Усадьба леди Анны

Глава 41

Мадам Берк тщательно скрывала свою нервозность. Два дня назад герцогине доставили письмо от мужа. Её светлость, ознакомившись с ним, пригласила к себе старшую фрейлину и позволила прочитать.

Мадам, вспоминая текст, мысленно пожала плечами: «Что же в нем было такого, в этом письме, что так встревожило герцогиню? Возможно, я чего-то не заметила?» Письмо было самым обычным: пустым, светским, вежливым. Но именно после чтения этого послания вот уже второй день герцогиня ходила задумавшись, словно пыталась решить для себя что-то важное. Даже обычный четверговый съезд гостей не вывел её из состояния легкой меланхолии.

Собрались у беседки. Прислуга, поставив легкие плетеные кресла, несколько небольших столиков с легкой закуской и кувшинами холодного травяного взвара, удалилась. На таких встречах гости привыкли сами обслуживать себя. Никому не нужны были лишние люди, слушающие и наблюдающие.

Сумерки были прекрасны. Легкий и ласковый ветерок покачивал тяжелые гроздья цветущих кустов и яблонь, осыпая землю дождем невесомых лепестков. Иногда, словно пробуя голос, раздавалась трель соловья, но почти тут же стихала.

Даже разговоры гостей сегодня были на редкость миролюбивы. Никто не спорил о достоинствах и недостатках недавно вошедшего в моду аллегорического стихосложения. Никто не пытался изящно уколоть оппонента неопровержимым доводом. Напротив, все чувствовали какое-то странное умиротворение и больше молчали, изредка прихлебывая холодный взвар с медом.

-- Смотрите, как красиво…

Леди Мишель закинув голову, разглядывала восходящую луну. Огромную и яркую, розовато-серебряную, таинственную и немного пугающую.

-- В древности ее считали покровительницей рождения и смерти – тихо, без обычного ехидства в голосе, сказала мадам Селин.

-- Рождение и смерть?! – в голосе Фелиции слышалось удивление. – Разве они сочетаются?

-- Очень часто сочетаются, девочка, – ласково улыбнулась ей пожилая дама. – С возрастом ты поймешь и узнаешь.

-- Увы, леди Фелиция, – подтвердил месье Шаброль, поправляя пенсне на носу, – так и есть. Дуализм* – сложное понятие, но если вы пожелаете, мы посвятим ему следующие уроки.

Все замолчали, спорить и разговаривать не хотелось, слишком завораживающе-прекрасна была луна…

Только в конце вечера, когда гости собирались уже отправиться по домам, Анна как будто очнулась от дремоты и заговорила: Ещё не заалел восток, Но снам уже не будет места. Ты, светлоокая селеста, Тому свидетель и исток.

Твои покои — пряный зной, Благоуханной хойи** топи, Где звёзд серебряные копи Горят бесчисленной казной. Тебе подвластны миражи Иных времён и их преданий, К которым прикасались длани Богов забытых и чужих.

И в час, когда струна звенит Меж завершённым и неясным, Ты по-особому прекрасна, Луна, входящая в зенит.

Слушатели молчали, не желая прерывать даже аплодисментами и похвалами этот сказочный момент…

Гости разошлись и разъехались, а мадам Берк все еще не могла понять, что случилось с герцогиней.

Разумеется, Анна, прочитав ответ своего мужа, спрятала второй лист в стол. Ей казалось, что у них с мужем… Появилась общая тайна? Появились отношения? Непонятно… Она не могла перестать думать об этом.

«Он ответил удивительно в тему, он тонко почувствовал стихотворение… Но он совсем чужой человек! Не слишком радушно настроенный, непонятный мне. Опасный своей властью. Я ничего о нем не знаю…».

Кроме письма мужа был и еще один напрягающий герцогиню фактор. Утром пришло письмо от мадам Трюффе. Она сообщала, что получила некоторую сумму мелких недоимок и собирается привезти их герцогине лично:

«... и мне придется посетить Парижель по делам наследства. Заодно я привезу вам не только деньги, но и отчеты вашего управляющего, а также небольшой груз, переданный для вас мадам Леруан.

Охрана мне не понадобиться. Я поеду в сопровождении племянника моего покойного мужа. Он как раз надумал перебираться в столицу вместа с женой.

Так что надеюсь увидеть вашу светлость и засвидетельствовать вам свое почтение не позднее конца этого месяца.».

Видеть эту даму Анна не хотела, но уволить ее без позволения мужа не могла: «Придется принять, деваться некуда. Неизвестно, как он отнесется к моим жалобам на мадам Трюффе. И стоит ли вообще жаловаться. Ведь получится, что я обвиняю графиню Аржентальскую в весьма неблаговидных делах, не имея при этом доказательств. Пожалуй, стоит промолчать. Несколько дней я буду в состоянии потерпеть мадам под крышей моего дома.».

Над очередным письмом мужу Анна думала долго, но все же уже традиционно вложила в сверток второй лист.

Запечатала сверток, прилила коричневым воском и оттиснула простой печаткой. Гербовую муж так и не удосужился ей подарить.

***

Второй месяц весны катился к концу, а герцог Ангуленский так торопился в Парижель, что даже небольшая задержка всего в три-четыре дня из-за ливневых дождей вызывала у него сильное раздражение.

Он застрял в небольшом старом донжоне и хотя хозяева изо всех сил старались повеселить гостя, предлагая ему лучшие, с их точки зрения, развлечения, им казалось, что у того болит зуб.

Герцог был хмур и отказывался, как только мог вежливо, от всех предложений, целые дни просиживая в отведенной комнате у окна. Ливень стоял мутной стеной, но даже сквозь него было видно, что горная речушка, в обычном состоянии глубиной едва по колено, сейчас бурлит и с ревом тащит с берегов камни, вырванные с корнем деревья, кусты и даже труп коровы.

Бросив тупо глазеть на разбушевавшийся ручей, он достал письма жены и сел перечитывать.

«Удивительный дар… И все же, кто бы мог быть автором? Уж я-то, кажется, знаю всех франкийцев, способных сложить две строки. Возможно, новичок из провинции приехал покорять Парижель? Впрочем, Бог с ним: приеду и узнаю. Поэты, как правило, все нищие, так что он не откажется от поддержки.

Пожалуй, тут интереснее другое. То, что эта эспанка так удивительно чувствует мысли и настроения в этих строках. Возможно, она получила приличное образование?»

Он еще раз пробежался глазами по последнему письму.

Откуда эта тяга быть в пути Без остановок, лености и сна? Мы сами, словно тропы во плоти, И цель отдельно взятой не ясна. Быть может ветер, властелин дорог, Изведанных и неоткрытых трасс, Невидимый крылатый полубог, Любя за стойкость направляет нас: На свет и новь, под парус и на бой, Чтобы никто бесследно не исчез, И смог однажды стать самим собой, Творцом своих ступеней до небес.

«Иначе как желанием поддержать меня, это объяснить сложно. Возможно, мне стоит с ней увидеться? О, разумеется, я буду очень осторожен! Попрошу Луи-Филиппа сопровождать меня… И возьму с собой духовника. Или же попрошу отца пригласить ее во дворец. Так будет еще безопаснее.».

Он еще несколько минут сидел, размышляя о стихах, а потом машинально дотронулся до шрама и снова помрачнел: «Пожалуй, мне можно и не волноваться… Еще вопрос, захочет ли она видеть такого… такого…».

Затихшие было воспоминания о собственном уродстве не добавили хорошего настроения. Зато мысли о встрече с женой трусливо спрятались где-то в глубине сознания.

«Нет уж… Письма отправлять друг другу гораздо удобнее. Хотя…».

Он даже сам себе боялся признаться, что хочет простой человеческой беседы.

Не о политике и дворцовых делах, как с отцом и братом.

Не о деньгах и светских новостях, как с матерью.

Не о «любви» и страсти, как с другими дамами.

«Интересно, какая она в жизни? Конечно, хорошо, что ей нравятся стихи и у нее есть вкус к ним, но… она может быть очень разной. Надо бы написать этой, как ее там… мадам Трюффе и спросить, что эспанка представляет из себя. Отличная мысль! Как приеду в Парижель, сразу же отправлю гонца. В конце концов, они там живут вместе уже больше полугода. Экономка должна знать о ней многое. Да! Отличная мысль, а письмо можно написать и прямо сейчас. Все равно отсюда не выбраться еще пару дней точно. А отправлю уже из дома.».

Он вышел из комнаты и поймал проходившего мимо слугу:

-- Любезный, принеси мне перо и чернила.

-- Так это… ваша светлость, – неуклюже поклонился здоровяк, – это надобно баронессу спрашивать. Только у нее и есть такое.

-- Значит, сходи и спроси.

Распаковывать свои вещи Максимилиан не желал: как только путь станет безопасным, он покинет эти надоевшие ему края. Он надеялся, что попадет в Парижель к концу месяца.

***

Мадам Трюффе прибыла поздно вечером. Бертина, командовавшая горничными, устроила и ее, и остальных гостей в левом крыле дома, там, где были комнаты учителей и мадам Селин.

Охрану временно разместили в полупустой казарме. Телеги с багажом загнали под навес, и дом затих.

Утром, за завтраком, Анне был представлен молодой очаровательный племянник покойного мужа госпожи Трюффе:

-- Огюстен де ля Шапут, ваша светлость!

Высок ростом, широкоплеч и широкогруд. «Пожалуй, даже симпатичен», -- подумала герцогиня.

Только вот пижонские, завитые в колечки усики под крупным римским носом вызвали улыбку Анны.

«Чем-то он похож на носатого павлина.». Голубые глаза с поволокой с восхищением смотрели на герцогиню. Лазоревый с золотом костюм необыкновенно шел ему. Месье Огюстен поклонился, небрежно откинул прядь темных волос и сказал:

-- Восхищен вашей красотой, ваша светлость!

-- Присаживайтесь к столу, месье. Пора завтракать. Я только хотела бы узнать, почему ваша жена не вышла к столу?

-- О, ваша светлость, к огромному моему сожалению, Луиза не отличается крепким здоровьем. Она так болезненна, что даже в дорогу нам пришлось взять с собой лекаря. Эти приступы мучают её самого детства. Сейчас он с ней и пытается облегчить ее болезнь.

-- Сочувствую вашей жене, месье.

-- Ваша светлость, сразу после завтрака я передам вам все, что хотела, – вмешалась в беседу мадам Трюффе. – Но у меня к вам огромная просьба!

-- Слушаю вас, – Анна насторожилась.

При том, что ее дальняя родственница заболела, мадам Трюффе выглядела странно довольной и счастливой. С аппетитом ела, улыбалась и была благодушна.

«Впрочем, она же, кажется, получила наследство. Вот и радуется.».

-- Я умоляю вас позволить остаться бедной Луизе под вашим кровом еще несколько дней, пока ей не станет лучше.

Гнать из дома больную женщину, и в самом деле было как-то гадко. Но ведь Трюффе путешествует вместе с ними? Значит, и она останется здесь? Этого Анна вовсе не хотела. Однако мадам продолжила свою жалобную речь:

-- К сожалению, я вынуждена буду поторопиться и уехать сегодня же. Дела с небольшим наследством, о котором я вам писала, требуют моего присутствия. Но тревожить бедную Луизу доктор очень не рекомендует.

Мадам Берк, которая сидела по правую руку от герцогини, спросила:

-- Как долго продлиться приступ?

-- Обычно все проходит за пять-шесть дней, – ответил Огюстен де Шапут. – Ваша светлость, -- обратился он к герцогине, -- я умоляю вас о милосердии!

Он все еще не приступал к еде и внимательно смотрел на Анну.

«Ну, что ж… Одного мужчину я не могу поселить у себя в доме. Но семейная пара… Почему бы и нет?» На всякий случай Анна обменялась взглядом с леди Берк, дождалась еле заметного кивка от нее и ответила:

-- Приглашаю вас и вашу жену быть гостями моего дома, месье де ля Шапут.

-- Благодарю вас от всей души, ваша светлость! – гость с благодарностью смотрел на герцогиню, явно испытывая облегчение от приглашения. – Господь вознаградит вас за милосердие, а я буду поминать ваше имя в молитвах!

__________________ стихи Леонида Чернышова

*Дуализм -- двойственность **Хойя – вечнозеленое тропическое растение, ароматное и богатое нектаром.