Третий Лад

Часть 2. Глава 3. Ради блага Отчизны

С месяц назад князья Милосельские свершили потайной розыск и доложили Святейшему Митрополиту текущее dispositio. Оборотистые братья Калгановы всерьёз вознамерились взять Трон в случае смерти хворого Царя. Наворованными богатствами Федьки Косого подкуплена значительная часть вельмож в Боярском Совете. Средний брат Матвей Жеребец — подлинный вожак татарских выползней. Глава Посольского приказа опутал сетью осведомителей-нюхачей почти все казённые учреждения Отечества. Опричный Двор и Сыскное ведомство — в том числе. То есть: соглядатаи Жеребца имеются и в хозяйствах князей, как испить дать. Сыскать бы таких подлецов — да придушить в темнице. Ещё лучше: на кол их насадить, медленно, через хребет протянуть рогатину, чтобы продажные шкуры дня два помучались, истекая мочой и кровью, проклиная день, когда соблазнились корыстями, омарались изменой.

Смолу в глотку залить — тоже хорошо. Колесовать — достойно. За рёбра подвесить, живьём зарыть в землицу. Залить котёл водой, усадить туда предателя, запалить дровишек. Славная будет похлёбка. Колдунов и еретиков — в срубах жечь!

Воистину так!

Разжигайте святое пламя! Трубите в трубы, бейте в колокола!

И чтобы народ видел... и трепетал. А главное — свои дабы узрели и навсегда прозрели. И не корысти в угоду, а за-ради блага Отчизны. Кому служите, окаянные? Презренным шкурам продались и сами такими же шкурами оказались, крамольщики гадкие. Отщепенцы!

Смерть ворогам Отечества, смерть подлым переметчикам, смерть всем вероотступникам, петлю на шею всем христопродавцам. В такие лютые времена вздумали дьявольскими корыстями соблазниться, гады ползучие, блохи зудючие.

Как Отечество любить правильно — ведают те, кому полагается. За кем стоит старина и подвиги предков. Всяк стрекач разумей своё место! Кто на старину попёр — тому смерть и хула вечная! Разогревайте котлы, псы преданные! Точите колы, ройте скудельницы, сооружайте виселицы. Только с аккуратностью делайте, а не то сами в петли провалитесь.

Булатной десницей погоним Отечество к благодати! Времена ныне неспокойные, оживились крамольщики, пробудились подлецы и прочая тёмная не́жить. Не жить не́жити на земле всероссийской! Топор-батька да мамка-нагайка, подсобите воров одолеть! Пробуждается пресветлая и претёмная сила, небеса затемняются, земля играет соками...

Воистину так — смутные дни на пороге...

Заветный российский Престол, в случае скорой смерти нынешнего Государя, как само собой разумеющееся явление, должен был по всем неписаным законам Отечества, по славным устоям предков, самолично подъехать к благородному заду молодого князя Никиты Милосельского. Но лукавое татарское отродье каменным бастионом встало на пути к Царскому Трону наипервейшей по знатности русской фамилии.

Хворый Государь отдаёт Господу душу. Сходится Боярский Совет — избирать нового Господина русской земли. Среди прочих выдвигается личность старшого Калганова — Фёдора. Подкупленное наворованным золотом продажное племя большинством рук избирает новым Царём... Федьку Ивановича, кичливого мордофилю, лютого мздоимца, правнука ордынского мурзы.

Последний глубокий поклон русского народа татарскому игу и не последняя дань в широченную калиту калгановского семейства...

Владыка взял время на раздумье...

В просторной и скромно обставленной келье Митрополита Всея Руси сидели за дубовым столом двое мужей: самолично Святейший и князь Василий Милосельский — глава Сыскного приказа.

Помещение освещали два серебряных подсвечника-лыхтаря по краям стола. Рядом с князем стоял высокий кувшин с узеньким горлом и позолоченный кубок, усеянный мелкими драгоценными камушками: яхонтами, жемчугами и аметистами. Василий Юрьевич взял кубок и отхлебнул из него терпкого фряжского вина. Три пальца князя на правой ладони также сверкали драгоценными камнями: два диаманта и один лазоревый яхонт.

— Сказывай дело, Василий Юрьевич.

Глава Сыскного приказа крякнул от удовольствия и протёр губы указательным пальцем, разворошив чёрные усы яхонтом.

— Верные люди слушки распустили — порядок. Про новую слободу для иноземцев и торговые преимущества. Скоморохи игрище дали.

— Добро. Только вот, что я тебе скажу, Василий Юрьевич. Слушки да скоморохи — дело любезное, но то — петухи пропели. Пришла пора солнцу всходить.

— Про что намекаешь, владыка?

— Время — не наш союзник ныне. Требуется воротить ситуацию на свою сторону. Вскоре пустишь ещё один слушок: Калгановы, мол, Царя надумали извести. Смекаешь?

— Говори, Святейший, не сразумел покуда...

— Слушок запустили — народ разогрелся. Тут и Государь должон... Богу душу отдать.

Седовласый Митрополит с достоинством перекрестился на Образ в углу кельи. Князь Василий — болваном замер на резном стуле...

— Помочь ему надобно. То не грех, что дело богоугодное, за-ради блага Отчизны творимое. Воистину так.

— Как помочь? — сглотнул сдобренную фряжским винцом слюну князь Милосельский.

— Через ближнего человека...

— Кто?

— Яков Лихой — царёв кравчий.

— Через Яшку? Ой ли? Как мы его принудим к поступку... такому?

— Любит он безумно супружницу — Марфу Михайловну. Отец её, Сидякин — родовитый боярин, а якшается с иноземцами: брадобреи, немецкие лекари, с датским посланником лясами точат. Есть у Никиты бумаги на его личность?

— Навроде лежат два пергамента. Только там: всё наушничество, изветы чистой воды. Мы разум имеем в этих делах. С датчаном Михайла про науки языком чешет и… прочий вздор.

— Это он при допросе расскажет. Никита, как голова Опричнины, пущай лично зарестует Сидякина. Хула Отечеству, хула Государю! Розыск учинить по всей строгости. Дочь за отцом убиваться станет. А потом мы и карася схватим за жабры. Прижмём с двух боков кравчего. Крепко прижмём!

Митрополит тихонечко постучал по дубовому столу кулачиной.

— Предлог такой сотворим худородному Якову, чтобы не было ему возможности отказаться. Ветра перемен дуют. Али ты с нами, кравчий, али — супротив нас. Третьему пути не бывать. Подносишь Царю зелье — и дело с концом. После: подымаем Опричное войско, посадскую чернь, стрельцов...

— Помилуй, владыка, не части! Голова кругом.

Василий глотнул вина, поставил кубок на стол и ошалело уставился на золочёные грани чаши.

— Очухался, княже?

— Хм, — молвил Милосельский-старший. — Опричнина — наша, её без труда подымем. Чернь посадскую: слушками разогреем, то сразумел. Федька Косой, мздоимец, подсобил нам в таком деле. А со стрельцами как, ась? Афанасий Шубин, тысяцкие… С ними — союз держать?

— Шубина с его тысяцкими займём ратным делом. Завтра, князь, встретишься с татарским купцом Давлетом.

— К чему? — насторожился глава Сыскного приказа.

— Гостинец передашь: пять тыщ золотыми червонцами.

— Поворот, владыка! А с чего милость подобная нехристю?

— После об этом, не вали всё в кучу, боярин.

Митрополит Всероссийский поднял с резного стула высоченную фигуру и стал расхаживать неспешным шагом по своей келье — туда и обратно. Владыка перебирал пальцами чёрные чётки-вервицу и изредка бросал на князя смурные взоры, словно сомневался в подлинности его бытия в этом помещении.

Василий Юрьевич снова тяпнул солидный глоток винца из кубка. Фряжское питие шибко ударило в голову — князь захмелел...

— Беда у меня, Святейший, хык, — икнул князь, потом осенил рот знамением и с тоской посмотрел на старинный византийский клобук светло-серого цвета на голове Митрополита.

Владыка остановил могучую фигуру перед Милосельским.

— Никита-паскудник, с год тому назад снюхался с дворовой девкой.

— Не беда, отец. Потопчет холопскую курочку и угомонится. Себя припомни в младые годы, балахвост бессовестный.

— Имел грех, каюсь... А по сыну. Нет, владыка. Там сурьёз у Никиты, втрескался по уши в простолюдинку. Настасья мне в ноги падала...

— Шибко красивая?

— Зело хороша собой, ведьма. Сдобная бабочка. Охмурила она мне сына — беда, отче…

— После обмозгуем приключение. Сынок твой: сплошь в деда Юрия норовом, царствия ему небесного, — бегло перекрестился Митрополит. — Здесь tactus нужен — вопрос сердечный.

Милосельский тяжко вздохнул и потянулся рукой к кубку.

— Оставь, Василий! — рявкнул Святейший.

Князь вздрогнул и одёрнул руку назад.

— Будет тебе пьянить разум. Важнейший вопрос обсуждаем, княже! Трон мне боле нужен или твоей фамилии?

— Моей фамилии, владыка... Святейший, — глава Сыскного приказа заморгал очами, подобрал размякшее тело и уселся на резном стуле с удобством: расправив благородные плечи.

— Повторю тебе, князь: времечка мало в наличии! Государь — зело хворый. Отдаст Богу душу к завтрему — и кланяйся в ноги Царю новому, вседостойному Фёдору Ивановичу.

— Спаси Христос, — осенил себя знамением Милосельский.

— В Детинце наши людишки имеются?

— Есть один червь — подьячий Курицын.

— Сходись с ним, Василий Юрьевич.

— Кхм, добро. О чём разговор держать?

— Пущай шино́рой проникнет на кухню и плеснёт тайком зелья в какую похлёбку.

— Травить? — ахнул князь.

— Угомонись, божевольник. Покуда — никого не травим. Задача — чтобы царёв двор животами страдал. Дабы до ночи с горшков не слезали знатные, сразумел?

— Угум.

— Ты тоже отведаешь той похлёбки. Так что растолкуй червяку всё дотошнее. Чтобы в самом деле не потравил там вельмож.

— А мне к чему в том участвовать?

— Зорко следить будешь. Содом в Детинце поднимешь. Кричи, мол: “Кравчий — раху́бник, тать. Стравил царский двор, стерва…” — и тому подобное.

— Гм, — почесал чёрную бороду Милосельский.

— На завтра: налаживай дорожку к червю и кличь ко мне поутру Никиту Васильевича. Да передай сыну: пущай скромно едет, без базлану ненужного. Великие дела — с тишиной парочкой ходят.

— Мож переоблачиться ему: торгашом али дьяком?

— В Симеонов монастырь на аудеенц к Святейшему Митрополиту: купчина али дьяк? Мозгой шевели, благороднейший князь. Сей визит — моментумом вызовет кривотолки. Что за честь безвестному мужу? Рожу ему как изменить — разукрасить до неузнавания?

— Кхм, оно конечно...

— Пущай сам собой едет Никита. Только тихо, без шума. Люд и так ведает: я с вашей фамилией завсегда в приятелях. На исповедь ко мне шастаете — всего делов.

— Татаре разнюхают: князья, мол, зачастили к владыке…

— А тут — дело молвил, Василий Юрьевич.

Митрополит вернулся на своё место и уселся на резное кресло.

— Пущай разнюхают. Сеча за Трон — дело рисковое. Жеребец — не дурак. Разумеет Матвей: князья за просто так Престол не отдадут. А вот ежели он братца старшого сговорит ставки по сборам понизить — худо дело. Посадский народец кипит праведным гневом…

— Нам бы дровишек подкинуть, — с пониманием покачал головой Милосельский.

— Про Новгород слышал?

— А чего там? — с непониманием уставился князь на византийский клобук Митрополита.

— Слушки гуляют: волнуются северяне. Федька им тоже — задрал ставки по самую глотку.

— Бояр подкупил золотишком — ныне навёрстывает.

— Через его пакости — как бы Новгород не взбунтовался. Вольное семя — народец с гонором.

— Не посмеют, Святейший. Отец с Государем им хвост прижали. Да и баба там княжит, — усмехнулся Милосельский.

— Баба, а княжит толково.

Василий метнул взор на позолоченный кубок, но тут же наткнулся на колкий взгляд Митрополита и тихонечко вздохнул.

— Подведём консеквентиа, — строгим голосом молвил владыка. —На завтра: ладишь тропу к червю подьячему, а я: держу разговор поутру с князем Никитой.

Митрополит прочертил пальцем первую черту по дубовому столу.

— Другое дело: на послезавтра встретишься с татарским купцом и одаришь его золотишком. О чём разговор — скоро поведаю...

Митрополит прочертил вторую черту.

— Третье, — сверкнул очами владыка. — Соберись ты с духом, князь Милосельский. Наш ворог, Матвей Иванович, разумом крепкий боярин. За просто так его от Трона не отодвинешь.

Митрополит прорисовал третью черту.

— Святейший, — задумался Василий Юрьевич, — я про Яшку Лихого кумекаю всё...

— Сей дворянин — тоже не прост собой. Шахматёр любомудрый он. Карася подцепим на иной крючок. Как малиновый червь свершит наше предприятие — тотчас зарестуешь кравчего. На завтра к вечеру ко мне подъезжай, Василий Юрьевич, подробно обсудим. Ныне молви только: среди сыскных дьяков твоих найдётся такой — кто не затрусит царёву любимцу учинить розыск?

— Именно дьяк нужен, али всё же — подьячий?

— Кравчий при розыске будет — боярин Лихой. Подьячие тут — не по чину. Дьяк нужен: языкатый, не королобый, да не робкого десятка. А то задрожит какой фофа́н, как любимца Царя узрит — дело порушит...

— Сыщу, владыка. Кесарь — при смерти, все любимцы — на излёте. Есть один дьяк бредкий — Макарий Палёный. Потолкую с ним...

— Хозяйственный... или натуральный сыскарь?

— Натуральный, по сыскным делам.

— Старик?

— Не парень.

— Подмена будет ему? — сверкнул очами Святейший.

— Сыщем, — сглотнул слюну князь. — На то мы и Сыскной приказ.

— Ну и хвала Господу, Василий Юрьевич. А сейчас: хлебни винца, князь, смочи глотку. А то издёргался весь.

Милосельский схватил кубок и залпом осушил его.

— Владыка, — произнёс Василий, вернув кубок на стол, — я про Яшку Лихого желаю узнать. Какой у него загляд... ежели наше дело осилим?

— А ты не сразумел ещё, княже?

Милосельский провёл большим пальцем левой руки себе по шее... и в ожидании ответа уставился на Митрополита Всероссийского.

— Оно самое, Василий Юрьевич. То не грех, что дело... богоугодное. Ради блага Отчизны... творимое. Воистину, княже. Воистину.