(около 13.30)
— Тук, тук, тук! Кто в теремочке живет?
Ирме пришел в себя не от этого, приглушенного шлемофоном голоса, а от постукивания чем-то твердым, но не металлическим, по стеклу шлемофона.
— Наверно тоже покойник, — второй голос принадлежал женщине. — Если б живой был и обратился, уже б начал рваться к нам. Хватит его палкой тыкать! Будешь в кабину залазить?
— Буду, может там какое оружие на летчиках есть. Я через пролом в корпусе пролезу, а оттуда в кабину.
«Если это союзники, — подумал лейтенант — это хорошо, спасут, им за такое, большие плюшки полагаются. Если «дикие» местные — тоже хорошо, сразу прикончат и прервут его мучения, ну, или помучают сначала, а потом прикончат».
— Кровищи тут знатно натекло, — услышал Малоф, спустя пару минут — и нет ничего интересного.
— Может оружие под комбинезоном?
— Это скафандром зовется, судя по размеру. И какой смысл оружие под ним держать? Оружие должно быть доступным, на расстоянии руки.
Женский голос воскликнул: — У него, у нижнего, рука сейчас приподнялась! Живой!
— Я его сам отсюда не вытащу. Проход завален ящиками, а скафандр большой, неудобно будет. А еще второй сверху свесился.
— Вскрой скафандр ножом, — настаивала женщина.
— Уже начинаю, сейчас ремни от кресла вначале перережу.
Спустя десять минут, под матерное бормотание вскрывающего, безжалостно искромсанный скафандр сдался и Ирме за обе ноги потащили наружу. Он прижал подбородок к груди, чтобы не удариться затылком.
И вот теперь он лежит спиной на траве, рядом с исковерканным корпусом самолета. Лежит и смотрит на проплывающие в голубом небе белые кучевые облака. А над ним, частично перекрывая обзор, склонилось три лица, ожидающе и с любопытством, рассматривая его.
— Чьих холоп будешь, мил человек? — подмигнув спросил молодой парень.
— Может иностранец? — мельком взглянув на парня и опять смотря в глаза Ирме, проговорила рыжеволосая девушка в форме защитного цвета. На ее наклоненной к нему шее, на ремешке свисал бинокль, а сама она стояла, опираясь на самозарядный карабин с оптическим прицелом.
— Не, вряд ли. Хоть и нет ни каких знаков отличия, но на приборной доске все на русском языке. Из наших будет.
— Наш нашему рознь в этом мире. Ахрип, как скажет, что наш, значит наш, а если нет, то нет, — произнес грубым голосом мужик, в таком же камуфляже, из ворота которого виднелась часть тельняшки.
— Мысль глубочайшая, Матрос, и главное, что правильная! — и вновь посмотрев на Ирме, повторил — Кто ты, дитя небес?
А Ирме просто смотрел на плывущие в вышине облака и глупо улыбался. «Живой!»