Тот самый остров

SECHS

10/IX-1944

Коротковолновая эрзац-антенна, которую мы сотворили вместо сбитой англичанами, работает отвратительно. Приём очень слабый, помехи ну просто невозможные. Подозреваю, что посланное донесение о том, что мы якобы торчим где-то в квадрате АЕ 8791, никто не получил. Входящие радиограммы касаются кого угодно, только не нас.

Идём всё больше на глубине, всплываем в позиционное положение только для зарядки аккумуляторов. Перегрузили внутрь запасную торпеду из носового внешнего пенала. Кормовой пенал пуст; вообще-то мы и не должны были брать запасные торпеды, но почему-то нам одну всё же засунули. Я всё ломаю голову — почему Змей не выбрал себе другую лодку, побольше? Например, тип IX?

Во время ремонтных работ на верхней палубе молодой Вернер Фельтен поскользнулся и упал за борт. Когда лодка подошла к нему задним ходом, и его вытащили на палубу, Вернер оказался уже без ботинок: «Они на дно тянули!» А ещё он добавил тихо: «Я верил, что вы меня не бросите...» Совсем ещё мальчишка. По случаю спасения ему даже простили даже утопленную кувалду — а у нас их было всего две, осталась последняя.

На акустика Виста невозможно смотреть. Бедняга Йозеф выглядит, как сумасшедший. Он совершенно не спит, глаза ввалились, вокруг них серые круги. Он дико устал, но всё равно не снимает наушники, неотрывно слушая горизонт, или стоит над душой у Алоиза. Мы почти слепые, и в подводном положении вся надежда только на уши, которыми, собственно, и является Йозеф. У него фантастический слух, он играл в берлинском симфоническом оркестре, а потом попросился во флот. Он не отрывается от аппаратуры, ему даже еду прямо в закуток носят. Капитан приказал ему выспаться; Йозеф рухнул в койку и уснул как убитый, но уже через полчаса открыл безумные глаза, пришёл на пост и забрал у Алоиза наушники. Тогда Змей вызвал меня и совершенно серьёзно предупредил: не дай Бог, он увидит Йозефа бодрствующим более четырёх часов подряд.

Примерно то же можно сказать об инженер-механике, лейтенанте Дривере. Я поражаюсь, откуда в человеке столько энергии и трудолюбия? Присяга присягой, но ведь нужно и отдыхать. Однако по нему никогда не скажешь, что он устал. Он молчун и работяга, имеет Железный крест первого класса. Этот поход у него третий. Ненавидит тупиц, лентяев, евреев и алкоголь, хотя поговаривали, что наш шеф-мех был самым величайшим бабником во всей учебной флотилии. Он вечно чем-то занят, потому что на подводной лодке всегда найдётся куча работы. Формально он не помощник капитана, но все механизмы, которыми напичкана лодка, зависят исключительно от него и «кочегаров», как мы в шутку называем всех наших электриков и механиков. Интересно, что если из фамилии механика выкинуть первую букву «e» и прочитать её (то есть фамилию) по-английски, то лучшей характеристики ему и не сыщешь.

Сам капитан тоже спит очень мало и несёт верхнюю вахту наравне со своими помощниками — совсем не так, как у нас было заведено раньше. Даже когда он дремлет на своей койке за занавесочкой, он может неожиданно высунуться и что-нибудь каверзное спросить насчёт обстановки. Возле его «каюты» мы стараемся ходить на цыпочках, чтобы нечаянно не разбудить — он спит очень чутко, а иногда разговаривает во сне. То зовёт какую-то Эльзу, то что-то бормочет, а позавчера он выходил в торпедную атаку. Мы даже встрепенулись по «тревоге», а оказалось, это ему снится. Кажется, он даже кого-то там потопил.

Вообще на лодке многое стало по-другому, и все мы сильно изменились, если сравнивать с днём отхода из Кристиансанда. Все немытые, но от всех несёт одеколоном, причём от всех одним и тем же, знаменитым «4711». От которого теряют самообладание женщины, обожающие подводников, не зная, что сами подводники его ненавидят. Все мы усталые, хотя и не очень злые. У всех полезли бороды и усы. Борода Змея оказалась пепельно-рыжей, под стать шевелюре. Ни дать, ни взять — викинг. У Фогеля чёрная, как смоль, с редкими седыми волосками, у меня какая-то пегая. А у юного Эрнста Хассе вообще ничего не растёт, и над ним все подшучивают. Как-то он признался, что ещё ни разу не целовался с девушками. «В Вест-Индии возьмёшь своё, — сказал ему на это Генрих Майер. — Там горячие мулатки и метиски, живо из тебя мужчину сделают».

Змей сказал, что прорыв в открытый океан ещё ничего не значит. И действительно — нас постоянно облучают радарами, и мы вынуждены срочно нырять. За последние два дня трижды появлялись эсминцы и корветы, неизвестно чьи — британские, американские или канадские — но мы успевали спрятаться и сидели в толще воды, как мышки, а они если и искали кого-то эхолокатором, то как-то лениво и вдалеке.

Надо что-то делать с антенной. Почему же она так плохо работает, чёрт бы её подрал?

13/IX-1944

Три дня подряд – страшный шторм. Качает даже на глубине полсотни метров. Оно бы ничего, но для зарядки батарей всё равно приходится всплывать, и это невообразимое мучение. К соляро-колбасному смраду добавился кислый запах рвоты. Особенно мерзко торчать на верхней вахте, под солёным душем. Вода, вопреки ожиданиям, холодная, хотя мы уже почти в тропиках. Жуткий ветер. Вахтенный офицер — а это по очереди капитан, Фогель, Финцш и штурман — наступает ногой на рубочный люк и прикрывает его, когда на лодку наваливается волна. Когда не успевает — потоки льются внутрь. От плаща и зюйдвестки никакого проку. Они даже не успевают просохнуть, разложенные и развешанные в кормовом отсеке. Внизу всё незакреплённое летает и падает, экипаж в синяках и шишках. Спящие выпадают из коек и валятся на пайолы, а то и в койки противоположного борта. Механики и рулевые выбиваются из сил, стараясь держать лодку более-менее ровно. И всё-таки это не Северная Атлантика. Там, наверно, было бы совсем тяжко.

У нас беда. На очередной волне расплескало кипяток на камбузе. Кок Фридрих Риддер сильно обварил руки. Он кричал так, что слышали даже в самой корме. Сейчас сидит с забинтованными клешнями, насупленный, вместо него стряпает моторист Хоффманн.

Кроме этого, у нас что-то никак не получается заставить нормально работать коротковолновую антенну на вновь натянутом талрепами сетеотводе. Связь то есть, то нет. Однако я сумел отправить очередное донесение «из квадрата AL 2453». Это совсем близко к тому роковому месту, где наша лодка перестанет существовать. Всё сижу и думаю — а что, если U-47 Гюнтера Прина «пропала» точно так же, как и мы?

15/IX-1944

В довершение к трудностям с антенной у нас неисправности обеих коротковолновых радиостанций. Ковыряемся вместе со вторым радистом и инженер-механиком — оказалось, он здорово соображает не только в дизелях и электромоторах. Дымим паяльником; запах жжёной канифоли хоть немного глушит вонь пота, мочи, колбасы и плесени, густо замешанную на смраде одеколона — мы ведь умываемся забортной водой, а одеколоном смываем морскую соль. На постоянную сырость уже давно никто не обращает внимания, от неё никуда не денешься, мы пропитаны ею насквозь.

Герхард сказал, что, по словам капитана, мы следуем к точке рандеву, где пополним запасы от «дойной коровы». Кроме этого, у них специально для нас будет какой-то важный груз. Оказывается, это спланировано заранее, ещё когда мы плавали с Кноке и знать не знали ни о каком фон Рёйдлихе.

А мы уже «в квадрате AL 2737»… скоро «пойдём на дно». Кто сможет понять, насколько же мне тоскливо?! Но не следует раскисать, ни к чему это, надо брать себя в руки…

Интересная штука — океан. Вроде, погода одна и та же, но при каждом выходе на мостик он выглядит совершенно по-разному, точнее — не выглядит, а воспринимается. Когда тихо, он что-то шепчет себе под нос, а ещё я знаю, как он умеет ругаться и злиться. Кроме того, эти закаты сумасшедшей красоты... да на суше такую глубину красок не увидеть нипочём.

Змей накрыл меня с дневником! Он неожиданно просунул голову, глянул мне через плечо и коротко спросил: «Путевые заметочки?». Я похолодел от ужаса, выронил карандаш и ответил: «Так точно, герр капитан...», добавив в оправдание, что это особая стенограмма, мой личный шифр, который без меня не прочитает никто. Слабый аргумент, но, вопреки ожиданиям, Змей не отнял тетрадь и не пригрозил расстрелом — а ведь он должен был поступить именно так. Наоборот, капитан сказал с улыбкой:

— Ну, пишите, пишите. Главное, чтоб я тоже туда попал. После войны напечатаете мемуары, станете знаменитым. И я вместе с вами. Только пишите всё честно. Однако я вас умоляю, герр функмайстер-обер-гефрайтер, не забывайте также и про радиожурнал. Иначе мы серьёзно поссоримся, и вас придётся протянуть под килём.

Затем он спросил, когда же, наконец, будет нормальная связь. Иначе рандеву с «дойной коровой» может сорваться — мы просто не найдём друг друга в океане, тем более что опаздываем, как выяснилось, почти на сутки. Я ответил, что в СВ-диапазоне всё нормально, и мы услышим друг друга. Перед этим Вилли принял две радиограммы по СДВ, касающиеся действий других подводных лодок, но расшифровать их полностью не удалось из-за несусветных помех — в середине текста получается какая-то белиберда. Капитан махнул рукой и расписался в журнале, не вникая в обрывки текста.

А чуть позже Герхард объяснил мне, что значит «протянуть под килём». М-да... однако, капитан всегда прав, и в данном случае тоже.

16/IX-1944

08.50. Средние волны, радиограмма с двумя ключами. «Золотому льву»: ожидаем в назначенной точке рандеву в течение двух суток, просим подтвердить время прибытия. Подпись: U-474. Приём уверенный — кажется, мы с ребятами и Дривером победили упрямую рацию. Дал квитанцию «корове», причём Змей и велел подписаться «Золотым львом» и лично проследил, как Герхард её зашифровал. Второй радист Касс отстучал радиограмму на лодку-заправщик. Несмотря на то, что мы только что зарядили батарею и погрузились, капитан приказал всплыть и дать обоим дизелям самый полный вперёд.

Герхард сообщил, что до места встречи с «дойной коровой» осталось сто десять миль.

— Фогель будет внимательно смотреть, чтобы не передавали никаких писем или записок, — добавил он.

Жара. Дизеля постоянно перегреваются, идём попеременно то на левом, то на правом. Все ходят в трусах и майках с синими имперскими орлами, рассуждая о том, какое пиво лучше. Оставшаяся колбаса тухнет прямо на глазах. Вся еда пропитана прогорклым запахом соляра и плесени. Несусветная вонь, несмотря на полную вентиляцию в надводном положении — все три люка настежь.

На надводных кораблях почти всегда есть кошки или собаки. На подводных лодках — нет. Теперь я знаю почему. Надо быть конченым садистом, чтобы держать домашних животных в таких мерзких условиях. Люди — совсем другое дело. А у нас даже крысы перед выходом в море на берег бегут. Интересно, откуда они знают?

Герхард и артиллерист Кёлер намалевали на рубке золотую рыбку с хвостом-шлейфом, точнее, по одной рыбке с каждой стороны. Улыбка у рыбки получилась ехидная — словом, то, что надо. А обитатели носового торпедного, наши «законодатели мод и хозяева вод», немедленно принялись резать из жести маленьких рыбок и цеплять их на пилотки. Пустые консервные банки вмиг стали дефицитом.

Свободные от вахт режутся в шахматы. Ставки весьма высоки: проигравший стоит вахту за победителя. Однако мало кто спешит воспользоваться выигрышем, почти все идут на свою вахту сами.

Идём в надводном положении, и на палубу выпрыгивает множество летучих рыб. Не скажу, что они особо вкусные (хотя многие пищат от восторга), но всё равно разнообразят рацион. Кроме того, два закадычных приятеля, знаменитые на весь Киль своими береговыми похождениями — «Ангелочек» Бруно Вахтмайстер и Ганс Клепель по прозвищу Едкий натр (потому что обожает язвить по любому поводу) — поймали большущую рыбу и сами удивились, когда с трудом вытащили её на палубу. Герхард объяснил, что это тунец, и даже прочитал целую лекцию по ихтиологии. Будем лакомиться на ужин, огромной рыбины хватит на всю команду, и ещё останется. Вопреки установленному в Кригсмарине порядку, капитан распорядился ежедневно выдавать команде вино, по полстакана на человека, и это весьма подняло настроение экипажа. На какое-то время я даже позабыл о том, что идёт война.

Я буду писать о море. Не сейчас, а потом, после войны. Пойду плавать радистом на какое-нибудь судно, это непременно будет парусник. И стану описывать всё, что увижу в океане. Мне кажется, он живой и имеет разум. Он дышит. А иногда сердится на нас, обижается за то, что мы ныряем в него и вспарываем своим корпусом его поверхность. Я обязательно буду писать про море, про моряков. Когда кончится война. Когда не надо будет врать в эфире про погоду в квадрате AL 2964.

SIX

Уже на верхней палубе, когда мы отдали с носа второй якорь, поставив корвет «на гусёк», Мэг повернулась ко мне и ласково прошептала:

— Дурашка ты. Да я ж тебе просто завидую. У тебя с детства была мечта — побывать на острове Сокровищ с настоящими пиратами. Радуйся, мечта сбылась!

Хм… Ну, допустим. Я спросил:

— А твоя?

— Моя? — Мэг пожала плечами. — Моя — нет ещё.

Три океана прошла, в четвёртый заходила аж до семьдесят восьмого градуса, а всё кокетничает... Мне вдруг стало интересно:

— А какая она у тебя?

Мэг легонько щёлкнула меня пальцем по носу:

— Не скажу. Потом.

Ох, женщины, женщины...

Ладно. Ну, здравствуй, мой остров Сокровищ… мечта детства и юности! Если это действительно ты.

Пираты? Мы предположили, что других пиратов на острове, кроме нас, не было. «Весёлый Роджер» уже колыхался под левой краспицей. Точнее, это был не классический киношный череп с костями или со скрещёнными клинками. Наш пиратский флаг изображал бутылку (видимо, рома) и песочные часы. Ну, и череп посередине, само собой. Белое на чёрном. Песочные часы — старый символ флибустьеров, напоминающий всем, кто его видит, о скоротечности и весьма относительной ценности человеческой жизни. А бутылка — это, уж простите, сэр, моя отсебятина. Толкование флага гласило (да и сейчас гласит, флаг-то, вон он, свёрнутый лежит; если здесь и сейчас его поднять, то просто не поймут) — так вот, оно такое: «The Time flies by as Ye’re having Rum». Девиз, может быть, и спорный, но, во-первых, лично меня вполне устраивающий — это же всего лишь ирония! — а во-вторых, когда-то действительно был примерно такой девиз, только я не помню, какой капитан под ним плавал. Чёрная Борода, Робер Сюркуф, Инглэнд или Кавендиш — какая разница? Без рома в море непросто. Пусть там вякают с суши что угодно, сэр — а моряки всегда будут пить ром. Или что-то другое. О вкусах не спорят. Крепкий глоток, как и крепкое словцо, в океане здорово помогает. На парусниках уж во всяком случае, да если в хороший шторм...

Ну и мы не будем отдаляться от темы. Рому, да? Прекрасно. С ног не валит, а поддерживает такое настроение… и рассказчику, и слушателю… то, что надо. А я ещё и трубочку набью — не возражаете? Со вкусом вишни — они все хороши, сэр, что голландский, что английский… всё дело-то в трубке! Мне её подарил один такой же, как и я, бродяга-новозеландец.

Вот… стало быть, пошли мы с Мэг на берег. Взяли малый рюкзак, напихали туда чего перекусить да запить, ножи взяли, винтовку и револьвер (мало ли), пару перевязочных пакетов, кое-какие медикаменты, фонарик, бинокль… сунули моток фала и пару коротких линьков. Мэг предлагала захватить «уоки-токи» — в ней батарея была совсем не севшая — но я, болван, пожал плечами и спросил: «А зачем? С кем связываться-то?». И мы её оставили. Как позже выяснилось, совершенно необдуманно. Могла бы сгодиться, и ещё как.

Взяли с собой и обе карты — а то как же? Было ещё два источника сведений об острове — книжки Стивенсона и Делдерфилда — но я уже говорил, что знал (и знаю) их чуть ли не наизусть.

«Отчаянный» остался один на стоянке капитана Кидда и выглядел на фоне острова Скелета очень впечатляюще. Оглянувшись на него, я усмехнулся, подивившись превратностям человеческой судьбы — вот и я, как когда-то выдуманный капитан Смоллетт, привёл свой корабль к острову Сокровищ… надо же. Вот он, стоит под чёрным флагом… Мечтайте, друзья, мечтайте — и всё непременно сбудется. А благодарить судьбу потом или проклинать — это уже ваше дело. Впрочем, от одного до другого — один шаг, и бес его разберёт, за что надо благодарить, а за что действительно стоит сыпать проклятиями…

Тузик мы, как и в первый раз, оставили на пляже, просто оттащив его подальше от воды. Недолго посовещавшись, решили пойти вверх по течению ручья, но не от устья, а немного срезав — как раз через то место, где, как мне думается, долговязый Джон Сильвер своим костылём, а потом ножом коварно убил честного моряка по имени Том. Где-то вверху орали птицы, и светило солнце, но лишь редкие его лучи доставали сюда. Кроны деревьев создавали удушливую тень, дополняемую болотной вонью, хитросплетениями кустарников и лиан. Воздух звенел от обилия мошкары — хотя теперь я знаю, что на Аляске, например, её куда больше, а ещё мне рассказывали про вашу Сибирь. Короче, место и впрямь было гиблым, как когда-то сказал доктор Ливси, это болото… Слава Богу, в топь мы не влезли и прошли к тому месту, где я собрался лезть на холм, практически не замочив ног.

По дороге мы с Мэг, как водится, болтали как будто ни о чём, лишь пару раз заглянув в карту. Я сказал, что если это и впрямь остров Кидда, то на холме справа от речушки должен быть блокгауз или то, что от него осталось. Я, признаться, до сих пор окончательно не верил в то, что происходило. Вполне вероятно, рассуждал я, что остров действительно есть (раз уж я иду по нему своими собственными ногами) и похож на нарисованный Стивенсоном. Да, по какой-то непонятной причине (этот «купол», или что это там было?) он до сих пор не нанесён ни на одну карту, хотя кто-то когда-то его довольно обстоятельно зарисовал — по крайней мере, то, что мы уже видели: Южную бухту с косой, островом Скелета и Буксирной головой, речушку и болото. Но события! Ведь главное-то — не остров сам по себе, а то, что на нём происходило! Были ли тут пираты? Зарывали свои клады или нет? Сильвер, Трелони, Бен Ганн — это же литературные герои, а не живые люди! Сокровища, резня, пороховой дым, «Юнион Джек» над блокгаузом капитана Флинта, да и сам блокгауз — ну не укладывалось всё это у меня в голове, вот хоть ты тресни. Мэгги мурлыкала под нос песенку про маленького ослика, который хотел научиться плавать, в итоге попался на рыбацкую блесну и потом долго плакал на берегу. В этой грустной песенке были смешные слова, и я машинально улыбался.

Речушка (которая уже превратилась в ручей) тянулась вверх, туда, к склону самого большого холма — Грот-мачты, или Подзорной Трубы – а нам следовало повернуть на северо-восток и действительно лезть в гору. Честное слово, начну делать зарядку с приседаниями и бегом на месте, уговаривал я себя, обливаясь потом и тяжело дыша — в море ноги отвыкли от долгой ходьбы и заныли, едва мы начали подниматься. Примерно через пол-мили нас ждало более-менее плоское место, но не там, куда мы хотели попасть, а немного южнее, так что пришлось опять напрягать уставшие мышцы, да ещё и огибать небольшой овражек. Зато наши старания были вознаграждены: я с трудом подавил рвущийся наружу стон, увидев перед собой… блокгауз.

Нет, сэр, вы меня не так поняли. Вы думаете, это был тот самый старый блокгауз из «Острова Сокровищ»? И да, и нет. Давайте по порядку, о’кэй?

Прогалина на холме была весьма обширной — футов двести в диаметре, а то и больше. По-видимому, когда-то её старательно очищали от кустарника и деревьев, чтобы из-за частокола простреливать подступы, но это было давно. Теперь высокая трава и кусты росли здесь в изобилии; огибая их, мы шли по жёлтому песку и сухой глине. По пути мне под ноги попалась большая белая кость, похожая на бедренную кость человека, но я не уверен.

Никакого частокола не было. Блокгауз окружало кольцо в виде неровного приземистого вала или насыпи, густо поросшего травой. Поразмыслив, я решил, что это и есть остатки частокола, сгнившие брёвна, уже превратившиеся в почву и ставшие основой для растений. Но блокгауз был самый настоящий, срубленный из крепких брёвен, с бойницами и даже со старым кострищем у входа. Всё было натурально, и на торчавшем из крыши флагштоке не хватало только трёхцветного полосато-крестового английского флага. Или чёрно-белого пиратского… Мы с Мэг замерли; она вынула из кармана штанов револьвер, а я по возможности неслышно передёрнул затвор винтовки. Вокруг было тихо (если не считать птичьих пересвистов).

Где у нас тут норд? Ага... вон с той стороны шли в атаку разудалые молодцы капитана Сильвера...

Забыл вам сказать, что лес, больше похожий на джунгли, остался ниже, у воды и болота. Здесь, на холме и выше к северо-западу — на восточном склоне Подзорной Трубы — преобладал дубняк и крепкие высокие сосны. Конечно же, блокгауз был сложен именно из них.

Я глазами показал Мэг: мол, прикрой, а сам крадучись двинулся ко входу. Видите ли, мы, не сговариваясь, сообразили две очевидные вещи. Во-первых, блокгаузу было никак не больше тридцати-сорока лет, насколько я способен соображать и сравнивать. А это означало, что со времён Джима Хокинса и сквайра Трелони остров кто-то посещал, притом не так уж и давно. Во-вторых, отсутствие кого-либо в Южной бухте (кроме нас, конечно) всё же не было основанием предполагать, что и в других частях острова пусто. Знаете, мы с Мэг к тому моменту уже настолько окунулись в беспокойный дух тех, прошлых событий, что для нас подобная осторожность явилась чем-то совершенно естественным. Нам не нужно было больше ничего доказывать. Блокгауз — вот он, рядом, доплюнуть можно, а значит, где-то поблизости бродит пьяная шайка Сильвера или кого там ещё. Даже было удивительно, что не пахнет сгоревшим порохом.

Дверь блокгауза отсутствовала как таковая. Просто вырез в теневой северной стороне. Я осторожно вошёл внутрь, поводя стволом во все стороны, и убедился, что в помещении никого нет. Следом за мной вошла и Мэг — не спеша, левым боком, а револьвером она контролировала происходящее снаружи. Мы действовали прямо как заправские бойцы киношного отряда «Дельта».

В блокгаузе царил лёгкий полумрак, поскольку свет проникал только через бойницы и вход. Это было квадратное строение высотой в восемь или девять футов, с крепкими стенами и бревенчатым потолком — настоящая крепость. Против современной базуки она, конечно же, не устояла бы, а вот пулемёту, даже крупнокалиберному, с этими стенами так запросто не справиться. В стенах были прорезаны узкие бойницы, по четыре на каждой стороне, и через них отлично просматривались все подходы к крепости. Пол был засыпан всё тем же жёлто-серым песком пополам со старыми опилками — как вы думаете, сэр, сколько могут гнить опилки? А? Я вот не думаю, что столетиями. Выходило, что блокгауз явно был построен сумасшедшими и безвестными фанатами Стивенсона на острове, как две капли рома похожем на книжный остров Сокровищ.

Никакого родника ни в блокгаузе, ни возле него не оказалось. Ни даже следов — ямки, лотка для стока воды или вкопанного котла. Оно и понятно: вода не умеет течь вверх по холму.

В потолке блокгауза я заметил что-то похожее на дощатый люк, но никакого трапика не было. Тогда я предложил Мэгги забраться мне на плечи и попробовать нажать на люк снизу. С четвёртой попытки люк со скрипом поддался, и Мэг смогла сдвинуть его вбок. Падающая сверху труха набилась в нос и глаза. Мэг чихнула, и мы чуть не упали. Однако что там наверху?

— А ничего, Си-Джей! Только флагшток с уткой, и всё!

— Понятно, — процедил я, отплёвываясь. — Давай, слазь.

Мэгги спрыгнула, и мы принялись тереть глаза, чистить носы, уши и волосы от мелкого древесного мусора. Она сказала:

— Слушай, я видела наши мачты. Если бы встали на якорь чуть южнее, то заметили бы это всё прямо с борта. Странно, что мы не увидели блокгауз, когда входили в бухту.

Почему странно? Мэг влюблённо смотрела на лотлинь, а я столь же влюблённо на неё... Мы засмеялись.

Ну, кем бы ни был построен этот блокгауз, делать здесь больше было нечего. В пользу реальности острова Сокровищ говорил не столько сам блокгауз, сколько круглый земляной вал вокруг него — несомненно, когда-то он был частоколом, через который, кряхтя, перелезал Джон Сильвер, а потом сорванец по имени Джим.

И что дальше? Хм... дальше...

В моей голове неспешным речитативом нестройный мужской хор монотонно проговаривал «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». Я помотал головой и сказал:

— Скоро закат. Есть два варианта. Первый: лезть на Подзорную Трубу сейчас и ошвартоваться где-то там. Второй: поспать здесь, а утром продолжить поиски.

Мэг сделала вид, что не поняла:

— Поиски чего?

Я пожал плечами:

— Как — чего? Сокровищ, конечно. Серебро и оружие до сих пор лежат в кладе, где-то на севере острова.

Мэг лукаво посмотрела на меня, и мы оба захохотали.

Нет, ну в самом деле. Вернёмся мы сейчас на корвет, а завтра снова переться через болото, потом сюда, потом на Подзорную Трубу… и всё в гору, в гору…

Мэг заявила, что ей не очень хочется ночевать в этой мышеловке. Не знаю почему, но мне тоже не хотелось, хотя — какая же мышеловка? Вполне себе уютный домик...

Короче, мы вышли из блокгауза и уже при свете солнца начали прикидывать с помощью карты, каким путём идти на холм Грот-мачта, больше известный как Подзорная Труба. Здесь нам здорово помог бинокль. Выходило, что нужно возвращаться вниз к ручью, только не прямо, а забирая слегка вправо, и закладывать галс вдоль всё того же ручейка на восточный склон горы, после чего траверсом пройти до южного склона, где и искать место, отмеченное главным крестиком. Был и другой путь — как там у Стивенсона? «Высокое дерево, плечо Подзорной Трубы, направление — румб к норду от норд-норд-оста; остров Скелета ост-зюйд-ост-тень-ост; десять футов».

Сильверу, например, этого вполне хватило, чтобы вывести отряд незадачливых искателей сокровищ прямо к яме, где они когда-то лежали. Но у меня всегда вставал вопрос: откуда измерять эти направления? Если от стоянки капитана Кидда (чтобы выйти к этому высокому дереву), то получалась полная чушь. Я сказал об этом вслух. Мэг ответила:

– А чего тут думать. Прежде всего, нужно на этом самом «плече» найти нужное дерево, оно там самое высокое или вообще единственное. Встать около него, отмерить румб к норду от норд-норд-оста, а потом идти в этом направлении до тех пор, пока остров Скелета не окажется по указанному пеленгу… вот и всё. Потом копай и на глубине десять футов забирай свои фунты-ливры-дублоны. Нет?

Умница, каких я только знал. Сколько лет я читал эту книжку, и никак не мог понять, откуда же отсчитывать эти курсы-пеленги. А она вот так вот сразу… Потому что нам, мужчинам, всегда нужна точка отсчёта, мы без неё никак. Женщины же умеют мыслить более абстрактно, образно… Это не я, это она так сказала.

Я чувствовал, что она устала, да и сам уже слегка вымотался — что эмоционально, что физически. Через восточный склон выходило как будто ближе (хотя на карте, конечно, не были указаны всякие буераки и овраги), но даже отсюда мы видели, что подниматься будет довольно круто, придётся попотеть. Другой путь получался чуть дольше, но через небольшую долину и выходил к «крестику» более полого. Мне было почти всё равно, однако Мэг напомнила про «указательную стрелку» капитана Флинта, и это всё решило.

Помните скелет Ника Аллардайса? Вот-вот…

И мы пошли, по дороге ехидничая, по чьей это вине мы не взяли палатку или хотя бы тент. Спуск до ручья был недолог, и примерно через полчаса мы очутились в лесистой долине. Вокруг снова росли пальмы, папоротники; воздух был пропитан пьянящим запахом орхидей и чего-то ещё. В какой-то момент мне подумалось, что сквозь чащу густых кустарников нам нипочём не пройти, но неожиданно мы наткнулись на тропу — основательно заросшую, но всё же достаточно различимую. Я сказал:

— Сколько нужно времени, чтобы тропа заросла совсем? Год, два, три?

Или за триста лет…

Мэгги покачала головой:

— Может, это козья тропа. Бен Ганн стрелял коз.

Коз? За эти полдня мы не видели ни одной. Если остров необитаем, то и козы должны быть непугаными. А где они? Алло, козы! Вы где?

Мэг начала рассуждать вслух:

— Козья тропа не может зарасти, пока есть козы. Если коз нет, то тропу протоптали — кто? — правильно, люди. Больше некому. Верно?

Верно. Но и люди ходили здесь довольно давно. Хотя всё же не триста же лет назад.

И мы, невольно приумолкнув, огляделись по сторонам. Однако всё было тихо — если не считать птичьих криков и писка редкой мошкары.

Стоять на месте было глупо, и я первым шагнул на тропу, которая прямиком вела к большой лощине, отделявшей южный склон Подзорной Трубы от невысокого плоскогорья, переходившего где-то там, судя по карте, в северный склон Бизань-мачты.

От Аллардайса, конечно же, ничего не осталось, думал я, нащупывая глазами и ногами ускользавшую тропинку. Ну сколько кости могут проваляться под открытым небом? Дожди, трава — да они наверняка скрыты слоем образовавшейся почвы. И тем не менее, в месте, где тропа вдруг разошлась на две, и мы решили повернуть на правую, моя нога едва не наступила на выбеленный временем человеческий череп. Будь это не на этом острове, а в каком другом месте… но здесь я громко вскрикнул и невольно отпрыгнул в ужасе. Мне и в самом деле стало жутко. Мэг по инерции ткнулась мне в спину.

Я указал ей на череп и снова невольно огляделся. Мне померещился какой-то далёкий голос — даже не голос, а… то ли крик, то ли стон…

Мэг поймала мою мысль:

— Аллардайс? Ты думаешь, это Аллардайс?

Я только пожал плечами. Понятно, что не эрцгерцог Фердинанд, но... всё это было уже как-то слишком.

Глянув на череп, я сразу заметил аккуратную круглую дырочку над переносицей. Насколько я помню «Приключения Бена Ганна», Ника Аллардайса убили никак не выстрелом в лоб. У Стивенсона на этот счёт ничего нет, однако дырочка была диаметром меньше трети дюйма и уж больно смахивала на отверстие от современной пули калибра .308 или около того. Поэтому я нагнулся, рассматривая череп, и сказал:

— Что-то мне не верится, что это была пуля из мушкета. Или бретерского пистолета. Калибр слегка не тот. Смотри сюда. Вот входное отверстие…

Мэг присела и перевернула череп:

— А вот и выходное.

Затылочной кости просто не было вообще — она была вырвана, выломана изнутри силой расплющенной лбом пули. Саму пулю мы не нашли. Я взял череп в ладонь и распрямился. Мэг не удержалась и прыснула:

— Прямо Гамлет.

Однако, если честно, было не до смеха. Мы попытались отыскать остальные кости, но на земле обнаружилось только два шейных позвонка. Отросток одного из них был сколот. И край тоже... Да ему, кажись, отрубили башку! Застрелили в лоб, а потом отрубили. Впрочем, понятно, что не наоборот... А где остальное? Остальное могло валяться где угодно – в кустах рядом или за пару миль отсюда.

Итак, что мы имеем?

Мэг старательно сморщила лоб и потёрла подбородок:

— Хм... Мы имеем вот что: затерявшийся во времени и пространстве остров, похожий на легендарный книжный. И на этом острове не более полусотни лет назад происходили некие трагические события. Так?

— Кровавые события, – добавил я.

Застрелить, отрубить голову и бросить на дороге… ну ладно, не на дороге. На тропе. Но кто? За что? Зачем?

Мы начали прикидывать, как он лежал, но, как ни крути, никакой символизм притянуть за уши не удалось. Дай-то Бог, чтобы всё это было только в прошлом.

Мы положили череп точно на то же место, где он был найден, и пошли вверх по тропе. Вскоре она круто свернула влево, потом вправо и вывела нас к массивной серой скале, вздымавшейся вверх саженей на десять. Здесь тропа неожиданно заканчивалась — эта широкая скала напрочь перекрывала нам путь. Мы решили посмотреть в разные стороны — я вправо, она влево, только чтоб не теряться из виду.

Мэгги повезло больше: менее чем в сотне футов от этого места она нашла узкую тёмную трещину, или расселину, которая вела почти в том же направлении, что и оборвавшаяся тропа. Мы переглянулись, взяли стволы наизготовку и почти уже нырнули вглубь скалы, как мне вновь почудился какой-то хриплый голос вдалеке и непонятно где. Мэг открыла было рот, но я зажал его ладонью. Мы замерли.

И в этой тишине, к своему ужасу, мы оба явственно услышали, как кто-то громко простонал, отчаянно хрипя и булькая горлом: «…Макгроу!.. Дарби Макгроу!.. Принеси рому, Дарби!…»