платок в духе Корнелии Джеймс и задрапировала им свои плечи.

Вот так-то получше. Отлично. Потрясающе.

Затем она достала из ящика комода носовой платок, маленький белый платок с французской кружевной каймой и своими инициалами «СК», вышитыми синими нитками в углу, положила его в свою сумочку. Она с усилием провела гребнем по волосам, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась, довольная результатом.

– Блеск! – сказала она. – Отпад!

Хлопнула в ладоши и вышла из ванной, удивляясь, почему вдруг именно эти слова пришли ей в голову.

«Нет, тебе никогда не избавиться от этого», – произнес чей-то голос с сильным американским акцентом.

Она услышала, как хихикает Ники. Раздалось несколько взрывов.

«Нет, не в этот раз, Бэтмен».

ОТПАД! ЗАВАЛ! БАХ! ТРАХ! БЛЕСК!

– Ну, это мы еще посмотрим.

Ники и Хэлен сидели за столом и смотрели телевизор. Ложка Ники застыла в воздухе, и молоко струйкой стекало вниз, на манжет его рубашки. Хэлен, завороженная фильмом, не замечала этого, и Сэм почувствовала вспышку раздражения. Она схватила ложку и вытерла молочный поток кухонным полотенцем. Хэлен вскочила:

– Извините, миссис Кэртис… я…

– Да все нормально, – сказала Сэм слегка прохладно, возвращая Ники его ложку.

Потом выключила телевизор.

– Ну-у-у! – воскликнул Ники.

Хелен снова села, покраснев.

– Хэлен, Ники чересчур много смотрит телевизор. Пусть не смотрит, хотя бы пока ест.

Она улыбнулась Хэлен, понимая, что говорила злым тоном, и пытаясь сгладить свою резкость.

– Извините, – снова засмущалась Хэлен.

Сэм села за стол и налила себе немного апельсинового сока. Ники угрюмо наблюдал за ней.

– Ну, что предстоит сегодня в школе, тигренок?

Тот рекламный плакат «Эссо» по-прежнему работал на Ники. Когда ему было четыре года, он был тигренком. Бегал на четвереньках, набрасывался на всех, прятался в стенных шкафах, высовывая оттуда напоказ тигриный хвост. «Тигр здесь! Тигр здесь!»

Он вытянул руку, ухватил пакет со сладкими овсяными хлопьями и небрежно вывалил себе в чашку вторую порцию, рассыпав вокруг хлопья. И, не налив в них ни капли молока, стал засовывать овсянку в рот.

– Ты на это рассердился с самого утра? – спросила Сэм.

– Я спал не очень хорошо.

– Ну, мама сегодня тоже устала.

Да уж, ничего не скажешь, мама чувствовала себя дерьмово.

– Вы шумели, – упрекнул Ники.

– Мы что, не давали тебе уснуть? Ну, извини.

Он запихнул в себя еще овсянки и жевал с открытым ртом.

– А я-то думала, что ты тигренок, а не верблюд.

Он закрыл рот и продолжал жевать, а потом набрал полный рот сока.

– Бэтмен, – сказал он. – Хочу Бэтмена.

– Слишком много смотреть телевизор вредно для тебя.

– Это же вы делаете передачи.

– Только рекламу.

– Противные они, ваши рекламы. Вы вот сделали рекламу новой овсянки. Жуткая гадость. Запах как у собачьих какашек.

– А откуда ты знаешь, как пахнут собачьи какашки?

– Они пахнут отвратительно.

Сэм перехватила взгляд Хэлен. Та смотрела на нее робко, как ученик на учителя. Сэм допила сок и глянула на часы. Четверть девятого.

– Я опаздываю, мне пора.

Она прошла в гостиную, чтобы включить автоответчик, и внимательно осмотрела огромную комнату с легким чувством ужаса. Большой обеденный стол до сих пор не убран и весь заставлен кофейными чашечками, недопитыми рюмками, переполненными пепельницами, масленками, повсюду разбросанные салфетки. У двух полупустых бутылок с водой «Перрье» куда-то подевались крышечки. Сэм подошла поближе и поискала вокруг. Наткнулась на пробку от графина с портвейном и воткнула ее на место. В открытой солонке блеснул осколочек стекла. Сэм с опаской посмотрела на светильник. Зазубренный осколок по-прежнему торчал из патрона. Остальные лампочки целы и даже все еще горели. Она подошла к стене и выключила их.

Комната наполнилась мутным, серым светом, в воздухе висел тяжелый запах застоявшегося дыма вперемежку с винными парами. Казалось, этот серый мутный свет, как влага, пропитывал ее кожу и, задержись она здесь еще минуту, одежда и волосы навечно пропахнут сигарным дымом. Сэм еще раз окинула взглядом гостиную. Посмотрела на стол-бюро Ричарда с выдвигающейся крышкой, на стоящий рядом компьютер, на роскошное пианино со старинным набором для курения опиума на крышке. На два дивана в дальнем конце комнаты, у телевизора. В газовом камине подрагивало красноватое пламя – искусная имитация горящих дров. Голые кирпичные стены украшали геральдические щиты и тяжелые средневековые мечи. В глаза бросился огромный медный ковш для разливки плавящегося золота. Ричард купил его, когда сносили королевский монетный двор. Вещи Ричарда, реликвии его проклятого семейного прошлого, портреты умерших предков, свитки с толстыми красными печатями… Голый кирпич и дуб. Квартира мужчины. Так было всегда, и так будет. За окном проревел вертолет, мимо пронеслась темная тень.

– Пока, тигренок.

Она стояла у входной двери, усиленно пытаясь попасть в рукава пальто. Ники вышел из кухни.

– Пока, – вяло ответил он, плетясь к своей комнате.

– Эй! Тигренок!

Он остановился и повернулся.

– Ты что же, не поцелуешь меня на прощание?

Он поколебался мгновение, а потом рысцой припустился к ней.

– Ну хорошо, – снизошел он. – Я тебя прощаю. На этот раз.

– Ну уж если ты такой хороший, то и я тебя прощу.

– За что это?

– А за то, что ты был груб со своей мамочкой.

Ники надул губы, потом поцеловал ее и обвил руками шею.

– Извини, мамочка.

Он поцеловал ее еще раз, а потом развернулся и помчался прочь.

– Удачного тебе дня в школе.

– Уже пятница! Ура-а-а!

Сэм открыла входную дверь и, подобрав с коврика газету «Дейли мейл», принялась изучать свой гороскоп. Рыбы. «Путешествия могут принести неожиданности. Сегодня избегайте споров, хотя весьма вероятно, что близкий коллега может вызвать у вас раздражение. И этот день, и последующие выходные будут выбивать вас из равновесия, отчего ваши весьма сильные внутренние ресурсы могут исчерпаться».

Ну, спасибо вам большое, порадовали. Надеюсь, у вас выдастся хорошенький денек. Она положила газету в чемоданчик, закрыла за собой дверь и побрела по темному коридору, спустилась с четвертого этажа холодного каменного здания, пока одиноко стоящего в пустом пространстве – многие постройки уже снесли. Пройдет еще несколько лет – тут со всех сторон забурлит процветающий центр: яркие краски, огни, люди, магазины… А пока здесь царила полная неразбериха, и трудно было понять, что же, собственно, здесь строилось, а что уничтожалось.

Сэм вышла на улицу, в тусклый серый свет, более похожий на ранние сумерки. Запах дизельного масла и горящей смолы смешивался с характерным запахом реки. Она ощущала во рту слабый привкус пыли, вдали слышался отдаленный перестук поезда, шипение пневматических шин и громыхание бетономешалки.

Гороскопы… Кому в наше время есть дело до них? Кого волнуют сны и обыкновенные электрические лампочки?

Их красный легковой автомобильчик второго класса успел со вчерашнего дня покрыться слоем белой пыли, а еще более старый, стоявший рядом «лендровер» совсем потерял свой цвет из-за этой дряни. Она забралась в «ягуар», вставила ключ в замок зажигания. Появился красный предупредительный сигнал, и лихорадочно затикал подсос топлива. Сэм ткнула вверх рукоятку дросселя и запустила стартер.

Двигатель сделал несколько оборотов, завывая и сопя, а потом издал резкий, как выстрел, хлопок и, загрохотав, ожил. Она щелкнула рычажком стеклоочистителя, включила «дворники», перевела рукоятку переключения передач на первую скорость, повозилась немного с ручным тормозом и, вцепившись в тонкий, отделанный деревом руль, двинулась вперед, прислушиваясь, как двигатель посапывает и пыхтит, словно старикашка, внезапно вырванный из сладкой дремы. Три маленьких «дворника» размазывали соль вместе с пылью по стеклу, превращая их в мутную пленку. Сэм включила воду, и струя выплеснулась на лобовое стекло.

Она с усилием крутила руль, объезжая очередной припаркованный грузовичок, выехала на улицу Уоппинг-Хай, там отпустила руль и сразу почувствовала, как он бешено крутится в ее руках, пришлось придержать его, чтобы не обжечь об него ладони. Старые вещи. Ретро. Идея-фикс Кена. Он просто помешан на ретро. Водит старые автомобили как современные. Фешенебельный имидж, отличное капиталовложение. Сэм остановилась у главной дороги, ожидая просвета. Перед ней затормозил какой-то автобус, загородивший ей путь, она злобно посмотрела на водителя, который упорно пялился перед собой. «Ну в точности как ломовая лошадь с шорами на глазах», – бесилась она.

А потом она увидела это объявление на боковой стороне автобуса, прямо перед ее носом, как в насмешку. На плакате – серебристый самолет и синий вздыбившийся тигр, а рядом – гордые слова: