Тень Великого Древа

Стрела — 2

Июль 1775 г. от Сошествия

Рейс

Шаванские станы обычно состоят из юрт. Их знает всякий, кто даже не бывал в Степи, — слишком часто их встретишь на картинах. Однако этот стан имел совсем иной вид. Группа глиняных домов выстроилась на берегу речушки. В окнах блестели стекла, над некоторыми крышами поднимались печные трубы. Имелся колодец, амбар и хлев, и две башенки для стрелков. Не стан, а добротная деревня, крепко приросшая к земле. Ей бы место в Альмере или Южном Пути.

— Нас видят, милорд, — сказал барон Айсвинд, заметив людей на башенках.

Эрвин не сомневался, что видят их уже давно. Шаваны-пастухи обычно разбредаются на мили вокруг стана. Они обнаружили северян еще несколько часов назад. Что вызывает вопрос: почему не ушли?

— Сколько там жителей? — спросил Эрвин и сверил собственные наблюдения с оценкой опытного кайра. Порадовался, что почти угадал: думал — сто человек, по словам барона — восемьдесят.

Даже если женщины и подростки умеют стрелять из луков, а старики не разучились махать мечами, то это лишь восемь десятков плохоньких бойцов. За Эрвином — почти три сотни отборной кавалерии. Старейшина деревни должен быть безумцем, чтобы надеяться на победу. И уйти было легко: дальний берег речки выше этого. Поднимись на кручу, уйди подальше — и волки уже не заметят. Так отчего не сбежали?

— Дурачье, — сплюнул барон Айсвинд.

— Берегут деревню, — возразил Шрам. — Есть им что терять.

Похоже на правду. Здешние жители и за ордой не пошли, хотя Пауль сулил богатые трофеи. Имеется нечто очень ценное в самой этой деревне. Недаром она отстроена так основательно.

Эрвин пригляделся к центральным домам. Один — крупная, в четыре окна, изба зажиточной семьи. Второй — мастерская у самого берега речки. Из крыши торчат целых две трубы.

— Кузница! — сказали вместе Эрвин и Шрам.

Вот почему деревня осталась на месте. У шаванов множество походных кузниц, ими никого не удивишь. Но капитальная, с двумя печами, да в удачном месте над рекой — это истинная ценность. Пауль обещал озолотить орду, но здешний кузнец решил, что разбогатеет не сходя с места. К нему, поди, вся округа ездит — особенно теперь, когда конкуренты ушли с ордою. А кузнец, видать, самый уважаемый человек в этом селе. Остался он — все остались.

— Прикажете атаковать, милорд?

— Конечно, нет. Подъедем, поговорим.

Когда приблизились, деревня затихла. Всякое видимое движение прекратилось, люди исчезли, стрелки на башенках спрятались за щитами. Каждый дом превратился в засаду.

Держась за спинами телохранителей, Эрвин крикнул:

— Шаваны! Хотите жить — выходите без оружия! Не выйдете — сожгу село!

В одном он мог гордиться собой: развил же голосину в этих походах. Так насобачился командовать, что и глухой услышит. Среди домов наметилось шевеление: кто-то перебежал из избы в избу. Эрвин добавил:

— Все до одного, вместе с семьями! Выйти, построиться! Даю пять минут!

Кто-то еще пробежал туда и сюда. Наконец, из центральной избы вышел могучий, кряжистый степняк. Помахал над головой, крикнул что-то — и другие шаваны показались на улицах. Нестройная группа в полсотни человек выдвинулась навстречу северянам.

— Кто из вас главный?

Отозвался тот кряжистый верзила:

— Бершан.

— Это твое имя?

— Да, меня так зовут.

— Вас слишком мало.

— Сколько есть.

— Я не вижу ни детей, ни девушек.

— Тут только мы.

Эрвин сказал Хайдеру Лиду:

— Пошлите две дюжины, разыщите детей. Они или сидят в погребах, или ушли за реку.

— Знаю, милорд, — кивнул капитан.

Он отдал приказ, иксы въехали в деревню. Среди шаванов прошел шепоток. Вперед выступили двое: Бершан и женщина — должно быть, его супруга.

— Ты — герцог Ориджин? — спросил Бершан.

— Я — человек, который может сжечь твое село. Вот и все, что нужно знать.

— Мы тебя просим: не убивай никого. Я хороший кузнец. Подкую коней, починю мечи и латы. Я тебе пригожусь.

— Только ты и пригодишься. Остальные зачем?

— Мои сыновья и дочь, и жена — все работают в кузнице. Глазом не моргнешь, как все для тебя сделаем! А еще накормим и напоим. Но никого не убивай, хорошо?

Жена Бершана кое-что сообразила и добавила с сильным акцентом:

— Мы не с ними, ты видишь? Гной-ганта ушел, его люди ушли — а мы остались.

Сегодня Эрвин не ощущал жалости к мирному люду. Сколько было в нем сочувствия — все досталось раненым кайрам. А шаваны — часть той Степи, которая пожирает северян.

— Мне пригодятся припасы: пища, одежда.

— Все дадим!

— Лекарские зелья. Материя для бинтов.

За пределами городов снадобья — великая ценность. Но Бершан поколебался только вдох:

— Найдем. Тут наша знахарка, она поможет.

— Мои люди возьмут все, что нужно. А к тебе, кузнец, у меня есть одно дело.

Войдя в кузницу, Эрвин не смог удержаться от сравнения: здесь как в пыточной камере. Тот же инструментарий: зажимы, клещи, молотки, гвозди. Тот же душный жар, от которого сразу бросает в пот. Тот же здоровяк в кожаном переднике, только зовется не палачом, а иначе. Кузнец услужливо склонил голову перед герцогом:

— Чем могу помочь? Нужен новый клинок? Подковы для коня?..

За Бершаном стояли помощники: сыновья, жена, дочь. Крепкие, как на подбор, даже у дочки мускулы ходят под кожей. Целая семья кузнецов, надо же.

— Отпусти жену с дочкой, — предложил Эрвин. — Для дела хватит тебя и сыновей.

Кузнец ответил твердо:

— Все пригодятся. Так быстрее выйдет.

Очевидно, хотел защитить семью. Думал: кто будет работать, того не тронут.

— Как знаешь, — кивнул герцог и дал Бершану эскиз. — Мне нужно изготовить такое устройство.

Кузнец нагнулся к жаровне, чтобы лучше рассмотреть чертеж. По сигналу Эрвина кайры внесли Орудие. Лидские Волки отработали с ним двое суток. Можно ли за этот срок полностью перемолоть человека?..

— Он готов, милорд, — с гордостью доложил Хайдер Лид. — Желаете взглянуть?

Не желаю, — подумал Эрвин, — век бы не видеть ничего подобного. Чужой боли мне хватило с лихвою.

— Прошу вас, капитан.

Лид сбросил полотно, накрывавшее Орудие. Пленник был почти цел и вполне напоминал человека. Прибавились только два странных нароста на голове.

— Слушай приказ, — сказал Лид.

Мутный взгляд Орудия сосредоточился на нем.

— Помочись, — сказал Лид.

По ноге пленника потекла струя.

— Не кричи, — сказал Лид.

Он ударил пленника щипцами по коленной чашке. Тот побагровел, изогнулся от боли, но не выронил ни звука.

— Сломай себе зуб, — приказал Лид.

Руки Орудия, конечно, сдерживали веревки. Он воспользовался единственным способом исполнить приказ: выпятил нижнюю челюсть и стал бешено щелкать зубами. Удар приходился на резцы. Они крошились, пленник сплевывал белые осколки. Эрвин смотрел.

Ненавижу чужую боль, — подумал он снова.

С диким лицом пленник лязгал челюстями, исступленно дробя собственные зубы. Задел и разжевал губу, кровь и слюна взбились в пену. Мышцы бугрились, лицо наливалось краской, глаза лезли из орбит. Но он ни на вдох не прекращал свое дело.

— Хотите знать секрет, милорд? — с самодовольством спросил капитан.

Нет, — подумал Эрвин. Альтесса ответила его устами:

— Сгораю от нетерпения.

Хайдер Лид показал два железных бугорка над ушами Орудия. То были «барашки» — рогатые головки винтов.

— Разобрали арбалет, милорд. Получили два винта, заточили до остроты и вкрутили в череп. И не просто так, а точно в щели между костями. Всадишь поглубже — кости раздадутся, будто лопается голова. Ему теперь все безразлично, кроме этих винтов.

— Довольно, — сказал Лид Орудию. — Ты молодец.

Двумя движениями он отжал оба винта на оборот. Пленник обмяк, расплылся в пустой и счастливой улыбке.

— Хетир валине халья!..

Женский шепот был полон злобы и страха. Эрвин почти забыл про кузнеца с семьей, а они-то все еще здесь.

— Что ты сказала?.. — спросил он шаванскую дочку. — Хочешь на место Орудия?..

Эрвин заложил за спину одну руку и показал девчонке два пальца. Взял ими барашек винта и с легкостью, без усилий сделал оборот. Пленник затрясся, забился, как от искры.

— Беритесь за дело, — приказал герцог. — И молитесь своим Духам-Странникам.

Покинув кузницу, он отошел подальше, чтобы не слышать криков, присел на берегу речки. Плескало течение, зеленела трава, дальний берег поднимался живописною кручей. Утки ныряли за рыбой, смешно задирая кверху пернатые зады. Несколько деревьев давали приятную тень. Альтесса Тревога разулась и вошла в реку попробовать водичку.

— Осторожно, могут быть пиявки, — предупредил Эрвин.

— Дно грязное, фу! — Тревога сделала пару шагов, утопая в иле. — Тебе понравилось, да, дорогой?

Эрвин не стал спорить:

— Этот гад заслужил свою судьбу. Он дрался за обладание Перстами. Убивал людей, чтобы получить возможность убить еще больше.

— А в чем разница между ним и тобою?

— Я не хочу убивать. Перст нужен мне только для защиты от таких, как он.

Альтесса подобрала подол и вошла глубже в реку. Вода обласкала ее стройные бедра.

— Вот и чудесно. Ныряй ко мне!

Эрвин хмыкнул:

— Нравоучения окончены?

— Мне очень приятно… — она присела, окунув в теплую воду низ живота, — …видеть тебя в душевном покое, лишенным сомнений. Я так люблю… — платье намокло, облепив ее голое тело, — …уверенных в себе мужчин!

Шрам, подошедший для доклада, не мог видеть Тревогу. Ее непристойные игры в реке не сбили его с мысли:

— Милорд, это хорошая деревня! Мы нашли все необходимое: провиант, снадобья, бинты. Вдосталь вина, сыра, молока, мяса…

— Дорогой, не отвлекайся, ты любовался мною, — альтесса погладила свою мокрую грудь.

— Есть даже мед, милорд! Оказалось, у них имеется пасека.

— Даже мееед… — протянула Тревога.

— Кроме того, несколько шаванок вполне пригодны. Люди просят позволения, милорд…

— Да, любимый, позволь им! И себе тоже!

Эрвин бросил насмешливо:

— Агатой клянусь, там точно есть пиявки. Заплывут тебе в…

Он осекся, глядя поверх головы альтессы на дальний берег. Оттуда донесся разноголосый шум. Группа чумазых шаванских детишек возникла будто из воздуха. Только что их не было — а теперь скользят по траве и вбегают в воду, а за ними шагают иксы Хайдера Лида, командуют:

— Не мельтешить! Перейти реку, построиться. Кто побежит — пристрелим.

— Откуда они взялись?.. — Эрвин прищурился, разглядывая берег.

Он состоял из узкого травянистого пляжа, за которым поднималась круча. Невысокая, всего ярдов пять, но даже с такой высоты дети не стали бы прыгать. Как они очутились у кромки воды?..

— Милорд, смотрите, где прятались, — указал Шрам, чей глаз был острее. — Там ложбинка между холмов, а перед ней кусты, вот мелюзгу и не заметно. Лидские Волки молодцы, что нашли.

И правда: чуть северней деревни крутой дальний берег прорезает щель. Должно быть, там течет ручеек, он и питает густые заросли, которые совсем прячут ложбину от взгляда. Однако она достаточно велика, чтобы вместить дюжину детишек…

Эрвин обернулся и окинул взглядом деревню. Местные жители лежали носами в пыль. Иксы Шрама бойко потрошили избы, снося добычу в тень амбара. Из конюшни выводили лошадей, придирчиво осматривали, подбирали себе заводных. А надо всем движением вставали двумя зубьями дозорные башенки. Они имели ярдов по десять высоты. Дальний берег Ройданы, поднятый на пять, вполне просматривался с них…

Герцог сказал:

— Капитан, вы спрашивали, как поступить с шаванскими девицами. Слушайте мой приказ. Соберите вместе девушек и детей — и отпустите. Пусть идут вдоль реки на юг. Миль через десять встретят ганту Ондея, он позаботится о них. Пусть передадут Ондею следующее: герцог Ориджин предлагает мир.

Два дня войско северян стояло на месте. Кайры вытрясли из деревни все — и устроили настоящий пир. Пелись песни, лилось вино, пылали костры, мясо капало жиром в огонь.

Раненые бойцы получили долгожданные снадобья. Правда, как принято в медицине, зелья не принесли пользы, зато благотворно сказалась сама стоянка. Раненых уложили в покое и прохладе, дали вдосталь воды, переодели в чистое, перевязали свежими бинтами. Многим стало легче от этого, к вечеру второго дня они нашли в себе силы выйти к общему столу. Лишь Гордону Сью сделалось хуже, он метался на грани между жизнью и смертью.

Чтобы местные жители не мешали пировать, их изгнали на дальний берег Ройданы. Под наблюдением двух десятков кайров они строили укрепления: копали рвы и насыпали валы. Герцог давал один шанс из сотни на то, что ганта Ондей примет мирное предложение. Шаваны считают Ориджина слабым. Шаваны беспощадны к слабости врага, потому будет бой. Как бы ни хотелось обратного — будет.

Герцог планировал оборону на дальнем, высоком берегу реки. Один вал строили прямо на краю прибрежной кручи, другой — в трехста ярдах за рекою. Заняв позицию между валами, можно было держать круговую оборону. Эрвин регулярно поднимался на стрелковую башенку и смотрел через реку за земляными работами.

Дюжина шаванов и шаванок осталась в деревне: прислуживать северянам и готовить еду. На их глазах кайры опустошали амбары и погреба, выгребали все запасы. Давным давно, еще только вступая на земли Южного Пути, Эрвин дал себе одно обещание. Никогда прежде не было так трудно соблюсти его, как сейчас, но слово дворянина есть слово дворянина. Он собрал старших шаванов во главе с кузнецом, на их глазах заполнил вексель, поставил личную печать. Вручил кузнецу со словами:

— Мой вексель примут к оплате в любом банке центральных земель. Сумма с лихвой покроет ваши убытки. Не смей оставить ее себе, а раздели со всей деревней.

Бершан с женой и сыновьями передали вексель друг другу. Затем и другие шаваны потянули к нему руки. Мало кто умел читать. Многие просто глядели на отпечаток герба, пока жена кузнеца испуганным шепотом повторяла сумму. Одно за другим лица шаванов наполнялись страхом. Кузнец уставился на Эрвина с видом отчаянья. Иксы ухмыльнулись так, будто услышали тонкую остроту.

— Что с ними всеми?.. — спросил Эрвин у альтессы.

— Ты поступил весьма изящно, милый. Сдержал слово, расплатился за грабеж — а потом вырежешь деревню и вернешь себе вексель.

Тревога знала: деваться некуда, рано или поздно шаванов придется перебить. Ведь они видели тайну.

Готовое Орудие представляло собой устройство из древесины, железа и человеческой плоти. К прочному стулу, укрепленному брусьями, был привинчен пленник. Ножки стула имели такую форму, что допускала установку и на землю, и на спину лошади. Голова и левая рука пленника сохранили свободу движений — чтобы он мог самостоятельно питаться. А правую руку намертво прикрепили к системе из рычагов и шарниров. С помощью рычагов стрелок мог нацелить руку Орудия в нужную сторону и даже зафиксировать, если потребуется. На случай неповиновения в черепе Орудия остались вкручены винты.

Возник вопрос: кого назначить стрелком? Кайры из Лидских Волков, которые обрабатывали пленника, были отменными дознавателями и диверсантами. Но тут требовался надежный человек с острым глазом и тактической смекалкой. Эрвин собрал на совет офицеров.

— Для управления Орудием нужен опытный стрелок.

Ротные командиры осмотрели Орудие, поводили Перстом, убедились в легкости использования. И впали в странное замешательство. Минуту, вторую никто не нарушал молчания. Первым высказался Хайдер Лид:

— Советую вам, милорд, отдать Орудие в другую роту. Место Лидских Волков — в тылу врага, а эта штука должна работать на фронте.

Тут же заговорил Шрам:

— Милорд, я командую ударной ротой, мы хороши для конной атаки. А Орудие лучше бы оставить позади и стрелять издалека. Оно не для нас.

Фитцджеральд из вымпельной роты сказал:

— Я слишком молод, чтобы принять такую честь. Капитан Гордон Сью заслуживает этого. Пока он хворает, я не посмею.

Уловив закономерность, герцог повернулся к Айсвинду:

— А вы, барон, на каком основании откажетесь?

— Я скажу правду, милорд. Стрелять Перстом по людям — тяжкий грех. Мы звались святым воинством и бились против еретиков, но теперь сами уподобляемся им.

— Перст Вильгельма не в наших руках. Как вы можете видеть, его носит некий шаван.

— Подвластный нашей воле. Если всадник растопчет человека, спрос с наездника, а не с коня.

Эрвин нахмурился:

— Господа, мне тоже это не по душе…

— Неправда, ты в восторге! — шепнула альтесса.

— …но я иду на это ради светлой цели. Клянусь, что мое Орудие никогда не будет служить злу!

— Очень конкррретно, — мурлыкнула Тревога.

Барон Айсвинд переглянулся с другими офицерами. Чуть заметными кивками они дали ему право говорить за всех.

— Милорд, мы просим вас уточнить клятву. Что вы понимаете под светлой целью и что — под злом?

— Это очевидно всякому благородному человеку. Удивляюсь, барон, что у вас возникли сомнения.

Айсвинд склонил голову:

— Милорд, я — ваш верный вассал. Я забочусь о том, чтобы все мы остались чисты перед богами и людьми, и на Звезде вошли в чертоги Светлой Агаты. Голос сердца слишком тих и часто неслышен в пылу битвы. Пускай разум, а не сердце, поставит пределы, за которые мы не выйдем никогда.

— Справедливо, — согласился герцог. — Я клянусь применять Орудие только во славу Севера и против его врагов.

Барон кашлянул:

— Боюсь, этого недостаточно, милорд. У Севера много врагов.

— Против тех вражеских подразделений, которые имеют в своем составе Персты Вильгельма.

Лицо Айсвинда не стало мягче:

— Милорд, было бы правильно оговорить, как вы поступите с Орудием по завершению войны.

Эрвин посмотрел на существо, собранное из дерева и плоти. Ощутил затылком горячее дыхание альтессы. Почувствовал ее пальцы, скользящие вдоль спины.

— Тьма сожри, я хочу греха и позора не больше, чем вы! Вот только Орудие — наш единственный шанс на победу. Если видите иные, укажите их.

— Когда победа будет достигнута, вы уничтожите Орудие?

Альтесса пощекотала Эрвина:

— Не хочется-то, ай как не хочется.

— Уйди во тьму… Да, барон, я отпущу шавана в Орду Странников, а с Перстом поступлю так, как решит святая Церковь. Даю слово Ориджина.

Айсвинд выдохнул:

— Простите, милорд.

— Барон, вы полностью правы. Благодарю. А теперь, все же, посоветуйте стрелка.

На сей раз каждый ротный командир предложил одного из своих подчиненных. Но все как один отметили: нельзя приказать кайру стрелять Перстом; нужно просить добровольного согласия. И вдруг, неожиданно для всех, заговорил Лиллидей:

— Милорд, позвольте мне принять Орудие.

— Хорошая идея, — шепнула альтесса без издевки.

Эрвин оценил. Действительно, Джемис ходит неприкаянный. Не командует ни одним подразделением; плох и как советчик, поскольку молчит, и как телохранитель, ведь Эрвин сторонится его.

— Господа, вы не возражаете? — спросил у офицеров.

Они ответили поспешным: «Никак нет, милорд». Были только рады взвалить сомнительный долг на нелюбимого ими кайра.

— Джемис, вы должны принести клятву, подобную моей.

Кайр сделал это. Затем попросил в помощь двух человек для обслуживания Орудия. Хайдер Лид выделил тех бойцов, что уже работали с пленником. Затем Лиллидей принялся за дело.

Разведчики ганты Ондея продолжали рыскать вокруг стана иксов. Видели, как волки заняли деревню и начали пировать, слышали северные песни и хохот. Это входило в планы Эрвина: пускай донесут Ондею, что волки обнаглели; пускай ганта ринется в бой, кипя от ярости. Но про Орудие никто не должен знать. Потому Джемис упражнялся скрытно, прячась за избами и телегами. Использовал невидимые плети или разжигал костры возле мишеней, чтобы маскировать вспышки. Занимал конюшню, выгнав прочь лошадей, располагал Орудие у ближней стены, а перед дальнею расставлял поленья — и сжигал их одно за другим. Стрелять Перстом оказалось удивительно легко. В малых пределах Орудие могло корректировать выстрел, не шевеля рукою. Потому от Джемиса не требовалось точного прицела. Он направлял Перст рычагом примерно в сторону мишени и говорил:

— Третье слева полено. Бей.

Орудие наносило удар. Оно не медлило, не спорило и редко промахивалось. Если Орудие мазало несколько раз подряд, Джемис затягивал винты. Если поражало восемь целей без промаха — давал слабину. Страх перед болью заставлял Орудие бить очень метко. Оно не имело никаких иных мыслей, кроме желания попасть.

Но Эрвин отлично понимал: Орудие — вовсе не залог победы. У врага будут три перстоносца против одного у северян. Все трое — умелые наездники на резвых конях, а у северян — прикованный к стулу калека. Наконец, ганта Ондей приведет вдвое больше воинов, чем есть у герцога. Говоря по чести, битва будет почти безнадежной. Единственное, что дало Орудие, — вставку «почти».

Двое суток Эрвин София Джессика употребил на планирование боя. Осмотрел укрепленный лагерь на дальнем берегу Ройданы, нашел стройку слишком медленной, потребовал ускорить дело. Приказал прорыть склон и устроить удобный съезд из лагеря к реке. Засек время, нужное отряду, чтобы спуститься и пересечь Ройдану. Навестил и скрытую ложбинку, где давеча прятались шаванские дети. Она также вела из лагеря к реке, но, в отличие от нового спуска, была почти незаметна.

Проехал вверх и вниз по берегам Ройданы. На юге — как раз там, откуда приближался ганта Ондей — река изгибалась коленом. Ниже колена имелось место, удобное для переправы: русло было очень мелким, а дальний берег — пологим. Эрвин дважды съездил туда. Сначала вернулся прямиком в деревню, затем — переехал на дальний берег и проскакал вокруг изгиба реки к укрепленному лагерю на круче. Оказалось, что путь до деревни занимает только четверть часа, а до лагеря — пятьдесят шесть минут.

Затем он поднялся на дозорные башни при въезде в деревню, оценил вид сверху на дальний берег и укрепления. Спросил совета у офицеров, по их рекомендации провел учебные стрельбы с валов. Иксы разбились на пары: один стрелял, лежа на насыпи и стараясь не попасть под вражеский огонь; другой прятался за валом и перезаряжал арбалеты. Также отработали быстрый выезд из лагеря и переход через реку.

Затем герцог навестил раненых. Многие из них пошли на поправку — по крайней мере, могли сами добраться до укрепленного лагеря. Тех, кто не мог ходить, следовало забрать на носилках. Для этой цели выделили отряд бойцов, отработали переход с носилками через Ройдану. Когда начнется вражеская атака, каждый северянин должен знать свою роль.

С тяжелым сердцем Эрвин присел возле Гордона Сью. Тот сгорал от лихорадки и проваливался в забытье. Герцог дождался минуты, когда капитан вынырнул из беспамятства, пожал его руку и сказал:

— Завтра будет сражение. За вас-то я не волнуюсь: змей-трава даже мертвого поднимет. А вот меня могут убить в бою, потому хочу сказать заранее. Вы — славный воин, Гордон. Для меня честь служить с вами.

Капитан набрал сил на легкую улыбку и поправил:

— Гордон Сью.

— Почему это так важно для вас?

— Расскажу после победы. Никак не раньше.

Приступ горячки погасил его сознание.

Поздним вечером, когда все приготовления были завершены, Эрвин обратился с молитвою к Светлой Агате:

— Святая Праматерь, ты кое-чего не учла, когда решила наказать меня. Возможно, я мерзавец или глупец, но за мною идут триста достойнейших воинов — таких, как Гордон Сью. Ни один из них даже мыслью не провинился перед тобой. Когда я дал им Перст Вильгельма, они подумали сперва о чести, а уж потом — о победе. Не хочешь меня видеть — дело твое. Но будь добра, сделай так, чтобы иксы пережили завтрашний день!

Ганта Ондей не допускал и мысли, что волки могут иметь Перст Вильгельма. Персты говорят только с любимцами Гной-ганты — сынами Степи. Когда Ондей узнал, что один из ханидов пал под Рей-Роем, а тело исчезло, — он не заподозрил кайров. Очевидно, кто-то из шаванов спрятал труп и украл Перст. Ондей рассчитывал вернуться, обшарить город и найти пропажу. Но сперва следовало покончить с волками.

Разведчики доложили ганте, что северяне заняли деревню Берха на берегу Ройданы и вовсю пируют там. Ондей пришел в ярость: Берха стояла на его кочевьях и пользовалась его защитой; кузнец Бершан был родичем ондеевой жены. Но ганта не ослеп от гнева. Он внимательно выслушал разведчиков, узнал об укреплениях, которые строят северяне. Сделал стоянку в паре миль от села, дал коням и людям целый день на отдых.

В его лагерь пришли девушки и дети из деревни. Сказали: «Волки отпустили нас, ни один даже пальцем не коснулся». Ондей был очень удивлен, пока девушки не добавили еще одно: «Волчий герцог предлагает тебе мир». Тогда ганта рассмеялся и сказал всадникам:

— Ориджин умоляет о мире! Он сам признал, что слаб. Покончим с ним! Завтра пойдем в бой и сдерем с волков плешивые шкуры! Положим в пыль всех, никому не дадим сбежать.

— В пыль! К Червю! — закричали шаваны.

— Поступим вот как, — продолжил ганта. — Два ханида вир канна и половина всадников поскачут прямо в деревню. Враги отойдут на другой берег и спрячутся за валами. Тогда я со второй половиной войска перейду Ройдану, обойду волчий лагерь и ударю в тыл. Мы зажмем их с двух сторон. Никто не сбежит!

Шаваны разразились криками, но их пыл не удовлетворил ганту. Люди размякли от долгой неспешной езды. Привыкли в пути находить свежие могилы северян, наполнились приятною верой, что волки сломлены и дохнут сами собой. Когда пришло время ужина, шаваны сели вокруг котлов и завели такие беседы, словно враг уже побежден, осталось лишь поделить трофеи. Тогда ганта Ондей вскинул Перст и стал сжигать котлы. Среди фонтанов пара и вспышек пламени он взревел, словно демон:

— Никто не жрет, пока волки живы! Втопчем их в пыль, устроим пир на костях. Другого стола у нас не будет!

Когда шаваны стали свирепеть, ганта развязал красный мешок, в котором хранил ценную добычу — черепа кайров. Один за другим он швырнул их в толпу:

— Видите, как мало?! Гнойный Червь не наелся ими! Завтра принесите мне триста голов! Накормите Червя, а потом ешьте сами!

Кто-то, охваченный гневом, стал дробить и ломать черепа, а кто-то попытался забрать себе. В голосах зазвучала злоба, вспыхнули драки. Ондею этого и надо было. Он подлил еще масла в огонь:

— Завтра все получат трофеи, но только один уйдет богачом! Кто принесет мне голову Ориджина — получит Перст Вильгельма!

Вот теперь шаваны кипели от жажды крови, было даже трудно заставить их дождаться утра. На рассвете шаванское войско разделилось и ринулось вверх по обеим берегам Ройданы, чтобы смешать с пылью ненавистных волков.

Дозорные иксы на сторожевой вышке издалека увидели врага. Трижды протрубил рог, и все северное войско пришло в движение. Люди покидали деревню и переходили за реку, в укрепленный лагерь. Взбивая облака брызг, проехала тяжелая конница Шрама. Стройною колонной по три проскакали иксы Айсвинда. Лидские Волки завели бравую боевую песню. Они везли Орудие, привязанное к лошадиной спине, а рядом плыл Стрелец. Лапы не доставали до дна, пес греб во весь дух, чтобы нагнать хозяина. Затем через реку двинулись раненые и санитары с носилками.

Деревня опустела: остался лишь герцог с вымпельной ротой да жители села, ожидающие своей участи. С верхушки сторожевой башни Эрвин смотрел, как приближается враг. Отряд Ондея выглядел темною кляксой среди зелени травы. Он двигался без видимого порядка, бесформенный и жидкий, и вовсе не такой большой, чтобы внушать страх. Эрвин встречал войска, в разы превосходившие эту стаю шаванов. Видал рыцарей Альмеры, закованных в стальную броню; многотысячную путевскую пехоту — от горизонта до горизонта сплошной стеною; видал и грозные точеные квадраты искровых полков. Все они пали перед Ориджином. А это — лишь горстка дикарей, пускай и с Перстами.

Альтесса укусила его за ухо:

— Верно, любимый, никакой опасности. Идем купаться!

На глазах герцога вражеское войско разделилось. Одна половина помчала прямо к деревне, вторая отклонилась на запад, чтобы пересечь Ройдану и зайти кайрам в тыл. Степняки исполнили маневр с ходу, без малейшей заминки, вызвав у Эрвина легкую тревогу. Он щелкнул хронометром — время пошло.

— Отходим за реку! Занимаем позиции! — скомандовал герцог, сбегая с башни.

Лейтенант Фитцджеральд только этого и ждал:

— За реку! На позицию!

Бойцы первой роты прыгнули в седла и двинулись к переправе. Задержалась лишь одна дюжина — та, что стерегла шаванов. Кайры обнажили мечи в ожидании приказа. Фитцджеральд кивнул им, даже не глядя на герцога. Судьба пленных не вызывала вопросов: они видели Орудие, а значит, должны умереть. Однако Эрвин вмешался:

— Отставить. Заберем их с собой.

Последние люди покинули деревню. Под флагом герцога Ориджина вымпельная рота пересекла Ройдану и въехала в укрепленный лагерь. Следом загнали пленных сельчан. Барон Айсвинд и Шрам, и Хайдер Лид уставились на Эрвина.

— Милорд, что здесь делают лошадники?!

— Я не мог оставить их в деревне: они выдадут врагу секрет Орудия.

— Мертвые — не выдадут.

— Кайры, вы хотели знать, чем мы отличаемся от бригады. В частности — этим. Пленные будут жить. Приставьте к ним охрану.

Эрвин глянул на хронометр: прошло семь минут, осталось сорок девять.

— По местам! Арбалетчики — к бою!

Стрелки и так уже находились на местах: лежали на валу, нацелив оружие на деревню. Напарники стояли внизу, держа наготове сменные арбалеты. Другой отряд оборонял тыльную сторону лагеря, обращенную на запад. Все конные кайры спешились и завели лошадей под прикрытие валов, чтобы их не задело Перстами. Раненых разместили в центре, под защитой с любой стороны. Северное войско заняло круговую оборону.

И последняя проверка. По заросшей ложбине Эрвин спустился к реке. У кромки воды стояло Орудие, за ним присматривал Джемис и пара Лидских Волков. Кусты надежно маскировали позицию, со стороны деревни почти невозможно было заметить. А вот сам Джемис отлично видел селение в просвет между ветвей.

— Готовы к бою? — спросил Эрвин, хотя и видел ответ.

— Так точно.

— Не давайте Стрельцу высунуться, его могут увидеть.

— Стрелец знает место, милорд.

Лиллидей избегал смотреть в глаза, это не давало Эрвину покоя.

— Кайр Джемис… что с вами происходит?

— Я готов к бою, милорд.

— Одного из нас могут убить. С учетом этого, скажите наконец…

— Тише, милорд. Враг в деревне.

Шум донесся из-за реки: стук копыт, конское фырканье, покрики шаванов. Первые всадники показались в просветах меж домов. Эрвин присел за кустом и глянул на часы. Пятнадцать минут — точно, как по нотам.

Дюжина шаванов спешились и побежали от дома к дому. Ударом ноги распахивали двери, совались внутрь, держа на взводе луки. Короткими криками докладывали: засады нет, здесь тоже, и здесь. Трех минут хватило шаванам, чтобы убедиться: деревня полностью пуста. Затем они выехали на берег.

Ройдана — узкая речушка. Эрвин отчетливо видел врагов: чернели усы на смуглых лицах, щурились узкие глаза, блестели бляхи на коже доспехов, щетинились оперенья стрел в колчанах. Кони шаванов были дивно хороши: ни капли не устали от скачки, а только разогрелись — гневно фыркали, били в землю копытом. Северные стрелки ждали, прильнув к земле.

Новые и новые всадники выезжали на берег. Добрая сотня накопилась вдоль Ройданы, а перстоносцы все еще не выдали себя. Хронометр показывал двадцать минут. Один из шаванов поднял к небу кулак и отдал приказ. Вся сотня вскинула луки — и в тот же миг Хайдер Лид скомандовал:

— Залп!

С упругим стуком арбалеты плюнули болтами. Дюжину шаванов смело из седел, остальные спустили тетивы. Бойкий свист воздуха — и глухое чавканье, когда стрелы воткнулись в земляной вал. Кажется, ни одна не поразила цель.

— Залп!

Арбалеты ударили снова — гораздо быстрее, чем ожидал враг. Шаваны не успели скрыться за домами, новую дюжину швырнуло в пыль. Их командир издал серию криков, отряд рассеялся. Одни спрятались за избами, другие помчали вдоль берега, движением спасаясь от арбалетных болтов. Прямо на ходу они вскидывали луки. Стрелы унизывали валы, но не вредили северянам. Перстоносцы еще не показались — очевидно, ищут удобное место для обстрела. И такое место есть, даже два: обе дозорные башенки поднимаются выше укреплений северян. Носители Перстов непременно обратят на них внимание… Все шло настолько хорошо, что Эрвин ощутил беспокойство. Лишний раз глянул на часы — двадцать семь минут из пятидесяти шести. Времени достаточно. План работает!

Солнце так сияло в безоблачном небе, что он не заметил огненный шар. Дикий крик боли раздался с укреплений, и Эрвин подумал: это явно не стрела, — и лишь тогда увидел вспышки. Южная дозорная башня изрыгала поток пламени. Шары неслись над деревней, рекой и валами. Северяне вжались в землю, прячась от них. Шаваны разразились победным криками.

— Башня на прицеле, милорд, — доложил Джемис.

— Ждем вторую.

Эрвин видел, как темная фигурка взбирается по ступеням башни, занимает позицию наверху. Он ждал, чтобы убедиться: это тоже перстоносец. Хотел выявить обоих и бить наверняка.

Вторая вышка метнула пробный шар. Затем озарилась долгою серией вспышек.

— Второй обнаружен, — ровно произнес Джемис.

— Плетью — бей.

Джемис хлопнул Орудие по плечу и что-то сказал на ухо. Раздался тонкий свист, так хорошо знакомый Эрвину еще из Запределья. Верхушка сторожевой башни разлетелась на куски, стрелок рухнул наземь среди града обломков. Если и остался жив, то уже не боец.

— По второй — бей!

Свист. Еще свист. Ни яркое солнце, ни вспышки Перста не помешали точному удару. Башня треснула, как хворостина. Стрелок рухнул с площадки, новая плеть изломала его в полете. Тьма, а Джемис очень хорош! Или не он, а материал, из коего сделано Орудие.

— По всадникам на берегу, бегло, плетью!

Полуобняв Орудие, Джемис зашептал ему на ухо и открутил оба винта. Ухватив за рычаг, медленно повел рукой Орудия над рекою. Свист. Свист. Свист…

Эрвин даже не представлял, каково это — быть по правильную сторону Перста. Бессильные враги ломались, словно куклы. Нелепо раскидывали руки, отбрасывали головы, хрустели костями. Истошно выли, рушились под копыта собственных коней. Лошади тоже падали, когда плеть подсекала им ноги. Заходясь от боли, молотили культями оземь. За их безумным ржанием исчезало все: крики врагов, команды «залп», упругий звон арбалетов. Эрвин смотрел, смотрел и смотрел, полностью завороженный. Вражеское войско гибло без малейших усилий — как солома в огне! Он думал: десять тысяч раз прав был Вильгельм. Человеку нельзя владеть Перстом, а полководцу — нельзя видеть такую битву. Это слишком легко. Порочная, непристойная, дикая легкость победы. Кто сделал это раз — не удержится от соблазна!

Кайр Обри тряхнул его за плечо:

— Милорд, простите, не пора ли?..

Он заморгал, словно пьяный. Глянул на хронометр: прошло тридцать пять минут. Двадцать осталось на то, чтобы добить первый вражеский отряд и развернуть Орудие. Затратив время на переправу и обходной маневр, отряд ганты Ондея прискачет позже. Ганта думал зайти Ориджину в тыл, когда тот будет связан боем. Вот только ганта ошибся: когда он прибудет, бой в деревне уже окончится!

— Первая, вторая роты — в атаку, — скомандовал Эрвин, и Обри передал приказ.

Конница Фитцджеральда хлынула из-за укреплений вниз по спуску. Влетела в реку, взметнула фонтаны брызг — клочки радуги заплясали на водной пыли. Играя мускулами, кони набирали ход. Блестя от влаги, сверкая белыми зубами, выпрыгивали на берег и врезались в нестройные ряды вражеского войска. Шаванов было больше, но обстрел Перстом буквально вырвал из них душу. Паника и ужас владели ими. Степняки ринулись врассыпную, сталкиваясь друг с другом, топча поверженных. Иксы мчали следом и рубили на скаку. Мечи вертелись над головами, с каждым взмахом багровея от крови. Кто-то из шаванов успел спрыгнуть с коней, спрятаться в избах, заскочить на крыши. Но рота Шрама уже переходила реку, чтобы добить всех. За четверть часа восточный отряд шаванов погибнет, и Фитцджеральд со Шрамом вернутся в лагерь. Когда ганта Ондей зайдет в тыл, кайры обрушатся на него с полною силой!

— А я хорош, не правда ли? — подмигнул Эрвин альтессе.

— Думаешь, уже победил?

— Это самая легкая из моих побед!

— Тогда позволь спросить, дорогой: что в этом случае я тут делаю?

Тревога лизнула свой тонкий пальчик, повела им в воздухе, словно пробуя ветер. Изящным жестом выгнула руку и указала пальчиком на запад — в степь, в тыл северян.

— Слышишь, любимый?

Он ничего не слышал, кроме звона клинков и боевых кличей. Но… тьма, почему?.. звон доносился с разных сторон! И с фронта — из деревни, где иксы добивали шаванов, но и с тыла — из-за линии укреплений!

А на хронометре сорок две минуты. Слишком рано!..

— Ганта обошел тебя, милый. На четверть часа раньше, чем ты ждал.

Сквозь Тревогу, сквозь кусты он бросился вверх по ложбине. Влетел в лагерь — и онемел. Шаваны были тут! Через проходы в тыловом валу они врывались в лагерь, гикали и свистели. Иксы Айсвинда осыпали их стрелами и болтами, Лидские Волки бросались в бой, обнажив мечи. Шаванов было немного — первая волна. Вероятно, их скоро перебьют, но последуют новые волны. А также ганта Ондей со своим Перстом!

— Джемис, Орудие сюда!..

— Ты уверен, мой свет?

Эрвин закусил губу. Нет, тьма, Орудие не поможет! Его нужно поднять в лагерь, а потом еще затащить на вал. Нет времени на это, бой уже идет! В рукопашной Орудие погибнет. Нельзя допустить!

— Отходим в деревню! — заорал герцог. — Отступаем!..

Лидские Волки отбили первую волну. Шаванский авангард бежал прочь, но гул копыт нарастал за стеною укреплений. Стрелы сыпались дождем на лагерь, над валом лопались огненные шары. Вот-вот сюда ворвется главная сила Ондея.

— Барон Айсвинд, любой ценой задержите их! Дайте нам хоть пять минут.

— Да, милорд.

— Капитан Лид, уносите раненых. Отходим в деревню, прячемся в избах.

— Да, милорд.

— Обри, мы с вами — к Орудию.

Они сбежали по ложбине, путаясь в проклятущих кустах.

— Джемис, меняем позицию. Орудие — в деревню!

Нет времени искать коня, привязывать Орудие. Они подхватили его на руки и понесли прямо в реку. Чертовы камыши, проклятая грязь. Эрвин нырнул по грудь и чуть не упал, поскользнувшись на иле. Стрела булькнула в воду перед носом — не понять, откуда взялась. Битва гремела на обеих берегах. Они брели, увязая в донной грязи, продавливая грудью воду. Пес плавал кругами, довольный, что на сей раз не отстает.

Свистнуло, брызнула кровь. Случайная стрела задела руку Обри, он чуть не выпустил свою ношу. Орудие качнулось, на один миг Перст нацелился точно в голову Эрвину. Пленник даже не подумал о выстреле. На лице его светилось дурное блаженство: винты в черепе были отжаты. Скользя по бурой от крови глине, выбрались на берег. Несколько иксов ринулись навстречу:

— Милорд, что случилось?! Каков приказ?..

— Лагерь скоро падет. Занимаем деревню, ищем укрытия от Перста.

Всюду бродили кони без седоков. Отличные, выносливые степные кони. Тревога вспрыгнула на одного из них, хлопнула по седлу перед собой:

— Любимый, уедем из этого мерзкого места! Здесь кровь и грязь…

Он оглянулся на лагерь, которым вот-вот овладеет враг. Высокий берег реки, высокий вал на берегу. Ганта Ондей на этом валу будет королем. Он с Перстом — наверху и в укрытии, северяне — внизу, сиди и щелкай, как орешки… Нужно заставить его спуститься, переправиться на этот берег!

— Фитцджеральда ко мне.

— Я здесь, милорд.

— Возьмите первую роту, поднимите мой вымпел — и скачите отсюда ко всем чертям!

— Виноват, милорд?..

— Я приказал вам спастись бегством. Что неясно, тьма сожри?

— Где ваш конь, милорд?.. Возьмите моего!

Эрвин хлопнул себя по лбу:

— Я остаюсь. Вы — убегаете. Вон отсюда, дурачина!

Он выхватил Глас Зимы и стеганул по крупу лейтенантского коня.

Нечто горячее и мокрое ткнулось в руку — собачий нос.

— Милорд, сюда!

— Стрелец, ты говоришь?..

Пес метнулся туда, откуда звал Эрвина Джемис. Изба на отшибе — низкая, темная, внутри сумрак. Приоткрыв ставню на крохотном оконце, Джемис нацелил Орудие в сторону реки. Снаружи нельзя было его заметить.

— Отличная точка, кайр.

— Да, милорд. Я дождусь Ондея и пристрелю. А вы скачите прочь.

— Нет уж, я с вами.

— Милорд, я убью Ондея, потом зарежу Орудие. У шаванов не останется Перстов. Вы будете в безопасности.

Эрвин не удостоил его ответа. Отдал приказ кайру Обри:

— Найдите Шрама, велите его людям устроить засаду в деревне. Проследите за тем, чтобы Фитцджеральд сбежал вместе со своей ротой. Если он еще здесь — крепко пните под зад!

— Да, милорд.

Обри исчез, а Эрвин обернулся к окну. Лидские Волки покидали лагерь. Пешие воины спускались к реке, неся раненых. Конные ехали следом и прикрывали их щитами. На валу еще держались иксы Айсвинда. Враг осыпал их стрелами, поливал огнем Перста. Тут и там люди вспыхивали заживо, факелами рушились в реку. Комок сдавил горло Эрвина. Ничего нельзя сделать!

Рота Айсвинда выстояла до той минуты, когда раненые выбрались на берег.

— Мы в деревне! Отступайте, барон! — Во весь голос проорал Лид, и Айсвинд отдал приказ.

Вот только отступить уже было невозможно: его роту рассекли на куски, отрезали от спуска и добивали, как загнанных зверей.

— Прыгай!..

Иного выхода и не было. Выжившие иксы стали прыгать с вала в реку. Эрвин заскрипел зубами от боли. Там же всего ярд глубины! Люди бились об дно, ломали кости, калечили суставы. Липкая грязь хоть как-то смягчала удар, некоторым удавалось встать на ноги. Но на валу уже появлялись шаванские лучники. С веселыми оскалами на рожах они взводили тетивы и всаживали стрелы в спины бегущих. Последние иксы прыгали с валов. Кричали от боли, поднимались на ноги, ковыляли через реку. Шаваны смеялись и пускали в них стрелу за стрелой. Ройдана багровела от крови.

— Милорд?.. — спросил Джемис.

— Нет, — выдавил Эрвин, — не стрелять. Ждем Ондея.

— Я могу прикрыть наших.

Эрвин и сам думал только об этом. Хлестнуть плетью по валу — и шаваны спрячутся, как мыши. Люди Айсвинда перейдут реку. Но ганта Ондей увидит, где Орудие.

— Не сметь! Нельзя!

Скрипнула дверь, вошли Обри и Фитцджеральд.

— Почему вы здесь?! Должны были ускакать под моим флагом!

Фитцджеральд шмыгнул разбитым носом.

— Милорд, вымпельная рота скачет на восток. Но мое место — возле вас.

— Я дал ему… инструкцию, — сказал Обри. — Он не подчинился.

— Холодная тьма! Хотя бы Шрам исполнил приказ?

— Да, милорд, Шрам в засаде. Готов атаковать по…

Обри глянул в окно и осекся. На берег выползала горстка людей, истыканных стрелами, будто ежи. Все, что осталось от роты Айсвинда.

— Милорд, — процедил Обри, — сотрите в порошок этих мразей!

Эрвин стиснул зубы, чтобы не выкрикнуть: «Бей!» Первый отряд шаванов показался на спуске. Неторопливо, осторожно они съехали к реке. Держа наготове луки, присмотрелись к деревне. Проехали вдоль берега, добили искалеченных кайров, оставшихся в воде. Взяли под прицел деревенские избы.

— Рано, — выдавил Эрвин.

Новые шаваны показались на спуске. Один из них привстал в стременах, приложив руку ко лбу, поглядел вдаль над деревней, издал гортанный гневный крик. Он заметил герцогский вымпел над бегущею ротой Фитцджеральда.

— Ну же, давайте, погонитесь за мной…

Ответный крик донесся из-за вала. Шаваны разразились гиканьем и припустили вниз по спуску. Влетели в Ройдану, вспоров речную воду конскими грудями. С топотом выскочили на этот берег. Лидские Волки бежали на околицы деревни, пряча раненых от врагов. Шаваны изредка, мимоходом постреливали им в спины. Степняков уже не занимали раненые. Вдалеке маячил главный приз — герцогское знамя.

— Рано, — приговаривал Эрвин. — Нужен Ондей…

Целая сотня шаванов уже пересекла реку, вторая съезжала по спуску. Ройдана бурлила от людей и лошадей. Густая толпа, сплошные цели. Ударить бы по ним сейчас, на переправе! За вдох — дюжина трупов!

— Нужен Ондей… Ждем… Нужен… Тьма меня сожри!

Холодный пот прошиб Эрвина. А как узнать Ондея?! Он же не носит ни флага, ни вымпела! И не покажет Перст, пока мы не начнем стрелять. Как найти его?! Может, он был первым в колонне! Может, уже проехал село!..

Джемис наклонился к уху Орудия и шепнул:

— Если видишь ганту Ондея, убей его.

Орудие произвело выстрел. Тот всадник выезжал на берег в окружении других шаванов. Эрвин успел заметить, как он уродлив: кривая морда, щербатый оскал, желтые зубы… Голова разлетелась облаком крови и костей.

И Эрвин скомандовал — распрямляясь, разряжаясь, как взведенная тетива:

— Обри, сигнал к атаке! Бей их! Ради Агаты, бей всех подряд!

— Идем, любимый, — сказала альтесса.

— Идем, — согласился Эрвин.

Рука об руку они двинулись через поле боя.

Сразу же, у дверей избы, наткнулись на груду тел. Перед окном имелась такая же, и в огороде, и на улице. Перед окном — больше всего. Шаваны Ондея не разбежались после гибели ганты, Орудие не устрашило их. Они решили, что кто-то из ханида вир канна по доброй воле переметнулся к волкам. Полные ярости, кинулись в бой, чтобы покарать предателя. Обслуга Орудия и телохранители герцога, и даже сам Эрвин обнажили мечи и бились изо всех сил, прикрывая спину Джемиса. Помогла теснота избы: шаваны не могли ворваться всею массой. Узкая дверь, узкое окно. Враги невольно сгрудились в толпу… так и лежали теперь, изломанные плетью, изрубленные северными мечами. Герцог и альтесса поклонились им, выдержав минуту молчания. То были враги, однако храбрые воины.

— Тирья тон тирья.

Двинулись дальше по деревне. Тела были разбросаны тут и там, вперемешку шаваны и кайры, мертвецы и раненые. Бродили кони без седоков. Множество коней — теперь уж точно в них не будет недостатка…

Лидские Волки взяли на себя роль санитаров. Уносили раненых в тень, делили на легких и тяжелых, оказывали первую помощь.

— Иронично, — отметила альтесса.

Да. Лучшие убийцы, мастера насилия и пыток внезапно превратились в лекарей. Одни и те же знания нужны, чтобы ломать и чинить человеческое тело.

Окраина деревни, обломки дозорных башен. Держа наготове Глас Зимы, Эрвин разыскал двух перстоносцев. Оба мертвы, оба без правых рук. Один изломан так, что, очевидно, погиб сразу при падении. Второй смог отползти на пару ярдов. Там его нашел кто-то из соплеменников и отрубил руку, чтобы завладеть Перстом. С этим трофеем ускакал из деревни. Должно быть, сейчас он поет от счастья и славит Духов-Странников: богатый, будущий герой!..

— Какова длина цепи? — спросил Эрвин. Альтесса пожала плечами.

Сколько еще шаванов поочередно убьют друг друга, завладевая мертвой рукой? Сколько раз бесполезный Перст поменяет хозяина?..

Чтобы не мешать работать санитарам, назад пошли окраиной деревни. Тут царила девственная тишь, ни один осколок бойни не долетел сюда. Несколько лошадей жевали траву, махали хвостами коровы, отгоняя оводов. Деловито жужжали пчелы. Да, у них же тут пасека. Кто-то когда-то делал мед… Когда-то давно — целых три дня назад.

— Вдохни поглубже, — предложила альтесса, гладя плечо Эрвина.

Они вышли на реку. Берега Ройданы превратились в погост. На этом берегу — шаваны и кайры, на том — одни северяне. На траве, на песке, в камышах, на отмелях… Санитары уже делают свое дело: поднимают и кладут в ряд, поднимают и кладут, поднимают и кладут… Их лица и жесты не дают ошибиться: здесь только мертвецы, никого живого.

— Милорд…

Эрвин обернулся к телохранителям, что следовали за ним. Но те молчали, а голос шел снизу, от воды. Воин с двумя стрелами в спине силился выползти на берег, цепляясь за траву.

— Милорд…

Эрвин ринулся к нему на помощь. Хоть кто-то выжил! Не смей теперь умереть!

Боец будто прочел его мысли:

— Стрелы — ерунда, застряли в доспехе. Нога только сломана… Мы победили, милорд?

Здесь, посреди кладбища, не сразу повернулся язык. Заставить чувства умолкнуть, сказать трезво и сухо — будто читаешь книгу по истории:

— Потери велики, но победа наша. Враг разбит наголову. Все перстоносцы мертвы.

— Слава Агате!

Обри понес раненого в лазарет, а Джемис и Эрвин перешли на другой берег. К ним приблизился санитар:

— Милорд, вам следует увидеть…

Уничтоженное Перстом тело нельзя было узнать. Уцелел клочок плаща с капитанскими нашивками и наруч на мертвой руке — с гербом дома Айсвинд. Эрвин склонился над покойником, осенил четырехкратной спиралью.

— Светлая Агата, раз ты не изволишь смотреть в нашу сторону, то изложу на словах. Твой внук, барон Курт Айсвинд, отдал жизнь, чтобы задержать врага. Его подвиг спас все наше войско. Уж будь добра, прими его в лучших покоях!

Эрвин прочел отходную молитву. Тревога сказала:

— Роте Айсвинда нужен новый командир.

Эрвин спросил:

— Какой еще роте?..

Оставив за спиной жуткий берег реки, они поднялись в укрепленный лагерь. Здесь царил неожиданный порядок: мертвые уже были сложены в ряд, раненые ухожены, кони собраны и привязаны. Капитан Шрам вышел навстречу Эрвину, и герцог похвалил его:

— Благодарю, что позаботились обо всем. Доложите о потерях.

Душа Эрвина сжалась в ожидании ответа. Но на сей раз Праматери улыбнулись:

— В моей роте только трое погибших и шестеро раненых, милорд. Подразделение боеспособно, моральный дух на высоте.

Шрам добавил после паузы:

— Вот только порядок навели не мы. Когда сюда поднялись, эти уже занимались ранеными.

Он указал на «этих». В тени вала сидели рядком все жители деревни: кузнец Бершан с детьми, знахарка с ученицей, дюжина пастухов, семья пчеловодов, группа чумазой мелюзги… Все, кого герцог пощадил нынешним утром.

— Почему они здесь? Разве не было возможности сбежать?..

Эрвин знал, что была. Когда бой перекатился из лагеря в деревню, на этом берегу не оставалось северян. Пленники вполне могли разбежаться.

Герцог подошел к кузнецу:

— Ты сказал Ондею, что у нас есть Перст?

Бершан опустил голову:

— Я сказал. Ондей не поверил. Гной-ганта не мог дать силу волкам.

— Дурачье. И он, и ты. Почему вы не сбежали? Снова ждете милосердия — после того, как выдали тайну?

Жена кузнеца ударила лбом в траву и быстро заговорила на степном наречье. Бершан перевел:

— Мы видели, как ты убил трех ханида вир канна. Нельзя убежать от такого, как ты. Если захочешь, легко догонишь нас. Твоя доброта — вот вся наша надежда.

— Где мне взять доброту?

С тяжелым вздохом герцог повернулся к Шраму.

— Капитан, есть еще пленные, кроме этих?

— Так точно, три дюжины всадников Ондея.

— Приведите и постройте.

Эрвин смотрел, как шаванов сгоняют в лагерь и ровняют в шеренгу. Альтесса обнимала его сзади, положив подбородок ему на плечо.

— Ощути разницу, любимый. Это ведь не Альмера.

После боя у реки Бэк пленные точно так же строились в линию. Но там были альмерские дворяне, внуки Праматерей, почти сородичи Эрвина. Здесь — дикари, что молятся быку и червю.

— Тогда тебе стоило быть милосердным.

Он согласился: тогда — стоило. Альмера горда и строптива; прояви лишнюю жестокость — и все герцогство поднимется против тебя. Здесь — наоборот. Эти варвары, словно псы, уважают жестокость, а доброту считают слабиной. Зарежь половину — вторая станет твоими рабами. Отпусти всех — и Степь узнает, как мягок герцог северян.

— Это сейчас кузнец молит о пощаде. Но попробуй пощадить — он же плюнет тебе в спину.

— Да, любимая, — снова согласился Эрвин. — Я знаю, что будет так.

Подошли ротные командиры.

— Поздравляю с победой, милорд, — сказал Хайдер Лид. Повертел двумя пальцами у виска, будто вкручивал винт: — Орудие отлично себя показало.

— Моя рота вернулась в деревню, — доложил Фитцджеральд, шмыгнув носом. — Надеюсь, милорд удовлетворен качеством нашего бегства.

— Вам повезло, кайр. Слава богам, что Ондей смотрел только на флаги. Если б заметил в деревне ваш командирский плащ, не ринулся бы в погоню, а сперва сжег бы все село. Снова нарушите приказ — сниму и плащ, и голову.

— Рад служить, милорд! — рявкнул Фитцджеральд, уверенный в правильности своих действий.

Подошел и Шрам:

— Милорд, пленные построены. Позвольте высказать просьбу: пощадите сыновей Бершана и заберите с собой. Нам пригодятся рабы, сведущие в кузнечном деле.

Хайдер Лид добавил:

— Я бы также взял женщин. Сами понимаете…

Эрвин качнул головой:

— Господа, позвольте напомнить: мы все еще отличаемся от дикарей.

Джемис Лиллидей сказал, поглаживая холку Стрельца:

— Милорд, нужно убить всех поголовно. Эти люди знают, что у нас Орудие. Некоторые даже видели его устройство. Никто не должен выжить.

— Благодарю за совет, кайр.

Рука об руку с альтессой Эрвин подошел к пленным шаванам. При взгляде на него жители деревни буквально затрепетали. Но всадники Ондея смотрели герцогу прямо в глаза, играя желваками от гнева. Старший из них процедил:

— Мы улетим с Ордой Странников в лучший мир! А за тобой придет Гной-ганта и скормит Червю. Волкам не будет спасения! Ваша кровь наполнит Ройдану!

Даже сам Эрвин не успел понять, как… Он не думал об этом, не принимал решения. Глас Зимы сам собою вылетел из ножен и метнулся зигзагом. Вверх-вниз, вверх-вниз. Молния Агаты полыхнула во всей красе.

Герцог стряхнул кровь с клинка и отступил назад. Разваливаясь на части, тело шавана рухнуло в траву.

— Я устал, — тихо сказал Эрвин, — очень устал слышать ваши угрозы. С того дня, как сделался герцогом, я предлагаю Степи только мир. Вы упорно считаете это моей слабостью.

Он пошел вдоль строя пленников, роняя слова:

— Наравне с вами я бился против Адриана. Когда Минерва просила разгромить вас — я отказал. Когда ганта Гроза попытался меня убить — я простил его. Две недели назад я пришел под стены Рей-Роя, чтобы предложить союз…

Один из шаванов ухмыльнулся — да так и застыл с перекошенной рожей. За один вдох Эрвин всадил клинок в грудь и выдернул обратно, и двинулся дальше, не глядя, как оседает наземь мертвое тело.

— Да, сожри вас тьма, я пришел в Рей-Рой с миром! Вы атаковали меня, даже не дав сказать. Но мы разбили вас и отняли Перст. Затем я пришел в эту деревню — и пощадил всех жителей, даже тех, кто узнал мою тайну. Вы снова напали…

Еще один пленник пошевелил челюстями. Глас Зимы только этого и ждал. Взлетел искрою и опустился, оставив борозду поперек горла.

— Зачем?.. — удивилась альтесса.

— Он хотел в меня плюнуть.

— А по-моему, просто сглотнул от страха.

— Значит, ему не повезло.

Эрвин шел дальше вдоль строя и говорил все громче, наполняя голос силой и злобой:

— Вы кидаетесь на меня, как чертовы дворовые псы! Гной-ганта — жестокий зверь, и вы лижете ему пятки. А я милосерден — значит, слаб? Вы уверены в этом?

Шаван дернулся — бежать или напасть, теперь не разберешь. Он захлебнулся стоном, когда клинок вонзился в его брюхо. Глядя в глаза умирающему, Эрвин провернул Глас Зимы:

— Как по-твоему, я слишком милосерден?

Тот затрясся в агонии, издал жуткий хрип. Эрвин выдернул клинок, позволив телу упасть.

— Коль вы собаки, мне придется лаять. Скажу на языке, понятном вам. Если снова полезете ко мне — я раздавлю вас, как червей. Если Гной-ганта вернется — раздавлю и его. Если с ним будет сорок тысяч всадников — я положу в пыль всех до единого!

Кузнец Бершан раскрыл рот — и Глас Зимы с радостным свистом метнулся в воздух. Полоса дымчатой стали вошла точно между зубов кузнеца, но не задела плоть. Острие меча остановилось во рту, почти касаясь языка.

— Ты желал что-то сказать? — осведомился Эрвин.

— Прости нас, — сказала жена кузнеца, сгибаясь до самой земли. — Гной-ганта принес беду. Ондей зря пошел за ним.

— Ондей пошел за ним потому, что Гной-ганта — зверь. Но волк — тоже зверь. Намного опасней червя.

Ориджин взмахнул мечом, сметая кровь с клинка, и убрал его в ножны.

— Вы свободны. Ступайте и расскажите всем: вы видели последний раз, когда герцог волков проявил доброту. Это чудо больше не повторится.