Ушедшее лето. Камешек для блицкрига

Глава 8

Утром меня осторожно потряс за плечо дежурный:

— Товарищ старший лейтенант, вы просили разбудить…

— А? Что? Сколько времени?

— Пять утра, в роте все спокойно, подъем через час.

— Хорошо, спасибо, идите.

Я вылез из-под пледа, которым укрылся уже под утро, и стал одеваться. После обязательных процедур зашел на кухню и у зевающих поваров попросил принести мне чаю. Новый день, двадцать третьего июля, начался. До подъема успел распланировать день, и когда собрал командный состав, распоряжения были готовы. Впрочем, гладко было на бумаге, да… Оказалось, что: в машине, кроме водителя, может уместиться только один человек, следовательно, Абрамзон остается в роте, комроты не хочет оставлять третий взвод, так как не уверен, что сможет одновременно охранять мосты и вести строительные работы, младшему политруку нужно в обком доставать краски и бумагу, санчасти тоже что-то надо. Я глубоко вздохнул, выдохнул и негромко протянул:

— Тихо-о-о…

Шальная муха, взревев бомбардировщиком, тут же вылетела в окно. Все проводили её взглядом и вопросительно уставились на меня:

— Так, комбата повезет старший сержант Коробочко. Заодно, Эстер Шлемовна, попросите коллег поделиться литературой. Теперь, по караулу. Товарищ младший лейтенант! Это приказ, необходимо оборудовать стрельбище, а нагружать сменившихся нельзя. Отправьте два отделения на железнодорожный мост, там, думаю, работы много не будет. Остальные — на автомобильный. Работы на острове ведите по мере возможности, но мера должна быть полновесной. Товарищ младший политрук, я понимаю, что это очень нужно, но прошу вас долго не задерживаться. Если не сможете найти транспорт на обратный путь, то тогда подождите возвращения легковушки из Калинковичей. Эстер Шлемовна, на обратном пути заверните в обком партии. Все, можете идти, но вас, Абрамзон, я попрошу остаться.

Никто не мог оценить этой классической фразы, но зампотылу занервничал.

— Присаживайтесь, Моисей Самуилович. Говорить будем, как два немолодых человека, многое повидавших.

От такого приглашения сержант совсем сник и смог только робко притулиться на краешке стула.

— Печать сделали? — для затравки поинтересовался я.

— Нет, товарищ старший лейтенант. В милиции сказали подождать до завтра…, уже до сегодня.

— Хорошо, — согласился я, — Подождем, все равно мы сейчас махновская банда, а не боевая часть.

— Какая махновская банда? — Абрамзон даже поднялся со стула.

— Ну, ладно. Не нравятся махновцы, пусть будет банда Булак-Булаховича. Товарищ Абрамзон, Моисей Самуилович, вы же на всей бумажной канители не одну собаку съели. Смотрите сами, — я отхлебнул чаю, и продолжил артподготовку, — Присягу бойцы не приняли, печати у нас нет, знамени тоже нет, документов у красноармейцев нет. Зато все вооружены, стрелять, правда, не умеют, но штыки блестят. О! Доведите до всех бойцов, что утеря штык-ножа будет приравнена к утере оружия, а то вещь хорошая, в хозяйстве пригодится.

Товарищ сержант немного расслабился, готовый поддержать мои жалобы на неуютное мироустройство, но я задал ему коварный вопрос:

— А что у нас с продовольствием?

— По нормам обеспечены на полгода. Но все мясо в консервах, поэтому я хотел просить вас выделить людей с бредешком походить.

— Эт-то отлично, — протянул я, и наконец-то нанес смертельный удар, — А сколько у нас спиртного?

— Так оно же нам не положено! — все-таки вскочил Абрамзон, но посмотрев на меня снова сел, — Ну есть маленько, на всякий случай.

— Странные у вас понятия о «маленько». Если полтонны спирта это маленько, то сколько же надо, чтобы сказать просто «нормально»? Похоже, что таких цифр в природе не существует.

Бедный зампотыла открыл рот для оправдания, но в этот момент ожил репродуктор. Сводка не радовала, но и сильно не огорчала — идет война:

Я кивнул на репродуктор:

— Вот видите, там сражаются люди, упорно сражаются, погибают, а мы тут спирт считаем. Закончим с этим. Спирт оприходовать, в дальнейшем выдавать по накладным. Если, конечно, возникнет потребность, учить я вас не собираюсь. Теперь поговорим о нужных вещах.

Минут за десять, я объяснил Абрамзону необходимость поэмы про пулемет и как сделать треноги для пулеметов. Сержант немного помялся, но все-таки выдавил из себя:

— Товарищ старший лейтенант, я вас не подведу. Но для копировки нужен спирт. Ну, вы понимаете…

— Моисей Самуилович, о чем разговор? Надо — значит надо, но только проведите это все по документам. Как, куда, не знаю. Для меня бухгалтерия сродни колдовству, но не надо думать, что война все спишет. Наш контроль вы знаете лучше меня, так что хоть на протирку патронов, но спирт должен быть списан по документам!

— Да нет, — обиделся Абрамзон, — Мне действительно нужен спирт для копирования на гектографе.

— Все, все. Но не забудьте про печать батальона. И подумайте про телефонную связь с постами. Сидим тут, как на диком острове! Ох, как много еще надо сделать!

Сержант встал:

— Разрешите идти, товарищ заместитель командира батальона?

— Идите, — я вспомнил подходящую цитату и, улыбнувшись продолжил: — И не грешите…

Подозрительно посмотрев на меня, Моисей Самуилович открыл дверь, и в неё тут же заглянул дневальный:

— Товарищ старший лейтенант. Вас начальник медслужбы просит подойти к машине.

— Иду. — Я надел фуражку и вышел из канцелярии.

Лежащий в машине Шнитко тяжело дышал и говорил короткими фразами:

— Вот как получилось. Алексей Юрьевич. Думал что выдержу. Простите. Не поминайте лихом.

— Перестаньте, Архип Иоанович. В госпитале вас быстро на ноги поставят. Вы еще покомандуете.

— Не надо. Принимайте. Батальон. — Капитан поморщился, и Коробочко стоящая неподалеку возмутилась:

— Его надо срочно везти в госпиталь!

— Вы правы, товарищ старший сержант, — ответил я медичке и, повернувшись к машине, козырнул комбату. Потом повернувшись к водителю, негромко попросил: — Павел Васильевич, очень прошу вас, довезите…

Зубрицкий строго посмотрел на меня и только кивнул. Он был одет в новенькую форму и даже без петлиц выглядел более военным, чем все мы.

Мягко переваливаясь на трещинах и выбоинах старого бетона, машина скрылась за углом казармы, а я вернулся в кабинет. Достав из сейфа план завода, стал просчитывать, куда ориентировать стрельбище. Впрочем, меня опять отвлекли. На этот раз постучавшийся красноармеец выглядел озабоченным:

— Товарищ старший лейтенант. Там, это, начальство приехало…

— Какое еще начальство? — с трудом оторвался я от расчетов.

— Первый секретарь обкома, и с ним остальные.

— Точно первый секретарь приехал?

— Так что, мы его разве не знаем? — даже обиделся боец, — Товарища Ливицкого в городе все знают, он же нашенский.

Поискав фуражку, обнаружил, что так её и не снимал. Быстро осмотрев себя в зеркале, поспешил к выходу из казармы. Ливицкий, на этот раз в военной форме с ярко-красными звездами на рукавах, курил в тени вместе с остальными приехавшими. Там были все городские начальники и, очевидно, их помощники. У стоящего неподалеку «ЗиС-101» по стойке «смирно» вытянулись двое пограничников с автоматами. Я подбежал почти к командирам но за три шага до них перешел на строевой, и доложил:

— Товарищ, — пересчитал ромбы в петлицах, мысленно присвистнул и продолжил, — дивизионный комиссар! Полесский батальон ополчения в составе второй роты выполняет боевую задачу по охране мостов, первая рота отдыхает после караула, третий взвод второй роты занимается оборудованием стрельбища. Докладывает заместитель командира батальона старший лейтенант Листвин. Командир батальона, капитан Шнитко, эвакуирован в военный госпиталь в город Калинковичи.

— Тогда вы уже исполняющий обязанности командира батальона, Алексей Юрьевич. — подал мне руку Ливицкий, потом вспомнил, и козырнул в ответ, — Вот, партия сказала «Надо в Красную Армию», а я все по-граждански.

Я присмотрелся, действительно, ордена «Знак почета», «Трудового Красного Знамени» и «Ленина» давали за труд. Даже медали «Двадцать лет РККА», что украшала грудь Бабыны, у секретаря не было. А он тем временем продолжал:

— Все, товарищ Листвин, кончилось ваше полулегальное положение. Теперь вы часть Красной Армии. Поднимайте роту и стройте людей, будем знамя вручать!

— Ну, кто же так командует? — проворчал комбриг и приказал: — Роте подъем! Построение через десять минут. Форма одежды — парадная!

— Есть! — я развернулся и быстрым шагом пошел к входу. За спиной явственно прозвучал смешок Строкова:

— Ну, товарищ комбриг, вы и сказали… Хорошо, если гимнастерки чистые будут.

Ответа Бабыны я уже не слышал, так как влетел в казарму и, приказав дежурному срочно поднимать командный состав роты, помчался в канцелярию. Вспомнив по дороге, позвал дневального, и отправил его за третьим взводом. Выдернув из шкафа китель, сорвал подворотничок, и вытащив из стола новый, стал искать иголку с ниткой. В канцелярию ввалились командиры, отчаянно зевая и тихонечко матерясь. Выплюнув нитку, в коротких, но ёмких, выражениях, поставил им боевую задачу, и выразительно постучал пальцем по часам.

— Рота, подъем! — во весь голос закричали дневальные. Понявшие меня краскомы тоже присоединились к этой громогласной новости, используя народные обороты речи. «Не забыть потом извиниться, да и объяснить что материться надо только уставными выражениями», — подумал, полируя бархоткой сапоги.

Впрочем, конечно не за десять минут, но достаточно быстро, батальон построился, и я облегченно вздохнув, смог доложить комбригу:

— Товарищ комбриг! Полесский добровольческий батальон по вашему приказанию построен!

— Здравствуйте, товарищи!

Ответное приветствие, заставило меня поморщиться как от разжеванного лимона. Похожее выражение промелькнуло на лицах многих, но комбриг не повел и глазом, продолжив:

— Товарищи красноармейцы! Товарищи командиры! Приказом по двадцать первой армии РККА, ваш батальон теперь официально входит в состав Полесского укрепленного района. Командир укрепрайона я, комбриг Бабына, военный комиссар — дивизионный комиссар Ливицкий. Командование батальона остается прежним, на время отсутствия капитана Шнитко, его обязанности выполняет старший лейтенант Листвин. Боевое Красное Знамя батальону, как сформированному из жителей города, вручается постановлением областного комитета КПБ(б), который принимает на себя шефство над вашей частью. Это дар от жителей города и области. Они видят в вас своих защитников, и надеются на вас.

Я перехватил взгляд Ливицкого и громко скомандовал:

— Батальон, смирно-о-о! Равнение на Знамя!

Знамя нес сержант госбезопасности, по-моему, Шкенёв. Чуть сзади, «тянули ножку» пограничники. Дойдя до центра строя, знаменщики четко, как на параде, развернулись лицом к строю, и застыли. Первым к Знамени подошел я. Красный бархат расплывался в моих глазах от некстати выступивших слёз. Знамя, наше знамя, стяг, прапор, что может быть святее для военного человека? Это не только ткань, это — держава! Это символ страны, душа народа, гордость за отчизну, любовь к Родине, принявшие вещественную форму. Под этим знаменем я родился, под этим знаменем я пойду в бой, и других цветов для меня нет, и никогда не будет! Встав на одно колено, я бережно, как любимую, как ребёнка, поцеловал Знамя, встал и вернулся в строй. Теперь, мы будем воевать.

Праздники кончились, и рутина армейской жизни захлестнула меня с головой. Только теперь, я понял как не хватает Шнитко. Раньше, комбат брал на себя все городское начальство, и как своему, ему многое позволялось. Теперь это выпало мне. Через пару дней, только отсутствие оружия на совещании спасло жизни Бабыны и мою. По старой привычке, при входе в обком, оружие оставляли у милиционеров на входе. Война войной, а инструкции остались старые. Я вспылил, когда этот командир потребовал от меня отправить роту на восстановление укреплений района.

— Да зачем они нужны, эти капониры!? Сейчас не тридцатые годы, и против нас не поляки, с их тактикой первой мировой!

— Ты забываешься! Как разговариваешь с комбригом! Немедленно выполнять! — побагровел Бабына.

Остальные молчали, с любопытством рассматривая меня. Ливицкий курил, задумчиво рассматривая карту, на которой комбриг объяснял мне боевую задачу. Я несколько раз вздохнул, выдохнул, и стараясь держать себя в рамках дисциплины, строго официально сказал:

— В батальоне отсутствует автотранспорт для срочной перевозки роты. Автомашина «Газ-АА» находится на ремонте, будет готова только послезавтра. Разрешите, отправить роту пешим ходом?

— Немедленно!

— Подождите, товарищ комбриг. — все-таки Ливицкий решил вмешаться, — Объясните нам Алексей Юрьевич, почему вы так уверены в низкой эффективности укрепрайонов.

— Есть, товарищ дивизионный комиссар. — попросив, бумаги и ручку, я склонился над столом. — В основе тактики врага лежит максимальная быстрота действий, следовательно, они стараются обходить узлы сопротивления. Так как, сейчас для немцев очень важно уничтожить нашу армию, то они применяют методику разрыва линии обороны и последующего окружения. Значит на нашем укрепрайоне, который, тем более не имеет сплошной линии и представляет собой отдельные сооружения, они тоже не задержатся. Обойдут, оставив специальные группы саперов. А те, уже имея опыт, просто уничтожат капониры, зайдя со стороны тыла, и взломав перископные трубы. Если учесть, что долговременных сооружений у нас нет, и построить их мы просто не успеем, то задача врага облегчается. — Я быстро нарисовал схему и стрелками показал предположительные действия штурмовых групп, — Связать узлы в сплошную линию — это надо выкопать километров пятьдесят окопов, и посадить в оборону дивизию. Вот поэтому, трезво оценивая наши возможности, я предлагаю сосредоточится на обороне мостов.

— Это антисоветская пропаганда! — возмущенно закричал невысокий чиновник в сером полувоенном костюме, и обращаясь уже к Строкову и Ливицкому продолжил, — Я не понимаю, почему мы должны терпеть этого антисоветчика! Надо быстрее восстанавливать укрепрайон, и сделать все, чтобы остановить врага!

— Товарищ Листвин уже прошел проверку в госбезопасности, — Строков, как всегда говорил негромко, но слушали его внимательно, — На должность его рекомендовал обком партии. Мне кажется, — капитан госбезопасности посмотрел на побледневшего собеседника, — то-о-оварищ Зеленый, вы немного ошибаетесь, в данном случае.

— Не сомневаюсь в решениях органов и партии, но мне подозрительно что, какой-то старший лейтенант так много знает о врагах! — заюлил Зеленый, кажется председатель райисполкома, или что-то в этом роде.

— Подозрительно мало знать! — хмуро отрезал Заяц, теперь ставший заместителем у Строкина.

Я посмотрел на Ливицкого, и дождавшись кивка, ответил:

— Я специально изучал действия немцев при захвате бельгийских фортов, и на линии Мажино во Франции, когда понял, что с фашистами у нас будет общая граница.

— Товарищ Листвин, — Ливицкий докурил, глянул на Бабыну, и продолжил. — Вы можете идти, приказ вам будет доставлен. Об автотранспорте, мы позаботимся.

Встав, я обратился к командиру бумажного укрепленного района:

— Разрешите идти, товарищ комбриг?

— Идите, — хмуро буркнул Бабына, рассматривая мои каракули. Что же он мог ответить? Без подписи Ливицкого его приказ так бы и остался бумагой. Впрочем жалеть его я не собирался. Загонять бойцов на бессмысленную копку земли, только для того чтобы восстановить заброшенный пять лет назад укрепрайон, зачем? И этот человек ведь знает кто я! И схемы ему рисовал, откуда немцы придут! Прорыв на Калинковичи, и уже оттуда марш на город. Все укрепления строились фронтом в другую сторону! Туда, где раньше была советско-польская граница. Нет же, подавай ему укрепрайон, а то чем он будет командовать? Идио-от! Прицепив кобуру, в раздерганных чувствах пошел к мосту, ну кому-то сейчас не повезет…

Впрочем, текущая к мосту вереница повозок, редких машин, да и просто людей, показала, как я смешон. Смешон, со своими стенаниями по поводу начальства, вечными, как мир. Сзади, загудел мотор, и Васильевич поинтересовался:

— Может быть поедем, командир?

Я остановился, и тут же прозвучал скрип тормозов:

— Нет, Павел Васильевич. Остановитесь у моста, и подумайте, что из запчастей к нашим машинам нам нужно. Обком обещал помочь. Приедем в батальон, напишите список. А я пока посмотрю, как дела у наших.

— Да если по-честному, то новые машины нужны. — вздохнул Зубрицкий, но спорить не стал.

Подходя к мосту, старался глядеть куда угодно, лишь бы не видеть взгляды людей. Бесконечное терпение и скорбь были в этих глазах. Сколько войн прокатилось по Полесью, сколько здесь видели гордых завоевателей да и просто бандитов. Совсем недавно, по историческим меркам, здесь были немцы, потом угар Гражданской, потом поляки, за ними бандит Булак-Булахович. И вот вновь идут немцы, но полещуки уже понимали, что идут не простые завоеватели, а саранча из священной книги. Слухами земля полнится, поэтому люди уходили, те кто мог, и даже те кто не мог.

У моста меня встретили переполох, и командирские приказы медсестры. Немного опешив, проводил взглядом младшего лейтенанта, бегущего с котелком, и попытался выяснить, что же случилось? От распаренных бойцов, выталкивающих доверху нагруженную повозку на настил моста толку не было, но рядом оказался нервно курящий молодой мужик, который и внес ясность:

— Да вот, моей бабе рожать приспичило. Дай-то бог здоровья этой дивчине, як добра, што яна тут апынулася [2].

Тут, во внезапно упавшей тишине, взвился к небу первый крик новорожденного, и мужик, нет, уже отец, уронил папиросу:

— Божа, абы сын быў! [3] — взмолился он, и перехватив мой взгляд, пожаловался, — так у меня уже две дочки! Колькі можна. [4]

От костра зазвенел голосок санинструктора:

— А где отец? Позовите его.

Мужик нервно застегнул пуговицу на рубашке, и умоляюще посмотрел на меня.

— Ой, товарищ старший лейтенант! — испугалась девчонка, но я лишь махнул рукой. Она повернулась к мужчине, и радостно сообщила:

— У вас сын. Роды прошли хорошо, мать тоже чувствует себя хорошо.

По небритой щеке мужика потекла слеза:

— Сынку, сынку мой. — он бережно взял запелёнатый сверток на руки, и посмотрел в сморщенное личико, — Кровиночка моя.

Решительно повернувшись, он сунул сверток мне, и взмолился, снова на белорусском:

— Блаславіце, пан начальнік! [5]

— Что? — растерялся я, нет, слова-то понял, но что делать не знал.

— Да дайте ему имячко, — подсказал спустившийся к нам Зубрицкий, и шуганул обалдевшего отца:

— Ты, дерёвня, говори, да не заговаривайся, нема у нас панов. И командир нашей Красной Армии, для всех — товарищ.

— Да я, ничо. Но, товарищ командир назовите сынку. Хай ему счастье будет, глядишь вырастет, тожа командиром будет. Да и вашим бойцам поклон земной, — мужчина тут же поклонился всем, потом повернулся и до самой земли поклонился зардевшейся санинструктору, — И тебе счастья, дочка. Долгой жизни, мужа крепкого, и робят поболе.

Я заглянул в личико нового человека, и он открыл глаза. Нет, он не стал возмущаться, что неумело его держу, и что нет мамы рядом. Он просто посмотрел, и мне открылось его имя:

— Дмитрий. Его зовут Дмитрий.

С этими словами отдал младенца счастливому отцу, и подозвал командира роты. Чудо кончилось, началась служба.