Тот самый остров

NEUN

20/IX-1944

Я помню, этот доктор обещал наутро какое-то включение. А, ну да...«шатёр Фрейи». Ну и пусть себе включают. Нам-то что? Ещё до завтрака отправил радиограмму якобы из квадрата AL 4746, подождал так и не пришедшую квитанцию, а теперь пойду гулять, смотреть остров. Со мной Хонцен, старший торпедист Вернер Кох, Отто Наст и Генрих Майер.

Хотели начать с бригантины (или шхуны?), но решили, что никуда она не денется, и просто отправились по дороге, которой я шёл с Гансом к бункеру. Среди пальм и прочих диковинных растений, которых я раньше никогда не видел, дошли до поворота направо, куда нельзя, и двинулись по не очень густым зарослям через русло ручья налево.

Я впервые в джунглях, но было не страшно, потому что вчера пьяный комендант не забыл о своих служебных обязанностях и тщательно проинструктировал всех наших, кто попался ему на глаза — насколько ему хватило сил, покуда не вырубился. В частности, Вернера, а я стоял за спиной коменданта и помирал со смеху. Комендант строго и серьёзно перечислил всех хищников, которые не водятся на этом острове: львы, волки, пантеры, тигры, леопарды, ягуары, бегемоты, слоны и носороги. На вопрос Вернера, а какие же водятся, фон Дитц с минуту смотрел на собеседника, а потом заорал: «Смирно!». Вернер изобразил дисциплинированного фельдфебеля и вытянулся, щёлкнув пятками. Комендант вальяжно сказал «вольно, разойдись» и отошёл в сторону, потеряв к Вернеру всякий интерес.

Мы обошли бухту (вернее, залив) с другой стороны почти до середины, там выкупались, пытались руками поймать каких-то больших и быстрых рыб. У нас не было никакой определённой цели — мы просто наслаждались сушей, зеленью, этими запахами; я чувствовал, как ноги снова обретают способность нормально ходить. Мне словно пришили новые лёгкие — настолько было мягко и приятно дышать.

Вернулись к обеду, потому что здорово проголодались (перезрелые бананы не в счёт), а на бетонной дороге встретили коменданта. Он нёс свой пробковый шлем на согнутом локте на манер лукошка, но в «лукошке» было пусто.

— Гуляем, морячки? — строго спросил он. — Где были? На холм не лазили?

— Никак нет, герр штурмбаннфюрер!

— Хорошо, — по всему было видно, что у него расчудесное настроение, к тому же от него за пять метров разило шнапсом. — У нас сегодня праздник.

— Какой? — заискивающе спросил Отто Наст, двухметровый белобрысый детина по прозвищу (ну, разумеется!) Мальчик-с-пальчик, наш эталон арийской расы.

— Не ваше дело, — довольно грубо ответил фон Дитц. — Главное, чтобы вы не шлялись где попало и не совали свой нос. Вон, есть бухта, вот ей и интересуйтесь, раз вы моряки.

— Герр штурмбаннфюрер, торпедо-механикер-обер-гефрайтер-цур-зее Кох! – выпалил Вернер и вытянулся в струнку. — Разрешите вопрос про бухту?

— Валяй, матросик цур-зее, — любезно разрешил тот.

— Герр штурмбаннфюрер, а что это за парусник такой недалеко от пирса?

— А-а… так это пираты на нас нападали, — ленивым, но самодовольным тоном ответил фон Дитц.

— Пираты? — удивился я. — В нынешнее время?

— А что такого, — комендант пожал плечами. — Пираты всегда бывают. Эти вот… год назад зашли в бухту на своём корыте, под парусами. Бросили якорь, спустили шлюпку. Сами с ружьишками. Какой-то сброд, всякие кукарачи, волосатые латиносы… песни распевали. Ну, мы поставили два пулемёта, подождали, пока поближе подойдут, да и выкосили всю эту шушеру к чертям собачьим, утопили вместе со шлюпкой, — он презрительно махнул рукой. — Ещё два ублюдка на верхнюю палубу выскочили, начали руки заламывать, кричать чего-то — и их туда же. Костяшки там до сих пор так на палубе и валяются.

— Бухту стерегут? — с подхалимской ноткой спросил Вернер.

— Во-во! Потом был шторм, его с якоря сорвало и вынесло на мель. Так и стоит. Ещё есть вопросы?

— Никак нет, герр штурмбаннфюрер! — за всех ответил Вернер.

— Ещё один старый корабль с другой стороны лежит, но от него уже ничего не осталось, — любезно сообщил комендант. — Больно старый. Сходите, посмотрите оба. И скелетики проведайте. Они там так красиво лежат. На борт очень легко залезть.

Мы поблагодарили коменданта за увлекательный рассказ и пошли на лодку.

После обеда я полулежал на дюне и рассматривал пиратский бриг. Мерещилась всякая ерунда. Лезть туда и смотреть чьи-то старые кости мне совершенно не хотелось. Рядом со мной присел капитан и закурил сигарету.

— Гейнц, скажите, наши коротковолновые радиостанции работают нормально?

— Виноват, не могу точно сказать, герр капитан. Приёма нет вообще... видимо, всё зависит от атмосферных явлений. Насчёт передачи я не уверен.

Ток антенны нормальный, но на последнюю исходящую квитанции не было, а больше мы не отправляли. И ни от кого ничего...

— Доктор сказал, что вчера разговаривал с вами, — после недолгого молчания сказал фон Рёйдлих, глядя на голубое зеркало бухты.

— Так точно.

— Вы ему чем-то понравились. «Шатёр Фрейи»… Сегодня он его запустил. Завтра выйдем в море и посмотрим снаружи. Теоретически, за пять миль мы уже не должны увидеть остров. Кстати, знаете, что это за остров?

— Унтерштурмфюрер сказал, что это остров Кидда.

Змей хмыкнул.

— А что ещё вы разузнали? В вас прямо умирает разведчик.

— Больше ничего, герр капитан.

— Кидд — это английский пират, — задумчиво произнёс Змей. — Знаменитый пират. Примерно конец семнадцатого века. Был послан громить пиратов, но сам стал пиратом, разбойничал, попался, был публично повешен. Но к этому острову он вряд ли имеет какое-то отношение.

— А почему ж тогда остров называется островом Кидда? — удивился я.

— А чёрт его знает. Кидд был легендарным пиратом. Он вообще-то больше известен по Индийскому океану — Мадагаскар, Бенгальский залив. Так что... — Змей пожал плечами.

— Я вспомнил, Ганс ещё сказал, что этого острова нет на картах!

— Верно, — согласился капитан. — На картах его нет. Ни на одной. А четыре года назад ещё был.

— Как это? — не понял я.

— Да очень просто, Гейнц. Как только его выбрали для проекта «Три девятки»... ну, для этой базы... наша агентура буквально в течение полугода вытерла его на всех картах мира, какие только нашли. Во всех мыслимых странах — и уж конечно во Франции, Англии, США, Канаде, России… Была проделана дьявольская работа — ну сами прикиньте, куда нужно было внедрить своих людей. Старые карты изымались под любыми предлогами, а на вновь напечатанных, в том числе и в школьных атласах, этого островка уже не было. Кто это заметил? Да никто. Он и раньше никому не был нужен... Зато и шляться здесь некому — он в стороне от морских путей. Глубины вокруг большие. Так что — был остров, и нету. Только океан. А сегодня он и вовсе должен был пропасть из виду. Что мы и должны завтра констатировать.

— Герр капитан, разрешите вопрос?

— Если про погоду в квадрате AL 4700, то ничего отправлять не надо, — ответил Змей.

— Я с утра уже отправил. Нет… Я хочу спросить, откуда вы всё это знаете? Про карты, про разведку, про пирата Кидда…

— Да уж знаю, — усмехнулся он. — Судьба такая. Вот обер-лейтенант Кноке не знал, потому и живёт себе сейчас где-нибудь в австрийских Альпах, подальше от подводных лодок. Чтоб никому на глаза не попался. И Мюнке тоже.

Вот это новость!

— А в довершение, — продолжал Змей, — я вам открою ещё одну штуку, не менее интересную. Вот вы в детстве читали книжки Роберта Стивенсона?

— Стивенсона? Нет, герр капитан… даже не слышал о таком.

— Жаль, — сказал Змей. — Вашему учителю литературы следовало бы надрать уши.

Мне стало обидно за старого Лотара Хенке.

— Ему уже надрали, — произнёс я почему-то хрипло. — В гестапо. За Генриха Гейне. Он нам его стихи и очерки вслух читал.

Змей посмотрел на меня внимательно, но ничего не ответил. С минуту мы молчали. Капитан прикурил новую сигарету от старой.

— М-да, — сказал он. — Ладно, что ж делать. В общем, был такой англичанин Стивенсон. Он написал, кроме прочего, «Остров Сокровищ». Эту книжку наряду с некоторыми другими должен прочитать каждый нормальный мужчина. Плевать, в каком возрасте. Я её читал, когда мне было лет двенадцать. Потом ещё раз, и ещё... Там пираты, остров. Остров Кидда. Я бредил этим островом с той самой минуты, когда перевернул последнюю страницу. Наверно, потому и во флот попал. Плавал в разных морях и на разных кораблях, скажем так. А как-то в Гамбурге познакомился с одним старым капитаном. Разговорились про море, про романтику, то да сё… и он мне за кружкой пива сказал, где на самом деле находится остров Кидда. Я проверил — и действительно… Уже тогда я был… э-э… как бы вам сказать… Ну, словом, выполнял некоторые деликатные поручения.

Я кивнул, но не потому, что понимал хоть что-то, а потому что не терпелось услышать нечто интересное. Мне всегда хотелось встречаться с интересными и загадочными людьми, и вот, кажется, наконец-то повезло. Змей же тем временем продолжал:

— Вот смотрите, есть в Германии великие подводники-асы, их все знают наперечёт — Райнхард Хардеген, Гюнтер Прин, Отто Кречмер, Топп, Лют, Леманн-Вилленброк… Они в основном — действительно герои, и про то, что Прин, этот весёлый и отчаянно смелый человек, например, пинал ногами кое-кого из своего экипажа, напишут ещё не скоро. Может, и кино снимут, какое-нибудь там «Das U-Boot» или «Die Helden der U-Boote»... Что вы на меня так смотрите, Гейнц? Асы — они ведь тоже люди, и все разные, — фон Рёйдлих помолчал. — Есть и менее известные подводники, их куда больше. А есть такие, о ком вообще знают лишь единицы. Например, знает фюрер. Или папаша Дёниц, он же Лев. И больше никто, кроме моряков их экипажей. Их лодок не найдёшь в составе Кригсмарине, их наград нет в официальных списках. Они вообще равнодушны к наградам...

Ну да, сказал я себе, я вполне понимаю, что настоящий солдат воюет вовсе не за награды. Но быть равнодушным к ним? Или награды — это такие как бы короткие штанишки, из которых потом вырастают? Тогда я, например, ещё не вырос. У меня их просто нет. Или – пока нет…

— ...одного из этих подводников вы видели на мостике «Летучего голландца», — продолжал капитан, — это фрегаттен-капитан Герхард фон Цвишен. «Auf Wiedersehen, meine Kleine...» — пропел он. — Такие подводники не топят корабли противника, у них совершенно другие задачи…

— Герр капитан, но почему… — начал было я взволнованно, но Змей перебил мой вопрос.

— Да потому что уже можно! Теперь уже можно, поскольку «Золотая рыбка» не вернётся в Германию. По крайней мере, в ближайшие год-два. Это надо понять и чётко усвоить. Почему, вы спросите? Да хотя бы потому, что просто не дойдёт. Противник блокировал Северную Атлантику... Я не хочу, чтобы томми или янки безнаказанно утопили в океане полсотни человек, за жизни которых я отвечаю. Можно бы аккуратненько сдаться в плен — ведь война фактически проиграна, Гейнц, смиритесь с этим. Только в плен я не сдамся. Я просто не смогу жить дальше с таким позором, а, кроме того, есть и ещё причины. Но я ведь Змей, не так ли? — Капитан посмотрел на меня лукаво. — А значит, я придумаю выход. Есть Бразилия, есть Аргентина, а потом будет и Германия. Новая Германия. Главное, чтобы люди мне верили. Вот так-то.

Я не стал ему говорить, что экипаж и так в него верит. Змей встал, щелчком выбросил окурок:

— При всём при этом, я никогда не состоял в партии. Точно так же, как и наш с вами папаша Дёниц, хотя фюрер и подарил ему «фазана» — знаете, такой золотой значок. Маленький, круглый. Гейнц, я знаю, о чём вы хотите меня спросить. Не сейчас, чуть позже.

Он по обыкновению сузил глаза, улыбнулся и пошёл к лодке.

Не уверен, но мне кажется, Змей исподволь готовит меня к какому-то очень серьёзному разговору...

Ни доктор, ни комендант вечером у нас не появились. Побродив у пирса, все отправились спать, кроме двух часовых — нашего и эсэсманна, торчавшего у дюралевого ангара. Завалились кто где — под пальмами, на пляже и на лодке, прямо на палубе.

NINE

Наконец, пройдя милю или полторы, мы вышли к заводи, плёс которой, несомненно, и был якорной стоянкой Северной бухты, а точнее — Северного залива, как это написано на карте. Подводная лодка была здесь — я отогнул рукой широкий зелёный лист и увидел её. От субмарины веяло какой-то страшной тайной.

Но прежде мы вышли на большую поляну, а вернее, ровную площадку, когда-то расчищенную от деревьев. Глазам предстала косо стоящая старая ржавая бетономешалка, груда таких же ржавых стальных ящиков, наваленных как попало, и всякий прочий металлолом. На северном краю площадки, чуть ближе к воде угадывались дюралевые остатки какого-то сооружения, что-то вроде сквозного ангара. Дорога шла прямо к берегу, но мы, повинуясь инстинкту самосохранения, сочли за благо двигаться по самому краю площадки, по южному, готовые чуть что смыться под защиту зарослей. Однако, кроме изматывающих воплей тропических птиц, ни одного подозрительного звука до нас не долетало. Не скажу также, что у меня было ощущение, будто за нами кто-то следит. Мы просто вышли к месту, где не то чтобы когда-то уже ступала нога человека, а где всемогущий homo sapiens успел отметиться во всей своей красе, а теперь всё основательно заросло.

Мэг вдруг тихо ойкнула и остановилась. Я подошёл к ней; она указала пальцем на три могилы, спрятавшиеся среди высокой травы. Мы нипочём бы их не заметили, если б не наткнулись. О том, что это могилы, красноречиво говорили три поржавевших приземистых креста, сваренные из стального швеллера и заполненные цементом с береговым песком (в бетоне хорошо были заметны осколки ракушек). На всех трёх крестах были вделаны потемневшие от времени дюралевые таблички с аккуратно вырезанными надписями; я хорошо запомнил лишь одну — ту, что была посередине:

GERCHARD FINTZSCH

Leutnant zur See

Это были германские моряки! Причём военные... и наверняка с подводной лодки, а значит, она германская. Я, помню, сразу подумал — а есть ли связь между этими могилами и песенкой про пятнадцать человек на немецком? Дату рождения этого Герхарда Финцша я не вспомню уже, кажется, июль 1921 года, а вот дата смерти была «24/IX, 1944». В память врезалась именно эта табличка, потому что — вот вы скажете «мистика», сэр, но точно так же зовут отличного парня в одной из Кильских марин. Он как-то раз зашивал нам дырявый стаксель. Кроме того, этот самый Финцш был офицер, а две остальные могилы принадлежали простым матросам… хотя, чего это я? Пред ликом океана, как и пред ликом смерти, все равны — что адмирал, что рядовой моряк. Национальность, как вы понимаете, тоже не очень сильно влияет.

Вот тебе раз, подумали мы с Мэг… отголосок той ужасной войны здесь, на краю Карибского бассейна... А вы тоже называете её Мировой, да? Уж это верно, воистину. У нас везде пишут, что её выиграли англичане и американцы; вы же думаете, что русские, потому что ваших погибло больше всех, и вы лучше воевали... Глупости, сэр. В ней выигравших нет. А проиграло в ней всё население планеты. Страшно проиграло...

Ну вот скажите мне, какие такие уроки человечество вынесло… вернее, могло вынести из той войны? Что восемьдесят миллионов жизней – это

слишком много? Что война — это плохо? Нет, вы скажите, сэр! Подумать только — ах, какое великое открытие! А что, до той бойни никто об этом не догадывался? Даже и предположить не мог? Ну ладно, ладно, меня заносит порой на разглагольствования — уж простите, издержки постоянного одиночного плаванья... я больше не буду.

Подводная лодка, ага... Вы не читали «Жестокое море» Монсеррата? После всей этой истории мне попалась ещё и «Das Boot», а потом «Железные гробы» Вернера — прямо, как по заказу. Я очень много думал об этом... но это было после, а пока что мы ломали головы — что делала на этом острове германская подводная лодка? Загадка на загадке...

В общем, постояв с минутку перед крестами, мы двинулись к берегу. Дорога вывела нас с площадки на песчаный выступ, уходивший в воду отмелью слева и приглубой лагуной справа. Так вот, справа, там, где джунгли почти вплотную подступали к воде, из прибрежного песка виднелась туша старого корабля. Я бы даже сказал — угадывалась. И не старого — старинного. Он настолько ушёл в песок и зарос нависающими на него лианами, что больше походил на гигантский округлый камень. Корабль несколько веков пролежал на боку, постепенно засасываемый песком и обрастающий зеленью, покуда не превратился вот в это. Однако ещё можно было различить остатки мощного княвдигеда и руслени, почему я и заключил, что это «Пава», или, по-французски, «La Paonne», соратница «Моржа» по ограблению испанской Санталены и ещё по некоторым проделкам у Подветренных островов. У Дэниса Джадда этот корабль почему-то называется «Жан Кальвин», и кто тут прав — пусть он сам разбирается с Делдерфилдом. Несомненно одно: это и есть тот самый французский пиратский корабль, на котором капитанил флибустьер Ле Бон, чья натура совсем не соответствовала фамилии.

Слева был ещё корабль, который наоборот, почти весь выдавался из воды и песка — правым бортом к берегу, он стоял почти на ровном киле. Дерево корпуса было выбелено временем и солнцем, оно постепенно ветшало и разваливалось. Две торчащие мачты уже не имели стеньг и реёв, бушприт — утлегаря. Нам очень хотелось узнать имя этой шхуны (или брига? бригантины?), но до неё пришлось бы топать полкабельтова через заросли, вплотную подходившие к воде, а подводная лодка была совсем рядом.

Она стояла у остатков деревянного пирса, которым, несомненно, когда-то являлись забитые в песок и торчащие из воды старые сваи в два ряда. Теперь-то я уже точно знаю, сэр, что это была германская субмарина типа VII, а тогда мы просто решили, что три могилы неподалеку рассеивают все сомнения в её принадлежности. Вид лодки навевал грусть, если не сказать — тоску. Когда-то серая, а теперь почти вся ржавая с жалкими остатками краски, она уныло торчала носом в песке, опёршись на носовые горизонтальные рули, а притопленной кормой уходила в бухту. На покорёженной рубке не было никакого номера, но ещё различались остатки эмблемы в виде стилизованной золотой рыбки. Сама рубка несла на себе следы попадания артиллерийских снарядов, как минимум, двух. Рубочные леера были смяты, пушки на ней и на палубе отсутствовали. Из рубки торчала погнутая труба перископа без объектива (или как он там называется); антенн не было вообще. Лодка замерла с заметным креном на левый борт и, казалось, устало спала после трудного похода — а поход, несомненно, выдался не из простых, ведь вон как ей досталось.

Любой нормальный авантюрист (кем, собственно, мы с Мэг и являлись), непременно тут же полез бы на палубу субмарины и попытался проникнуть внутрь. Разве нет? И мы почти было собрались, но нас охватило понятное беспокойство, когда мы увидели кое-какие следы недавнего пребывания людей прямо здесь, на этом самом месте. Попытаюсь перечислить: смятые сигаретные пачки, свежие окурки, россыпи стреляных гильз, картонные ящики из-под вина и прочих напитков, пустые пластиковые канистры. Одна канистра валялась в стороне, вся изрешёченная пулями. На пляже было много пустых бутылок, по большей части битых. Похоже, их тоже использовали для упражнений в стрельбе. Кроме того, на песке отпечаталось множество разнообразных следов, ещё не смытых дождём, и один из них выглядел, как будто что-то или кого-то волочили в направлении площадки.

У-у... если мы не хотим неприятностей, надо сматывать удочки, да побыстрее. Бояться и опасаться — это разные вещи. А где Данни?!

Мы сразу увидели его, сидящего у чего-то сине-белого. Подбежав, я обнаружил, что это лёгкие спортивные тапочки, белые с синими носками и пятками, небольшого размера, с крупным рифлёным узором на резиновой подошве. Данни сидел возле тапочек, недвижный, как статуя, и тихо-тихо скулил. В глазах его застыла неописуемая тоска. Рядом в траве лежала пластиковая карточка — водительские права на имя какой-то Сьюзен Руж, жительницы Сарасоты, штат Флорида. Заглянув в них, мы с Мэг сразу всё поняли.

На произнесённые вслух имя и фамилию пёс никак не реагировал, но, едва заслышав слово «Сюзи», оглушительно залаял. Возникла идея осмотреть всё вокруг — ведь может оказаться, что она где-то рядом. Но тогда Данни уже давно нашёл бы её.

В принципе, ничего страшного с нами пока не произошло, но чувствовалось, что, как говорится, тучи сгущаются. пора было возвращаться — путь всё же неблизкий. Я предложил Мэг попутно поискать тайник с серебром, но много времени на это не тратить и постоянно наблюдать с горки за Северной бухтой. Как только на акватории появится что-нибудь или кто-нибудь, следует немедленно драпать к Южной бухте и вообще с острова. Нечего искушать судьбу. Печальная участь «Пеламиды» — это вовсе не то, чего бы мне так сильно хотелось для «Отчаянного» и его экипажа. Как известно, все самые крупные неприятности приключаются с моряком именно на суше. Ведь вы, сэр, не станете это отрицать?

Однако Данни упорно не желал следовать за нами, как мы его ни звали. Он продолжал сидеть, как приклеенный, и печально скулить. Пришлось взять тапочки с собой, положив их в рюкзак. Документ этой Сьюзен Руж я также положил в верхний кармашек рюкзака, где лежали моя трубка, зажигалка и табак. Только после этого Данни нехотя поплёлся вместе с нами обратно к устью ручья — мимо развалин ангара и старой бетономешалки.

До устья ручья мы шли почти молча. Не то чтобы говорить было не о чем, вовсе нет. Мы знали, что выговоримся потом, на борту корвета, когда останемся одни, вне этого острова, который из детской мечты вдруг превратился в пугающий кошмар. Мы молчали, потому что всё время вслушивались — не треснет ли где ветка? Не слышны ли за нами тяжёлые шаги и учащённое дыхание нескольких до зубов вооружённых людей? А чего это вдруг замолчали птицы? Нет, нет… вот они снова загалдели, засвистели, всё нормально…

Мы были очень напряжены. Данни трусил впереди, словно знал дорогу.

Романтика пиратства развеялась, словно жидкий дым. По крайней мере, на какое-то время. Когда приключения начинают попахивать кровью, становится как-то не до романтики. Но…

В общем, идём мы, и уже подходим к ручью, где дорога, как вы помните, поворачивает направо, как Мэг мне и говорит:

— Послушай, Си-Джей, а зачем нам туда?

Я чуть не сел от такого вопроса. Как это — «что»? Тайну, конечно. Вернее, разгадку тайны. Это что, плохое желание?

Оказалось, она подумала, что я скажу «сокровища». Да! Сокровища — тоже! А как же? Денег у нас с Мэг было ровно столько, сколько требовалось для нашего стиля жизни. Ну... может, чуть меньше. Найти способ заработать эту малую разницу — невелика проблема. Безо всяких сокровищ. Так что: сокровища мне не нужны. Но я за ними иду… Почему? Зачем?

А из принципа. Исключительно из принципа. Потому что в душе я флибустьер и корсар. Вот и всё.

Мэг засмеялась:

— Потому что ты добрый корсар. Злые корсары умудрялись награбить больше, чем могли прокутить, и поэтому закапывали свои клады.

Ну да. А добрые, вроде меня, их откапывают… хотя они и не особо нужны. Совершенно верно. Получается замкнутый круг, притом весьма интересный.

Вот так мы и пришли к ручью, после чего, не говоря лишних слов, повернули вместе с дорогой направо к холму, который на обороте карты капитана Флинта почему-то назван «восточной горкой».

В самом деле: почему же восточной, когда к ней надо поворачивать на запад? Странно.

Что вы говорите? Пираты? Ну, им же до нас было далеко. И они не знали о нашем существовании. По крайней мере, мы так думали.

Чёрную скалу мы увидели издалека. Там есть такое место, что сквозь широкий просвет в листве виден весь южный склон холма, и чёрная скала буквально блеснула на ярком солнце. Да и дорога не дала бы заблудиться — она, словно фарватер, вела прямиком туда, куда надо, и это заставило нас вновь насторожиться.