Трагикомедия в пяти актах

23. Неисправная игрушка

Первое, что я почувствовал — жар. Горячий ветер пронизал меня насквозь, пока меня ещё не существовало в том мире. И я боролся с ним за место в реальности, я прорывался из чего-то за пределами известных вселенных. Из того, с перфолентами, непостижимого, но управляемого, если обладать смелостью менять то, чего не понимаешь.

И вдруг — словно какой-то щелчок. Как будто меня включили, и я появился — как изображение на экране. Распахнул глаза и вдохнул.

Воздух жаром опалил лёгкие, а разум опалило понимание: всё плохо.

Я оказался в коридоре Утилизатора, там же, где исчез. Ребята отступали к двери. Частично на своих двоих, некоторых тащили. Одного парня другой нёс на спине, потому что у того не было ног. Безногий кричал, не затыкаясь, и стрелял из лука, снова и снова, сшибая сиринов и челюстей.

Я развернулся на каблуках.

— С возвращением, сукин ты сын, — поприветствовал меня Хирург, сосредоточенно вращая моргенштерн.

Мы с ним оказались вдвоём против армии сил тьмы. Гниль вытекала из пробоины в потолке, не переставая плеваться всеми мыслимыми тварями.

— Прикрываешь отход? — Я достал топор, поддал энергии в лезвие.

— Есть грех. Что дальше, Крейз? Что будет дальше?!

Прямо на меня летели челюсти. Я рванулся навстречу, надеясь сбить их с толку. Не прогадал. Слишком поздно «бабушкин кошелёк» попытался уйти вверх Я разрезал тварь топором на две части, но за алым потоком её внутренностей уже проступала гигантская фигура гориллы.

— Да чтоб вас всех! — прорычал я.

Ударил, без особого эффекта, поднырнул под когтистую лапу. Над головой мелькнул сверкающий шар и ударил горилле в морду. Это её, по крайней мере, ошеломило. Я перешёл в наступление. Перехватил топор лезвием вниз и пробороздил кровавую траншею от паха до грудины, подпрыгнув в конце.

Чтобы прыжок не пропал даром, в верхней точке я выбросил вперёд ногу и ударил.

Горилла как-то придурочно «ухнула» и сложилась назад. Одновременно раскрылось её брюхо, и мне под ноги выплеснулась дурно пахнущая масса.

Приземлился я не очень удачно, ботинки заскользили, и я бы упал, если бы не поддержка Хирурга.

— Что делать? — завопил он, и в его голосе звучала паника.

— Драться! — заорал я в ответ.

— Я уже два часа только этим и занимаюсь, может, есть более эффективная стратегия?!

— Сейчас я уведу отсюда Гниль. Добейте тварей — и будет вам выходной.

— Ты уже пытался, и у тебя нихрена не вышло!

— Значит, я пытался неправильно, Хирург. Прикрой!

Я прыгнул вперёд. Через потроха гориллы, приземлился на её дёргающийся труп, сбил нюхача, заехал рукояткой топора по голове шатуну. Он слишком медленно падал. Я, как Сиби на «Андромеде», запрыгнул ему на плечо, оттолкнулся, прыгнул дальше.

Светящийся шар просвистел над ухом и превратил сирина в сноп светящегося пепла. Второго я зарубил сам.

Приземлился, на полусогнутые.

— У-у-у-ум-м-м-м… — загудел крикун.

Скрипнув зубами, я рубанул топором. Хрустнули кости крикуна, воронка исказилась, звук поплыл. Удар ногой — издыхающее тело откатилось в черноту, которая и породила его.

Я опустил топор, выдохнул.

Вот она. Вот — он. Конечная, выходим. Машина «Места Силы» прибывает на станцию назначения.

Гниль текла непостижимо медленно. Исполинский столб опускался с потолка до самого пола. Как будто струя воды, окрашенной в чёрный, в замедленной съёмке. Удар об пол, всплеск. Этот всплеск тянулся ко мне, а я смотрел на него и улыбался.

По Гнили пробежала пульсация. Она продолжала тянуться ко мне, но мы оба знали, что этот процесс может длиться вечно.

— Тебе нечем меня напугать, — прошептал я. — Я могу уйти в любую секунду. Мне не страшно. И я не борюсь с тобой. Тебе не за что меня цеплять.

Я шёл по самому краю.

Дать Кету несъедобную приманку — значит, обречь мир на гибель, это — основа основ. И вот я разыгрывал эту несъедобную приманку, но старался подать «несъедобность» как вызов. Получится ли?..

Щупальца окутали меня со всех сторон, не прикасаясь. И свет померк. Я оказался во тьме, отсекшей все звуки. Лишь топор ещё давал призрачный свет, и я убрал его.

Кокон вокруг меня всё уплотнялся. А я старался быть пустым. Пустым и — смеющимся. Я вдыхал, представляя, как втягиваю в себя Чёрную Гниль, и становлюсь сильнее. Мне и самому уже казалось, что усталость откатывается, проясняется в голове.

Слабая-слабая ниточка тянулась сквозь мрак — к свету. К свету, за который ещё предстояло бороться.

— Давай начистоту, — сказал я. — Игрушка оказалась неисправной, тебе никогда тут не закончить, пока есть я.

Я поднял руку, и сама тьма завертелась воронкой. В голове родился рёв. Тьма отшатнулась, и вернулся мерцающий свет ламп коридора Утилизатора.

Демонстрация — этот этап мы успешно миновали, Кет уже понял, что к чему.

Теперь — то, что делал Айк, когда стрелял по пустоте, теряя контроль над мочевым пузырём. Немного встряхнуть Кета, отвлечь, разозлить. Судя по тому, как ревёт и отступает Гниль — успешно.

А теперь — давай, тварь, ведомая инстинктами! Кидайся на меня, и я покажу тебе своё слабое место!

Я опустил руку и закрыл глаза.

Вызвал в памяти лицо Битти в тот миг, когда у неё вывалился один глаз.

— Кажется, я кое-что забыла. Кажется, я умерла.

И — изуродованный труп Тайо, парящий в нуль-пространстве-времени.

Вот чего я боюсь, сука ты такая. Вот от чего меня бросает в дрожь, от чего руки и ноги начинают трястись, отказываются повиноваться. От чего на глаза наворачиваются слёзы и хочется кричать, спрятаться в тёмный угол и выть от безысходности.

Если все мои жертвы напрасны. Если все, кто погиб по моей вине, погибнут зря. Если я не сумею искупить своей вины и кану в небытие жалким ничтожеством, предавшим, обрекшим на смерть всех, кто ему доверился. Если они придут ко мне и предъявят счёт, который я не смогу оплатить.

Это гораздо больше, чем драка детей с пятнадцатилетним гопником. Прости, что подсунул тебе использованный гондон, Кет. Моя глупость, больше не повторится. Для тебя — всё самое лучшее, по первому разряду. Хочешь меня уничтожить? Возьми оружие, которое превратит меня в ничто. Используй с умом, Кет.

Что-то менялось у меня за спиной, но я не желал оглядываться. Что-то вроде звука, который повторился семь раз. Семь… Это число наполнило меня отчаянием. Догадка-озарение пронзила душу, и я закричал, окончательно сорвавшись в тот ад, который сам для себя разверз.

И Кет рванулся туда вслед за мной.