Тринадцатый Койот

ГЛАВА XII

БИРН ПОЧУВСТВОВАЛ ТОШНОТУ В животе. Шахтерский городок Оникс-Бэнкс много лет пребывал в нищете, но теперь его опустошили не только экономические распри и болезни.

На улицах валялись окровавленные человеческие тела, застреленные, как бизоны, некоторые зарезанные, как ягнята. За пределами часовни монахиня лежала лицом вниз в грязи с проломленным черепом. Маленькие, сломленные дети были разбросаны вокруг нее в виде конфетти из запекшейся крови, которая почернела под солнцем. Плавильный цех был в огне, а из окна свисал мертвец, насаженный на осколки стекла. Рядом с тележкой, груженной рудой, лежал еще один человек, сложив на груди, как бревна, отрубленные конечности. Пожилая женщина лежала на боку на дорожке, позвоночник был виден там, где убийца содрал с ее спины куски кожи. В задней части ее черепа зияла дыра размером с кулак. Внутри он был выдолблен.

Бирн продолжал: Он проследовал по следу фургона к разрушенной палатке пробуждения, где были жестоко убиты прихожане и их лошади. От некоторых тел остались лишь пятна на траве. Он спешился и вошел в палатку, облако мух жужжало над рядами мертвецов. Здесь бойня была еще страшнее. На телах были следы когтей и укусов, и они были частично съедены. Все было усыпано черным мехом.

Вольфен, подумал он. Компания вольфенов.

Он принюхался к гнилостному воздуху, уловив среди прочих феромоны Гленна Амарока и Веба Типтона. Старая компания Бирна действительно искала магию Джаспера, и они уже опередили его. Знали ли они, что нужно идти в Хоупс-Хилл? Знали ли они об очищенном кладбище, где Джаспер Терстон был похоронен все эти годы?

Он снова забрался в седло, и Бо зашагал вперед, лошадь была напугана присутствием убитых мулов и пони. Бирн щелкнул поводьями, и Бо поскакал галопом, копыта стучали по растительности, когда они набирали скорость. Заходящее солнце окрасило небо в ранний вечер. Бирн бежал от ужаса Оникс-Бэнкс, бродя по сельской местности, увядшей от прикосновения осени, когда некогда яркая листва стала темно-коричневой, как гроб, когда ноябрь подходил к концу. Когда в сгущающихся сумерках заискрились первые звезды, он пробирался через раскачивающееся нагорье, где лес расчищался и паслись неуклюжие тени. Стадо бизонов бродило по холму, их лохматые зимние шубы скрывали их в мягких объятиях ранней темноты, их рога и уши светились неземным лисьим огнем. Он подстрелил бы одного на ужин, но пробыл бы здесь только для того, чтобы поесть и дать отдых своей лошади, решив, что они будут скакать всю ночь.

Когда рассвело, Бирн заметил лагерь брезентовых вигвамов, их деревянные спицы тянулись к пурпурному небу. Одна из их дымовых заслонок открылась, и изнутри выглянуло лицо. Индейцы были слишком далеко, чтобы он мог угадать их племя, поэтому он подоткнул пальто, чтобы обнажить железо на бедре, на всякий случай, если оно ему понадобится. Его лошадь напряглась, и они перешли на рысь. Уши Бирна навострились, услышав звук раскачивающегося лука, стрелы, рассекающей воздух. Но никто не пришел. Проходя мимо, он обошел лагерь стороной.

Хотя они ступали тихо, он услышал их прежде, чем увидел. Он мог сказать, что они были индейцами, по тому, как они ехали на своих лошадях. Они были украшены шкурами бизонов, в каждой повязке было по одному перу. Один был пожилым мужчиной, обветренным, с волосами, такими же седыми, как и его зубы. Другая была скво-подросток с глубокими глазами и ожерельем из бус на шее.

Бирн учуял их запах.

Тогда он знал, что это племя смешанных браков шошонов и банноков, вероятно, вытесненных белыми с земель, более богатых водой. Змеиная война закончилась мирным договором, что дало Бирну надежду, что эти двое позволят полубелому пройти без каких-либо призывов к насилию. Когда они оказались на расстоянии шести футов друг от друга, Бирн и всадники остановились, но остались на своих лошадях. Мужчина сказал что-то на своем родном языке, и молодая женщина перевела на английский, насколько это было в ее силах.

“Отец, — обратилась она к Бирну, — он спрашивает, есть ли у тебя табак”.

Бирн медленно потянулся за своей пачкой "клин", чтобы не насторожить их, достал две сигары "Генри Клэй" и предложил их всадникам. Когда мужчина заговорил снова, его дочь перевела.

“Спасибо тебе, путник. Хорошим дымом нужно делиться”.

“Рад услужить”.

Бирн чиркнул спичкой и зажег их сигары, затем одну из своих. Мужчина заговорил со своей дочерью, но не сводил глаз с Бирна.

“У тебя бакенбарды”, - сказала девушка, глядя на его бакенбарды. “Отец сказал, что ты ходок по коже. Двигаешься сквозь ночь, как антилопа.”

Бирн выдохнул дым. “Я всего лишь мужчина”.

“Мы считаем, что ты из народа койотов”.

Бирн напрягся. Знало ли это племя злую стаю вулфена, знало ли, что он когда-то был солдатом койотов? Или они просто имели в виду вулфена в целом, когда ссылались на людей-койотов? Индейцы всегда были более мистической расой, их умы были открыты для сверхъестественного и, следовательно, лучше способны понимать его, даже использовать его.

В тусклом свете восходящего солнца лицо старика было похоже на взорванную мину. Его взгляд был молочно-белым от катаракты, его слова вылетали, как смешанный гравий.

“Брат Койот был частью Великой Тайны”, - сказала женщина, переводя. “Сотворение мира. Это были мирные оборотни, которые научили наш народ молоть муку, разводить огонь. Найди травы, чтобы исцелить наших больных. Но некоторые койоты — обманщики злой магии. Если кто-то из этой породы пересекает наш путь, мы возвращаемся домой на три дня, прежде чем снова выходить на улицу. Миссионеры рассказали нашим шаманам о сатане. Мы считаем, что он ездит на плохих койотах, как на скакунах.”

Бирн поерзал в седле. Старик стряхнул пепел с сигары. Молодая девушка выпустила дым. Наступила тишина, заполненная только отдаленным пением утренних птиц.

“Прежде чем ты умрешь, отец хочет знать, каким койотом ты будешь”.

Бирн посмотрел на горизонт. “Это правда, что я волк, но я не страдаю от призыва ко злу в своем сердце, и я не бегаю ни с какой стаей, которая это делает”.

Дочь обменялась взглядом со стариком.

“Отец говорит, что ты мирный человек, — сказала она Бирну, — но все равно твой дух воет”.

Старик поднял руку, показывая три пальца, и воины, которые прятались вне поля зрения, выскользнули из-за своих укрытий и положили стрелы обратно в колчаны. Они вернулись в лагерь индейцев, чувствуя себя непринужденно, но, возможно, немного разочарованные, судя по скальпирующим томагавкам, которые были у некоторых мужчин.

На этот раз скво говорила сама за себя.

“Беги дальше, брат Койот. Тебя навсегда узнают по следам, которые ты оставляешь”.

Был полдень, когда Лютер Бирн вернулся домой.

Хоупс-Хилл выглядел по-другому, но по своей сути маленькие городки, как правило, остаются прежними. Сердца таких мест — это камни, которые никогда не катятся, потому что они скованы традициями, предрассудками и переоцененной родословной старой крови. Одна мысль о том, чтобы снова пройтись по этой грязи, заставила Бирна застыть в позе. Он напоил Бо и привязал его к столбу рядом со старой часовней, проходя мимо цветника, который он сам помог создать много лет назад. Тогда он ненавидел приют. Его оторвали от матери, и это сделало его озлобленным ребенком, мальчиком, за которым монахини должны были присматривать повнимательнее. Но можно ли его винить за его ярость, учитывая, как он оказался здесь?

Он ужасно скучал по своей милой маме, но не нуждался в своей биологической матери, настоящей женщине, которая его родила. Она была слюнявой пьяницей, которая приводила домой любого мужчину в салуне, который покупал ей бутылку водки или стащил немного самогона из частного бара. Но это был не один из этих ночных ромео, который оставил ее с ребенком, а индеец навахо, которого изгнали из его собственного племени по причинам, которые он не назвал. Мать Бирна стыдилась того, что забеременела от мужчины, который не был белым, обвиняя в этом галлюциногенный эффект нелегального алкоголя. Она оказалась неспособной заботиться о своем сыне, будучи нищей алкоголичкой, у которой не было семьи, на которую можно было бы опереться. И поэтому она взяла малыша Лютера и поместила его в загон к их собаке, суке русского волкодава, которая воспитывала Бирна как своего собственного. От нее мальчик научился нюхать то немногое, что у них было, прежде чем съесть, ходить на четвереньках, облизываться в целях личной гигиены, а также лаять, выть и тявкать, чтобы выразить себя. Волкодав была заботливой матерью, дававшей ему больше наставлений, чем когда-либо могла бы дать та, кто его породила. И хотя он проклинал свою биологическую мать по сей день, он пришел к пониманию того, что у нее, по крайней мере, хватило здравого смысла отдать его на попечение того, кто любил бы его, человек он или нет.

К тому времени, когда маленькому Лютеру исполнилось четыре года, его биологическая мать выпила достаточно крепких спиртных напитков, чтобы полностью ослепнуть. Не в силах найти дорогу домой после ночи, проведенной в лесу, она, спотыкаясь, бродила по улицам в болезненном бреду, крича и размахивая руками, пока ее не забрали стражи закона, которые поместили ее в фургон, полный других пациентов с головными болями, направлявшихся в лечебницу. Она рассказала им о своем сыне, и когда стражи закона обнаружили одичавшего мальчика, его забрали из собачьего загона, он выл, зовя свою мать, а волкодав выл в ответ.

Бирн больше никогда ее не видел.

Со временем он научился говорить, ходить прямо и есть с помощью посуды, а не руками, но и по сей день он все еще нюхал пищу, прежде чем съесть ее, и зализывал свои раны, пока они не перестали кровоточить.

Кровотечение.

Так он служил монахине, которая научила его быть человеком. Сестра Мэйбл и ее собственная версия святой воды — кровь и слезы детей. Для монахинь страдание было ключом к божественности. Бирн понял, что в этом есть доля правды, но это мало что изменило в его отношении к церкви и к христианской вере в целом. Он знал, что есть мир за пределами этого, но не питал нежности к змеям и крысам Христа.

Теперь, спустя столько времени, он вышел на крыльцо часовни со стиснутой челюстью и сжатыми кулаками. Он повел плечами и отряхнулся. Если он войдет с грубым отношением, это не поможет ему найти причину, по которой он здесь. Дверь, как всегда, была открыта. Он шагнул внутрь. Укрывшись от солнца, его тело остыло в стенах старой часовни. Он чувствовал запах черной плесени, скрытой внутри них, запах термитов и пыли в стропилах. Пожилая женщина сидела на скамье, склонив голову к деревянной статуе распятого богочеловека. В отличие от той, что была в тайной гробнице внизу, в этой не было специальных трубок для перегонки священного напитка сестры Мэйбл. Луч солнечного света падал через открытое окно и освещал безвольную мертвую голову Христа, высвечивая пыль в воздухе. Бирн подошел к алтарю, где на подиуме преподобного лежал массивный экземпляр Ветхого Завета, открытый на Исайи. Он взглянул на страницу.

Смотрите, приближается день Господень — жестокий день, с гневом и яростным гневом… Я положу конец высокомерию надменных… их младенцы будут разорваны на куски перед их глазами; их дома будут разграблены, а их жены изнасилованы.

Бирн подумал обо всем, что он видел в Оникс Бэнкс. Он достал из нагрудного кармана остаток своей последней сигары, но когда потянулся за спичечным коробком, дверь открылась, и он услышал знакомый голос.

“Я ждала, когда ты придешь”.

Как будто она и не постарела.

Она сказала: “Я разбрызгала специальный эликсир, чтобы ты мог войти, не обжегшись. Более зловещий вольфен был бы опален в любом случае. Это все еще дает мне надежду на тебя.”

Бирн уставился в сердцевидное лицо сестры Мэйбл, такое бледное, милое и арктическое. Поток противоречивых эмоций бушевал в нем, не имея иного выхода, кроме слез, поэтому он проглотил их и закурил сигару.

“Курить в Божьем доме?” — спросила она. “Я воспитала тебя лучше, чем это”.

“Меня вырастила собака”.

“Ты знаешь, что я имею в виду”.

Пожилая женщина, которая молилась, впервые подняла на него глаза, взяла свою карманную Библию и вышла из здания. Теперь он был наедине с монахиней.

“Почему ты так уверена, что я все равно вернусь?” он спросил.

Она обошла скамьи. Даже вблизи он поразился тому, насколько она выглядела моложе, чем он сейчас.

“Ты дал обещание”, - сказала сестра Мэйбл. “Ты беспокойный человек, Лютер, но человек чести”.

”Так было не всегда".

“Все меняется”.

Бирн пожал плечами. “Да, хорошо. Я сомневаюсь, что что-то изменилось в этой церкви или в приюте Пресвятой Богородицы.”

“Лютер, пожалуйста. Нет необходимости вспоминать прошлое. Теперь я приготовила для тебя постель, а в конце улицы есть универсальный магазин. Я пошлю одну из сестер за кое — какими вещами для тебя…

“Нет необходимости. И у меня нет времени на отдых, как бы хорошо ни звучала кровать. Просто скажи мне, что, черт возьми, случилось с этой могилой.”

“Не используйте такие выражения в—”

“Где, черт возьми, чертово сердце Джаспера?”

Она ахнула и перекрестилась. “Я думала, что давным-давно научила тебя быть человеком, но ты остаешься животным. Я не знаю, где находится сердце Джаспера Терстона, но мы похоронили его не там. Кто-то ограбил могилу, и прежде чем ты спросищь снова, я скажу тебе, что не знаю, кто именно.”

“Ни один койот, все еще находящийся в руках сатаны, не смог бы ступить и одной лапой на эту священную территорию. Разве не в этом был смысл закапывать всех этих мертвых детей в землю?”

Ее лицо помрачнело. “Нам пришлось очистить землю, чтобы не допустить этих монстров”.

“Думаю, это не сработало, сестренка. Должно быть, они нашли его и выкопали.”

“Если бы они нашли Джаспера Терстона, все было бы намного хуже, чем сейчас. Ты знаешь, что это правда.”

Да. В этом не было никаких сомнений. Если Гленн и его ребята владели сердцем Джаспера, они владели его магией, и они сделают все возможное, чтобы раскрыть его силу в полной мере. Ему нужно было чем-то заняться. Каждый проходящий день приближал койотов к тьме, которая могла искалечить мир, возможно, даже уничтожить его.

“Если не койоты украли его, то кто же?” он спросил. ”Какой дегенерат пойдет рыть ямы на кладбище у черта на куличках?"

“Ну же, Кассий, — сказал Верн, — это чистое золото, чистое, как Дева Мария. Ты же знаешь, что это стоит больше доллара и двух монет.”

Кассиус Снек скрестил руки на груди и посмотрел на капсулу. “Черт возьми, Верн. Это универсальный магазин, а не банк. Ты получил мое предложение. Если тебе это не подходит, что ж, ты знаешь, где дверь.”

Верн покачал головой. “Ты же знаешь, что не можешь отнести это ни в один банк. С моим долгом они дали бы мне деньги только для того, чтобы снова забрать их. Просто кучка низкопробных грязных воров — вот кто они такие, ничем не лучше бандитов, которые их грабят. На самом деле, я бы сказал, что бандит — это более высокий класс людей из этих двух. По крайней мере, он не обнимает тебя за плечи, как будто ты его родственник, прежде чем ограбить тебя до нижнего белья.”

Дверь открылась, и вошел высокий мужчина. Верн и Кассиус притихли при виде этого незнакомца, с его тяжелым телосложением, пыльной одеждой, лохматыми волосами и еще более лохматыми бакенбардами. Его кожа была цвета опавших листьев. Незнакомец рассматривал товары, и Кассий одним глазом следил за ним, пока Верн продолжал торговаться.

— Я возьму за нее три доллара. Черт возьми, вы все равно можете заработать на ней до пяти долларов прибыли; может быть, даже десять.”

“Чушь собачья. Это твое яйцо вполне может быть золотом дурака.”

“Нет, сэр, это не так! Я бы не стал пытаться обмануть тебя, старый друг. Я все выше и выше поднимаюсь. Это здесь из чистого золота. Вот, взгляни.”

Верн открыл капсулу.

“Проклятие!” — сказал лавочник, обмахиваясь веером перед его лицом. “Твое яйцо пахнет тухлятиной. Что ты там хранил, лосося месячной давности?”

Будучи гробовщиком, Верн Пипкин не был так чувствителен к запахам, как большинство людей. Он думал, что достаточно хорошо очистил внутреннюю часть капсулы, но…

“Он просто немного пахнет из-за своего возраста. Видите ли, я продаю вам здесь антиквариат, подлинный предмет, если вы когда — нибудь видели…

Руки схватили Верна за воротник. Его развернуло кругом. Незнакомец набросился на него со скоростью горного льва и выглядел вдвое более злобным. Его костяшки пальцев побелели, когда он сжимал золотое яйцо, Верна начала трясти.

“Пожалуйста, друг, ” сказал он, “ Что все это значит?”

Одним махом незнакомец вырвал капсулу из рук Верна. Он открыл его до конца, обнаружил, что она пуста, и сердито посмотрел на гробовщика.

“Где, черт возьми, ты это взял?”

Верн судорожно сглотнул. — Да ведь это семейная реликвия. Принадлежала моей дорогой покойной бабушке.”

“Дерьмо собачье”. Мужчина толкнул его. “Где ты это взял? Я не собираюсь просить тебя снова; по крайней мере, не вежливо.”

“Нет необходимости в этом грубом обращении, друг. Разве мы не белые люди?”

"Нет. Я полукровка, а ты проклятый упырь, вот кто ты такой.”

Лицо Верна исказилось. “Что это сейчас?”

"Ты обгладывал могилы"..

Хотя он пытался заговорить, весь воздух покинул легкие Верна. Раздался громкий щелчок, и когда он обернулся, то увидел, что Кассиус подошел, держа в руках дробовик, который он держал под прилавком для таких грубых клиентов.

“Теперь слушайте внимательно, мистер”, - сказал владелец магазина. “Я не хочу никаких неприятностей в моем заведении. А теперь почему бы вам не—

Незнакомец выхватил дробовик у Кассиуса одной рукой, даже не сводя глаз с Верна.

“Похороненные вещи должны оставаться похороненными”, - сказал незнакомец. “Ты выкопал то, что тебе лучше было бы оставить глубоко в земле”. Он посмотрел на Кассия. “В этом городе точно будут проблемы. Означают неприятности.”

Незнакомец перебросил капсулу через плечо, и она со звоном упала на пол. Верн вздрогнул, надеясь, что на нем не останется царапин или вмятин.

“Где это?” — спросил незнакомец. “Где сердце?”

Взгляды обоих мужчин упали на Верна. Он заметил странную красноту в радужках незнакомца.

“Мистер… э-э… как вас зовут, сэр?”

“Лютер Бирн. Ты бы поступил умно, если бы запомнил это.”

“Мистер Бирн, я заявляю, что о таком сердце я ничего не знаю”.

“Ты ниже коровьего падди, но ты не простак. И нет времени тратить его на эту дурацкую болтовню. Скажи мне правду, и я оставлю тебя в живых.”

Кассиус заговорил: “Мистер Бирн, пожалуйста, не делайте этого в моем заведении”.

Верн фыркнул. “Ты не имеешь в виду, не делай этого вообще, Кассий?”

“Ах, черт возьми, Верн, конечно”.

Тот, кого звали Бирн, глубоко вздохнул. Верн мог бы сказать, что этот дородный мужчина сдерживал насилие, которое пришло к нему по первобытному инстинкту, но он, возможно, не сможет долго сдерживать его. Это может вырваться непроизвольно, как автоматический рефлекс на ложь. Верн облизнул губы. Здесь он должен был принять решение.

“Слушай внимательно, Верн, — сказал Бирн, — ты проклял этот город. Будь проклято почти все человечество, если бы это сердце попало в плохие руки. Теперь я могу простить тебе то, что ты не знал, насколько важным было это сердце, но я, конечно, не могу простить, что ты солгал мне в лицо о том, где ты его спрятал. Я знаю, что в какой-то момент у тебя оно было. Я чую это от тебя, как дерьмо на свиноферме.”

Верн отвел взгляд, когда глаза Бирна стали еще краснее, рубины загорелись на солнце. Это был не обычный человек. Он был таким же странным, как и сердце, о котором он спрашивал. Может быть, сердце действительно было опасным.

“Оно бьется”, - сказал Верн. “Бьется, хотя нет тела, за которое можно было бы биться”.

Бирн молчал, ожидая продолжения.

“ Доктор сказал, что хочет изучить его. Я дал ему это во имя науки.”

“Какой док?”

”Доктор Юрайя Крейвен".

Кассиус сказал: “Он городской врач, мистер”.

“Я понимаю это”, - сказал Бирн. “Где я могу его найти?”

Верн начал рассказывать ему, но Кассий прервал его.

“Он уехал”, - сказал владелец магазина.

“Уехал?”

"Он зашел вчера, чтобы запастись дорожными принадлежностями. У него был билет на чайник. Сказал, что едет на восток. Я не помню, куда именно, но его путь был достаточно далек, чтобы потребовался локомотив.

Бирн закрыл глаза и глубоко вздохнул. Верн отвернулся.

“Сладкие галлнипперы, мистер. Твое дыхание может сбить канюка с навозной телеги.”

Верн мгновенно пожалел об этом, когда здоровяк притянул его ближе, его кулаки туго стянули воротник Верна вокруг шеи.

”Ты должен рассказать мне все, что нужно знать об этом Крейвене", — сказал Бирн. “И ты поможешь мне выяснить, куда он направляется”.

“ Боюсь, мне больше нечего сказать.

Кассий наклонился к нему. “Ну же, Верн. Разве ты не видишь, что этот человек серьезно относится к делу? Повесь свою скрипку, проклятый дурак, потому что он дубит твою шкуру”.

Верн бы врезал продавцу в круглый живот, если бы Бирн не держал его до сих пор. Он снова попытался облизать губы, но во рту было сухо, как в пустыне. И поэтому он рассказал ему все, начиная с ограбления могилы и заканчивая сделкой с Крейвеном и тем, как доктор, похоже, думал, что наткнулся на находку века. Когда Верн закончил, хватка Бирна на нем немного ослабла.

“Итак, я был с вами откровенен, мистер Бирн. Я уже все вам рассказал, и больше ничего не будет.”

”Отведи меня в его кабинет".

“Но… но он уехал”.

“Возьми меня в любом случае”.

Он отпустил Верна, вызвав у него желание убежать. Но, судя по тому, как быстро Бирн набросился на него, он знал, что даже не выйдет за дверь. Он вернул пальто на место, поправив воротник с оборками.

“Я не могу помочь вам больше, чем уже помог”, - сказал он. “Крейвен уехал из города. Теперь он как негр в поленнице дров; исчез. Кто знает, где он может быть.”

Бирн отпустил Верна, взломал дробовик и разрядил патроны, прежде чем отбросить его в другую сторону магазина. Верн вздрогнул, когда его снова схватили за руку, хватка Бирна была подобна ловушке для ног. Он повел его к двери, а Кассиус остался за прилавком с тупым выражением лица. От него не будет никакой помощи. Верн потянулся к золотой капсуле на полу и поднял ее, когда они выходили. Ни за что на свете он не оставил бы это Кассиусу бесплатно.

Они шли по улице в относительной тишине, Верн только указывал дорогу. Кабинет врача находился недалеко от универмага. Что, по мнению этого негодяя, он там найдет такого, что хоть как-то поможет его преследованию? И вообще, кто такой этот Бирн? Он не объявлял себя представителем закона или какой-либо другой власти. Что дало ему право помыкать Верном, как будто он был не лучше индейца? Он был уважаемым членом своей общины, который оказывал важную услугу. Итак, он разгрыз могилу у черта на куличках — что в этом плохого? Его беспокоило, что Кассиус Снек теперь знает об этом, но позже Верн утверждал, что сказал Бирну только то, что хотел услышать, что в вынужденном признании в ограблении могил не было правды. Тем не менее, Кассиус был болтуном, и все в городе покупали товары в его магазине. Сплетни распространятся, как оспа.

Когда они добрались до офиса, Верн оторвал взгляд от окон и посмотрел на Бирна.

“Если вы намеревались вломиться в кабинет доброго доктора, я не буду в этом участвовать”.

Бирн взялся за дверную ручку и попытался толкнуть, явно не знакомый с довольно новым изобретением. Верн самодовольно ухмыльнулся и повернул ручку для него, затем понял, что он вернулся к словам, которые только что произнес. Бирн втолкнул его внутрь и раздвинул занавески, чтобы впустить свет. В офисе было прохладно и стерильно, как и у его владельца. Бирн сначала обыскал офис, затем отправился в заднюю часть здания, чтобы обыскать жилые помещения Крейвена, взяв с собой Верна. Они выдвинули ящики и подняли крышку его письменного стола с откидной крышкой. Бирн, казалось, искал не только глазами, но и носом, обнюхивая каждый уголок. Верну пришлось отвести взгляд. Этот человек был просто отвратителен. Когда Бирн подошел к книжной полке, он фыркнул на определенный том и вытащил его. Открыв его, он понюхал страницы.

— Боже милостивый, сэр, — сказал Верн. “Что, черт возьми, вы делаете?”

Бирн еще раз шмыгнул носом и положил открытую книгу на стол. Он указал на нее.

“Это”, - сказал он. “Это последняя страница, к которой он прикасался. Его запах повсюду.”

“Как вы могли—”

Бирн постучал по заголовку страницы.

Пенсильванский университет.