Тридевятое. Книга первая

Глава 1 Три стрелы

В Тридевятом царстве, в величайшем государстве жил да был славный царь Берендей. Владения его простирались далеко за горизонт вдоль берега широкой реки Иволги, впадающей в Синее море, берега которой обрамляли высокие плакучие ивы, касаясь длинными ветвями мерно бегущей водной глади. Мимо высоких горных хребтов, высшие вершины которых даже летом были покрыты снегом. Зачарованный лес, раскинувшийся на многие вёрсты севернее столицы, пугал нечаянно забредающего туда путника всевозможной нечистью да запутанными тропинками. Встретить среди деревьев лешего или заметить качающуюся на ветвях смеющуюся русалку было каждодневным делом для забредающих туда жителей местных деревенек.

Поля колосящейся, отливающей золотом на солнце пшеницы встречали путника у небольших селений, где местные ребятишки торговали сахарными петушками на палочке на широких ярмарках, на которые съезжались все окрестные торговцы. И какой только зверь и птица не водились в местных густых лесах. Какую только рыбу диковинную невозможно было выловить в водах многочисленных чистых прудов да небольших звонких речушек. То был благодатный край, сдобренный солнечной лаской и обходимый суровыми зимними бурями стороной. Отрадно было править сей благодатной землёй.

Берендей всегда знал, что займёт своё место на троне вслед за отцом своим как первый среди братьев-царевичей, а после победитель всех традиционных испытаний, потому с детства был голоден до знаний по управлению государством, обучен грамоте и всем полагающимся будущему правителю наукам. То были мудрые годы правления, ширились владения, осваивались поля, строились новые деревни и разрастался город вокруг стен белокаменного кремля.

Но годы мало-помалу взяли своё, не успел он оглянуться как превратился в дряхлого старика.

Ранее могучий царь уронил ложку из трясущихся рук. Мальчишка-служка сразу же бросился поднимать её и, извиняясь, тщательно обтёр вышитым льняным полотенцем, аккуратно вернув на стол. В последние годы правления царь стал совсем плох, неведомая хворь пыталась сжить его со света. Он сидел, не двигаясь, сгорбившись, глядя в пустоту сквозь портрет покойной жены в противоположном конце горницы, не проронив ни слова. Мальчик ждал, привыкнув к этой уже каждодневной картине.

Всё чаще Берендей застывал посреди покоев или сидя на троне, скрючившись, руки дрожали, посему подпись на важных документах стала кривой и заляпанной красными чернилами, а сами буквы мелкими-мелкими, почти сливавшимися воедино в некоторых местах. Иногда никто из бояр не мог прочесть написанное царём-батюшкой, что уж говорить о других людях. Временами он пытался поправить кляксу дрожащей рукой, но делал только хуже, размазывая её по уже написанному на белой бересте тексту. Приходилось начинать всё сначала. Царь угасал, но жил. У него ещё остались неотложные дела на этом свете. А вопрос престолонаследия стоял как никогда остро.

— Позови, Прошка, сыновей моих. Есть у меня к ним разговор.

Мальчик вздрогнул от неожиданности, он уже успел привычно задремать, стоя за спиной царя.

— Сей час, царь-батюшка! — только вымолвил он, скрывшись за дверьми.

Берендей посмотрел на свои дрожащие руки, сделал глубокий вдох и сжал кулаки, силой воли пытаясь заставить их слушаться, получалось плохо, но он всем сердцем верил, что доживёт. Царь обязательно должен увидеть: как один из его сыновей взойдёт на трон; непременно отведать чарку мёда на пышных свадьбах и дать имена первенцам, как было принято в этих краях. Болезнь одолевала всё сильнее, с каждым разом раскрываясь как ядовитый цветок, обнажая новые ранее неизвестные признаки. Ещё вчера дрожь была лишь в руках, а на завтра охватывала всё тело. Придворные лекари лишь качали головами да поили царя-батюшку горькими отварами из лечебных трав, заставляли больше проводить времени в покое и обязательно раз в три дня париться в бане, чтобы сбить хворь душистым веником. Больше не мог Берендей держать в слабых руках всё царство-государство, а новые угрозы не дремали, подступая то с границ, то из самого сердца Тридевятого. Порой не только тело, но и острый ум начинал притупляться, и тогда царь чувствовал себя по-настоящему беспомощным. Время правления подходило к концу так же, как отмеренный жизненный срок.

Царь давно потерял счёт времени, день для него резко сменялся ночью и переходил в другой, не оставляя за собой следа из значимых воспоминаний. Не заметил и того, как быстро пролетело время сейчас, явив перед взором трёх добрых молодцев — братьев-царевичей. Он не обратил на вошедших никакого внимания, пока те не заговорили, привлекая к себе отцовское внимание.

— День добрый, царь-батюшка! Рад, что сегодня ты в добром здравии! — балагур Василий растянулся в приторно сладкой улыбке, всегда стараясь угодить любимому отцу.

— Здрав будь, царь-батюшка! Али случилось чего? Али подсобить чем? — старший Сергей как обычно выглядел серьёзным и полным решимости выполнить любое поручение, что подготовил для него царь.

— Здравствуй, царь-батюшка. — Иван прошёл следом за остальными братьями, мягко улыбнувшись отцу и коротко поприветствовав его.

— Правил я Тридесятым царством тридцать лет и три года, то было славное время. Но век мой короток, настал ваш черёд. — Берендей осторожно поднялся из-за стола, медленно, словно шагами тряпичной куклы приблизившись к детям и остановившись напротив, окинул их тяжелым взглядом, никто из царевичей не проронил ни слова. Все давно знали, что значат эти слова. — Дольше положенного откладывал я этот день, давал вам троим вырасти да набраться сил, но сегодня объявлю начало передачи власти. Трон царский отойдёт тому из вас, кто выполнит три испытания. Сердце ваше должно быть открыто, душа чиста, ум остёр, а руки сильны.

Он снова сжал руки в кулаках, стараясь унять собственную дрожь.

— Однако перед тем, как приступить к испытаниям, должно по традиции стрелы пустить. В чей дом она угодит, там и есть судьба ваша.

Царь мягко улыбнулся, действие далось ему с трудом, нарушая привычную безэмоциональную маску старческого лица. Он перевёл взгляд на портрет, с заметным трепетом рассматривая его.

— Мы прожили прекрасную жизнь с моей Людмилой. Стог сена, за которым она отдыхала, спасаясь от полуденного зноя, стал первым местом нашей встречи. То было самое счастливое время в моей жизни. — Берендей оторвался от портрета и бросил короткий взгляд на сыновей. — Стрелы должно выпустить завтра в двенадцать по полудню. Будьте готовы.

Царь отвернулся и заковылял обратно к столу. Каша давно остыла, но у него и так ком в горле стоял, волнение наполняло старое тело, словно возвращая в те самые времена, когда он так же предстал вместе со своими братьями пред царём-батюшкой под ласковым взглядом покойной матушки и озорной улыбкой младшей сестрицы. Уже давно нет никого из них среди живых. А о младшем брате Якове, ушедшем когда-то за Синее море, многие годы не было никаких вестей, все давно смирились с тем, что он сгинул в морской пучине или в далёких землях.

— Твоё слово закон для нас. — Сергей поклонился.

Вторя ему, Василий и Иван тоже отвесили поклоны. Послышался звук закрывающейся двери. Берендей выдохнул и вновь взял дрожащими пальцами ложку.

— Что лекари говорят? — услышав вопрос, он поднял тяжелый взгляд, так и застыв с зажатой в ладони дрожащей ложкой.

Младший из братьев — Иван стоял перед ним и переминался с ноги на ногу, он был юн, лёгкий светлый пушок едва затронул его лицо, не грозясь перейти в мощную бороду Сергея или пшеничные, завивающиеся усы Василия. Однако взгляд был не по годам решительным. Берендей постоянно про себя отмечал, что видит в младшем сыне себя: та же тяга к знаниям, те же способности к обучению… Но в отличие от него, Иван более добр и мягок. Он никогда не перечил ему напрямую, но всегда пытался помочь советом или осторожно высказывал своё мнение по тому или иному вопросу. Этими качествами мальчик пошёл в свою мать, чья улыбка сияла как солнце до самого конца.

— Всё одно. Ваша хворь неведома и неизлечима, царь-батюшка. — Берендей слегка поморщился, цитируя придворных лекарей.

— Неужели ничем нельзя помочь?

— Пью горькие отвары из трав, каждый раз они всё отвратительней на вкус.

— Возможно, стоит прибегнуть к методам заморских лекарей?

— Больше иголки в себя втыкать не дам. Я царь, а не ёж какой-то. — возмутился царь, припоминая печальный опыт взаимодействием с лекарями, прибывшими из-за самого Синего моря.

— А волшебные снадобья?

— Горбатого могила исправит.

Иван нахмурился.

— Вечно вы шутите, тятенька.

— Куда мне там.

Берендей резко посерьёзнел и оборвал нарастающее негодование сына следующей репликой.

— Ты о себе беспокойся. Трон мой лучшему достанется, испытания тяжёлые под стать вам. Только истинный царь их выдержать сможет. Али пройдёшь, али сломаешься.

— Все знают, что трон отойдёт старшему Сергею, он намного сильнее меня или Василия.

— Пусть так, но ты родился в царской семье и должен соблюдать наши традиции. А значит — бороться за право сидеть на троне. Испокон веков все царевичи состязаются в выбранных царём испытаниях. Но сначала невесту найти надобно, опорой и поддержкой она тебе станет.

Берендей вновь смягчил тон, вспомнив о покойной жене. Иван мать не знал, но выжил только благодаря её жертве. Роды, прошедшие неудачно, оставили за собой горечь прощания с любимой женой и счастье от обретения дорогого младшего сына. Осознание второго пришло не сразу. Первые годы жизни третьего сына Берендей не мог его видеть, а находиться в одной горнице с колыбелью было сродни пытки. «Почему выжил именно он?» — такой ужасный вопрос постоянно посещал царскую голову, как только воздух разрезал требовательный детский плач напоминавшего о себе Ивана. Чтобы не совершить ничего необдуманного, отец полностью закрыл для младшего сына своё сердце, отказывался замечать его, не справлялся о состоянии мальчика у кормилиц и мамок-нянек, которые, наоборот, старались отдать всю свою доброту и заботу младшему царевичу, так рано лишившемуся маменьки. Видя отношение тятеньки, старшие сыновья тоже стали сторониться его и попрекать на ровном месте. Однако Иван рос словно берёзка в чистом поле, гнулся от порывов ветра, но не ломался, стойко снося все выходки старших братьев. Мальчик со рвением учился как грамоте, так езде на лошади или боевому мастерству. И от этого усердия, любое дело у него спорилось.

«— Прости, я не знал её, но мне кажется, что она была похожа на солнце» — сказал шестилетний царевич, однажды пробравшись в покои своего отца. Берендей со сжиманием сердца сейчас понимает, что так и не посмотрел на него тогда, не удостоив мальчика даже упрёком. Лишь когда скрипнула дверь, царь поднял взгляд, заметив аккуратный берестяной свиток в дальнем конце деревянной лавки. Сначала он сделал вид, что не приметил его и продолжил корпеть над берестяными грамотами, но вскоре любопытство взяло верх. Слёзы градом покатились, как только он развернул послание. Закрыв глаза рукой, царь плакал словно младенец. Неумелыми детскими руками, черным угольком по белой бересте была нарисована молодая женщина, и улыбка её сияла словно солнце.

С той поры начала расцветать отцовская любовь алыми маками.

Берендей самолично справлялся об успехах младшего сына, чем сильно радовал ранее обеспокоенных его холодностью мамок-нянек. Иногда тайком наблюдал за тем, как мальчик упражняется с луком или мечом, и со временем его сердце оттаяло. Он перестал винить младшего сына в смерти дорогой супруги, а жизнь, наконец, наладилась.

Сейчас по прошествию стольких лет, он видел перед собой доброго, светлого душой и крепкого телом юношу, который был готов к состязанию за право занять престол.

— Слово царя-батюшки — закон. — Иван поклонился и поднял взгляд на отца, тот держался, но выражение его лица выдавало измученность болезнью, как бы ни старался Берендей выглядеть сильным, годы брали своё, а неведомая болезнь сжигала изнутри, порой делая некогда живое лицо похожим на бездушную маску, а руки царя тряслись не переставая.

— А сейчас ступай и гони Проню обратно, мне нужно закончить трапезничать.

Иван кивнул и послушно покинул горницу, решив больше не докучать отцу расспросами. На выходе у дверей он приметил Прохора, тот переминался с ноги на ногу, со скуки считая царапинки на дереве. Едва завидев царского сына, тот вздрогнул, откланялся и быстро юркнул за дверь — заниматься своими обычными делами — помогать царю. Бояре из-за этого постоянно негодовали: с чего бы царь решил оставить подле себя одного только мальца, мог бы приказать куда большему количеству служек ухаживать за ним, не было лишним и стрельцов поставить на стражу возле покоев. Но царь упрямо стоял на своём. «Это мой дом, я здесь каждого в лицо знаю, никто не посмеет мне навредить!» — обычно отвечал на их опасения Берендей. Хоть он и был слаб да подкошен болезнью, да дух его никто не мог сломить.

Иван отчасти с беспокойством бояр был согласен, но спорить с царём-батюшкой было словно воду решетом таскать, потому пока с советами временил.

— О чём это ты с отцом толковал? — Василий вырос перед ним внезапно словно давно поджидал, пока младший покинет царские покои.

— Ни о чём. Всего лишь справлялся о здоровье батюшки. — спокойно ответил Иван, игнорируя прямой выпад со стороны среднего брата.

— Конечно! Ты же у нас его любимчик. — фыркнул Василий в светлые усы и сделал шаг, оказавшись лицом к лицу с младшеньким. Средний был всего лишь на полвершка выше, но всё равно пытался быть первым и в этом отношении, всегда стараясь смотреть на братца сверху вниз. — Запомни, Иван! Захочешь сжульничать в грядущих испытаниях, пеняй потом на себя! Отец явно тебе что-то рассказал!

— Я знаю не больше твоего. — ровным голосом заметил Иван, отстраняясь от брата. — Неважно веришь ты мне или нет. Но я действительно справлялся о болезни отца.

— Конечно, наш Иван весь такой заботливый, весь такой правильный! Любимый сын! — Василий усмехнулся и отступил, лёгким взмахом руки поправив светлые кудри. — Что ж, посмотрим завтра, что за невеста тебе достанется. Смотри не женись на кикиморе!

Рассмеявшись собственной шутке, он направился в другую часть терема, чтобы побеседовать о более интересных вещах с девчатами, которые, вероятно, уже освободились от вездесущего контроля заправляющей всем на царской кухне бабки Настасьи. Впрочем, та тоже не была против общества Василия, миловидный царевич с яркой улыбкой, сладкими речами да проникновенными песнями о любви ей очень нравился. Иногда Иван даже завидовал способности старшего брата найти подход к любой девушке, казалось, что ни одна мимо него не пройдёт, не влюбившись в сияющие светлые глаза, длинные волнистые волосы, пшеничным потоком рассыпанные по плечам, и бархатный смех.

— Они все считают, что мне так нужен этот трон. — Иван горько усмехнулся и поплёлся на конюшню, решив немного прокатиться верхом и освежить голову.

Пока он мчался на коне по широким просторам Тридевятого царства, день начал клониться к вечеру, на горизонте замелькали яркие всполохи заката, являя последние блики солнца перед наступлением царствования темноты. Иван чувствовал под собой сильные мышцы своего коня и это успокаивало лучше любого лекарского отвара. Сивый никогда не был против того, чтобы пробежаться со своим молодым хозяином вдоль раскинувшихся за пределами Царьграда полей, пройтись галопом до местного Девичьего пруда или зайти в расположившуюся неподалёку берёзовую рощицу.

Царевич пустил жеребца рысью, проезжая по свежескошенной траве мимо недавно собранных громадных стогов ароматного сена. Ему нравилось бесцельно объезжать ближайшие к городу владения и наблюдать за жизнью крестьян, возможно ли, что он хотел такой же спокойной, размеренной жизни для себя? Скорее всего. Но судьба распорядилась иначе. Его место было в царском тереме, где следовало соблюдать обычаи и чтить традиции предков, приветливо общаться со всеми и показывать интерес к судьбе дочерей да сыновей очередного воеводы, всеми силами пытающегося пропихнуть отпрысков на лучшие места при дворе. Порой он чувствовал, что такая жизнь не для него, но долго об этом не задумывался, смирялся и зарывался по уши в занятия грамотой да тренировки, на которых пару раз смог сладить даже с Сергеем, который по праву считался самым умелым воином во всём царском тереме, но так и не получил от него никакого одобрения. Василий обычно в поединках не участвовал, говоря, что боится за своё прекрасное лицо, и лишь изредка устраивал показательные бои с доверенным воеводой, чтобы выступить во всей красе перед знатными девицами.

Иван придержал коня и спешился. Он отпустил Сивого пастись неподалеку, а сам пристроился к стогу сена, привалившись к нему спиной, чувствуя душистый аромат засохших трав. Он наслаждался последним спокойным вечером, глядя на последнюю тонкую полосу заката, алевшую на горизонте.

Вскоре начало смеркаться, на Царьград с его обширными окрестностями опустились тёмные сумерки, мелкие яркие звёздочки то и дело начали загораться на высоком небосклоне. Нужно было возвращаться в царский терем, пока не стемнело окончательно. Иван хотел было подняться и окликнуть коня, который пристроился к одному из стогов неподалёку, резво жуя недавно собранное сено, как вдруг услышал приятный женский голос совсем рядом.

— Почему кручинишься, добрый молодец?

Иван повернул голову и застыл. Напротив стояла высокая, статная девушка, одетая в длинный сарафан, сшитый из тёмно-зелёного льняного полотна, её коса, перекинутая через плечо, со слегка выбитыми русыми волосами выдавала в ней работящую натуру. Но больше всего Ивана привлекли её глаза, в опустившихся сумерках они горели словно звёзды…

— Я в добром здравии, спасибо, что справилась. — улыбнулся Иван, поднимаясь, чтобы говорить с незнакомкой с глазу на глаз.

— Не каждый день встретишь одинокого царевича в чистом поле.

Девушка повернулась на пятках, отвернувшись от него, глядя на звёздное небо.

— Вот, и подумала, мол печаль у тебя какая.

— Ты знаешь меня?

— А кто ж тебя не знает? — голос выдавал то, что она улыбается.

— Раз так то, ты скажи чьих будешь?

— Василиса я, просто Василиса. — ответила девушка, подставляя лицо ночному свежему ветерку.

— Ты из этих мест, Василиса?

Иван сам не знал, почему так быстро заинтересовался этой едва знакомой девушкой, было в ней что-то таинственное, которое так и манило к себе.

— Может из этих, а может и из тех. — неопределённо отозвалась Василиса. — Это так важно?

— Отнюдь. Просто любопытно.

— Отвечу, когда ты скажешь: что за печаль у тебя на сердце?

— Хочешь, чтобы я пожаловался тебе на нелёгкую судьбу? Засмеёшь ведь.

Она резко повернулась к нему, глядя прямо в глаза.

— От чего же? У простого люда свои печали, у царского — свои.

— Однако царевичам не пристало роптать на нелёгкую судьбу.

— Оно верно. Немногим дано тебя понять, большинство скорее сочтут подобное за грубость и неуважение к крестьянским заботам.

Василиса покачала головой, разглядывая собеседника, нельзя было не отметить, что Иван был статен и прекрасен, его золотистые волосы даже в темноте отливали солнечным светом, и только печальный взор говорил о том, что на самом деле царевичу тоже не так легко живётся на этом свете.

— Ты можешь рассказать, я постараюсь долго не смеяться. — мягко улыбнулась она, пытаясь подбодрить Ивана.

Царевич задумчиво кивнул, вероятно, размышляя о том стоит ли говорить о своих переживаниях с едва знакомой девушкой. Но было в ней что-то такое, что располагало к себе с первых секунд их встречи, так что он всё же решился на разговор по душам.

— Знаешь ли ты про обряд отпускания стрелы?

— Это тот, с помощью которого царские сыновья ищут себе невесту? Слыхала.

— Царь-батюшка назначил его на завтра. И хоть я и должен радоваться скорой женитьбе, но, честно говоря, чувствую себя не в своей тарелке из-за происходящего.

— Боишься, злюка попадётся? Али карга старая?

— А кто ж такого не боится⁈

Василиса усмехнулась:

— И правда. В этом немного счастия будет.

— Я бы хотел знать человека, с которым мне суждено прожить всю жизнь, заранее. Влюбиться по-настоящему. — он горько усмехнулся и покачал головой. — Но сия роскошь недоступна даже царевичам, что уж говорить о простом народе.

— У тех, к кому попадут ваши стрелы тоже не будет выбора. Она обязана быть царской невестой по воле случая. — Василиса задумалась. — Впрочем, это не такая уж и плохая судьба.

— Если бы ты была на моём месте, то вышла бы за того, на кого стрела указала?

Она тихо засмеялась.

— Сложно представить себя на месте царской особы, когда всю жизнь не можешь найти свой угол.

— У тебя нет дома? — сочувственно спросил Иван. — Я с радостью помогу тебе устроиться на службу в царском тереме.

— У тебя доброе сердце, Иван-царевич. — девушка сделала шаг навстречу к собеседнику, оказавшись совсем близко к нему. — Но у меня есть дом — всё Тридевятое царство.

— Это можно назвать родиной, а не домом. — покачал головой царевич.

— Ты совсем меня не знаешь, а уже готов помочь.

— Хорошему человеку всегда хочется помочь.

— Откуда же тебе знать, что я хорошая?

Иван тихо засмеялся будто девушка сказала что-то очевидное:

— У тебя на лице всё написано, не может быть у плохого человека таких сияющих глаз.

Василиса солнечно улыбнулась ему в ответ:

— А знаешь, Иван-царевич. Если бы твоя стрела угодила в мой двор, я бы пошла за тебя замуж.

Иван хотел было ответить, но девушка уже скрылась за соседним стогом сена.

— Эй, погоди!

Иван побежал следом за ней, но зайдя за стог никого не обнаружил, Василиса словно растворилась в ночном воздухе. Царевич повертел головой, пробежался меж ближайших стогов, но только ночной ветерок гулял в чистом поле, играя с засохшими травинками. Никакой загадочной девушки не было и в помине. Ещё немного побродив между стогов, раздосадованный юноша окликнул коня и двинулся в сторону города, так и не заметив, что из-за сухой травы за ним с интересом наблюдает небольшая лягушка, а глаза её сияют словно звёзды.

Царьград, будучи столицей Тридевятого царства, был огромен. Основная его часть была окружена величественными стенами белоснежного кремля, в башнях которого круглосуточно дежурили сменные стрельцы, мелькая тут и там алыми точками. Вокруг раскинулся разрастающийся город, многие крестьяне переезжали сюда из деревень в надежде разбогатеть да выгодно выдать замуж дочь красавицу или пристроить хотя бы одного отпрыска служить в царский терем. Даже самая чёрная работа там считалась почётной, а жалование хорошо и платили исправно, никого рублём не обижали.

За стенами были свои рынки, лавки с товаром и кабаки, из которых каждый вечер гурьбой выплёскивался хмельной народ. В отличие от вылизанных лавочек внутри, заведения снаружи отличались деревенской простотой, зато их было много больше, и каждый мог найти себе свободный угол. Жизнь кипела, лилась стройным потоком по витиеватым улочкам, лентой сбегая в поля, где активно шёл сенокос, и приближалась пора сбора урожая.

В стенах кремля тоже было оживлённо, лавки были богаче, а на рынках продавались даже заморские товары из далеких восточных держав.

Посреди большой площади над всем царящим вокруг великолепием, окружённый дополнительными стенами и мощными воротами, высился резной царский терем аж под три этажа. Резчики настолько хорошо потрудились над ним, что все без исключения наличники представляли собой резное кружево витиеватых узоров. Зодчие придали внимание каждой детали, будь то крыльцо или богато украшенные ворота, всё кричало о том, что терем принадлежит царю. Стрельцы посменно дежурили у ворот и ходили вокруг караулами, хоть и любил люд простой царя-батюшку да сыновей его, но следовало держать ухо востро, мало ли какой неприятель под стены терема пожалует.

Ближе всего к обители царя-батюшки располагались дома бояр, воевод и других знатных особ, образуя тем самым богатейшее кольцо. Каждый дом старался выделиться: у кого резьба наличников искуснее, у кого терем больше, а кто и вовсе пытался вырастить диковинные деревья в своём саду, поражая соседей заморскими фруктами, не всегда приятными на вкус, но весьма экзотично выглядящими. Сегодня в городе царила приятная суета, был воскресный выходной и многие выбрались погулять по ярмаркам, кто-то выбирал ягоды послаще, кто-то праздно шатался, рассматривая диковинные штуки, привезённые из-за моря, а кто-то за обе щеки уплетал карамельного петушка на палочке. Сегодня истории было суждено повернуть свой ход.

— Бояре да люд простой! Поскорей на площади собирайся! Три царских сына стрелу пускать будут! В чей дом попадёт, та и невестой прослывёт!

Звонкий голос бирюча (глашатая) разорвал городскую суматоху, мигом нарушая размеренную атмосферу. Бабки да девки побросали работу, бросившись со всех ног в сторону царского терема. Доколе неизвестно, кто следующей царицею будет, а ежели и я? — пробегала озорная мысль среди девчат. Прошлая царица была из простого крестьянского рода, её правление было мудрым и справедливым, во всем поддерживала покойная Людмила своего дражайшего супруга. Это давало надежду простому люду на то, что любая могла рассчитывать на благосклонность судьбы. Многие на приданом сидели, так что шанс выскочить замуж за царского сына был крайне удачен!

Мужики в основном шли из праздного любопытства, интересно было как волшебный лук стрелять будет стрелами заговорёнными, многие только россказни стариков об этом слышали. В прошлый раз лук стрелял тридцать лет и три года назад. А когда будет следующий раз — неизвестно, посему стоило поторопиться поглазеть на диковинку.

Очень быстро площадь заполнилась людьми так, что яблоку было негде упасть, особо ушлые стремились пролезть в первые ряды, чтобы рассмотреть действие как следует. Близко к центру народу подойти не давали бдительные стрельцы, выставленные по периметру воеводами, старший из которых самолично руководил процессом. Царевичи стояли в центре, обряженные в праздничные кафтаны. Царя-батюшки, видно, не было, с утра ему нездоровилось.

— Засим зачитываю царский указ! — провозгласил бирюч, разворачивая ценную берестяную грамоту. — В порядке старшинства царским сыновьям должно выстрелить заговорёнными стрелами из волшебного лука! В чей дом стрела угодит, там и суженая царевича живёт! Ежели выбор не люб, отказаться он не в праве. Решение стрелы единственно верное и признаётся главенствующим!

Собравшиеся на площади затихли, затаив дыхание в ожидании. На вид обычный деревянный лук и колчан с тремя стрелами стояли посреди круга, ожидая своего часа.

Старший царевич — Сергей вышел вперед и сжал лук мощной рукой, он никогда в себе не сомневался. И престол будет его, и лучшая невеста тоже. Без промедления натянул тетиву и выстрелил в воздух. Летящая прямо вверх стрела изменила направление, повернув в аккурат к дому главного воеводы, со свистом вонзившись в конёк на крыше. Вот удача! Все знают, что у него старшая дочка красавица-Марфа на выдане! Толпа возликовала, а Сергей вскочил на подведённого коня, поскакав к дому своей будущей супруги под дружное одобрение окружающих через живой коридор расступившихся людей.

Следом за ним стрелять вышел средний царевич — Василий, он ослепительно улыбнулся и грациозно подхватил лук, словно красавицу поддерживал за талию. И вновь стрела в небе летит в нужном направлении под заинтересованными взглядами толпы. Ни для кого не стало неожиданностью, что она угодила прямиком в дымоход казначейского терема. Значит там и невеста! Все знали Ольгу — дочь главного казначея, как мудрую да прекрасную девицу из богатого, знатного рода испокон веков верно служившему царю-батюшке. Его потомки издревле занимали должности казначеев и занимались всеми подсчётами да делами, связанными с казной. Василий так же быстро помчался радовать будущую суженую радостной вестью.

Настала очередь младшего царевича — Ивана, в отличие от ликующей толпы он совсем не хотел узнать, что решит волшебный лук на его счёт, но закон есть закон. Царевич одним движением натянул тетиву, глядя в синее небо, вспомнил Василису, которую случайно встретил вчера, это вызвало лёгкую улыбку на прежде грустном лице и заставило немного расслабиться, отпуская сердечные тревоги. Младший из царевичей, наконец, отпустил тетиву. Толпа замерла, стрела остановилась в воздухе, завертелась волчком и словно ужаленная устремилась в сторону местных топких болот…

Иван захотел сквозь землю провалиться, похоже, слова, накануне сказанные в шутку Василием, оказались пророческими. Толпа ахнула и зашепталась, многие, как и царевич находились в недоумении. Люди судачили о том, что какая-нибудь красна девка, наверняка, сейчас там грибы али травы лечебные собирает, иначе зачем стреле лететь в эти места? Иван взял за поводья Сивого, которого мигом подвёл конюший, и легко взобрался в седло, направив коня через расступившуюся толпу прямиком в сторону лесных болот.

Долго ли, коротко ли добрался царевич до раскинувшегося ельника, от которого было рукой подать до местных топей, куда даже крестьяне особо не совались, твердя, что нечистая сила там бродит, да колдуны лунными ночами шастают.

— Неужели и правда придётся жениться на кикиморе? — подумал вслух юноша, спешившись с коня и осторожно направляясь дальше в одиночку. Он всё ещё не верил, что это действительно происходит с ним — приехать на болота, чтобы найти себе здесь суженую? Да где это видано⁈

Место было непривычно тихое, только насекомые жужжали, окружая зашедшего путника плотным кольцом, изредка квакали лягушки и булькало что-то внутри покрытых ряской вод, вырываясь из топи мелкими пузырями, словно вот-вот подымется на поверхность нечто здесь обитающее. Люди на болота забредали редко и по особой нужде. Поговаривали, что местная кикимора чужаков не жалует, посему без подношений сюда даже не решали соваться.

Провалившись по колено в болото и едва выдернув ногу, не удержавшись от браного слова, Иван отдышался. Неудачи словно преследовали его с самого утра, может, встал не с той ноги? Болото не вписывалось в те места, которые он обычно посещал, посему приходилось туго. Дорога не находилась, а казавшееся безопасным местом быстро уходило под воду едва царевич туда ступал.

После получаса бессмысленного блуждания среди обломанных берёзок, тонувших в зеленоватой жиже, облившись потом и потирая очередной след, оставленный назойливым комаром или кем похуже, царский сын уже был на грани, чтобы вернуться в терем без невесты. Пропади оно всё пропадом! Он не станет жениться на кикиморе, что бы там волшебная стрела ни говорила! Лучше отказаться от титула и пойти пахать поля вместе с обычными крестьянами.

— Али меня, добрый молодец, ищешь? — внезапно раздался рядом звенящий девичий голосок.

Иван запнулся за полусгнившее дерево от неожиданности и едва устояв на ногах, огляделся, повернувшись вокруг своей оси, но никого так и не заметил. Подумав, что это леший шалит, или чудит та самая болотная кикимора, о которой все только и говорят, раз слух разнёсся далеко за пределы ближайшей деревеньки, он двинулся по направлению, где до этого оставил Сивого. Вернее, думал, что оставил, ибо успел порядком заплутать.

— Не хочешь стрелу свою забрать? Нехорошо будет, если зачарованная вещь в болоте утопнет. — вновь заговорил голос.

Иван обернулся, на этот раз изучая окружающее его болото более внимательно, пробегаясь взглядом по каждому уголку.

И следа красной девицы не было! Но на камне, поросшим мхом, одиноко стоящим перед качающимся от тихого ветра камышом, сидела лягушка. Она была в целом обычна и ничем непримечательна, обыкновенного зеленого цвета с рисунком из черных пятнышек, некоторые из которых словно походили на мелкие камушки. В цепких лапках лягушки Иван и заприметил ту самую заговоренную стрелу.

Юноша проморгался — лягушка осталась на месте, протёр глаза — картина не исчезла.

— Это просто невозможно. — вслух успокаивал себя Иван, глядя на то, как зеленое существо смотрит на него яркими, словно человеческими, глазами. — Почему ты разговариваешь?

— Непростая лягушка я, а заколдованная. — она повертела в руках зачарованную стрелу, не отрывая от юноши взгляда.

— Разве такое бывает взаправду?

— Сегодня ты стрелял зачарованными стрелами из волшебного лука дабы отыскать невесту. Разве такое бывает взаправду? — в её голосе слышалась усмешка.

— Доселе никогда с таким не сталкивался.

— В нашем мире есть много волшебства, Иван-царевич, и, поверь, я не самое ужасное, с чем ты мог бы столкнуться.

Юноша кивнул, конечно, он слышал сказки о разных волшебных предметах, таких как скатерть-самобранка или сапоги-скороходы, например. О сказочных существах, злых и добрых чародеях. Все эти волшебные штуки казались такими далёкими и нереальными, пока он не увидел, как работает волшебный лук. Теперь Иван ловил себя на мысли, что может поверить в любую сказку, будь то меч-кладенец или говорящая лягушка, которая тем временем спрыгнула с камня, все ещё поддерживая лапкой стрелу, и удобно устроилась прямиком на сломанной берёзке рядом с царевичем.

— Но ведь ты не девица, как же я могу жениться на лягушке?

На долю секунды ему показалось, что та загадочно улыбнулась.

— Не простая я лягушка, а заколдованная.

— Значит, на самом деле ты обычная девушка? — Иван облегчённо вздохнул.

— Но всё не так просто, Иван-царевич. — грустно протянула лягушка. — Девушкой я могу обращаться лишь с наступлением сумерек, таково моё проклятие.

— Что ж… — задумчиво протянул юноша, всё ещё не в силах поверить, что стрела выбрала для него столь необычную невесту. — Скажи хоть, как тебя звать-величать?

— Давеча виделись. Василисой меня звать. — лягушка легко помахала стрелой в зелёных лапках. — Али забыл уже случайную знакомую?

— Ва… Василиса? — удивлённо переспросил Иван, во все глаза разглядывая собеседницу, осознавая, что голос лягушки действительно был похож на тот, что он слышал вчера.

— Уж прости меня, что сразу о своём проклятье не сказала. Тебя спугнуть не хотела. — извинилась она.

— Нет-нет, что ты! Я просто… — он задумался, пытаясь подобрать слова. — Сильно удивился тому, что ты такая.

— Я рада, что ты не бросился бежать без оглядки, едва увидел меня.

— Что ты! Разве я мог так поступить?

— И правда, не мог. — согласилась лягушка. — Потому что у тебя доброе сердце и чистая душа. Ты просто не способен на такую подлость.

— Ты переоцениваешь меня, Василиса. — смущённо почесал затылок Иван, а затем задумчиво спросил. — Что мы теперь будем делать?

— Вчера ты спросил меня: выйду ли я замуж, если ко мне прилетит волшебная стрела?

— Спросил. — согласился царевич.

— Тогда возьми меня в жёны, Иван-царевич.

Поскольку Иван больше не мог находиться рядом со зловонной топью, наводнённой комарами и пугающей непонятными звуками, под чутким руководством Василисы они вышли на залитую солнечным светом небольшую лесную полянку, удобно расположившись там под надзором тут как тут показавшегося из-за деревьев любопытного Сивого. По началу разговор не клеился, но девушка сумела взять дело в свои руки, так что беседа быстро утянула юношу в водоворот. Так он узнал, что его суженая стала лягушкой не по своей воле, вот уже несколько лет она скитается по царству, ища спасение от проклятия, наложенного на неё злым чародеем.

— Всему своё время, Иван. — сказала она, когда царевич попросил указать на того, кто сотворил с Василисой это проклятье.

— Сейчас для нас важнее твоё благополучие. — она улыбнулась, похлопав его влажной лапкой по руке. — Ты сам этого не замечаешь, но ты очень добрый человек с открытым сердцем, Тридевятому нужен такой правитель.

— Ты и правда так считаешь?

Лягушка задумчиво ответила:

— Я слукавлю, если скажу, что не наблюдала за вами. Твой старший брат сразу начнёт войну с соседним царством для расширения границ, а средний ни одной яркой юбки не пропустит, забросит все государственные дела и поминай как звали.

Иван нахмурился, но слушал внимательно. Василиса попадала каждым словом точно в яблочко. Ранее он действительно замечал ненормальную тягу старшего брата к войне, а его дружба со всеми воеводами и придворными стрельцами с регулярным распитием мёда и пьяными драками в Царьградских кабаках, следующими за попойкой, сильно заботила младшего царевича. Всем наукам старший предпочитал военное дело и обучение мастерству владения оружием, он мог обращаться со всем — будь то меч, копьё, лук со стрелами или заморские невиданные вещи, названия которых Иван даже не знал. Сергей не считал нужным притрагиваться к знаниям в других областях, решив, что непременно станет завоевателем и внесёт своё имя список легендарных военачальников как это сделал когда-то их далёкий предок царь Горох, при котором и появилось Тридевятое царство.

Василий же в отличие от своих братьев халтурно относился к обучению, он не достиг мастерства ни в военном деле, ни в науках. Единственное, чему он обучился в совершенстве — это игре на гуслях. Не было ему равных и в том, чтобы привлечь внимание любой понравившейся девушки. И кто знал, что происходило за закрытыми дверьми его покоев после того, как в них юркнула хорошенькая молоденькая служанка. По царскому терему ходили слухи, что Василий уже имеет нескольких байстрюков.

Иван всё это подмечал, но старался не лезть, порой сдерживая пыл. Сколько он себя помнил, братья всегда относились к нему снисходительно и не стали бы слушать его мнения по любому вопросу.

— Но зачем ты это делала? — спросил он, взглянув на собеседницу. — Следила за нами?

— Присматривать за кем-то в облике лягушки дело нехитрое. Порой нападает тоска и я наблюдаю за любопытными людьми. Но ваша семья не тот случай.

Она задумчиво посмотрела на качающиеся от ветра верхушки деревьев прежде, чем продолжить.

— Я не оставляю попыток снять с себя проклятье, слышала, что у твоего отца знакомый колдун есть. Он-то и заговаривал стрелы на ваш сегодняшний ритуал. Я пыталась найти его и поговорить, но всё было тщетно. Кажется, он живёт уединённо и никого близко к себе не подпускает, даже мышь в его избу не проскользнёт. Ждала, когда он сам к царю явится, вот, и приглядывала за избушкой той да вашим теремом.

Иван удивлённо взглянул на неё.

— Неужто ты не знал о нём? Похоже твоему отцу многое предстоит рассказать своему будущему преемнику.

— Батюшка никогда не говорил о знакомом чародее. — Иван глубоко вздохнул, про себя намечая серьёзный разговор с отцом. — Возможно, он мог бы помочь с его хворью, если бы он обратился к нему.

— Скорее всего он обращался, но не думаю, что недуг государя можно вылечить чем-то кроме молодильных яблок.

— Они тоже существуют? — заинтересованно поинтересовался царевич, который безумно хотел помочь отцу.

— Существуют, вот только добыть их простому человеку практически невозможно.

— Значит, можно попытаться?

— Можно, если тебе будет помогать кто-то, кто владеет колдовством.

Иван тяжело вздохнул. К сожалению, людей с колдовской силой лично он не знал, поэтому оставалось лишь надеяться, что он сможет найти другой способ найти молодильные яблоки, пока батюшке не стало совсем худо. Но пока он решил увести разговор в другое русло.

— Хотел спросить немного о твоём проклятье, если можно?

— Что ж… Будет честно, если я расскажу тебе о себе взамен того, что знаю о вашей семье.

Иван утвердительно кивнул, и Василиса начала свой долгий рассказ.

То было несколько лет назад, когда она была ещё маленькой девочкой, жившей на окраине Тридесятого в небольшой деревушке неподалёку от зачарованного леса. Очень рано Василиса заметила, что от её прикосновений рожь в полях колосится гуще, а раны людей таинственным образом быстрее затягиваются. Мгновенно могла определить ядовитая ли перед ней трава или её можно использовать аки лечебное снадобье. Потому ещё с малолетства повадилась ходить к местной колдунье, да слишком голодной до знаний была девочка, бесконечно талантливой, и отнюдь не обширным был опыт у местной старушки-знахарки.

Они проводили практически всё время вместе в старой избёнке на окраине деревни, матери у девочки давно не стало, в тот год хворь по всему царству косой прошлась, много добрых людей в могилу отправила. Василиса мать даже отдалённо не помнила, слишком рано она отправилась на тот свет, лишь слышала от других, что они похожи как две капли воды. Отец же по долгу стрелецкой службы месяцами не появлялся дома, оставляя дочь в полном одиночестве, полностью пустив её жизнь на самотёк. Старая травница заменила ей всех родных, старалась опекать одарённую девочку и как умела обучала тому-сему, передавая весь свой опыт, накопленный годами. Вместе они готовили отвары из трав, собранных в лесу и лугах неподалёку от деревни, в четыре руки работали над оберегами. Лишь в Зачарованный лес старушка ей ходить запрещала, пугая разной нечистью, да и сама без особой надобности туда не совалась.

Василиса слушала, как наставница разговаривает с крестьянами и всё мотала на ус, через какое-то время она начала встревать в такие беседы, чтобы применить накопленные знания во благо. Старая травница часто ошибалась и могла дать неверный отвар нуждающемуся, что могло повлечь за собой самый печальный исход. Однако наставница никогда не ругала её за это своеволие, наоборот отмечала про себя, что гибнет в глухой деревне сильнейший дар.

— Я знаю, о чём ты хочешь со мной потолковать. — сказала однажды старушка, глядя на то, как подросшая Василиса растирает горько пахнущую смесь в миске.

Девушка отложила занятие и подняла взгляд на наставницу, внимая её словам.

— Твой дар достоен большего признания, чем помощь старой колдунье в глухой деревеньке. Мне давно нечему тебя учить, Василиса.

— Что мне нужно делать? — спросила девушка, серьёзно глядя на наставницу. — Я чувствую, как моя сила растёт с каждым днём. Недавно я случайно подожгла стог сена в поле…

— Мне жаль, милая. — старушка протёрла морщинистой рукой влажные глаза. — Я лишь старая травница, из колдовства только парочку заговоров знаю.

Василиса коротко кивнула и замолчала, продолжив растирать траву в миске, обида съедала её изнутри. Всё наставница знала, вот только говорить не собиралась. Причины почему она скрывает это девушка не ведала, но также понимала, что находиться здесь больше мочи нет. Магия росла внутри, множилась как усыпаются леса подснежниками по весне, и юной девушке становилось невозможно держать её в себе, ведь того и гляди накопленная годами мощь вырвется наружу, вызвав небывалые разрушения.

— Я узнала, что есть один тёмный чародей, сначала думала, что слава о нём — это просто пустые россказни, но всё же одной из тёмных весенних ночей я ушла, навсегда оставив родимый дом и мою названную матушку. Колдуна я всё же нашла, и он оказался единственным, кто мог бы мне помочь справиться с растущей во мне волшебной силой. И он действительно справился с этим, но…

— Но что-то пошло не так?

Василиса горько усмехнулась.

— Через какое-то время чародей начал смотреть на меня не как на обычную ученицу, а как на будущую супругу. Я отказалась стать его женой, не хотела оставаться с ним навеки вечные… Поэтому он наложил на меня это проклятье со словами: «Не будешь моей, значит не достанешься никому! Никто никогда не сможет полюбить тебя в этом гадком обличие!». — она подняла взгляд на царевича. — Я могу становиться собой только после захода солнца, сбросив эту ненавистную лягушачью шкуру, но днём остаётся только коротать дни, наблюдая за тем, как жизнь проходит мимо меня.

Иван задумался, история, рассказанная Василисой, поразила его. Быть обречённой на скитания собственным учителем судьба незавидная… Всем сердцем захотелось ей помочь, да и что говорить, он чувствовал, что девушка мила ему, даже в этом лягушачьем облике. Вот уж действительно — Иван-дурак. Разве можно так быстро влюбиться?

— Ты теперь моя невеста. И мы справимся с твоим проклятьем вместе. — он ободряюще улыбнулся.

— Кажется, я ошибалась на твой счёт.

Иван вздрогнул от этих слов, но девушка продолжила.

— Ты ещё лучше, чем я могла себе представить.

— Ты совсем захвалишь меня, Василиса. — покачал головой Иван, тщетно пытаясь скрыть выступивший на щеках румянец.

— Но это правда! Я была так счастлива и напугана одновременно, когда ко мне прилетела твоя стрела. У меня были опасения, что ты испугаешься и оставишь меня там среди болот, не поверишь в то, что лягушка с тобой разговаривает. — в её голосе слышалась нежная улыбка. — Но твоё сердце настолько чисто, что в нём и для меня нашлось место. Я сделаю всё возможное, чтобы ты стал следующим царём Тридевятого царства.

Иван смущённо кивнул и протянул ладонь, чтобы лягушка перебралась на неё, он ощутил, как та без раздумий карабкается, касаясь теплой кожи своими влажными лапками.

— Я обещаю, что тебе больше не придётся носить лягушачью шкуру.

Иван аккуратно скользнул пальцем по влажной коже спинки, слегка поглаживая.

— Потерпи немного, нам нужно вернуться в царский терем, батюшка наверняка волнуется за меня.

— Пока будет лучше, если ты не станешь показывать меня в этом обличие своему отцу. — ожидаемо попросила Василиса.

— Я тоже об этом поразмыслил. Хотел бы прямо сейчас пуститься в путь, чтобы побороть твоё проклятие.

— Но тебе нужно уважить волю царя-батюшки.

Иван тяжело вздохнул, кивая, занимать престол он не хотел, но испытания всё же стоило пройти.

— Хотела бы я сказать тебе, что ты не знаешь, с кем собираешься связаться, да только это не поможет.

— Ты права.

Иван осторожно опустил лягушку за пазуху, направляясь к выходу из леса. Он был из тех людей, кто честно держит своё слово, так что сейчас желал быстрее разобраться с отцовскими испытаниями. С малых лет мамки-няньки учили юношу по примеру старых сказок, где отважные богатыри-воители непременно спасают красных дев от злых колдунов али других напастей. Доброта и мужественность — вот, что было самым главным, здесь был идеал, к которому юноша стремился, вспоминая героев и глядя на правление собственного отца.

Не смотря на не лучшие отношения в детстве, Иван здраво оценивал, что Берендей всегда старался быть справедливым правителем и решать государственные дела с меньшими потерями. Народ ставил во главе стола, и ежели случалось так, что в один год засуха губила все посевы крестьян, без раздумий помогал им встать на ноги и прокормить семью, не жалея запасов казны на эти нужды. Постоянные войны на окраинах так же прекратились путём подписания мирных соглашений с соседними царствами и усиления охраны приграничных территорий со стороны степей, населённых воинственным кочевым народом. Словом, у юного царевича был самый лучший пример для подражания перед глазами.

Пока он ехал, слова девушки о могущественном колдуне не давали ему покоя, мысленно перебирал в голове сказки и предания, когда-либо слышимые им ранее от мамок-нянек, и пришёл к выводу, что у него в голове всплывает лишь одно имя… И, по правде говоря, перспектива того, что именно этот чародей повинен в Василисином проклятии заставляла кровь стынуть в жилах. Но царевич не собирался отступать ни в коем случае, даже если придется столкнуться лицом к лицу с тем, кто не страшится самой смерти.

В царский терем вернулись уже в сумерках, проезжая мимо главной площади, где толпа уже давно рассосалась по домам, лавки были свёрнуты, было пустынно, словно и не здесь проходил обряд пускания стрел, лишь одинокие фигуры патрулирующих стрельцов изредка появлялись в поле зрения.

Въехав через открытые ворота во двор царского терема, Иван оставил конюшему Сивого и быстрыми шагами направился прямиком к своим покоям, надеясь не встретить никого на пути, особенно старших братьев… Отец, вероятнее всего уже отправился на покой, поэтому царевич решил проведать его уже завтра по утру, чтобы лишний раз по пустякам не беспокоить старого царя. Закрыв за собой спасительную дверь в собственную горницу, Иван наконец отдышался и аккуратно достал свою суженой из-за пазухи, удобно устроив её на лавке.

— Хорошо, что не встретили по пути моих братьев, иначе не избежали бы расспросов.

Он подошел к умывальнику и с блаженством набрал в руки чистой колодезной воды, щедро всполоснув ей лицо.

— Ты прав, не стоит им видеть сейчас мой облик.

— Василий шутил, что я женюсь на кикиморе. — посмеялся Иван.

— Он почти угадал.

За спиной послышались лёгкие шаги, вставшая рядом девушка запустила руку под струйку прохладной воды, лившейся из рукомойника.

— Весь день мечтала сделать это. Ненавижу скакать по болотам.

Она мягко улыбнулась, глядя на обомлевшего Ивана.

— Чему удивляешься? Ты ведь уже видел меня раньше.

— Прости. — он смущённо почесал затылок, наблюдая за тем, как Василиса смывает с рук грязь и пыль. — Успел привыкнуть за день к твоему зелёному облику.

— Неужто собирался лягушку поцеловать? — рассмеялась девушка, подняв на него озорной взгляд. — Не дуйся, я правда рада тому, что ты принял меня такой, какая я есть.

Она окинула горницу оценивающим взглядом, отмечая про себя не слишком богатое убранство для царского сына: стол, лавка, печка, которую сегодня ещё не топили, да постель в глубине комнаты.

— Утро вечера мудренее, дорогой суженый. — Василиса мягко улыбнулась, заправив за ухо царевича прядь золотистых, выбившихся волос, ласково приглаживая кудряшки.

— Я прилягу на лавке, а ты займи мою постель. — попросил Иван, смущённо отворачиваясь.

Он сам не понимал почему ощущал такую сильную влюблённость в девушку, которую встретил буквально накануне, но пришёл к выводу, что это просто судьба свела их вместе. Василиса была необычной, цепляющей, таинственной, сложная жизнь и нависшее над ней проклятие, с которым девушка боролась изо всех сил, стойко снося все лишения, только подчеркивали её сильный характер. Царевич так же думал, что она умна и наблюдательна, что редко можно было встретить среди знатных девиц, посещавших пиры, которые устраивал время от времени царь Берендей. А своей красотой в человеческом облике затмевала любую, «прекрасная» — вот слово, наиболее подходившее ей.

Иван устроился на лавке подложив под голову собственный кафтан, день был настолько длинным, что царевич сразу же провалился в сон, не ощущая того, как ласково погладила его по волосам улыбающаяся Василиса, и не слыша, как скрипнула постель в глубине горницы.