Усадьба леди Анны

Глава 29

Кабинет Линель Леруан поразил герцогиню своей странной убогостью. Нет, не убогостью…

Анна мучительно подбирала слово: «Серость? Скучность? А, поняла, аскетизм! Да, вот именно это и является точным определением – аскетизм. Странно… Она довольно богата и может позволить себе почти любую прихоть.».

Узкая длинная комната, почти пустая. Одно большое окно, возле него старое, потертое бюро с облезлой позолотой. На нем аккуратными стопками сложены папки и бумаги. Вдоль одной из стен высится большой стеллаж из простых досок и десятки картонных папок теснятся в квадратных ячейках. У бюро скрипучий стул, напоминающий венский.

На полу вытертая почти до ниток основы зеленая ковровая дорожка. Она явно прожила долгую и нелегкую жизнь, прежде чем ее постелили на облезлые полы. Даже шторы здесь из самой простой и скучной ткани, невыразительные болотно-коричневые.

Как ни странно, серая мадам Линель смотрелась здесь весьма органично. Казалось, что роскошь ее парадных комнат это просто способ пустить пыль в глаза. А здесь, в кабинете, она может побыть тем, кем и является на самом деле – запасливой серой мышью. Даже черный вдовий наряд смотрелся на ней так, как будто ткань слегка припылили, хотя и сшит он был из дорогого красивого шелка.

-- Я рада вас видеть, мадам Леруан, – герцогиня тепло улыбнулась. – Думаю, здесь, в вашем кабинете, мы сможем поговорить без помех.

Линель рассматривала герцогиню с неутихающим интересом. Совершенно новый стиль наряда её светлости казался очень необычным и свободным. Также были одеты и обе фрейлины её светлости, значит…

«Похоже, здесь не требуется корсет! Надо же… Весьма… Весьма нахально смотрится! Но ведь она – герцогиня, вряд ли кто-то рискнет сделать замечание. Скорее уж, начнут подражать, и такое вполне может войти в моду. Да и про ее салон разговоров более чем достаточно. Надо, обязательно надо устроить к ней в свиту Фелицию. У девочки должен быть шанс на нормальную жизнь. Пусть поучится светскому общению, пусть под надзором герцогини посмотрит на мужчин. Может быть, ее жизнь будет счастливее. Ах, если бы родители чаще вывозили меня в люди, разве вышла бы я замуж за этого хлыща? Прости меня, Господи, но такой он и был…» -- она перекрестилась, вспомнив покойного мужа, и приступила к беседе.

-- Ваша светлость, по всей округе ходят разговоры о вашей скромности.

-- Скромности?! – герцогиня удивленно приподняла брови.

-- О, вы не устраиваете светских приемов, в ваш салон вхожи очень немногие. Да что там, у вас даже фрейлин всего две.

-- А, вот вы о чем… -- герцогиня помолчала, а потом, к удивлению вдовы, сказала: -- Мадам Леруан, вы умная и практичная женщина. Давайте не будем ходить кругами. Вы изложите мне свою просьбу. Я её обдумаю. А потом я бы хотела поговорить о делах.

-- О делах? – пришел черед мадам Линель удивляться и уточнять: -- У вас есть ко мне дело, ваша светлость?

-- Да, – кратко ответила герцогиня и не пожелала пояснять. – Я слушаю вас. Вы писали в письме, что вам требуется какая-то помощь.

В роли просительницы мадам Леруан выступать не любила. Сильно не любила. Хоть и прошло много лет с тех пор, как она взяла в свои руки финансовые дела семьи, но она прекрасно помнила, как приходилось общаться с ростовщиками, как приходилось часами натаскивать тупого ко всему, кроме развлечений, мужа, объясняя ему, что и как нужно сказать, какие расписки и почему требуется переоформить.

Она тяжело вздохнула. Дочь была единственным родным человеком, ради которого мадам была готова просить:

-- Ваша светлость, я хотела бы устроить к вам фрейлиной свою дочь, Фелицию.

-- Ах вот оно что…

-- Да. Ей всего шестнадцать лет, она умна и хорошо разбирается в делах. Прекрасно считает и ведет большую часть бухгалтерии. Но она – дикарка, ваша светлость. Стесняется своей внешности, никогда не выходит к гостям, проводит дни за бумагами… Она… Будем честны, мой брак… Он оказался не самым удачным. Фелиция видела и понимала это с детства. Теперь она заявляет, что не выйдет замуж никогда. А я не могу принуждать ее.

-- Мадам Леруан, не подумайте, что я отказываю вам… Но вряд ли в моем окружении ваша дочь найдет себе мужа. Я приглашаю к себе или семейные пары, или совсем уж пожилых мужчин, которые не годятся в мужья столь юной особе.

-- Нет, ваша светлость, нет. Прошу прощения, но вы меня не так поняли. Я не собираюсь сейчас искать ей мужа. Я хотела бы, чтобы девочка научилась общаться. Не только разговаривать о расчетах и договорах… -- мадам сделала беспомощный жест рукой, как бы показывая, что общение подразумевает много интересных тем -- … Вот обо всем на свете! Понимаете?

-- Пожалуй, да. Понимаю. Но почему она у вас такая? Она дурна собой? – слова вырвались, и Анна тут же почувствовала неловкость, мгновенно пожалев о сказанном. – Простите, мадам Леруан, я просто хочу понять, в чем дело.

-- Она вовсе не уродлива! – казалось, мадам сейчас крепко разозлилась, но быстро взяла себя в руки.

-- Простите еще раз, я сказал не подумав, – Анне было неловко, а вот мадам Леруан только кивнула головой, про себя подумав: «Ляпнула – это даже хорошо! Неприятно, но хорошо! Теперь ей труднее будет отказать мне.»

Договорились, что Фелиция выйдет к ужину, и тогда герцогиня решит. Мадам Леруан готова была привести дочь немедленно, но её светлость отговорила:

-- Зачем смущать девушку? Я увижу ее за ужином и там поговорю. Вы сможете объяснить ей, зачем это нужно? Вдруг она сама не захочет?

-- Захочет! – улыбнулась мадам Леруан. – Она восхищается вами, ваша светлость.

-- Она мной?! Для нее так важен титул?

-- О нет, ваша светлость, дело не в титуле. Однажды вы в вашем салоне, читали дивной красоты стихотворение. Помните, мадам Селин попросила у вас позволения переписать его?

-- Да, что-то такое было…

-- Так вот, мадам Селин – моя дальняя родственница по материнской линии. Фелиция читала этот стих и сказала следующее: «Я восхищаюсь той, что родила эти дивные строки! Не иначе, ее Ангел при рождении поцеловал!».

Анна почувствовала себя несколько неловко, но слышать такое было приятно. Поборов смущение, она чуть откашлялась и сказала:

-- Ну, раз мы обсудили ваше дело, то я хочу сделать вам предложение. Это касается вашего игристого вина.

Вдова подобралась, как кошка при виде жирной мыши: «Неужели… Неужели она хочет закупить для себя крупную партию?! Это было бы восхитительно! Чертово вино из-за мути продается просто отвратительно.». Да, про себя маленькая мадам Линель иногда могла выражаться весьма экстравагантно и вполне позволяла себе чертыхнуться.

-- Слушаю вас, ваша светлость.

-- Я знаю способ очистки этого вина.

При всей своей сообразительности мадам почувствовала себя весьма глупо: она даже не сразу поняла, о чем идет речь. Герцогиня… и очистка вина?! Да ладно бы она была пожилой и умудренной жизненным опытом матроны! Но ведь она, по сути, совсем девчонка, чуть старше Фелиции… Откуда бы ей знать такие вещи? В голову закралась неприятная мысль: «Может быть… Может быть, она хочет обмануть меня и выпросить денег?! Она молода, любит наряды, продала свои драгоценности… Может быть, герцогиня просто влезла в долги?!»

Однако поразмыслив, мадам Леруан отказалась от этой идеи: «Я бы знала, что она берет в долг. Уж что-что, а такое у нас в Превансе не скроешь. Неужели она и правда что-то знает?!».

-- Ну что ж, ваша светлость. Если вы расскажете мне об этом, я обязательно попробую ваш способ.

К удивлению вдовы, герцогиня улыбнулась как-то так, что напомнила ей ехидную мадам Селин:

-- Разумеется, я расскажу вам, мадам Леруан. Если мы придем к соглашению и заверим бумаги у кюре.

Мадам чуть смутилась…

Ужин проходил в большой роскошной зале, сейчас убранной траурными тканями: вдова показывала всем желающим горечь невосполнимой утраты. Анна искоса, но с интересом рассматривала дочь мадам Леруан, стараясь не смущать девочку-подростка.

Миловидная, стеснительная, диковатая…

Худощавая, немного угловатая даже, чуть неловкая. Одета очень дорого и нелепо. Видно, что мать денег на нее не жалеет, но на подростке взрослое траурное платье – так себе идея.

Узкое, как у мадам Леруан, лицо с острым подбородком, темные длинные ресницы, красивые брови, глаза зеленоватые, нос немного длиннее, чем нужно, но совсем не критично, рот самый обыкновенный.

Удивительной красоты пепельно-русые волосы, того самого редкого природного оттенка, за который в ее мире платили парикмахерам шальные деньги. Все это богатство туго стянуто в узел на затылке. На виски выпущены два круто завитых локона, отчего лицо кажется еще уже.

«Пожалуй, девочке пойдет челка. И когда траур кончится, нужна будет нормальная одежда. Очень уж она дичится. Ну, это все исправимо.».

-- Фелиция, скажи, ты любишь стихи?

Покраснела так, будто ее обидели, потупилась и еле выдавила сипловатым шепотом:

-- Люблю…

«Можно будет попросить ее читать мне вслух. Кстати, если мать ее так уж любит и балует, возможно, у девочки есть книги. Надо бы порасспросить.».

Анна заметила, что Фелиция исподтишка рассматривает Мишель и мадам Берк. Точнее, не столько их самих, сколько их одежду. На герцогиню смотреть она, похоже, просто стеснялась.

С мадам Леруан договорились так: через четыре месяца, по окончании траура, девочка перейдет под опеку герцогини. Мадам сама привезет ее в конце осени.

-- Как раз начнутся первые заморозки, мы с вами посетим отца Доменика, и я расскажу вам, как очистить игристое.

-- Ваша светлость, а при чем здесь заморозки? Или вы думаете, что мы не пробовали замораживать вино? Оно при этом теряет весь вкус!

-- Когда придет время, вы все узнаете, мадам Леруан, – герцогиня только улыбнулась, не желая пояснять хоть что-то.

Фрейлине вообще-то полагается платить зарплату, но это явно был не тот случай. Потому мадам Леруан взяла на себя обязательство оплачивать новую одежду дочери и ее проживание. Книги она также обязалась привезти:

-- Конечно, может, это и баловство, но Фелиция всегда так просила… Я покупала ей и выписывала из Парижеля. Не слишком понимаю, что она находит в этих книгах…

-- Бегство от реальности, мадам Леруан.

-- Бегство?!

-- Думаю, да. Там, в стихах все гораздо красивее, чем в реальном мире. Не переживайте, со временем это пройдет. А у меня для вашей дочери найдется много интересных собеседников.

Когда вдова сообщила Фелиции, что леди Анна готова взять ее в свою свиту, девочка только мучительно покраснела и сделала неуклюжий реверанс.